Помоги проекту - поделись книгой:
Имран, в самом деле чувствовал все нарастающее уважение к человеку, столь свободно рассуждающему об истории религиозных войн.
– Расскажу, - пообещал ходжа Кахмас, - но не сегодня, ибо я собирался пойти в хазинат ал-хикма[95].
Ходжа Кахмас оделся, вызвал стражника и ушел.
Имран, оставшись один, через некоторое время вызвал тюремщика и сказал ему:
– Послушай, братец, нельзя ли и мне пойти на прогулку? Клянусь Аллахом, у меня уже ноги опухают от неподвижности.
– Чего захотел, - усмехнулся тюремщик, - тебе прогулки не разрешены.
– Ну так пусть уж казнят меня скорее, нет больше мочи сидеть взаперти.
– Разговор окончен, - сурово сказал надзиратель и закрыл дверь.
– Эх, будь ты проклят, сахиб аш-шурта, за напрасную надежду! причитая, Имран принялся ходить по камере, бия себя в грудь. Слезы потекли по его щекам.
Дверь камеры отворилась и тюремщик сказал, сжалившись над заключенным:
– Ладно, пойдем - двор уберешь. Только смотри у меня - без глупостей.
– Клянусь своей жизнью, ты останешься, доволен мной, - заверил Имран.
– Глупец, - насмешливо сказал надзиратель, - нашел, чем клясться. Да за твою жизнь сейчас никто и даника не даст. Иди уж.
Тюремщик вывел Имрана во двор и поручил убрать тюремный двор.
– Метлу возьмешь у стражника, за будкой. Эй, Аббас, - крикнул надзиратель, обращаясь к стражнику, - дай ему метлу и присмотри за ним, я сейчас еще пару человек приведу.
Имран схватил метлу и принялся старательно махать ей. Никогда еще грязная работа не приносила ему такого удовольствия. Надзиратель привел еще двух человек, поставил в ряд и принялся командовать, заставляя заключенных ритмично взмахивать метлами. Имран вначале двигался в середине, затем переместился к стене, в нижней части которой, почти у земли, были прорезаны небольшие, забранные решетками вентиляционные окна полуподземных камер. Из этих окошек тут же послышались голоса: "Легче, легче маши метлой, придурок, пыль не поднимай, ублюдок, собачий сын".
– Давай, давай, не останавливайся, - рявкнул надзиратель, увидев, что заключенный замедлил движения, - раз - два, раз - два.
Но вскоре ему надоело командовать. Жар с неба и пыль с земли сделали свое дело. Надзиратель убрался в тень от будки стражника и принялся обмахиваться дощечкой, на которой были записаны имена работающих.
Имран подметал, не поднимая головы и не реагируя на оскорбления, доносящиеся из камер, но среди потока ругани он вдруг услышал свое имя. Не веря своим ушам он скосил глаза, наклонил голову и увидел в сумраке окошка чей-то горящий взор.
– Имран, это я - Ибрахим, рад видеть тебя в добром здравии.
Имран вздрогнул и оглянулся. Надзиратель о чем-то лениво беседовал со стражником, стоящим у ворот.
– Здравствуй, - через силу произнес он, ему было тяжело разговаривать. Чувство вины тяготило его. Тяжесть предательства сковала язык. Как он надеялся избежать этой встречи.
– Где ты сидишь? - спросил Ибрахим.
– Там, - неопределенно повел головой Имран.
– А меня, видишь, под землю запрятали. Тебя допрашивали?
– Да.
– Ты что-нибудь сказал им?
– Нет.
– Хорошо. Меня скоро отправят на золотые прииски. Говорят, это верная смерть, одни рабы там работают. Если мне не удастся бежать, дело будет плохо. А если тебе повезет, помни о своем обещании.
– Да, конечно, хотя вряд ли я отсюда выберусь, - сказал Имран.
– Послушай, говорят, где-то здесь отсиживается Кахмас, провокатор, который был на собрании. Ты случайно не видел его?
– Нет.
– Ему вынесен смертный приговор нашей организацией, ему и сахиб аш-шурта.
– Эй ты там! - возмущенно завопил надзиратель. - С кем ты там разговариваешь?
– Кто, я? - переспросил Имран, он остановился и поднял голову.
– Ты, овечий хвост, сын блудницы. Ну-ка, подойди сюда.
Имран подошел и сказал с ненавистью, глядя в глаза надзирателю.
– Не смей оскорблять мою мать.
– Ах ты, негодяй! - изумился надзиратель, занося кулак над головой заключенного. Имран перехватил руку и сжал ее у запястья. Ударить тюремщика он все же не посмел. Надзиратель свободной рукой вцепился в одежду противника. Так они стояли и толкались, под хохот и улюлюканье арестантов, пока стражник не подошел и не треснул Имрана по голове свободным концом алебарды. Имран упал под общий смех, увлекая за собой надзирателя. На крик стражника из дежурного помещения прибежали несколько человек из тюремного персонала и разогнали всех работающих по камерам.
