– По-настоящему она называется «Королевский дуб», но так её никто не называет, кроме Молворта, трактирщика. Вот уж он злится, если вы назовёте её неправильным названием.
Где-то звякнули колокольчики, когда они открыли входную дверь в просторную комнату, пропахшую застарелым пивом и апельсинами. В нескольких местах стены были взломаны деревом, запустившим в проёмы ветви. За полированной барной стойкой стоял маленький мальчик, его бледное круглое личико едва виднелось за прилавком.
– Здесь… мило, – проговорила Элли. – А где трактирщик?
Виола нахмурилась:
– Здесь.
– Где?
– Здесь, – сказал мальчик. Он приподнялся над стойкой, зыркнув на них глазами, тёмными как омуты. У него были слегка волнистые чёрные волосы, один завиток прилип к бледному лбу. Он был одет в чёрный камзол с серебряными пуговицами, определённо дорогой, и обтрёпанные штаны, определённо грошовые.
– Это Молворт, – представила его Виола. – Он владелец этой гостиницы.
– Сколько тебе лет? – поинтересовалась Элли.
– Двенадцать, – ответил Молворт. Голос у него оказался на удивление низкий. – А тебе сколько лет?
– Тринадцать. С каких это пор двенадцатилетние дети владеют гостиницами?
– С каких это пор тринадцатилетние дети задают глупые вопросы? И почему вы оба без башмаков? Виола, зачем ты привела ко мне идиотку и немого без башмаков? И вообще, разве я не изгнал тебя?
– Я не немой, – пробормотал Сиф.
– Я выиграл эту гостиницу, – заявил Молворт, скрестив руки на груди. – В карты.
Виола закатила глаза.
– А вот и нет. Твой папа отписал её тебе в своём завещании.
– Только потому, что я обыграл его в карты. Так-так, уж если вам не по карману башмаки, сомневаюсь, что вам по карману комнаты. И я не продаю пиво детям. – Он помолчал. – Больше не продаю.
– Мой папа как раз нанял здорового, – Виола позвенела кошелём Янссена. – Одна из комнат наверху им по карману.
– Здорового? – повторила Элли.
Молворт испустил долгий стон.
– Ладно. – Он поклонился. – Позвольте мне принести ключ, и я сопровожу вас в вашу комнату, верные подданные.
Он неловко покачнулся и исчез. За барной стойкой, как вдруг заметила Элли, стояла очередная высокая статуя Королевы – так досконально и мастерски сработанной она ещё не видела. Другие королевишны стояли вдоль стен в нишах стеллажей в обществе пыльных бутылок, а к полкам были пришпилены десятки изображений прекрасного лица с жёлтыми глазами и пурпурными волосами. В углу одного рисунка было выведено:
– А ты действительно любишь Королеву, – заметил Сиф.
Голова Молворта снова появилась, глаза – подозрительные щёлочки.
– А кто её не любит?
– Я, – брякнула Виола.
– Вот поэтому я тебя и изгнал! – рявкнул Молворт. – Только дурачки вроде Виолы не любят Королеву… Она наша возлюбленная кормилица и защитница. – Он взобрался на прилавок и воздел руки над головой, живо напомнив Элли проповедников в далёком Городе. – Она Сосуд! – возгласил он. – Материальное вместилище нашего благого и великодушного божества, того, что приносит урожай и рыбу! Она смотрительница горизонта и источник самой жизни, и мы недостойны Её благодати! Она божественна и прекрасна, и через шесть недель Она вернёт острову величие на Празднестве Жизни!
– Пожалуйста, замолкни, Молворт, – попросила Виола.
Молворт злобно уставился на неё.
– И не подумаю, – отрезал он. – И вот ещё что: прекрати оставлять на моих столах эти свои листовки. Никому нет дела до твоей дурацкой революции. Ты неблагодарная безбожница, и однажды я возьму эту кошку…
Виола подлетела к нему и принялась щекотать под мышками.
– Нет, не надо! – запротестовал Молворт, заходясь смехом.
– В жизни, знаешь ли, есть и другие вещи, помимо Королевы, – фыркнула Виола, выдёргивая ключ, зажатый у Молворта в кулаке, и, оставив поверженного паренька у стойки, повела Сифа и Элли из бара.
– Ерунда, недостойная моего времени, – изрёк он отрешённым голосом.
Элли и Сиф последовали за Виолой по узкой витой лестнице вверх по дубу, сквозь мерцание листвы, к толстой, будто кит, ветке, которая была гладко отшлифована, чтобы стать опорой для длинной деревянной хижины. Внутри был коридор, где пахло сыростью.
– Вы в самом дальнем конце, – указала Виола, отдавая Сифу ключ. – Мне пора возвращаться к папе. Увидимся завтра, Сиф. Будь в доках на рассвете – мы отплываем с приливом! О, и я принесу тебе почитать несколько моих листовок. Пока, Дженнифер, – прибавила она, обращаясь к Элли.
Пахнувшая сосной и табаком комнатка выглядела как каюта корабля, потолок был такой низкий, что Сифу приходилось пригибаться. Элли повесила свой бушлат на единственный крюк на стене, и тот немедленно отвалился, брякнув об пол вместе с пальто. Из карманов растеклась чёрная лужица.
– Элли, постарайся хоть эту комнату держать в порядке, – сказал Сиф.
– Это не моя вина! – огрызнулась она, а затем заметила, что Сиф улыбается.
– И никаких экспериментов, – прибавил он насмешливо.
Элли фыркнула и принялась разглядывать красующийся на полке аляповатый рисунок лошади с нацарапанным в углу именем
– У нас есть дверь! – провозгласила она с улыбкой, указывая на трухлявую деревяшку, косо установленную в стену.
– И окно, – Сиф открыл его и услышал в ответ негодующий возглас чайки, гнездившейся снаружи. Мальчик уселся на одну из двух кроватей, лицо его плыло в тёплом медовом солнечном свете. – Так странно, что я могу тут жить и не таиться.
Элли улыбнулась – радостно было видеть его счастливым.
Она доковыляла до второй кровати. Она была рассчитана на ребёнка, из подушки лезли перья, металлический каркас запёкся оранжевой ржавчиной. Она была прекрасна.
– Кровать, – сказала она. – Настоящая кровать. Разве не здорово, Сиф? Сиф?
Глаза Сифа были закрыты, а рот вяло приоткрыт. Элли подоткнула вокруг него простыню и зевнула. Её собственная кровать влекла её как морское течение, голова её упала на подушку.
БАХ.
Элли и Сиф в ужасе вскочили на ноги.
Янссен стоял в дверях с широченной улыбкой на лице и пугающим огоньком в глазах, Молворт торчал у него из-под мышки. Он указал на Сифа.
– Вот он! Мой спаситель. Пойдём, мальчик, мы празднуем!
– Пожалуйста, отпусти меня, – вымолвил Молворт, голос его звучал глухо, сдавленный Янссеновой подмышкой.
– Им надо поспать, папа, – сказала Виола, появившись за спиной у Янссена. – Ты посмотри, они на ногах не стоят.
Но Янссен подхватил Сифа и трусцой припустил из комнаты, зажав Сифа под одной мышкой, Молворта под другой. Дверь захлопнулась, и Элли осталась одна.
Тишина придавила её, оглушающая, неожиданная, словно бы Элли просто привиделось, будто остальные были здесь. Она посмотрела на пустую кровать Сифа, нахмурилась, а затем натянула свой бушлат и, крадучись, поплелась следом.
Бар как будто сделался вдвое меньше, чем прежде, под завязку полный пения, криков и запаха рыбы. Пятьдесят мужчин и женщин в кожаных колетах и рваных штанах поочерёдно представлялись Сифу. А он проводил рукой по волосам, смущённо улыбался и изредка что-то говорил, и тогда все смеялись. Элли прежде не замечала, как легко Сиф сходится с людьми, хотя надо признать, что там, в Городе, все только и жаждали убить его. Даже Анна.
У Элли защемило сердце, когда она вспомнила, как Анна угрожала подсыпать Сифу ядовитых травок в завтрак. Она одиноко стояла в углу, боясь, что кто-то бросит на неё взгляд и заметит её неприкаянность. Она остро ощущала собственные руки и не знала, куда их девать – они казались огромными, так и бросающимися в глаза. Она увидела Виолу: прислонившись к барной стойке, она держала блюдечко молока, чтобы Арчибальд мог попить.
– Привет, я Элли, – сказала она, торопливо подойдя к ней.
Глаза Виолы растерянно сузились:
– Я знаю. Мы… мы встречались.
– А, да. Я просто… ну знаешь, а вдруг ты забыла.
Виола посмотрела на Элли, и Элли сглотнула, чувствуя, что в голове не осталось ни одной мысли. Анна как-то раз сказала, что отличный способ подружиться – это пошутить или обнаружить, что у вас есть что-то общее. Но шутки никогда не удавались Элли – она вечно исхитрялась перемудрить с ними. Она почесала голову, открыла рот и снова его закрыла. Ком в горле стал, наверное, размером с пушечное ядро.
– Так… тебе нравится… ловить рыбу?
Виола нахмурилась.
– Вот, угощайся, – она протянула Элли тарелку с засахаренными булочками. – Моя мама такие пекла. Папа до сих пор путается в рецепте.
Элли с благодарностью взяла булочку.
– Так… почему твоя мама не делает их больше?
– Она умерла.
– Ой, здорово!
Глаза у Виолы стали совсем круглые.
– Ну, то есть. – Элли скривилась. – Моя мама тоже умерла. И брат тоже, – прибавила она, как будто от этого у них делалось ещё больше общего.
Виола наградила Элли долгим взглядом:
– Постой, я думала, что Сиф твой брат?
– А, да, да, правильно. Он и есть мой брат. Мой другой брат. У меня два брата. То есть… у меня было два брата. Нет, постой…
Виола продолжала смотреть на неё.
– Эм… мне нужно пойти и проверить, как дела у Сифа, – поспешно проговорила Элли.
Но у Сифа дела шли вполне неплохо – и даже ещё лучше. Моряки гудели вокруг него и травили байки, непременно с театральными жестами и раскатистым хохотом. Сиф же просто тихо слушал, пока они наперебой пытались поразить его – каким-то образом они уже считали его своим. Тем временем Молворт мельтешил с тряпкой, выныривая то тут то там на уровне пояса с выражением паники на лице, подтирая пролитое и подхватывая пустые стаканы, пока чья-нибудь беспечная рука не смахнула их.
– Сознавайся, парень, в чём твой секрет? – спросил какой-то мужчина у Сифа.
– Ох, – промолвил Сиф, потирая затылок и улыбаясь всё той же смущённой улыбкой. – Ну, сами знаете. Я просто прошу рыбу очень-очень ласково.
Взвыв хохота грянул так громко, что Элли пришлось зажать уши, а Молворт упустил стакан и лишь чудом поймал его мыском башмака. Элли нахмурилась – это даже не была удачная шутка! Она призадумалась, значит ли, что если ты красивый, люди всегда будут смеяться твоим шуткам, даже если они не смешные.
Виола присоединилась к общему кругу.
– А ты рассказал им о той большой белой акуле, которую мы видели?
– Ах да, – кивнул Сиф. – Она была громадная. Зубы как разделочные ножи, и всплыла прямо рядом с кораблём.
Элли опять ожгло сердце. Почему Сиф не упомянул в разговоре с ней, что они видели большую белую акулу?
– Сиф швырнул рыбу прямо ей в пасть, – сказала Виола, делая соответствующий жест. – Думала, она ему руку начисто откусит – прямо в её громадную глотку можно было заглянуть.
Народ слушал во все уши, а Сиф и Виола говорили так, будто они были единственными людьми в баре.
– Как думаешь, какой она была длины? – спросил Сиф. – Как эта комната?
– И у неё были такие мёртвые безжизненные глаза, – продолжала Виола. – Чуть не прыгнула в воду, просто чтобы поглядеть, что она станет делать. Всегда воображала себя акулоборцем. И вот что я бы сделала: я бы врезала ей прямо по голове, а затем…
– Я один раз видела большую белую акулу, – выпалила Элли.
Виола заморгала на полуслове:
– Да ну?
– Ага, – сказала Элли. Все моряки повернулись и уставились на неё. Она прочистила горло. – Она была дохлая.
– О, – улыбка Виолы приугасла. Сиф почесал голову. Остальные матросы зашептались между собой.
– Ага, – повторила Элли. Горло у неё сжалось, ни слова не протолкнуть. – И пахла она дурно вдобавок.
На мгновение повисла тишина, и будь в баре большая белая акула, Элли точно прыгнула бы ей прямо в пасть.
– Извините, – промямлила она и заковыляла к входной двери. – Я… эм… нужно проверить… как там дерево. – Она замялась с дверной ручкой. – Оно снаружи.
– Твоя сестра, она странная, верно? – заметил Янссен. Дверь закрылась за ней, заглушая гул хохота. Элли вышла на жаркое солнце и посмотрела вниз на море и громадный новый остров, раскинувшийся перед ней.
И услышала, как где-то в глубинах разума, выползая из какого-то склизкого сокрытого уголка, нечто иное рассмеялось.
6. Соглядатай
Элли не знала, куда направляется, знала только, что не хочет оставаться в гостинице. Она свернула в первый попавшийся переулок и пошла прочь от Врассыпок к другой части острова.