Егорка

Вторая же группа принесла поистине невероятную весть: дивизия Котова расположилась на отдых точнёхонько с краю от основных войск советской армии. Они даже поздоровкаться с караульными сто тридцать седьмой дивизии умудрились.

Егорку вечером Иван больше не видел. После того, как привёл его в лагерь, мальчонка словно растворился среди костров. Комдив ещё только давал распоряжение Сашко накормить и устроить найдёнка, а кормить и устраивать уже было некого. Командир тогда усмехнулся и подумал, что у Сашко появился брат по духу. К слову, настоящий брат Егорки так и не объявился. И спрашивая у Анны Николаевны, сколько бойцов она сможет к завтреннему поставить на ноги, Иван мельком подумал, что, возможно, Егорка просто отыскал среди раненых своего отца и теперь сидит, наверное, с ним рядом, не отходит. И хотя мужчина точно знал, что в его дивизии паренька не обидят, но всё же ему было бы спокойнее, натыкайся он среди солдат хоть иногда взглядом на синюю телогрейку или потёртый картуз с выбивающимися русыми волосами.

– Иван Степаныч, – Спросонья зябко кутаясь в шинель к нему подошёл Сашко. – Идите поспите. А то так до утра просидите.

– Да, – Иван зевнул и потряс головой, – правда, пойду. Ты…

– Я покараулю, – перебил его замком и кивнул на своё нагретое место у костра.

Комдив поднялся из-за грубо сколоченного наспех стола под навесом, уступая парню место рядом с керосинкой, и направился к костру. Устроившись поудобнее, прежде чем провалиться в сон, он успел увидеть, как к Сашко присоединился Фёдор, как в темноте зарделись красными угольками папиросы и вскоре вместе со сном до него доплыл горький запах табака.

Ивану никогда в жизни не снились цветные сны. Иногда ночь расщедривалась для него на чёрно-белые видения. И то это было раньше. Последнее же время сны не снились совсем, просто не успевали присниться.

И тем более оглушающим было увидеть перед собой взметнувшийся почти до небес костёр, яркий, рыжий, перевитый жгутами чёрного дыма, реальный до жара на лице и удушливого запаха гари.

Иван замер в неподвижности, пытаясь осознать, что это, когда сквозь яростно пляшущие пламя проступили очертания горящих домов, а слух затопили стенания, плачь и крики людей, находящихся внутри. Мужчина невольно отступил назад, прикрывая руками лицо, и вдруг заметил мальчишку, знакомого, невысокого, русоволосого. И огонь тотчас же схлынул, втянулся в землю и исчез. Егорка стоял на пепелище спиной к комдиву. И тому вдруг захотелось подойти ближе и обнять паренька. Приблизившись, он положил ладони на узкие плечи. А Егорка посмотрел на него ясными глазами и сказал:

– Смотри.

Иван опустил взгляд и увидел в руках у мальчонки палку. Даже не палку, а тонкий прямой шест, заострённый внизу. И этот острый конец его сейчас пришпилил к земле толстую чёрную змею у самого основания головы. Матовое чешуйчатое тело извивалось и пыталось отползти, ещё не понимая, что для него всё кончено.

– Вот так и вы должны с ними, – произнёс Егорка, – без страха, собраться и единой рукой загнать змея обратно в его пещеры и вырвать ядовитое жало. И Бог вам поможет. А иначе он будет пожирать ваших жён и детей до скончания мира.

– Бога нет, – почему-то повторил комдив слова своего замполита. Но маленький змееборец качнул головой и улыбнулся.

– Если бы Бога не было, ты бы тут не стоял. А если я сейчас с тобой здесь стою, значит все святые земли русской за вас поднялись!

Последние слова набатом заполнили голову мужчины и, казалось, сейчас расколют на части. Иван обхватил её руками, зажмурился и… проснулся.

Что-то тёплое текло из носа. Он коснулся ноздрей кончиками пальцев и удивлённо замер. Кровь. Небо едва начало светлеть, и вокруг ещё все спали, потому этого никто не увидел. Командир дивизии тихо облегчённо выдохнул, полежал ещё немного, вспоминая ночное видение и странное, нереальное присутствие в нём избежавшего смерти мальчонки. Потом понял, что уснуть больше не удастся, и встал. Захотелось воды, той самой, из Юрьева ручья. И не просто для себя захотелось, а всех людей своих напоить.

«С ума схожу», – подумал мужчина и поднялся. Тело занемело от холода и слушалось с трудом. Иван подкинул в прогоревший костёр несколько сучьев, раздул вновь занявшееся пламя, с минуту грел озябшие ладони над огнём. Потом оглянулся.

– Сашко, – позвал он задремавшего прямо на столе парня. Тот вздрогнул и подскочил по стойке смирно. – Возьми пару ребят, вёдра и айда со мной.

Дел на сегодня было много.

– Товарищ комдив, машина из штаба!

Взволнованный Сашко вихрем ворвался в мысли командира. Время было ещё утреннее. Солнце просвечивало сквозь голые деревья, согревая мир после ночных морозцев, но с запада натягивало первые серые тучи. «К обеду как раз накроет», – делились солдаты.

Осознав слова своего заместителя, Иван отставил в сторону жестяную кружку почти остывшего кипятка и быстро зашагал к дороге.

Потрепанный, местами ободранный и прострелянный ГАЗик, утробно урча, подъехал к остановившимся у дороги Ивану, Сашко и Фёдору в сопровождении нескольких бойцов. Дверца его стремительно открылась, и из салона вышел мужчина в годах. Именно в годах, а не пожилой. Крепкий, высокий, с посеребрёнными сединой висками под фуражкой. Светлые, почти прозрачные глаза этого сильного и решительного человека сразу зацепились за комдива, и тот инстинктивно, сам того не осознав, вытянулся во фрунт, приставил руку в козырьку и чётко отрапортовал:

– Товарищ генерал армии, командир двести пятьдесят третьей стрелковой дивизии полковник Котов.

– Вольно, – быстро козырнул Ерёменко и протянул руку для пожатия. – Собирай бойцов, Иван Степанович. Хочу на них посмотреть перед боем.

– Исполнять, – кивнул Сашко комдив и повёл генерала к лагерю.

– У меня для твоих орлов особое задание, полковник, – задумчиво проговорил Ерёменко, подходя к навесу, служившему временным штабом командиру дивизии Котову, и присаживаясь на лавку. Увидев кружку в углу стола, расстегнул верхние пуговицы шинели и попросил: – Водицы дай, а то в горле пересохло. С рассвета мотаюсь.

– Что ж за надобность такая, Андрей Иванович? – делая знак Фёдору, спросил Иван. – Или кто-то забыл, как врага бить нужно?

– Да нет, не забыл. – Генерал усмехнулся. – Ты и твои ребята – так вообще пример для многих. Живая легенда, можно сказать. Что ни бой, всё победа. Хоть учебники по тебе пиши… – Он постучал пальцами по столу и вдруг вперил пронзительный взгляд ледяных глаз в лицо комдива. – Только там такая силища сволочей этих фашистских собрана!.. Они нашу с тобой армию в разы превосходят. И нам эту силищу вот так!.. – Ерёменко рубанул себя по горлу ребром ладони, – до зарезу прорвать нужно! Потому как собаки эти иноземные к Москве рвутся! И для неё, для матушки нашей, сейчас каждый штык, каждое орудие на вес золота. Потому сдаваться мы не имеем никакого права! Зато обязаны эти штыки и орудия к стенам её довести. Да ты и сам это знаешь…

Генерал махнул рукой заканчивая свою горячую тираду, и потянулся к поданной кружке. Сделал несколько глотков, остановился и с удивлением посмотрел на воду.

– Родниковая? – спросил.

– Почти, – улыбнулся комдив.

Ерёменко хмыкнул и подал пустую посуду обратно:

– Уважь старика, налей ещё кружечку, если есть. Ко мне как будто десять прожитых лет снова воротились. – Фёдор опять озадачился водой. А генерал вдруг, прищурившись, обманчиво-ласково так улыбнулся собеседнику: – Ну, а ты пока, Ванюша, поведай мне, старику, какого лешего ты вчера собственной персоной в Лисну попёрся? – Иван молча сцепил зубы. А «старик» продолжил: – Или тебе подчинённых для разведки не хватает?

– Хватает, – упрямо ответил комдив. – Только у меня в обозе боец раненный. И неизвестно было, то ли выживет он, то ли нет. Хотел весточку ему от родных передать, чтобы воля к жизни в нём окрепла… сами же сказали, сейчас каждый боец на счету. А если солдату есть за что сражаться и куда вернуться, он руками и ногами за жизнь цепляться будет.

– Это да, – протянул Ерёменко. – Хорошо, что ты это понимаешь. Потому и дивизия за тобой и в огонь, и в воду пойдёт… Потому к тебе и я пришёл. – Взгляд его снова стал суровым и пронзительным. – Нужно мне, Иван Степанович, чтобы ты со своими бойцами завтра на рассвете с тыла тварей этих бездушных долбанул. Да так, чтобы им жизнь мёдом не показалась. Тогда наши шансы выйти из кольца возрастут значительно. Потому очень мне это надо. Хоть по воздуху перелети. На тебя будет вся надежда. От тебя же всё и зависеть станет.

Генерал пытливо смотрел в лицо подчинённому и молчал. Молчал и Иван, не опуская глаз под ледяным взглядом. Молчал и думал. Потом вдруг прищурился и выдохнул:

– Болото.

– Опять болото! – Ерёменко наигранно хлопнул себя по коленям и весело поддел собеседника: – Слушай, Котов, в твоём роду кикимор не было? Как-то у вас с ними явно взаимная привязанность! – и тут же серьёзно потребовал: – Ладно. Показывай, чего надумал.

Иван быстро разложил на столе карту и ткнул пальцем в рябь мелких чёрточек на зелёном фоне.

– Это – Монастырская топь. Та самая, в которую мы с партизанами позавчера фрицев кунали. Немцы о ней знают. Теперь – так точно. Знают, что она тянется на очень много километров. Но! Они не знают того, что мне командир партизан поведал. А именно, – тут карандаш в руках комдива повторил тонкие уже прочерченные на карте линии, – они не знают троп, по которым через это болото пройти можно. И одна из них – вот эта – выходит как раз вот здесь, справа от Борщёвки, а начинается – в четырёх километрах назад по дороге и вглубь леса. А закрепиться можно будет вот тут, на косогоре, у них за спиной, где нас на чай не ожидают. Только… – Иван взглянул на внимательно слушающее его начальство. – Всю дивизию мне туда вести не с руки. Мы всем скопом задание тогда хорошо если к вечеру выполним. Придётся брать только боеспособную часть. И ещё. Я сам эти тропы толком не знаю, поэтому артиллерию возьму только лёгкую. Потому как если я наши тяжёлые миномёты в бучиле утоплю, Вы с меня первый, Андрей Иванович, шкуру спустите.

– Гм, добро, – генерал спрятал в кулак улыбку. – Не заплутаешь с незнакомыми метками-то?

– Нет, мне подробно всё объяснили и все приметные места описали.

– Что ж, только опасно это. Проводника бы тебе… – Ерёменко в раздумьях потёр выбритый подбородок. Потом, решившись, твёрдо постановил: – Ладно. Наступление будет на рассвете. Твои санитарную и хозчасть я пока к сто тридцать седьмой дивизии Прокопенко привяжу. Вырвемся – заберёшь обратно. С миномётами – это жаль, конечно. Но мы им и тут применение найдём… А что у тебя с гранатами?

– Есть пока.

– Если надо у Прокопенко же и позаимствуешь. Так, что ещё… Возьмёшь с собой передатчик для связи и из медбатальона кого не забудь.

– Андрей Иванович, я же не в первый раз в бой иду. Знаю всё, – возмутился комдив.

– А ты не лезь! – тут же отбрил Ерёменко. – Я, может, не для тебя, а для себя всё это говорю!.. Да, наработки свои по завтрашнему наступлению мне отдай. Наверняка ведь тоже придумал уже чего. Отдам Прокопенко. Он мужик толковый. Может ему пригодятся. Всё равно вместо тебя его сюда отправить хотел… – И искоса взглянув на командира дивизии, добавил: – Вопросы есть?

– Есть, – кивнул тот. – Андрей Иванович, почему именно Борщёвка – Навля? Чего я об этой линии не знаю?

Генерал одобрительно хлопнул его по плечу и ответил:

– По данным разведки немцы здесь свою мехбазу устроили.

– В смысле, у них там танков немеряно? – не понял идеи Котов.

– В смысле, у них там неисправных танков немеряно. И они их здесь ремонтируют. Поэтому действующих единиц артиллерии на данной территории не очень много. Кроме того, местность здесь относительно удобная, простреливаться будет с трудом. А если нам совсем повезёт, то после обеда солнышко будет им точнёхонько в зенки бесстыжие смотреть. Понял, солдат?

– Так точно.

Неожиданно словно из ниоткуда возник Сашко.

– Товарищ генерал армии, личный состав дивизии по вашему приказанию собран!