Разговаривая с хозяином кайсары, Ахмад Башир понял, что известие о его отставке распространяется очень быстро. Не было обычного подобострастия. Он переехал в гостиницу на следующий день. Прислугу пришлось отпустить, он взял с собой только Анаис. Близость с ней не утратила еще своей новизны, и это скрашивало дни, которые он переживал.
Тяжелым испытанием было оставаться в городе после утраты власти. Осведомители сразу перестали здороваться с ним. Бывшее подчиненные делали вид, что не узнают его и старались при встрече с ним отвернуть голову. Хуже всего было то, что деньги таяли с неимоверной быстротой. Каждое утро Ахмад Башир ходил к начальнику почты, к бывшему сотрапезнику, но тот разводил руками. Письма из Багдада не было. После визита на почту Ахмад Башир покупал у подпольного торговца спиртным кувшин вина и возвращался в номер, где тонкие стены были не в силах сдержать крики Анаис. Ахмад Баширу было неловко, он не раз просил девушку не кричать, но рабыня, смеясь, говорила: "Я не могу не кричать, когда чувствую в себе эту штуку. Меня просто распирает". Ахмад Башир ухмылялся и засыпал. О пропавших деньгах он старался не думать. Лишь иногда, просыпаясь в мрачном расположении духа, лежал, вынашивая планы мести своей бывшей жене. Деньги вскоре закончились, и хозяин кайсары потребовал освободить занимаемую комнату. Ахмад Башир не стал спорить, связал пожитки, взял Анаис за руку и отправился в караван-сарай. Здесь можно было жить в кредит, уверив хозяина в том, что ждешь товар с караваном. Ахмад Башир не стал врать про караван, все равно бы ему не поверили. Он сказал, что ждет денежный перевод из Багдада, и из последних монет оплатил две ночи. Условия здесь были хуже. Лошади, верблюды и прочая живность были стреножены прямо во дворе, под окнами гостевых комнат, и в любое время дня и ночи оглашали окрестности ревом, не говоря уже о запахе, который исходил от них. Но делать было нечего. Ахмад Башир оставил Анаис и отправился бродить по городу. Многие из тех, кто раньше платил ему мзду, показывали на него пальцем, он чувствовал это спиной. Ахмад Башир зашел к Бургину и одолжил у него несколько динаров. Бургин был умен, он не изменил своего отношения к бывшему начальнику, Ахмад Башир уважал Бургина.
– Я верну тебе долг, - заверил Ахмад Башир.
– Ничего, - сказал Бургин, - жизнь - это шахматы: черная клетка, белая клетка.
– Это ты правильно говоришь, - отозвался Ахмад Башир, - у тебя есть вино?
– Есть, но не стоит в полдень пить вино, очень жарко.
– Ничего, налей мне, - попросил Ахмад Башир.
Он осушил чашу, налитую Бургином, и поблагодарил.
– Будь осторожен, раис, - сказал Бургин, - до меня дошло, что сабийи хотят расправиться с тобой. Они знают, что ты схватил махди.
– Я это учту, спасибо тебе.
Ахмад Башир вышел из лавки и побрел, куда глаза глядят. Дорога привела его на невольничий рынок, он поднял голову,и увидел торговца, продавшего ему Анаис.
Торговец почтительно поздоровался и спросил, доволен ли господин начальник покупкой. Ахмад Башир кивнул и подумал, что это может быть единственный человек в городе, не знающий об его отставке.
– Как базар? - спросил Ахмад Башир.
– Благодарение Аллаху, раис, помалу торгуем, цены вот везде упали. За одного раба в среднем выручаем по двести дирхемов, а если еще вычесть таможенные пошлины, да расходы на торговлю, аренду помоста, старшине, останется сто пятьдесят дирхемов. Ведь таможня с головы просит четыре динара, никогда такого не было.
– А я думал, это выгодное дело, - улыбнулся Ахмад Башир.
– Ну, в убыток, мы не торгуем.
– А как ты думаешь, в Багдаде раб дороже стоит, чем здесь?
– Конечно, столица все же, рабы там стоят дороже, с одной стороны. С другой стороны, и расходов больше. Хотя, если удачно купить партию, подешевле, можно сорвать хороший куш.
– А что, приятель, - продолжал расспрашивать Ахмад Башир, - наверное, есть тонкости твоей торговли, какие-то рабы дороже ценятся, другие дешевле.
Он сам не понимал своего интереса, но какие-то мысли зрели в голове.
– Да, раис, непременно. Например, надо помнить, что красивая нубийская девушка стоит дороже других цветных, она очень хороша как наложница. За нее можно выручить до трехсот динаров. У белых рабов совсем другая цена. Красивая девушка стоит тысячу и больше динаров. У индийских женщин другие преимущества - они послушны, а разведенные вновь становятся девственницами. Правда, они быстро увядают. Их мужчины хороши в качестве домоправителей. С неграми лучше не связываться; чем они чернее, тем безобразнее. Их натура ритм и танцы, и еще у них шершавая кожа. Турчанки хороши, и красивы, и белы, хорошо готовят, но расточительны и ненадежны. Хорошо торговать греками - и женщинами, и мужчинами.
