Я уже дремал, когда самолёт снова затрясло. Это был самый сильный толчок за все время. Благо кое-как завязанный ремень, спас мою тушу от очередного полета в невесомости. Чуть приоткрыв глаза, заметил, что на этот раз почти все пассажиры проснулись.
«Возможно ли потеряться в океане?» – эта турбулентность немного нагоняла тревогу. Раньше я никогда не попадал в подобные ситуации.
«Ну, допустим, потерпел ты крушение. И что? Да, страшно пережить такое. Да, паника берет вверх над разумом. Но главное, что жив остался!» – все пытался я себя успокоить, дабы не начался очередной приступ, – «Теперь дело за малым, дождаться любого судна, которых пруд пруди в округе. Данные о месте крушения, скорее всего, уже давно получены на Большой Земле, и прямо сейчас к тебе направляется спасательная экспедиция. Ну, а если, тебе еще и повезло, и вместо кучи обломков ты дрейфуешь на спасательной шлюпке – вообще шикарно. Шлюпки обычно оснащены сигнальной ракетницей. Выстрелил в небо, и тебя за сотню миль видно! Нет, наверное, в океане сейчас точно сложновато потеряться. Разве что только в шторм…».
Помнится, я так глупо рассуждал обо всем этом, что можно было подумать, будто на само крушение мне наплевать. Может, я забыл, или еще не знал тогда, что в большинстве таких случаев люди погибают ещё в воздухе, до того, как самолёт произведет «посадку на воду».
До сих пор не знаю, к чему были все эти домыслы, тогда в самолете. Скорее всего, я просто пытался себя успокоить. Защитная реакция организма. А может быть, пугало одиночество. У меня с детства был переизбыток внимания. Причем, не только со стороны родителей. Дрейфовать одному по океану, зная, что вот-вот умрёшь, таким людям, как я, клинически противопоказано. От рассуждений становилось легче.
Я решил поинтересоваться, что происходит за бортом, взглянул в иллюминатор. По ту сторону стеклянной толщи было мрачно и по ощущениям довольно холодно.
Сильно качающиеся крылья, снова начали нагонять тревогу. Самолёт немного накренился влево, и внизу показалось что-то темно-синее. Помню, я так побледнел тогда. Заметил свое отражение в иллюминаторе. Мурашки пробежали по телу, и я резко отвернулся от окна.
Океан. Такая огромная соленая лужа. Она завораживает своей природной красотой и звучанием, но, в тоже время, отвращает своими устрашающими размерами и неизвестностью. Быть может, я боялся воды. Не в том смысле, что не умел плавать. Скорее, точно так же, как большинство людей пугает темнота, меня страшил океан. Вернее, само существование этой гигантской лужи.
Самолёт задрожал. Через иллюминатор виднелись уже не на шутку разбушевавшиеся крылья стальной птицы. Они с ужасно большой амплитудой гнулись и ходили ходуном. Выглядело это очень страшно и ненормально. Очередной толчок. Опять в разы сильнее всех предыдущих. Левое крыло, снова сделав нездоровый «взмах» вверх, не выдержало и надломилось…
Глядя в иллюминатор, я не верил своим глазам. Через секунду после этого титановую махину перевернуло в воздухе на 360 градусов. Сверху выпали кислородные маски. Все произошло так быстро, что люди не успели издать и писка. Самолёт начал стремительно терять высоту. Вернее, он уже падал.
Уши заложило так сильно, что даже звук скрежета титана не был слышен, когда хвост оторвался. Корпус надломился за два ряда кресел позади меня. Ручная кладь, журналы, сумки – все летало в воздухе. Непристёгнутые пассажиры выпадали из своих кресел. Меня швыряло в разные стороны, вверх и вниз. Всеми силами я пытался удержаться на посадочном месте. Взгляд упал на завязанный на поясе ремень. Я схватил его концы и затянул их, что есть мочи. Не помню, что точно произошло. Скорее всего, заклепка у основания резинового пояса слетела. Еще несколько минут мне удавалось, держась за кресло, находиться в салоне. Но дикие порывы ветра были слишком сильны. В какой-то момент ноги перестали чувствовать пол. Меня подбросило вверх и унесло прямо в огромную дыру на месте хвоста самолета.
В последний момент что-то сильно сдавило мне ногу. Я слышал гудение двигателя и не понимал, почему все еще нахожусь рядом с самолетом. Сильнейшие порывы ветра не позволяли даже открыть глаза. Толстый шнур выходил прямо из-под надломленной части обшивки. Он был похож то ли на топливный шланг, то ли на косу с проводами. Мертвой хваткой он обмотал мою ногу от ступни до самой коленки. Теперь самолет тащил меня за собой.
Двигатель загудел еще громче. Видимо, пилоты включили реверс, и титановая махина заметно начала снижать скорость. Самолет вошел в густое темное облако. Лицо стало мокрым от капель холодного дождя. Прямо над головой сверкнула яркая, ослепляющая молния.
Наконец глаза открылись. Теперь в них бил не ветер, а плотно льющий дождь. Честно, я пытался нагнуться к шлангу. Ничего не выходило. В тот момент, осознав весь ужас положения, я не мог повлиять больше ни на что. Оставалось только молиться, что в припадке паники мой мозг и предпринял.
Железная птица приближалась к океану. Кажется, пилоты все же смогли кое-как стабилизировать лайнер в воздухе. Однако без хвоста и двигателя продолжать полет явно было невозможно.
– Приготовиться к удару! – невнятно послышалось из динамиков.
Раскат грома, затем яркая молния. Короткая вспышка осветила на секунду все вокруг. Снизу бушевали гигантские волны. Это был шторм. Вдали же, виднелось что-то большое и темное.
«Неужто корабль?» – изумился я. Скорость самолета снизилась. Даже показалось на секунду, что лайнер завис в воздухе. Натяжение троса немного ослабло, однако из-за плотных потоков ветра меня все еще болтало сзади.
Это «что-то», большое и темное, приближалось. Через пару секунд мысли о корабле покинули меня. Темная масса, действительно выглядело больше даже самого гигантского парома.
«Земля! Это земля!» – я заметил пальмы и пляж.
Пилоты вели самолет именно туда. Что было довольно логично, ведь при посадке на воду гораздо меньше шансов на успех.
Было сложно дотянуться рукой до шланга, но я не оставлял попыток. В один момент даже получилось схватить конец каната ладонью, но в тот же миг шланг перетерся об острый край надломленной обшивки и разорвался. Меня выбросило в свободный полет.
До воды было метров сто пятьдесят-двести. Я растопырился в воздухе, как белка-летяга, – попытался создать как можно большую площадь соприкосновения с воздухом, дабы уменьшить скорость падения. Непонятно, откуда я знал это, скорее всего, просто импровизировал, но сработало. Когда до водной толщи оставалось всего двадцать метров, я сгруппировался, свел ноги вместе, а руки по бокам. Наконец мое тело пронзило поверхность воды.
Нырнуть слишком глубоко в подобной ситуации было неминуемой смертью. Оказавшись под водой, я уже мысленно хоронил себя. Адреналина в кровь выделялось очень много, а сердце билось с бешеной скоростью. Все это сжигало набранный кислород за секунды. Плюс ко всему, из-за сильного удара я почти не чувствовал свои конечности.
Темные волны были выше семи метров. Где-то вдалеке виднелся черный кривой столб. Это был смерч. Громкие раскаты грома и вспышки молний все еще сопровождались сильным ливнем.
Ногами я не почувствовал дна, но мне казалась, что на поверхность я выбирался прямо оттуда. Наконец, голова вынырнула. Рот жадно глотал воздух вперемешку с соленой водой. Страх и паника окончательно затуманили разум. До берега было всего метров сто. Но я ничего не мог с собой поделать. Паническая атака буквально сковала все мое тело. Качаясь на огромных волнах, я просто всматривался в темную необъятную даль.
Очередная вспышка молнии осветила самолет. Где-то в ста пятидесяти метрах от меня он начал заходить на жесткую посадку. Пилоты решили садиться прямо на кроны банановых деревьев и пальм.
Все еще с дикой одышкой и открытым ртом я просто смотрел на происходящее. Внезапно со стороны оставшегося двигателя послышался хлопок. Правое крыло самолета вспыхнуло, вернее даже взорвалось. Весь лайнер за считанные секунды полыхнул, словно спичка. Этот огромный пылающий фонарь залетел за крупный пригорок и скрылся.
Даже на такой дистанции жар от взрыва припек мое лицо. Это привело меня в чувства. Я собрался и что есть мочи стал грести в сторону берега. Большие волны, несшиеся туда же с гигантской скоростью, будто помогали мне, и через пару минут я был уже на суше.
Словно исторгая из себя чужеродное тело, океан выплюнул меня на берег. Я попытался встать на ноги, но сильная боль не позволила. Тогда, загребая руками мокрый песок, я отполз подальше. Моя голова обессилено опрокинулась на смесь мелкого гравия и песка. Истерически бурча что-то невнятное, я отключился.
II
Был довольно теплый, для этого времени года, сентябрьский вечер. В парке гуляли молодые пары, на площадке, резвились дети. Длинная аллея уходила все глубже в лес. С художественной точки зрения изысканно выполненный фонарный столб, будто специально наклонившись над лавочкой, начал хаотично мигать лампой. Наконец, она загорелась в полную мощность, и вокруг нее быстро начал собираться рой комаров и прочих насекомых.
– Это тебе, – девушка сидела на скамейке рядом со мной. Она вытащила из черной сумочки коробку, – Их еще мой прадед стащил у какого-то фрица в сорок пятом. При штурме Рейхстага нацисты побросали все свои вещи…, – она открыла пластиковый футляр, – Не подумай, они не «Люфтваффе» какие-нибудь, – на лице ее появилась улыбка, но сквозь нее, все равно можно было прочесть непонятного рода грусть и печаль. – Они швейцарские… Вот, видишь? – ее палец указал на надпись внутри крышки, – Эти часы, с тех самых пор, передавались в нашей семье по мужской линии. Я знаю, как ты любишь часы… Немного привела их в порядок и прикрепила на стальной браслет. На нем, кстати, наша гравировка.
Даша была одета в легкую ветровку с пышным, искусственным мехом вокруг воротника. Под курткой виднелись обнаженные плечи. Бежевый летний топик, который располагался чуть ниже, закрывал ее грудь, оставляя живот и плечи открытыми. На шее висел золотой кулон, а на запястье болталась серебряная цепочка с гравировкой.
Дорогие кожаные штаны и высокие каблуки подчеркивали ее красивые стройные ноги. Она положила коробочку себе на колени. Выпрямила спину, прижала обе стройные ножки друг к другу. Затем двумя руками поправила свои длинные рыжеватые волосы, такие шелковистые и приятные на ощупь, отбросила их назад. Ее прическа мне всегда нравилась. Она снова взяла коробочку в руки и протянула ее мне. Мои руки, такие крупные на фоне ее маленьких, достали из футляра увесистые наручные часы. Я надел их на запястье, и удивленно раскрыл рот. Хотел сказать ей, что это слишком ценная вещь, и я не могу принять ее, но Даша не желала и слушать.
– Я прошу тебя, не уезжай никуда, – глаза налились слезами. Она поставила в упор к ногам локти, и положила подбородок на ладони. – Ты обо мне подумал?! – уже начиналась истерика, – Как я буду здесь без тебя?! Мы с тобой уже шесть лет вместе… – всхлипнув, она вытерла слезы со щек, и повернулась ко мне, – Шесть лет, Максим!
Этот разговор, она заводила не в первый раз. Я больше не горел желанием общаться на эту тему, но как мог, скрывал свое недовольство.
– Даш, мы же, вроде все обговорили еще на прошлой неделе. Поработаю годик и вернусь, – я обнял ее и поцеловал в макушку. Ни о каком годе на самом деле не шло и речи. Сам-то я знал, что больше недели там не задержусь, – И не факт, что меня еще возьмут. Это всего лишь собеседование. А насчет часов, – пододвинулся я еще ближе, – не могу их принять, зай. Это же семейная реликвия.
– Макс, прошу тебя, останься со мной! – она взяла меня за воротник куртки.
Помню, мне так не понравились эти нежности, и я вспылил, дурак:
– Так, прекращай давай! Развела тут опять сопли! Ничего тебе не сделается, если меня годик не будет.
Этот осуждающий взгляд… Никогда не забуду. Лучше бы я не говорил последнее.
– «Ничего не сделается» – вот как!?
– Ой, да ладно тебе. Не начинай, – я наклонился, чтобы поцеловать ее, но она, резко вырвавшись из моих объятий, встала с лавки.
– Ты не любишь меня! Какая же я дура! Шесть лет бегала за тобой хвостом, а ты…, – Даша всхлипнула, и топнула ногой, – …при первой же возможности бросаешь меня тут одну… Думаешь, я не понимала?! – она вытерла со щеки потекшую тушь, – Думаешь, я не понимала, что ты просто пользовался… Моими богатыми родителями… Моими связями… Мной! – она схватила сумку с лавки, и развернулась спиной, – Все я понимала… Просто думала, что…
– Даш, ну хватит! Ты же сама прекрасно знаешь, что это все не так!
– Да пошел ты! – в последний момент послышалось от нее в мой адрес.
Я попытался догнать ее, резко вскочил.
– Даш! – Потом так нелепо грохнулся на землю, задев ногой железную ножку скамейки. Коробка выскользнула из рук, и все содержимое упало на асфальт.
– Даш, подожди! Часы! – все кричал я ей вслед, одновременно собирая то, что вывалилось из коробки.
Даша, тем временем подошла к автодороге. Она помахала таксисту рукой, тот подрулил к ней.
– Езжай быстрее, – бросила она водителю. Таксист «воткнул» передачу, и стартанул с легкой пробуксовкой.
***
Даже пройдя через все это, весьма надежный стальной браслет часов все еще сжимал мертвой хваткой мое запястье. Внутрь лазерной гравировки забился мокрый песок, но прочесть, что написано, это не мешало. «Самому любимому человеку на свете. Время покажет, как я тебя люблю» – чуть ниже была еще одна строчка, – «Максим (изображение сердечка) Дарья»
Дата в апертуре часов показывала тринадцатое число, а стрелки на циферблате – полдень. Надежный механизм, как ни странно, все еще работал. Помимо того, что часы обладали высоким запасом прочности, они, судя по всему, были еще и водонепроницаемыми.
Огромное серое облако быстро сдувало все еще сильным морским ветром. Минуту спустя оно полностью ушло на юг и открыло путь ярким лучам светила. Те, в свою очередь, сначала упали на лицо, а затем, по мере отступления этой «недотучи», прошлись по всему моему телу. Циферблат часов, под воздействием светового потока, красиво переливался из зеленого в синий, и обратно. Да, швейцарцы делают хорошие вещи! Я почувствовал по всему своему телу очень теплые, вернее даже обжигающие лучи. Сначала пошевелились пальцы на левой руке, они сжали быстро нагревшийся песок в кулак.
Когда глаза открылись, я не спешил вставать. Пытался переварить все в голове. Через пару минут перевернулся на спину и снова почувствовал ноющую боль в ногах. Стиснув зубы, я замычал. Рука потянулась к ступне. Из-под осенних ботинок поступающие волны вымывали бордовую кровь.
Я чувствовал обе конечности, поэтому с лица не сходила улыбка, ведь это означало, что позвоночник цел. Тогда я аккуратно согнул правую ногу и принялся снимать с нее обувь. На лице ощущалось нестерпимое жжение. Видимо, того времени, что оно находилось под лучами испепеляющего солнца хватило, чтобы серьезно обгореть. Наконец, плотно зашнурованный ботинок удалось стянуть с ноги. Приложив большие усилия, чтобы снять его, после рывка я взвыл от боли. Ступня была похожа на кровавое месиво. Из-за сильного удара о воду некоторые пальцы, сломались. Теперь они неестественно и ужасно торчали в разные стороны. Ногтей же вообще не было видно. Половина из них просто оторвалась, а половина вошла под кожу.
– ЭЙ! ЗДЕСЬ ЕСТЬ КТО?! ЛЮДИ! ПОМОГИТЕ! – попытался я позвать кого-нибудь на помощь. Кричал, надрывая горло, но никто не появился.
Жжение на лице только усиливалось, и мне пришлось отползти к пальмам, чтобы укрыться. Я прекрасно понимал, что в таком виде ногу оставлять нельзя. В открытые раны легко можно занести инфекцию, а если кости в таком состоянии начнут срастаться – о нормальной ходьбе можно позабыть навсегда.
Сняв пиджак, я оторвал белый рукав рубашки и, свернув его, запихнул себе в рот. Затем снял обувь с другой ноги, с пальцами там была такая же ситуация. Сжимая клок ткани, стиснул челюсти, рука потянулась к правой ноге. Ладонь обхватила мизинец на ступне, который, почти под углом в девяносто градусов торчал вправо, и резко дернула. Сначала послышался неприятный глухой хруст, и только потом я заорал во все горло. Худо-бедно, но палец, вроде как, встал на свое место. Следующим на очереди был средний.
Солнце уже не было в зените. Прошло ровно два часа, я следил за временем и сидел все на том же месте, прижавшись спиной к стволу пальмы. Из приоткрытого рта стекала слюна, а часы на запястье тряслись. Стальные кольца браслета, которые, словно чешуя, накладывались друг на друга, издавали глухое металлическое бренчание. Мои руки, действительно, очень сильно тряслись. Даже, у какого-нибудь алкоголика, у которого опохмела не было три дня, руки бы так не дрожали. А все это было следствием болевого шока. Как мог, пытался не терять сознание, еле получалось. Не помню, как вправил семь пальцев, но с последним, большим, возился долго. Обхватил его, и резко дернул вверх, все по той же технике, но с первого раза не получалось… да и со второго тоже. Кроме тихого, невразумительного мычания, я уже больше не мог ничего произнести. Лицо закаменело. Наконец, попытки с четвертой, палец таки встал на свое место. Накрыв обе ноги куском рубахи изо рта, я медленно склонил голову вниз и уснул.
***
Темно-синие синяки под глазами сильно выделялись на бледном, обезвоженном лице. Губы полностью потеряли красный пигмент и потрескались. Они были больше похожи на пустынный грунт во время засухи: песчаного цвета, все в трещинах и чешуйках кожи. Я глубоко вдохнул и попытался сглотнуть слюну, но в горле запершило, и я сильно закашлялся. Во рту была такая же сушь, как и на губах. Мелкие песчинки, попавшие в рот, буквально резали сухое горло изнутри. Это мерзкое чувство, когда даже язык похож больше на сухую губку, не давало покоя. Не теряя времени, я плотно замотал ноги тем, что осталось от рубашки. Попытался встать, и получилось. Кость правой ноги очень сильно ныла. Видимо без трещины, все же не обошлось. На пятках можно было стоять довольно уверенно, но стоило только сместить центр тяжести вперед, как нестерпимая боль возвращалась. В паре метрах от себя я заметил длинную палку. Она была похожа на выброшенный морем корень дерева. Опираясь на нее, я побрел к берегу.
Весь пляж был усыпан обломками и «утерянным багажом». Разноцветные чемоданы валялись вдоль всей линии прибоя. Я приковылял к первой попавшейся сумке и присел на корточки. Большие отсеки были зафиксированы пластиковыми ремешками, но самый маленький кармашек можно было открыть. В нем лежал небольшой футляр с гигиеническими принадлежностями, свернутое полотенце. Под покровом ткани обнаружилась маленькая бутылочка бренди восемьдесят восьмого года. Я кашлял и давился крепким напитком, но дикая жажда не позволяла убрать от губ стеклянный пузырек. Алкоголь стекал по сухим губам до подбородка. Несколько капель отравы упали прямо на перемотанные конечности, и я почувствовал жжение.
«Алкоголь – хороший антисептик», – подумал я и вылил остатки на немного покрасневшую ткань. От боли опять взвыл.
Затем снова встал на ноги. Поднес правую ладонь ко лбу, чтобы преградить путь солнечным лучам и осмотреться. Белый песчаный пляж был довольно чистым, не считая мусора, который выбросило относительно недавно. Берег выглядел диким и нетронутым. Если бы я не заметил вдалеке что-то, похожее на пирс, то с уверенностью подумал бы, что здесь вообще никогда не ступала нога человека. Я приблизился и увидел полуразрушенную конструкцию. Когда-то этот пирс уходил на сотню метров вглубь моря. К нему могли пришвартовываться даже грузовые корабли. Теперь же это догнивающее деревянное сооружение могло служить разве что смотровой площадкой.
Алкоголь уже сильно ударил по мозгам, и меня немного пошатывало из стороны в сторону. Бренди не утолил жажду, снова захотелось пить. В паре метров, наполовину зарывшись в песок, валялся черный чемодан. Молнии пластиковой коробки не были зафиксированы, и я принялся вытаскивать все содержимое. Прямо на прибывающие волны летели одежда, обувь, русские сувениры.
– Да вы издеваетесь?! – я нащупал что-то тяжелое, и достал литровую бутылку водки. – Конечно, вода нам не нужна! Она-то везде есть! Лучше спиртяги с собой в другую страну взять! – делать было нечего, кроме как упиваться вусмерть.
В следующем отсеке чемодана лежали перочинный нож «мульти-инструмент», бензиновая зажигалка и пачка сигарет. Удивительно, но морской воды внутри почти не было. Чемодан был пластиковый, а молнии его достаточно герметичны. Честно говоря, я уже был вдрызг. Что-то сильно рассмешило меня. Наверное, подумал: «Какой дурак кладет сигареты в чемодан?» Для некурящего это был вполне адекватный вопрос. Но когда ты куришь и летишь десять часов без дыма в легких, запоешь совсем по-другому. Тот, кому принадлежал багаж, специально упрятал папиросы как можно дальше от себя, чтобы в полете не было соблазна.
– Ай, ладно… – я достал сигарету и прикурил. Помню, сначала сухо закашлял, как при простуде, но, смочив горло водкой, с третьей затяжки вошел во вкус.
Зажигалка была крупная и увесистая. Я осмотрел ее со всех сторон. Снизу была надпись «Zippo, Bufford, MADE IN U.S.A». Снаружи зажигалка была особо ничем не примечательна. Просто квадратный кусок металла, серебристого цвета. Сигареты «Marlboro» тоже выглядели контрабандными. На них не было русской акцизы и зловещих рисунков с надписями о том, что происходит с людьми при длительном употреблении.
– Ну и дерьмище эти сигареты! – Мне, если честно, не очень понравилось. Не представляю, как можно по своей воле, убивать таким образом организм. Я выбросил окурок в море, зажигалку же с ножиком положил в карман штанов. Поднялся с песка, взял в правую руку бутылку, а в левую трость, и поковылял дальше по берегу.
Уже смеркалось. Очень долго я бродил по пляжу в поисках живой души, но никого так и не обнаружил. Весь день проходил с голым торсом под солнцем, и в результате лицо, спина и плечи сильно покраснели. Сначала я даже не понял, что обгорел. Осознание всей ситуации пришло, когда тело начал изнурять невыносимый зуд.
– ЛЮДИ! АУ! ЕСТЬ КТО? – Эта фразу, будто пластинку, уже заело в голове. Повторял ее, будто на автомате.
Я смирился и хотел подойти ближе к деревьям, чтобы передохнуть, но краем глаза заметил вдали металлическую тележку. Большая ее часть торчала из песка, прямо в воде. Такие обычно используют для перевозки еды по самолету. Прихрамывая, я бросился к тележке. И какого же было мое удивление, когда, сломав тростью замок на дверцах, я обнаружил внутри десятки порций риса с курицей и кучу банок газировки! Мои руки жадно загребли все, что смогли унести. В предвкушении вкусного ужина я спрятался от солнца в чащу леса.
В стеклянной бутыли оставалась еще половина. Тем временем, прикончив три порции, я перекинулся на водку. Запивал ее газировкой (не лучшая была идея, кстати говоря), и готовился ко сну.
– Ничё, скоро будут. Скоро придут за нами! – я был так сильно пьян, что говорил о себе во множественном числе. – Не сегодня, так завтра! В крайнем случае, сами до ближайшего города доберемся!
***
– Ну почему так? Вот почему? Объясни мне?
– Да в тебе дело, Макс. В тебе, – мужчина взял стоявшую на столе двухлитровую баклажку и наполнил из нее стакан – Знаешь, тут прикол даже не в том…, – он икнул, – не в том, что ты виноват, просто ты – такой, какой ты есть.
– Эт как? – Я был пьян не хуже парня напротив.
– Ну, ты типа…, – он помычал, почесал затылок, – Тебе сложно выразить любовь, понимаешь? Для тебя это как слабость показать, что ли.
Мы оба находились в баре. Это был мой последний день перед вылетом. Парень напротив – мой давний друг Антон. Одет он был в синие джинсы, черную рубашку, и в старое замшевое пальто. На календаре у входа были отмечены день и дата: среда, одиннадцатое, а настенные часы показывали всего лишь пять часов вечера. Неудивительно, что кроме нас и бармена в заведении тогда больше никого не было.
– Да ладно тебе, Тох! Какая слабость? Ты о чем?
– Да все ты прекрасно понимаешь, о чем я. – Антон сделал глоток, – И я не сужу тебя за это. Ты такой человек, а она, если за шесть лет не поняла этого… Пускай катится, короче…
Я сделал вид, что так и не понял Антона, хотя сам прекрасно осознавал, о чем идет речь.