– Вольно, – отпустил его генерал и поднялся. – Ну, что, Иван, пойдём, поговорим с твоими ребятами.

И генерал армии говорил. От сердца, громко, объяснял поставленную дивизии Котова задачу, призывал не посрамить гордое звание бойца красной армии, потому что вся страна ждёт их защиты и надеется на их помощь. И каждый из них может стать тем, кто спасёт Родину от фашистской гнили.

И все слушали, ловили каждое слово и безоговорочно верили. Верили словам генерала и верили в своего командира.

Потом Ерёменко попрощался с Иваном, пожелал ни пуха, ни пера, обнял крепко, забрал карты с наработками и уехал. А комдив наскоро собрал совещание своего штаба, разъяснил сложившуюся обстановку, подробности предстоящей операции и отдал распоряжение о сборах.

Обходя лагерь своего теперь небольшого подразделения – по-честному, и не дивизию нынче, а скорее уж полк, – мужчина неожиданно наткнулся на Егорку. Тот словно вырос у него на пути и без обиняков попросился:

– Дядя Иван, возьмите меня с собой.

– Егорка! – тёплая волна прошла по сердцу. – Ты где был, паря?

– Там, у отца, – махнул головой в неопределённом направлении мальчонка и снова серьёзно и требовательно взглянул на Ивана. – Возьмите меня с собой.

«Значит, всё же отец», – отметил про себя комдив, а вслух, разыгрывая удивление, спросил:

– Куда ж это?

– Я всё слышал. Вы через болото к Борщёвке идёте. Возьмите меня. Там по краю топи – Чёрное бучило. Я вас тропой по гати проведу.

– Егорка, – мужчина присел на корточки перед мальцом, – мы не по грибы-ягоды идём, пойми. Там опасно, очень. Там каждого из нас в любой момент скосить может. А ежели с тобой чего случится, как я отцу твоему в глаза смотреть буду? Или брату что скажу?

– Ничего не скажете, – мальчонка опустил глаза. Глядя на него, внутри у Ивана что-то ёкнуло и пересохло во рту.

– Почему это? – поборов хрипотцу, спросил он.

– Потому что он не придёт.

– Ну, это ещё бабушка надвое сказала, – попытался весело улыбнуться комдив. Но Егорка перебил его, упрямо мотнул головой:

– Не придёт. Он меня бы одного никогда в лесу ночью не оставил. – И тут же без перехода: – Возьмите меня с собой.

– А отец как же?

– Батя мной ещё гордиться будет. – Пацан исподлобья взглянул на мужчину и, помедлив, добавил: – Когда мы немцев разобьём.

– Что же, и тебе не страшно совсем?

– Нет…

– А мне страшно. Страшно, Егорка. За тебя. За каждого моего бойца тоже, но за тебя особенно. – Иван положил ладони ему на плечи. – Так что останешься пока здесь, в штабе. И не возражай! Это приказ.

Мальчишка после слов комдива поднял глаза, потом развернулся и исчез за ближайшей телегой. А у Ивана вдруг мурашки по затылку пробежали. Взгляд, которым наградил его Егорка, не был взглядом ребёнка. Это был взгляд взрослого, сильного и решительного воина. И неожиданно в голове у мужчины загудело, как тогда, во сне. И снова что-то тёплое потекло из носа. Иван поднёс руку к лицу. Кровь…

Монастырская топь не была таким уж бескрайним болотом. Но, как и любое другое, была коварна. И хотя Василь, командир партизанского отряда, очень подробно расписал ему все входы и выходы из гиблого места, а также все самые опасные участки, Ивану упорно казалось, что они уже несколько часов кружат по этой чёртовой трясине. Да, наверное, так оно и было, потому что уже не то что расцвело, а солнце над деревьями показалось. И это при том, что в сами топи комдив повёл людей едва только ночь отступать начала. В какой-то момент он даже малодушно испугался, что они заплутали.

Почти семь сотен бойцов, которых отобрал командир дивизии, длинной змеёй растянулись по серым, безмолвным и безликим лабиринтам топкого урочища. Со вчерашнего обеда небо заволокло тучами, и сверху сыпал мелкий дождик. Не достигая земли, он собирался на ветвях крупными каплями и падал на измученных людей. Из-за дождя и однообразия голых стволов вокруг, болото казалось бескрайним, подёрнутым серым туманом и будило внутри каждого чувство безысходности.

Пробираясь несколько дней назад по похожей местности с отрядом партизан, всё казалось другим. Тогда были люди, которые точно знали дорогу, и была уверенность, что топь скоро закончится. А вот сейчас, идя впереди по колено в воде и видя перед собой спины Фёдора и ещё пары бойцов, длинными жердями проверяющих надёжность тропы, Иван был готов уже молиться всем святым, чтобы это чёртово болото наконец закончилось. Но упорно старался держать спину прямо и уверенно. Потому что позади него шли его ребята, его братья, его бойцы.

Совсем молодой, только из училища радист Виталик. С другом вместе в одном батальоне оказались. В самом пекле под Брянском побывали и выжили. Друг его, Андрей Шалев, обычным рядовым был, но на гармошке играл так, будто она под его пальцами сама пела. Потому все в дивизии его знали. Андрей погиб две недели назад во время прорыва через немецкий блокпост. Погиб, а гармошка его теперь на плечах у Виталика живёт. Вместе с рацией.

Гия Доцадзе и его остатки сапёрного батальона, вечно ходящие по краю. К нему Иван прислушивался всегда, потому что тот будто с землёй на одном языке разговаривал. Жаль, что слышал он только минные поля, а вот тропу в трясине учуять не мог.

Григорий, мужчина лет под пятьдесят, который вёл за собой свой артбатальон, свою гордость, своих сынков, тех кто остался и тех, кого он взял под своё командование после гибели майора Глытько. Сынками он называл всех. Его родного сына полтора месяца назад разорвало снарядом у него на глазах. Сейчас его батальон тащил на лошадях всю лёгкую артиллерию, которая осталась в его ведении. Григорий до хрипоты доказывал комдиву, что орудия взять нужно, иначе гитлеровец отмахнётся от их атаки, как от назойливой мухи, и проку от неё будет – пшик. А им надо целую армию из окружения вытащить. Иван тоже это понимал, потому, скрипя сердцем, разрешил взять с собой пулемёты и лёгкие пушки. Риск был велик. Проводника в топях у них не было, разведку провести тоже времени не осталось. Но воевать было нужно с чем-то, а не с голой пяткой на танковое дуло.

Здесь же в этой веренице мужчин упрямо и молча шла и Анна Николаевна и одиннадцать её девчонок с красными крестами на рукавах. Она наотрез отказалась отпускать их одних. Прапорщик Войцевич так и сказала: «Вы, мужики, ничего не понимаете в женской душе. Я не сомневаюсь, мои девочки любого подлатают на поле боя и из-под огня вытащат. Но только и я в штабе сидеть не собираюсь. У Прокопенко свой медсанбат есть, и наши тяжёлые им в тягость, небось, не будут. Потому что здесь мы уже всех зашили-перешили. А там, Иван Степанович, тебе хороший фельдшер не помешает».

Иван снова уткнулся в карту с нанесёнными на неё тропами Монастырской топи, пытаясь понять, где он мог ошибиться. Твёрдая почва, скрытая болотной водой, словно издеваясь, петляла, заставляя также петлять и идущую по ней дивизию. Где-то далеко слышался глухой грохот орудий. Советские войска шли на прорыв из окружения, понял комдив.

– Товарищ командир, – Фёдор вынудил его отвлечься от карты. – Тропа понижается. Дальше идти нельзя. Телеги не пройдут.

– Должны пройти, – упрямо сказал тот, снова погружаясь в планы.

– Если не найдём более надёжный проход, то не пройдут.

– Должны пройти! – зарычал мужчина.

– Иван…

– Там наши, Фёдор. И они на нас тобой надеются. На всех нас! – отчаянье начало накрывать с головой. Комдив зло выхватил у Фёдора жердь и рванул вперёд.

– Иван! – замполит резко схватил его за грудки и встряхнул. – Товарищ командир дивизии, возьмите себя в руки, – тихо прошипел он в лицо комдиву. Потом отпустил, положил руки на плечи и уже нормальным голосом произнёс: – Здесь нам поможет только чудо.

Комдив отвернулся и, вглядываясь в проклятые трясины, тихо, отчаянно зашептал: «Господи, если ты есть. Помоги нам. Нам нужно выйти отсюда».

Неожиданно на фоне далёких взрывов он услышал конское ржанье, только не за спиной, где устало фыркали запряжённые в телеги лошади, а впереди, среди деревьев. Иван прищурился, напрягая глаза и вглядываясь в серую муть. И вдруг:

– Дядя Иван! Дядя Иван, сюда!