В одну реку дважды. Сирийская война глазами русского наемника

Многие так и остаются на уровне своих привычных представлений, в которых настоящим мужикам непозволительно опускаться до рытья отхожего места: они сюда, видите ли, приехали воевать, а не в земле копаться. Им невдомек, что высокомерие и гордыня — это признаки глупости, которые не имеют никакого отношения к военному профессионализму. И рассуждающие подобно им не должны становиться легионерами.

Неоднократно Мартин сталкивался и с другой стороной психологии солдат удачи — с их излишней самоуверенностью. Казалось бы, опытные и понимающие суть войны ветераны не принимали простых, но жизненно важных вещей, объявляя их нереальными в боевой обстановке и не понимая, что ненужными и нереальными эти вещи делают они сами собственными действиями, непродуманными и ошибочными. Соблюдение правил ведения боя требует воли и самоконтроля, и признаться в том, что как раз этих качеств в боевой ситуации не хватает, способен не каждый. На деле весь боевой опыт таких горе-бойцов сводился зачастую к банальному везению, благодаря которому они выходили живыми из серьезных переделок, куда попадали по собственной глупости. И самое плохое, что они не делали из этого никаких разумных выводов.

Мартин часто терзал себя вопросом: прав ли был он, время от времени идя на компромиссы, вместо того чтобы быть жестким, учитывая серьезность тех задач, которые приходилось выполнять? На кону ведь были не просто отвлеченные понятия типа «выполнил или нет», но прежде всего жизни людей. И все-таки, приходил он к выводу, каждая конкретная ситуация требовала отдельного подхода. и нельзя подступать с единой меркой ко всем проступкам, если, конечно, это не касается случаев явного дезертирства или подлости в отношении своих.

Но момент для мучительных размышлений наступит позже, а пока продолжается война и каждый день ставятся новые боевые задачи. Для душевных переживаний времени не остается — необходимо просто быть сильным.

Глава 7.

Выходной от войны

Дождь. Со вчерашнего дня небо над уютным, неброской красоты ущельем было затянуто облаками и без конца лил дождь. Осадки то низвергались с неба плотной дождевой стеной, то зависали в воздухе серой водяной взвесью. Городок, расположенный на высотах, прикрывающих ущелье с западной стороны, был погружен в тоскливую мокроту. Дома и деревья, размытые туманной дымкой и завесой дождя, представляли собой унылое зрелище. В этих местах сильные дожди являлись серьезной проблемой для ведения боевых действий. Склоны гор становились скользкими и практически недоступными для передвижения, а нависающие низкие облака, покрывающие вершины густой пеленой, снижали видимость. Порывы ветра на высоте делали полеты беспилотников наблюдения неустойчивыми и недолгими — быстро садились аккумуляторы. Впрочем, для современных средств разведки плохие погодные условия особой проблемы не представляли, а вот движению и маневру боевых групп дождь в горах мешал очень сильно.

Легионеры уже два дня сидели без дела, никаких указаний не поступало. Большую часть этой нежданной паузы между боями бойцы использовали для отдыха и восстановления сил. В перерывах между сном и полудремой парни ковырялись с аппаратурой и корпусами беспилотников, обслуживали оружие, протирая и смазывая части и механизмы, перебирали снаряжение и сушились у установленных в комнатах печек.

Ратник на утреннем совещании никаких особых распоряжений не дал, только подчеркнул необходимость соблюдать бдительность. Мартин побродил по комнатам и заглянул к снайперам, которые, выспавшись, говорили обо всем понемногу, переходя по ходу беседы от одной темы к другой, порою забывая, с чего начинали. Затем переместился дальше по коридору на пункт связи, где спросил Музыканта о переговорах в эфире. Ничего существенного — обычный обмен информацией. Выйдя на веранду, он столкнулся с Таном, который колдовал над горелкой, собираясь готовить свой фирменный кофе.

С Таном они были знакомы давно, еще с первой командировки. Именно тогда у них завязались дружеские отношения. Достаточно зрелый и по возрасту, и по жизненному опыту, Тан был ему ближе, чем молодые легионеры без налета седины и постреливающей боли в пояснице, полные азарта и куража и не успевшие еще познать, почем фунт лиха. Но все же друзьями в полном смысле этого слова они с Таном стали после истории с сербским командиром Волком.

Абсолютно безграмотный в военном деле, авантюрист по складу характера, Волк принадлежал к категории людей, четко придерживающихся правила: хороший понт — те же деньги. Выпускник полицейской школы, он имел лишь смутное представление об общевойсковой тактике, но всеми доступными способами рекламировал свою крутость бывалого вояки и при этом, нисколько не смущаясь, брался поучать окружающих. Земляков Волк жестко держал в своей власти, внушив им, что только благодаря его возможностям и авторитету они не сгинут на чужбине. Сербы в большинстве своем тоже были бывшими полицейскими и часто своими действиями вызывали недоумение у профессионалов войны. Парнями они в целом были неплохими, далеко не трусами, но, попав под влияние Волка, использовали любую возможность увильнуть от выполнения боевой задачи. За короткое время своего командования Волк, опираясь на многовековое правило «разделяй и властвуй», создал нетерпимые отношения между сербами и другими бойцами внутри взвода. В серьезных боевых действиях участь такого подразделения была бы незавидна и печальна.