– Хорошо, - остановил его Ахмад Башир, - удачи тебе.
– И вам удачи, раис.
Ахмад Башир кивнул и направился к выходу. К работорговцу, с улыбкой глядящему в спину, удаляющемуся сахиб аш-шурта, подошел товарищ и спросил:
– Чего он хотел от тебя?
– Спрашивал, как торговля идет, что почем.
– А ты знаешь, что его погнали как собаку.
– Знаю, слышал.
– А что же ты любезничал, плюнул бы ему в бороду. Сколько он нашей крови выпил, - по два динара с головы требовал.
– Он у меня рабыню купил, мог без денег взять, а он заплатил. Я добро помню.
– Какую рабыню?
– Анаис.
– Ты же хотел ее себе оставить.
– Хотел, хорошая была девица, в любовных утехах ей равных не было. Так получилось. А ты иди займись делами. Ишь ты, расхрабрился! Где ты раньше был?
Сделав несколько шагов, Ахмад Башир услышал чье-то бормотание и, оглянувшись, он увидел, что за ним увязался юродивый.
– Подай Божьему человеку, подай бедному человеку, - бормотал юродивый, стараясь забежать вперед.
– Бог подаст, - раздраженно сказал Ахмад Башир.
Юродивый не отставал, пытаясь схватить Ахмад Башира за руку.
– Иди своей дорогой, пока я тебе шею не свернул, - брезгливо отмахиваясь, сказал Ахмад Башир.
– Смотри, - крикнул отставший юродивый, - как бы тебе не свернули шею.
Пораженный Ахмад Башир стремительно повернулся, но тот уже затерялся в толпе. Вспомнив предостережение Бургина, Ахмад Башир покачал головой и отправился в Караван-сарай. Анаис встретила его со слезами на глазах.
– Мне страшно, господин, - причитала она, - ты оставил меня на весь день. Здесь ходят какие-то ужасные люди, стучат в дверь, заглядывают в комнату. Какой-то нахальный дервиш спросил, не здесь ли живет разжалованный сахиб аш-шурта. Я плюнула ему в глаза и захлопнула дверь. Потом приходил хозяин караван-сарая и спрашивал, не получил ли ты деньги. Может, мы переедем в другое место, снимем отдельный дом?
– Дом? - раздраженно сказал Ахмад Башир. - Какой дом, я остался без денег. Дай мне вина.
Анаис достала из ниши в стене кувшин и поставила перед хозяином.
– Я принес еды, - сказал Ахмад Башир, - там возьми в корзине. Ты, наверное, голодна.
Весь вечер он пил вино и размышлял над своим положением. Все чаще и чаще ему приходила в голову мысль, что на этот раз чутье его подвело, он сделал ошибку и потерял: деньги, власть, положение, все то, чего он добивался всю свою сознательную жизнь.
– Пожалуй, надо убираться отсюда, - задумчиво сказал он перед сном, поедем в Багдад, напомним о себе. Были бы деньги, купить здесь рабов и продать там. Говорят, на этом можно заработать, оправдать дорогу и еще получить прибыль.
– Господин, ты отпустил всю прислугу, - сказала Анаис, - ведь их можно было продать.
– В самом деле. Мне это не пришло в голову, но ведь еще не поздно продать тебя.
Ахмад Башир почувствовал, как она напряглась под его руками.
– Ну, ну, я пошутил, успокойся. Слишком высокую цену я за тебя заплатил. Одна радость в жизни осталась. Это ты. Как сказал поэт:
Ахмад Башир гладил Анаис по спине до тех пор, пока ее тело вновь не стало податливым. Тогда он лег на нее и сорвал стон с ее губ и, это было лучше всякой музыки, лучшим утешением.
– Как это на меня не похоже, - сказал он, засыпая. - Я потерял с тобой рассудок, совсем как мальчишка. Чем это все кончится!
Через некоторое время он проснулся, весь мокрый от пота.
– Как жарко здесь, совсем нечем дышать. В кайсаре было прохладней, там стены каменные, а здесь глина, - жаловался Ахмад Башир, нащупывая одежду. Я пойду спать на крышу, тебе туда нельзя, там только мужчины.
Анаис что-то пробормотала во сне и повернулась на другой бок. Ахмад Башир поднялся на крышу, спотыкаясь о спящих, отыскал свободное место и лег под черным небом, усыпанным алмазами.
Глубокой ночью перед дверью, за которой спала Анаис, остановились двое людей. Коротко объяснившись жестами, они ворвались в комнату и нанесли несколько ударов кинжалами спящей девушке.
– Здесь только женщина, - тихо сказал один из них, - ты ошибся.
Поделиться книгой: