Муэдзин помолчал, а затем сказал, мечтательно улыбаясь:
– Я очень хочу увидеть золотой таз полный белого снега. Наверное, это очень красиво.
– Да, - подтвердил Абу-л-Хасан.
– Махди придет с севера, - сказал муэдзин.
– Почему с севера?
– Я чувствую, - сказал муэдзин, затем добавил, - а теперь уходи, здесь нельзя находиться посторонним.
Спускаясь по ступенькам, Абу-л-Хасан услышал протяжный крик муэдзина, а затем слова азана[31]: "О верующие, придите в дом молений".
У двери сидел человек и, раскачиваясь, что-то напевал. В сгустившихся сумерках еще можно было разглядеть, что это дервиш.
– Эй, сеид[32], - обратился к нему Имран, - где тут собрание?
Дервиш перестал петь и подозрительно глянул на Имрана:
– Какое ты ищешь собрание, прохожий?
– Я ищу тех, кто ждет седьмого совершенного.
Дервиш поднялся, толкнул дверь и крикнул в темноту сада:
– Эй, Алим.
Появился новый человек, приблизился вплотную к Имрану и спросил, сверля взглядом:
– Кто такой, раньше я тебя не видел?
– Я сегодня из тюрьмы бежал, - объяснил Имран, запинаясь и опуская взгляд, - товарищ мой по камере, много говорил о вас.
– Как его зовут?
– Имени я не знаю, он называл себя рафиком[33], умер два дня назад.
– А кто ты?
– Меня зовут Имран.
– За что тебя посадили?
– Я убил мутаккабиля. Я родом из деревни Гадрут.
Человек переглянулся с дервишем. Тот кивнул.
– Проходи, - сказал Алим.
Следуя за хозяином, Имран прошел через сад. У дверей дома провожатый остановился и сказал:
– Ты опоздал. Входи и не мешай никому. Сядь, где найдешь место.
Имран согласно кивнул и открыл дверь.
У стены, завешенной белой тканью, стоял оратор, замолчавший при появлении нового человека. На Имрана зашикали, потянули за полы джубы.
– Садись, садись, - послышались голоса. Комната была полна людей. Имран опустился на пол и сел, скрестив ноги.
– Продолжай, просим тебя, - крикнул кто-то.
Человек, стоящий у стены, согласно кивнул, протянул руки к лампадам, стоящим слева и справа от него, сделал руками жесты, словно гладил их (его огромная тень за спиной повторила эти движения) и продолжил:
– ...Рассказывают также, что посланник Аллаха - да благословит его Аллах и да приветствует - сказал: "Пользуйтесь индийским алоэ, в нем - семь лекарств". Он также сказал: "Лучшее благовоние - мускус". Он умащал себя алоэ, в которое добавлял камфару. Уважаемые горожане, обращаю ваше внимание на то, что идеальным соотношением частей в благовонии он назвал число семь.
Запомните это число. А вот что сказал Ибн Хишама со слов Вахб Кайсана, которому рассказал Убейд: "Посланник Аллаха проводил в уединении целый месяц каждый год и кормил приходивших к нему бедняков. А когда заканчивалось это месячное уединение, первое, что он делал, выйдя из своего уединения, - приходил к ал-Каабе[34] и совершал обход ее семь раз, прежде чем войти в свой дом".
А теперь хочу напомнить вам, что имеется семь планет: Марс, Юпитер, Сатурн, Венера, Меркурий, Уран и Нептун. Мы знаем семь различных металлов, а именно: золото, серебро, железо, медь, олово, свинец и ртуть... Наконец, в неделе всего семь дней, не шесть, не восемь, а семь... Все это говорит об исключительном значении числа семь. Вот имена пророков от сотворения мира Адам, Нух, Ибрахим, Муса, Иса ибн Масих, Мухаммад и Мухаммад сын Исмаила[35]. Сколько их? Назовите число.
– Семь, семь, - вразнобой сказали несколько голосов.
– Теперь ответьте мне, ради Бога, сколько должно быть имамов?
– Семь, - дружно сказали из зала.
– Шестым имамом, как вы все знаете, был Джафар ас-Садик, да будет доволен им Аллах, значит после его смерти седьмым имамом стал его сын Исмаил. Так ли братья?
Гул одобрения был ему ответом. Но вдруг, чей-то одинокий, но звучный и уверенный голос спросил:
– Скажи, ради Аллаха, каким образом Исмаил, умерший в 145 году[36] от неумеренного потребления вина, мог стать седьмым имамом, в то время как его отец Джафар ас-Садик умер в 148 году[37], то есть на три года позже своего сына. К тому же Джафар лишил Исмаила права наследования имамат за непотребное поведение.
– Кажется, среди нас шпион, - угрожающе воскликнул оратор, - пусть встанет тот, кто это сказал!
В задних рядах поднялся человек в зеленой чалме и спокойно произнес в ответ:
– Я не шпион братья. Меня зовут ходжа Кахмас, я богослов и так же, как вы желаю познать истину. Пусть докладчик отвечает на наши вопросы не оскорблениями, а убедительными доводами.
– Верно! Правильно говорит, - послышались голоса, - пусть отвечает.
– Ну что же, я отвечу, - сказал оратор, - некоторые люди говорили, что Исмаил действительно умер. Другие говорили, что в действительности он не умер, но было объявлено о его смерти из боязни за него, дабы не замышляли убийство. Для этого утверждения имелись доказательства, в том числе следующие - его брат по матери Мухаммад, будучи еще маленьким, подошел к кровати, на которой лежал Исмаил, поднял покрывало, посмотрел на него и увидел, что тот открыл глаза. Он вернулся к своему отцу испуганный и сказал: "Мой брат жив, мой брат жив!". Отец его сказал: "Таково положение потомков посланника - мир ему - в будущей жизни". Другие люди донесли, что они видели в Басре Исмаила после его смерти, как он, проходя мимо паралитика, благословил его и тот исцелился по воле Аллаха всевышнего.
Вновь раздался голос ходжи Кахмаса:
– Говорили люди, что имам Джафар ас-Садик вел жизнь пассивную и праздную. У него был дом, имение. Он получал отчисления от доходов верующих и пенсию из фонда Хумс[38]. Он жил, окруженный многими одалисками из числа рабынь. Кроме того, однажды к имаму Джафару прибыл посланник от Абу-Муслима, возглавившего тех, кто поднялся на защиту истинной веры, с предложением встать во главе восстания. В письме было написано: "Я уже бросил клич и призвал народ к отвержению правительства Омейядов и к признанию покровительства семьи пророка. Если ты хотел этого, то больше тебе и желать нельзя". Но имам спокойно прочитал это письмо, сжег его на светильнике и попросил беднягу рассказать об этом Абу-Муслиму.
– Все не так, братья! - воскликнул оратор. - Имам вел аскетический образ жизни. Его презрение к деньгам достигало таких размеров, что он никогда не прикасался к ним руками. Путешествуя, он никогда не принимал угощение от хозяев. В отношении Абу-Муслима он сказал: "Ты не из моих людей, и сейчас не мое время".
Человек в зеленой чалме спросил:
– Как случилось, что имам Джафар предал Абу-л-Хаттаба и тот погиб?
– Это ложь, - сказал оратор.
– Расскажи об этом, - послышались голоса.
– Среди приближенных Джафара ас-Садика в самом деле был некий Абу-л-Хаттаб. Имам говорил о нем: "Я боюсь его всегда - стою ли я, сижу ли или лежу в постели". В то время выступить открыто против Аббасидов означало обречь себя на погибель. Но фанатика Абу-л-Хаттаба не интересовали тонкости политики. В одном из споров он даже схватил имама за бороду, и окружающие с трудом смогли оттащить безумца. Абу-л-Хаттаб объявил Джафара "Богом на земле".
Когда Джафар ас-Садик узнал о его ложном преувеличении в отношении его, он отрекся от него и проклял. И своим приверженцам приказал отречься от него. Он проявил в этом настойчивость и употребил все усилия в отречении от Абу-л-Хаттаба и в проклятии его. Когда же он отмежевался от него, тот объявил свои притязания на имамат. Когда Иса ибн Муса, военачальник ал-Мансура[39] узнал о его гнусном притязании, он убил его в солончаках Куфы.
– Друзья, - сказал ходжа Кахмас, обращаясь к собранию. - Пусть этот человек объяснит нам, почему власть Аббасидов от дьявола?
Оратор поднял руку и сказал:
– После смерти пророка халифом должен был быть признан Али, муж его дочери Фатимы, который приводился ему двоюродным братом, халифы Омар, Осман и Абу-бекр были узурпаторами. Омейяды обеспечили себе власть убийством сына Али Хусейна и его, близких под Кербелой в 60 г. Аббасиды затем сменили их у кормила власти. Но фактическое обладание властью не может уничтожить права Али и его жены Фатимы.
– Почему именно Али? - воскликнул ходжа Кахмас. - После смерти пророка избрали халифами наиболее достойных людей. А уж если говорить о праве наследования по родству, то Аббас, родной дядя пророка, ближе по крови, чем двоюродный брат Али.
Оратор поднял руку и сказал:
– Коран открыт для всех, но сокровенный смысл его Мухаммад утаил от недостойных сподвижников. Пророк оставил его своей семье, в которой он передается по наследству. Таким образом, законными наследниками являются Али и его потомки. Последним видимым имамом был Исмаил, затем были скрытые имамы, они передвигались по стране тайно, наступило время ас-сатра[40]. Пророк сказал: "Семья дома моего для вас подобна Ноеву ковчегу, кто плывет в нем ,спасется, а кто не плывет в нем - утонет".
Имам времени - один, все остальные имамы - ложные. Потому что наместник пророка должен назначаться по воле Аллаха, а не по воле общины.
Оратор замолчал, скрестив на груди руки.
– Как же мы узнаем волю Аллаха, - воскликнул ходжа Кахмас, - от кого?
Тут поднялся человек в белом берберском плаще, сидевший у стены. Это был уже известный нам Бахтияр.
– Во всяком случае, - сказал он, отвечая ходже Кахмасу, - волю Бога мы узнаем не от этого мошенника.
Говоря, он подошел к оратору и схватил его за ворот. Тот попытался вывернуться, но двое, сидевших в первом ряду, бросились к нему и схватили за руки. В зале поднялся шум, многие повскакивали с мест, но Бахтияр поднял руку и произнес:
– Всем оставаться на местах, дом окружен полицией. Я мухтасиб. Сохраняйте спокойствие, никому не будет причинено вреда. Выходите в сад по одному. Этот смутьян и его сообщники арестованы. А вас всех сейчас отведут в полицию, разберутся и невиновных отпустят.
Люди в смятении стали выходить в сад, где им связывали руки и по двое вели в полицию. Имрана отправили вместе с оратором. Их вели двое конвойных, один - впереди, другой - сзади. Когда дорога завела их в тупик, идущий впереди выругался и сказал:
– Фарух, кажется, мы заблудились, пошли обратно. Подожди, - он наклонился и стал поправлять сандалии.
Проповедник толкнул Имрана в бок и еле слышно сказал:
– Возьми его на себя.
А сам повернулся и бросился на стоящего сзади стражника, который от неожиданности, пытаясь взмахнуть пикой, выронил ее. Выхватить топорик проповедник ему не дал, несколькими ударами он свалил конвоира на землю и бросился на помощь Имрану, который барахтался в пыли со вторым стражником. Еще один сильный удар, и полицейский остался на земле. Даи помог Имрану подняться, и побежал, увлекая попутчика за собой.
Они долго шли по узеньким переулкам. В ночном небе, подгоняемые ветром, неслись облака, в прорехах которых то и дело показывалась луна. Даи, видимо, хорошо знал город, так как шел уверенно и скоро. Имран едва поспевал за ним. Наконец, ведущий остановился у неприметной двери в стене и постучал условным стуком.
– Кто там? - спросили за дверью.
– Попутчики семерых просят пристанища, - отозвался проповедник. Дверь отворилась. Хозяин дома, держа в руках светильник, проводил их в комнату с двумя лежанками.
– Дай нам поесть, - попросил даи, - и вина дай.
Хозяин молча кивнул, вышел и через некоторое время вернулся с подносом в руках. Его сопровождала женщина. Она взмахнула белой скатертью, расстилая ее на полу. Хлеб, белый овечий сыр, вареное мясо и овощи, кувшин с вином, две чаши перекочевали с подноса на скатерть.
– Хорошо, - сказал даи.
Хозяева поклонились и направились к двери.
Даи остановил их вопросом:
– Как мы будем, есть в темноте?
Хозяин извинился и поставил на скатерть светильник - плошку, где в расплавленном масле плавал горящий фитилек. После этого они удалились.
– Как тебя зовут? - спросил проповедник.
– Имран.
– А меня Ибрахим. Ешь.
Он разлил вино по чашкам, разломил хлебную лепешку и произнес:
– За целость наших голов.
После этого выпил вино и принялся за еду.
– Ну что же ты? - спросил Ибрахим, заметив, что Имран не притрагивается к вину. - Пей.
– Пророк запретил вино, - нерешительно сказал Имран.
– Да, это верно, - легко согласился Ибрахим, - но он запретил его не всем.
– Как прикажешь тебя понимать? - возмутился Имран. - Час назад ты толковал об истинной вере. Что же получается, на людях ты говоришь одно, а сам делаешь другое?
– Во-первых, на проповеди я ни слова не сказал о вине. Но раз уж ты спросил, я отвечу. Тому, кто познал внутреннее, не обязательно соблюдать внешнее, я имею в виду законы шариата.
– Но что же получится, если все вообразят, что они познали внутреннее и перестанут соблюдать шариат.
– Не все это могут позволить, а только адепты, достигшие определенного положения. Я могу себе это позволить. Я - даи, я познал внутреннее.
– Я же не вхожу в число упомянутых тобой лиц, - заметил Имран.
– О тебе речь не идет, - высокомерно сказал Ибрахим, - но согласись, воспитанный человек не может позволить себе то, чего не может позволить сидящему рядом. Так что сделай одолжение, выпей вино. Иначе мы не поймем друг друга. Мозги собеседников должны находиться в одинаковой степени безумия или ума.