Прибыв в Сирию, Мартин после некоторых сомнений все же не удержался и, выждав удачный момент, обратился к Бетховену с просьбой разрешить ситуацию с командиром своего взвода. Мартин на конкретных примерах описал всю несостоятельность Волка как командира и предложил выслушать других русских бойцов взвода. Бетховен просьбу Мартина выполнил и, собрав парней, узнал их мнение, которое, в общем-то, было единым: от Волка все устали и реально опасались попасть под его руководством в бойню. Командир легионеров по завершении разговора задал вопрос:

— Кто же, по-вашему, сможет справиться с командованием взвода? За кем вы пойдете?

Почти все указали на Мартина. Так он стал в той командировке командиром группы.

По возвращении в Россию и прибытии в учебный центр Волк подал рапорт, назвав произошедшее саботажем, что могло грозить увольнением его бывшим подчиненным. При этом серб поступил как опытный интриган — написал рапорт только на часть группы, исключив, например, Тана из числа заговорщиков в надежде свести его дружбу с Мартином на нет. Но Волк просчитался. Тан на построении не встал в строй поредевшего сербского взвода, а, прихрамывая, направился к отдельно стоящей группе «бунтовщиков», вместе с которыми он прошел командировку.

Очень тогда удивила Мартина позиция штабистов. Административные работники даже не попытались разобраться в сути возникшего конфликта и, получив рапорт Волка, передали через него обходные листы. Всем «бунтовщикам» грозило возвращение к гражданской жизни. И только личное вмешательство Бетховена поставило все на свои места. Обходные листы так и остались незаполненными, взвод распустили, парней, честно отработавших командировку, было приказано не трогать.

Из того инцидента Мартин вынес для себя следующий урок: если командир не настроен целенаправленно и планомерно тренировать своих бойцов, то они в конце концов превращаются в ленивую, аморфную массу. В коллективах, незанятых осмысленным военным трудом, процветают интриги и пустое словоблудие. Вступив в бой, такое подразделение мгновенно растрачивает управляемость и слаженность в действиях.

Тан готовил кофе. Появлением Мартина он был доволен — можно было вместе не спеша выпить кофе и поговорить. Кофе, как обычно, был ароматный и с привкусом имбиря — фирменный рецепт Тана. Разговаривали друзья неторопливо, обмениваясь мнениями о последних событиях. Вспоминали и первый заход в Сирию. Легионеров тогда приятно удивила та искренняя радость, какую выказывали появившимся русским все сирийцы — начиная с официальных лиц, встречавших солдат удачи в аэропорту, и заканчивая рядовыми обывателями. За четыре года непрерывной гражданской войны люди устали жить в страхе за свое будущее и не питали особых надежд ни на свою обескровленную армию, ни на союзников из сопредельных государств. Вступление России в войну они восприняли с неподдельным восторгом. Правда, никаких признаков полыхавшей по всей Сирии междоусобицы с ходу обнаружить было невозможно. Прилавки магазинов забиты товарами на любой вкус и выбор, повсюду идет бойкая торговля, никакого намека на недостаток подвоза продовольствия и скудость снабжения всем необходимым для жизни. Улицы городов заполнены праздно гуляющей публикой, с виду упитанной и жизнерадостной, повсюду много молодежи. Кафе и рестораны собирали под вечер полные залы. О том, что совсем недалеко пролегает линия фронта, стреляют пушки и погибают люди, можно было узнать лишь по рассказам тех, кто там побывал. Даже повсеместные стихийные свалки отходов, как оказалось, объяснялись не коллапсом в работе коммунальных служб, а характером местных обывателей.

Но несмотря на всю эту внешне мирную картину, в действительности дела у правительства Башара Асада обстояли как нельзя хуже. Гражданская война шла практически по всей стране: северные районы вокруг городов Идлиб и Алеппо контролировали оппозиционная Свободная сирийская армия и группировки ан-Нусры[11], весь северо-восток, начиная от Пальмиры и далее до границы с Ираком, оказался под властью Исламского государства, на юге, в провинции Даръа, действовали отказавшиеся подчиняться центральной власти вооруженные группы самообороны. По сути, официальный режим контролировал лишь небольшую прибрежную полосу страны шириной не более двухсот километров. Даже в столице, Дамаске, в любой момент был готов вспыхнуть мятеж.

Находясь на грани катастрофы, Башар Асад готов был привлечь любого, кто бы согласился воевать на его стороне, суля ему в награду за службу золотые горы. Это и стало основанием для появления русских наемников на сирийской земле. Прибытие первых подразделений ЧВК совпало с вводом в Сирию российского контингента, командование которого планировало поддержать сирийскую армию бомбардировочной и штурмовой авиацией и артиллерией, рассчитывая, что это станет достаточным условием для достижения кардинального перелома в неудачно складывающейся войне. В использовании легионеров в предстоящих сражениях российское командование особой заинтересованности не проявляло. Тем не менее солдат удачи решили задействовать под Идлибом, однако до настоящего участия в боевой операции дело так и не дошло. Легионеры уже выдвинулись на передний край и, готовясь к предстоящим боям, вели наблюдения и собирали данные о противнике, но все планы враз изменило одно трагическое событие. Мартин тогда впервые воочию столкнулся со смертью в ее самом откровенном и вопиющем обличии.

Они стояли с Таном рядом, метрах в десяти, не больше, от палатки, в которую точным прямым попаданием угодил управляемый снаряд, выпущенный духами. Не было никакого звука подлета — просто взрыв уже в самой палатке: разорванная в клочья материя, раскиданные в беспорядке покореженные кровати, мертвые и израненные бойцы. Мартин, вбежав, на какое-то время потерял способность к действию от того, что он там увидел. Искалеченные взрывом тела еще дышащих и подающих признаки жизни бойцов с разверстыми ранами и выпавшими внутренностями лежали вперемешку с обезображенными трупами тех, кто даже не проснулся, превратившись в мертвую плоть. Память на всю жизнь запечатлела разрезанное осколком на две части тело, рядом другое, с оголенным мозгом, разорванные тела и оторванные конечности. Раненые отчаянно призывали на помощь. Вытащив первого раненого, Мартин снова бросился в палатку, действуя бессистемно, растерявшись по неопытности от всего увиденного. Столкнувшись с реальностью, он начисто забыл о наставлениях военных медиков прежде всего останавливать кровь из ран и делать перевязку тем, кто молчит. Вскоре подоспели другие легионеры, сообща спасая тех, кого еще можно было спасти. Мартин вспомнил про Тана и, оглянувшись, увидел его затягивающим себе проводом ногу чуть выше кровоточащей раны — поймал осколок. Из всех, кто находился рядом с местом взрыва, только Мартин не получил ранения. Он помог Тану отойти подальше от линии палаток и перевязал ему рану.

Такое количество единовременных потерь повергло в замешательство не только руководство легиона, но и, по-видимому, руководство российского контингента. Никто не понимал, как на это реагировать и по какой графе проводить погибших. После непродолжительных колебаний было принято единое решение приостановить участие легиона в войне и в спешном порядке эвакуировать солдат удачи обратно на родину…

Потихоньку к Тану и Мартину подтянулись и остальные разведчики, и задушевный разговор приятелей быстро трансформировался в общую сходку под девизом «давай поржем».

В представлении участвовали все: горячился эмоциональный Мустафа, возражал язвительными замечаниями Мрак, Сатана вторил его тону, Зодчий и Герасим отвесили пару жестких, но необидных шуток в адрес Мрака, Тьма, в свою очередь, вспомнил пару эпизодов из жизни Сатаны, чем вызвал грохот смеха. Вскоре активное участие приняли присоединившиеся к компании Моряк, Тамок и Золотой, а с верхней террасы послышались комментарии наблюдателей охранения.

Спонтанные посиделки продолжались весь остаток дня. Энергичный обмен взаимными подколами сменялся спокойными, рассудительными разговорами о военных заботах. Так иссяк день и быстро наступила ночь. Переход от светлого времени суток к ночной темноте был, как всегда здесь, скоротечным. К этому моменту разговоры сами собой стихли — сумерки настраивали на молчание. У каждого имелись свои привязанности и воспоминания, обращенные вдаль, на север, где простиралась огромная страна: пусть и с массой неразрешимых проблем, но все же родина. Там были друзья и родители, жены и дети, были полноценные рассветы и закаты, бескрайняя тайга и озеро Байкал, поля среднерусской равнины и покрытый лесами Урал, башкирский мед и русская водка и много другого, о чем думалось с теплотой и тоской.

Завтра, возможно, будет работа. Но думать о том, что будет завтра, совсем не хотелось — сегодня хорошо. Хорошо потому, что еще все вместе, живые и полные сил. Совсем скоро троих из собравшейся компании не станет и больше половины завершат свою командировку на излечении в госпиталях. А пока идет дождь, сыро и серо — сегодня выходной от войны.

Глава 8.

«Бесстрашные» соколы

Ратник вызвал на совещание, когда уже стемнело, и Мартину пришлось идти практически на ощупь, натыкаясь в темноте на всякий хлам, до тех пор пока он не вышел на асфальт, ведущий прямо к дому, занятому штабом штурмовой роты. Дом располагался на скате длинного каменистого отрога, с обратной стороны которого не более чем в километровой дальности находились передовые позиции противника. Узнать, с кем придется сражаться на этот раз, за короткое время пребывания в районе так и не удалось: сведения от союзников поступали противоречивые. Переброску на новое направление завершили после обеда, еще засветло, благо расстояние от прежнего места дислокации было невелико — всего лишь перемахнуть по горному серпантину через перевал на магистраль, ведущую на Алеппо. Колонна, петляя между покореженными войной участками трассы, миновала мост над сухим руслом и съехала на небольшую дорогу, ведущую в ближайший населенный пункт. Дома жителей городка были разбросаны по склонам нескольких возвышенностей, и серпантины, соединяющие подворья, спускались вниз на центральную улицу с асфальтированным шоссе, по обеим сторонам которого находилась основная инфраструктура поселка — магазинчики и различные конторы. Городок был брошен мирными жителями, и на улицах можно было встретить только людей в военной форме при оружии. Магазины и конторы оказались, конечно, опустошены, но сам населенный пункт был задет боями лишь отчасти и, по сравнению с другими городками на линии фронта, отделался малой кровью. Улицы и дворы были замусорены тем, что еще недавно было частью домашнего хозяйства: война привела в негодность все эти, когда-то нужные в обиходе, вещи.

В качестве союзников в этот раз выступало одно из подразделений «Соколов пустыни», местного сирийского ЧВК. Командир их отряда, по каким-то собственным соображениям посчитав момент для наступления удачным, сообщил генералу федералов о готовности атаковать позиции духов. Свои заявления он сопроводил презентом в виде сшитого из чистого хлопка, а значит, дорогого мужского платка-арафатки. Генерал федералов, обрадованный стремлением сирийского командира к активным боевым действиям, пообещал обеспечить его мощной артиллерийской поддержкой и выделить штурмовые отряды русских легионеров.

Задачу ставили буквально с колес, федералов не сильно заботили проблемы солдат удачи — приказы они отдавали без оглядки на нормативные показатели. Мартину было проще, чем другим подразделениям легионеров: выгрузить весь возимый с собой инвентарь и боезапас небольшой группы, складировать, отогнать машину в укрытие — все это заняло не больше часа, и группа стала спокойно готовиться к выполнению боевой задачи. Ратнику и Бритому было гораздо сложнее. Совместить процесс разгрузки с одновременным занятием позиций по фронту и организацией наблюдения, учитывая количество и калибр вооружения и боезапаса к нему, было делом непростым. Плюс к этому надо было решать вопросы размещения и быта крупного подразделения. С учетом сроков, которые поставили федералы, это означало рвать жилы до третьего пота и орать до хрипоты. Но к вечеру минометы Бритого дали уже первый залп по целям, указанным с постов наблюдения Ратника, малокалиберные минометы штурмовиков тоже приступили к работе.

Ночь с присущей этой местности непроницаемой темнотой накатила быстро. Во мраке просматривались лишь очертания гор на фоне небосвода и размытые силуэты построек. В зоне боевых действий при наличии у обеих сторон минометов и ракетных установок правильная светомаскировка играет не последнюю роль, но выстроить ее грамотно смогли только русские. Для сирийских солдат она оставалась понятием относительным и выполнялась лишь до того предела, где заканчивался комфорт, поэтому в местах размещения союзников четко просматривались окна помещений, освещенных с помощью аккумуляторных батарей и генераторных установок, а по дорогам время от времени передвигались машины, озаряя путь перед собой фарами.

«Соколы» собирались атаковать позиции противника с рассветом, сразу после артиллерийской подготовки. На присутствии русских легионеров непосредственно на переднем крае они, как ни странно, в этот раз не настаивали — их вполне устроило бы планомерное и выверенное огневое воздействие минометами и надежный заслон от солдат удачи на флангах. Учитывая это, Ратник дал распоряжение Мартину отправить на передний край небольшую группу разведчиков для ведения наблюдения. Мартин приказал Зодчему вместе с частью его подразделения выдвинуться на передовую и занять позицию в боевых порядках союзников, а оставшимся разведчикам — разместиться в одном из пустовавших домов и, выставив охранение, ждать дальнейших указаний.

Мартин подошел к дому, где размещался Ратник, и, отодвинув полог плотной материи, протиснулся внутрь. Посередине комнаты стоял стол с разложенной на нем картой, которая освещалась маленьким светильником. Бритый был уже на месте, и Ратник сразу же после короткого приветствия рассказал о ближайших планах командования, из которых выходило, что никто не был до конца уверен, будут «Соколы» наступать или это очередной блеф. Обсуждение текущих вопросов продлилось не более получаса, так как все, что касалось наступления, было оговорено еще днем. Разговор на отвлеченные темы, в который плавно перешло совещание, был прерван мощным разрывом снаряда — судя по звуку, немалого калибра — не далее полукилометра от штаба. Байкал по рации, не сдерживая волнение, сообщил, что замечены еще две позиции со стороны духов, с которых были произведены выстрелы, по-видимому из минометов. Падение одной из мин сопровождалось мощным ярким всполохом пороховых зарядов, складированных на позициях минометчиков. Пороха запылали ослепляющим в окружающей темноте заревом. Бритый, скороговоркой отдавая по рации распоряжения, побежал к своей батарее. В эфир снова вышел Байкал, докладывая о вспышках выстрелов на вражеских позициях. Ратник тут же потребовал от него:

— Гаси их своими средствами.

— Да, командир, наводим. Сейчас отработаем.

Раздался еще один разрыв, теперь уже с явным перелетом, где-то внизу за дорогой. Через несколько минут Бритый доложил Ратнику, что мина духов подожгла только брикеты с порохом, снаряды и орудия были в недосягаемости от занявшегося пожара. Минометчики среагировали быстро, но стрелять они пока не могли. Им необходимо было сменить позицию: работать на этом месте было опасно — духи по зареву наверняка уже заприметили признаки удачного выстрела. Байкалу пришлось с двумя стволами минометов штурмовиков развернуть дуэль с противником, и через считанные минуты в духов полетели первые 82‑миллиметровки от позиций легионеров. К пожару от загоревшихся порохов добавились звуки выстреливающих под воздействием температуры патронов, цинки с которыми оказались рядом.

Обстрел продолжался, и вот уже вспышка разрыва, поднявшего облако пыли, обозначилась за позициями Бритого — в районе дома, где размещались разведчики. Мартин по рации запросил своих, но ответа не последовало, и, уже имея все основания для тревоги, он быстрым шагом двинулся к месту расположения группы. Уже почти бегом достигнув знакомого строения, он застал парней за активным перемещением от дома на расположенную вблизи дороги площадку, укрытую от направления прилета мин. Взрыв был не без последствий, но, к большой удаче, убитых не было. Раненых не задетые осколками бойцы перетащили вниз и оказывали им помощь, время от времени забегая в дом, чтобы принести какие-нибудь принадлежности или одеяла. Мартин проверил состояние раненых — среди них был один тяжелый: у Шайтана был проломлен череп, и теперь от быстроты доставки в госпиталь зависело многое. Мартин сразу вызвал водителя КамАЗа, приказав подогнать машину как можно ближе, попутно отмахиваясь от совершенно неуместных на данный момент стенаний Тайги по поводу неразумности пребывания группы на этом месте — мол, ушли бы с вечера, не пострадали бы. Тяжелый КамАЗ подрулил к площадке задним ходом, раненых быстро уложили в кузов на принесенные из дома матрацы и одеяла, и вскоре они уже были на пути к базе. Переведя дух, Мартин направился к дому. Мина врезалась в угол, проделав дыру над входной дверью; части отколовшейся кладки и штукатурки разгромили прихожую и ближайшую к выходу комнату, заполненную теперь сломанной мебелью, осколками стекла и обломками камня. Лежак Мартина был придавлен большими фрагментами разрушенной стены, рядом валялась продырявленная фляга, оставленная им на столе перед уходом. Мартин подумал: если бы не служебное совещание, в лучшем случае он теперь бы ехал в КамАЗе среди раненых. «Место было выбрано поспешно и неудачно, — признался себе Мартин, — никуда не денешься, придется отнести оплошность на собственный счет». Но и бойцы его подразделения тоже были не на высоте: при прилете вражеской мины на батарею Бритого не ушли в безопасное место, а остались стоять на крыльце, глазея на зарево. «Эх, ребятки, вы же не первый раз под обстрелом, пора бы научиться соображать на войне», — сокрушался Мартин. Но было не до размышлений, ситуация требовала присутствия командира. Вернувшись на улицу, Мартин приказал перенести оружие в щель между стенкой какой-то постройки и вертикальным откосом примыкающей к ней скалы, а бойцам — расположиться в укромном, недосягаемом для вражеских мин месте.

Вскоре Байкалу, вступившему в единоборство с артиллеристами духов, все же удалось подбить один из мобильных минометных расчетов противника вместе с автомобилем, на котором он перемещался. Мартин узнал об этом из переговоров командиров легионеров по рации:

— Ратник, Ратник, это Байкал.

— Говори, братишка, — откликнулся Ратник.

— По ходу, одного срубили, дым вижу, — радостным голосом сообщил Байкал.

— Молодцы! Продолжайте давить этих хуесосов.

Бритому хотя и понадобилось больше двух часов на то, чтобы перебраться на новое место, но еще до рассвета его батарея сумела включиться в работу и своими залпами поддержать минометы Байкала. С рассветом же начался полноценный артобстрел: в дело вступили орудия крупного калибра и реактивные системы федералов. «Соколы» пошли в наступление. Впрочем, их воинственного пыла хватило ненадолго, можно сказать, он иссяк мгновенно и атака захлебнулась, едва начавшись. Подробности о сорвавшемся наступлении Мартин получил от Зодчего, когда они возвращались на базу.

Зодчий привел группу к назначенному месту чуть раньше определенного Мартином времени, и у парней была возможность еще раз осмотреться, проверить оружие и снаряжение. Вскоре на паре пикапов подъехали командир «Соколов» и переводчик. Союзники прибыли с опозданием от намеченного времени всего минут на пятнадцать, не более, и, если принимать во внимание, что несоблюдение временных нормативов у сирийцев являлось делом обыденным, можно сказать, что в этом случае они проявили сверхпунктуальность. Ночь провели на высоте, подступающей к линии фронта. Позиции духов хорошо просматривались, и через приборы наблюдения можно было видеть резвые передвижения групп или одиночек между каменными кладками.

Ночной минометный обстрел противника группа Зодчего восприняла как попытку атаки под прикрытием темноты. Духи хорошо знали местность и могли по известным только им тропкам зайти с тыла и произвести внезапную атаку. Находясь на небольшом пятачке высоты вместе с немногочисленной группой «Соколов», в боеспособности которых были большие сомнения, разведчики не могли не испытывать состояние повышенной тревожности. Из радиообмена между Мартином и Ратником они знали о попадании мины в дом с оставшейся частью группы и о наличии раненых и понимали, что усиливать их уже некому. Ратник заверил Зодчего и его парней в том, что ситуация находится под контролем, чем успокоил бойцов передового НП. Ратник не лукавил: с его позиций высотка с разведчиками просматривалась хорошо, и расстояние до нее позволяло в случае необходимости прикрыть отход.

Как только предрассветную тьму озарили яркие всполохи разрывов в районе укреплений противника, разведчики, размяв озябшие от ночной прохлады ноги, начали подготовку к движению. «Соколы» тем временем не предпринимали никаких попыток приблизиться к укреплениям противника. Сирийцы просто не представляли себе, как можно наступать, в то время как над головой завывают снаряды, и двинулись вперед только после завершения обстрела. Ночная тьма к этому моменту уже рассеялась, и все перемещения садыков хорошо просматривались. Когда до укреплений противника осталось не более пятисот метров, мощный взрыв накрыл пылью и дымом одну из групп «Соколов». Сразу же вслед за этим с позиции духов началась активная стрельба. Сирийцы тотчас в панике бросились бежать. Совсем скоро стало понятно, что союзники отходят не на исходную линию, а откатываются дальше в тыл, уже не помышляя о продвижении вперед. Зодчий доложил Ратнику о паническом бегстве сирипутов с поля боя. Ратник дал команду разведчикам отходить и для обеспечения прикрытия открыл минометный огонь.

Мартин, получив от Ратника команду эвакуировать группу Зодчего, вызвал пикап разведчиков и, сев на переднее сиденье, дал команду водителю двигаться вперед. До места встречи добрались быстро, буквально за пять минут. Это был тот самый мост, где местная дорога выходила на магистральную трассу в Алеппо. Мартин, выйдя из машины, стал наблюдать за «Соколами», которые после бегства с поля боя небольшими группами лежали на земле под широким козырьком автомобильного моста. Здесь же сосредоточилась компания командиров, которые о чем-то переговаривались друг с другом. Бритые и ухоженные физиономии сирийских начальников в чистых камуфляжах подтверждали догадку Мартина о том, что рядовые шли в атаку без командирского участия. Предоставленные сами себе солдаты действовали по привычному для них сценарию: получится — дойдем до вражеских укреплений, а если нет — убежим к себе в тыл, ну а кому не повезет, того убьют.

Через некоторое время один из сирийских командиров, гладко выбритый и аккуратно постриженный щеголь, обратил внимание на присутствие Мартина и, подойдя к нему, деланно возмущенным тоном через переводчика заявил о том, что русские покинули поля боя и тем самым подставили его солдат, которые упорно атаковали позиции врага под плотным огнем, но в итоге были вынуждены отступить. Как проходил бой, Мартин в тот момент еще не знал, но, не считая нужным придерживаться дипломатического тона, в довольно грубой форме обратил внимание командира «Соколов» на то, что сирийские солдаты уже почти все здесь, а группа его разведчиков все еще в пути. Щеголь, поняв, что поторопился с заявлениями, ретировался. Мартина не удивили жалобы командира садыков — для них это дело привычное, у них всегда «то собаки лают, то руины говорят». Повернувшись, он увидел появившихся из-за каменистых выступов разведчиков: все были живы и здоровы, и это было для него самым главным. Пока парни, устало отвечая на приветствие, складывали снаряжение в кузов, Мартин попросил Зодчего описать вкратце произошедшее. Тогда-то он и узнал, что «сирийцы двинулись толпой на духов, а там то ли прилет мины случился, то ли фугас взорвался, непонятно. Духи опомнились от артналета и открыли огонь, и не сказать чтобы слишком сильный, но и его оказалось достаточно, чтобы эти сразу дернули в тыл. После этого Ратник и дал добро на отход». Комментарии излишни.

Мартин направился к щеголю с намерением высказать все, что о нем думает, но, поискав глазами переводчика, к своему удивлению обнаружил, что того нигде не видно, хотя буквально несколько секунд назад он стоял рядом с компанией сирийских командиров. Впрочем, на совещание у федералов, которое состоялось позднее, командир «Соколов» переводчика все же взял и через него снова попытался изложить свою версию событий, по которой выходило, что бой был проигран в результате преждевременного отхода русских легионеров со своих позиций, надеясь, что при отсутствии непосредственных участников некому будет опровергнуть его слова. Но он не учел, что на том же совещании присутствует Ратник, который, в отличие от сирийцев, не только сам командует действиями своих бойцов и организует их, но и по-настоящему болеет душой за конечный результат и поклеп на своих парней воспринимает как личное оскорбление. У арабских командиров так не принято. Они в подобной ситуации безо всякого стеснения сваливают вину на подчиненных, что, как правило, сходит им с рук.

Удивительно, но иногда сирийские командиры умудрялись и федералов втягивать в свою игру — тем тоже требуются победные реляции для вышестоящих начальников. Мартин сам однажды наблюдал, как после похожей безрезультатной атаки, с тем лишь отличием, что тогда сирийцы вообще не вступили в бой, русский генерал, не стесняясь свидетелей, диктовал офицеру штаба группировки донесение, которое смело можно назвать шедевром профанации: «Выполняя общий план наступления, при выходе на рубеж перехода в атаку столкнулись с ожесточенным сопротивлением противника и, во избежание потерь, вынуждены были остановить продвижение, закрепившись на достигнутом рубеже». Депеша уходит наверх, и вот там уже создается впечатление, что сирийские солдаты проявили чудеса храбрости и их командиры не стушевались в бою, а российский генерал своими мудрыми распоряжениями так и вовсе действовал выше всяких похвал.

Итак, еще одно сражение с участием союзников закончилось бесславным поражением. Сирийцы и в атаку толком пойти не смогли, и трусость свою в бою показали, а наемники и вовсе пострадали впустую, безо всякой пользы для дела. Впрочем, русские легионеры в официальные сводки все равно не попадут. Они фантомы и призраки этой войны. И хотя здесь, на сирийской земле, участвуя в боевых действиях, они выполняют важную и нужную для России работу, там, на родине, об этом никто не должен знать.

Глава 9.

Меж двух огней

Тамок лежал на спине, а возле него, пытаясь остановить вытекающую из разорванных сосудов кровь, суетился Манук, один из медработников легиона. Те, кто находился рядом, оказывали посильное содействие: один держал над раненым эластичный пакет с физраствором, другой помогал Мануку с инструментами, несколько человек готовили раскладные носилки.

Взгляд Тамка, мутный от воздействия обезболивающего, выражал боль и недоумение. Как же так, еще несколько минут назад он был подвижен и полон жизненной энергии, перемещался по склону, принимал активное участие в бою, то выпуская короткие очереди из своего АК в сторону духов, то помогая спускавшимся с высоты раненым, забирая у них оружие и подставляя плечо. И вот он уже лежит, а вместо левой ноги у него лишь торчащий из гнезда тазобедренного сустава обрубок кости…

Район боевой операции, где оказался Мартин с группой разведчиков, был ему знаком еще по первой командировке. Тогда Мартин, исполняя обязанности старшего группы, немало побродил со своими парнями по местным горам. За прошедший год расстановка сил в северной Латакии практически не изменилась: правительственная армия так и не смогла продвинуться здесь ни на шаг вперед. На этот раз на данном направлении было принято решение задействовать русских легионеров и сирийских «Соколов пустыни». Обеим ЧВК была поставлена общая задача — сбить противника с горных оборонительных позиций и оттеснить его дальше к границе с Турцией. Русским в предстоящих операциях отводилась вспомогательная роль — сопровождать «Соколов» в наступлении и при необходимости оказывать им огневую поддержку.

Союзники готовились к утренней атаке в привычном для себя бестолковом режиме: полное отсутствие светомаскировки, крики, шум мотоциклов, хаотичное передвижение отдельных заплутавших групп. Как только небо на востоке приобрело окрас мутной серости, отряды наступающих садыков, а с ними и русские наемники двинулись на высоты, занятые противником.

Подойдя вплотную к оборонительной линии духов, легионеры неожиданно для себя обнаружили, что большинства «Соколов», которые должны были стать основной ударной силой, впереди не оказалось. Те же, кто все-таки достиг рубежа атаки, при первых же выстрелах откатились назад, оставив солдат удачи один на один с врагом. Если бы на месте русских оказались американские или европейские наемники, то они наверняка вернулись бы на исходные позиции. Они четко знают границы допустимого риска и умеют их соблюдать, что на самом деле разумно и правильно. Но на высоте перед передним краем противника были русские, а для них пределов нет, и они никогда не откажутся от хорошей драки. К тому же отступать было поздно, и легионеры не задумываясь пошли в атаку. Перемещаясь короткими перебежками на подъем, подавляя сопротивление духов огнем, штурмовики быстро достигли первой линии вражеских окопов. Обработав их гранатами, бойцы устремились к следующим поясам укреплений. Духи, не выдержав напора, начали спешно покидать свои позиции. Отбегая в сторону тыла, они попадали под прицельный огонь легионеров, только увеличивая свои потери.

Группа управления, в которую входил Мартин, к моменту начала штурма подошла к подножию плоской возвышенности, на вершине которой завязался бой. Ратник вел радиообмен с командирами групп, определялся в ситуации и одновременно пытался через переводчика вразумить командиров союзников, чтобы те навели порядок в своих формированиях и отправили людей в наступление.

Мартин, разместившись за каменным валом рядом с позицией снайпера, внимательно всматривался через окуляры бинокля в склоны высоты, пытаясь разглядеть, как действуют его разведчики. Рядом с ним Шунт методично расстреливал из дальнобойного «корда» скатывающиеся с высоты черные фигурки, не давая им перебежать к соседней гряде гор.

Сообщения, поступавшие от Иностранца и Зодчего, внушали надежду на скорое завершение штурма. Казалось, что бой подходит к концу. И тут все пошло наперекосяк. Иностранец, срывая голос от крика, сообщил о разрыве прямо перед линией наступающих ПТУР, выпущенной с позиций союзников. Этим дело не ограничилось: «Соколы», которые так и не пошли в атаку, укрылись у подножия высоты и, не глядя, выставив из-за камней автоматы, начали стрелять в сторону линии окопов противника, где уже находились русские штурмовики. В результате наступающие бойцы оказались под перекрестным огнем: с фронта — духов, с тыла — сирийцев. По рации прозвучали первые тревожные сообщения о раненых.

Ратник, матерясь в эфир, требовал через своего взводного и переводчика, которые находились среди «Соколов», чтобы садыки прекратили стрельбу, а их командиры подняли остановившихся у подножия солдат и заставили их идти вперед. Но все усилия были тщетны: сирийцы в атаку не шли, а какие-то уроды продолжали вести огонь по высоте, прижимая наемников к земле и лишая их возможности маневра. Взводный и переводчик, подгоняемые Ратником, метались от позиции к позиции, от одного командира «Соколов» к другому, но все было тщетно. Как они потом сами рассказывали, «все равно находилась какая-нибудь блядь, которая производила выстрел в сторону высоты из миномета или ПТУР. Что же до требования расшевелить своих людей и заставить их идти вперед, сирийские командиры только разводили руками и скороговоркой пускались в настолько длинные и туманные объяснения, что даже переводчик переставал их понимать».

Тем временем слева на склоне горы появились духи, собирающиеся атаковать русских легионеров с фланга. Шунт сразу перенес огонь на них. Но едва он успел сделать несколько выстрелов, как с громким гулом совсем рядом пролетела пуля, выпущенная из вражеской снайперской винтовки. Шунт оттолкнулся руками от камней и мгновенно сполз в укрытие: «По ходу, засекли, надо переждать маленько». Чуть позже он сдвинулся немного в сторону и продолжил свою работу.

Ситуация на высоте стремительно ухудшалась. Духи усилили натиск с фронта и подтянули резерв, да и огонь со стороны союзников не прекращался. Вот уже спустился вниз Зодчий с забинтованной головой — пуля раздробила челюсть. Вслед за ним с перебинтованной голенью, опираясь на подобранную длинную палку, ковылял Самарец. Иностранец сообщал о все возрастающем количестве раненых. Ратник после короткого раздумья дал указание отходить, обеспечив прежде всего эвакуацию раненых.

Мартин, находящий рядом и слышавший все переговоры в эфире, понял, что наступил момент для более решительных действий с его стороны. Не было никакого смысла дожидаться приказа Ратника, который мог и не включить его в состав выдвигающейся на высоту резервной группы штурмовиков. Мартин понимал: его место только там, наверху, где оказались в критической ситуации его парни, и им сейчас хреново. Он их командир, он в ответе за них, и прежде всего перед своей совестью, да и как руководить бойцами, если потеряешь доверие и не сможешь смотреть им в глаза.

Он встал и, согнувшись, пошел в сторону засевших за укрытием сирийцев, рядом с которыми уже стоял Неман, пытавшийся отборным матом заставить союзников двигаться вперед. Подойдя к ним, Мартин извлек из набедренной кобуры «стечкин» и направил ствол пистолета на ближайшего к нему «сокола» с твердым намерением пристрелить его, если он откажется подняться. Глаза сирипута мгновенно округлились, и он вскочил, а вслед за ним поднялось и еще несколько садыков, находившихся рядом. Оглядываясь с опаской на Немана и Мартина, они двинулись вперед. К группе присоединилось и несколько легионеров: всем, кроме сирийцев, было очевидно, что своих на высоте нужно срочно выручать.

Когда стихийно возникший отряд преодолел небольшой участок высокого колючего кустарника, Мартин еще раз убедился в несомненном таланте арабов проявлять чудеса изворотливости, когда дело касается их собственной жизни. На выходе из зеленки никого из «Соколов» рядом не оказалось — все попрятались в густом кустарнике и на открытый участок перед подъемом уже не вышли. Вот тут-то Мартин их по-настоящему возненавидел.

Легионеры поднималась по каменистому склону в обход тропы, цепляясь за невысокие жесткие кусты. Подойдя вплотную к небольшому плато, на котором закрепились штурмовики, они плюхнулись на четвереньки: огонь был настолько сильный, что стоять, даже согнувшись, было бы верхом безрассудства. Навстречу им, с высоты, сползали раненые, и подоспевшие на выручку товарищи принимали их, забирали оружие и помогали спускаться дальше вниз. Достигнув участка, где уже можно было встать на ноги, одни легионеры поддерживали раненых руками, другие подставляли свои плечи в качестве опоры, уводя их в сторону тыла.

Мартин, расположившись в небольшом углублении, то принимал и передавал оружие по цепочке, то подтягивал раненых бойцов руками и проталкивал их дальше. Время от времени он вместе с другими бойцами отстреливал по половине магазина в сторону духов и в сторону союзников, которые продолжали вести огонь из-за каменных загромождений у подножия горы. Это давало возможность хоть на короткое время уменьшить плотность огня с обеих сторон.

Раненых было много, почти все в ноги, несколько человек — осколками мин. И было уже не разобраться: то ли духи начали обстрел потерянной ими первой линии, то ли это долбаные союзники продолжали бить из минометов по склонам.

Тамок был рядом, еще не раненный. Мартин, перемещаясь ползком то чуть левее, то вверх, заметил Сатану, который, привстав на колено, размахнулся в полную силу и быстро, одну за другой, отправил две ручные гранаты в сторону духов. Неман подполз к Мартину и предложил ему вернуться к зеленке у подножия горы и там организовать прикрытие последней группы, покидающей высоту. Хотя предложение поступило от младшего по должности, Мартин счел его единственно разумным в данной ситуации и не стал «мериться ширинками». Помогая легко раненному в ногу снайперу, он стал сползать вниз.

В зеленке, расставив пулеметчиков по рубежу, Мартин приготовился к встрече последних товарищей с высоты. Еще через десять минут основная группа, перетаскивая тяжелораненых, начала преодолевать открытый участок на склоне горы. Мартин, Чужой и Гор открыли огонь из пулеметов, обстреливая высоту и не давая духам возможности приблизиться к отступающим легионерам.

И в этот момент подорвался Тамок. Помогая пареньку из штурмовиков Ратника, потерявшему ступню при подрыве на мине, Тамок, желая вытянуть его из опасной зоны, коленом случайно придавил взрыватель другой мины, которая была замаскирована рядом.

Мартин подполз к месту, где лежал раненый Тамок, все еще не веря в возможность такого быстрого и неотвратимого изменения. И хотя на войне переход от жизни к смерти или тяжелому увечью может случиться в любой момент, в любом, даже относительно безопасном, месте, привыкнуть к этому все равно было невозможно. Сложно было наблюдать за этим без надрыва и досады, тем более когда видишь перед собой недавнего собеседника или приятеля, посеченного осколками или истерзанного пулями. Тамка погрузили на плащ-палатку, оставив изуродованный взрывом обрубок ноги на высоте — вытащить его не представлялось никакой возможности, слишком много было раненых, да и неоправданно высоким был риск потерять еще одного бойца из-за непрекращающегося со всех сторон огня.

Все солдаты удачи отошли в безопасное место; на высоте, которую уже обрабатывали минометчики, никто не остался и никого там не бросили.

В лагерь возвращались молча, лишь коротко отвечая недружелюбным матом на приветствия встречных «Соколов». День был нефартовый, хотелось быстрее покинуть это место и не видеть копошащихся и снующих вокруг сирипутов. Вероятно, понимая настроение русских, сирийцы сторонились.

«Может, это нам не везет и у них все-таки есть настоящая армия, где воюют достойные солдаты? — крутился вопрос в гудящей голове Мартина. — Ну не верю, чтобы они все были такими. Это их страна, и решается вопрос, быть ей или не быть. И если они не окончательные дебилы, то должны это понимать. Только способность народа идти на жертвы ради своей родины определяет существование суверенного отечества».

Через месяц, уже в России, Тамок умрет в госпитале — работа наемника предполагает и такие последствия. Пухом тебе земля, брат.

Глава 10.

Упущенная победа

Герасим, командир взвода разведчиков из роты Мартина, еще раз внимательно осмотрел своих бойцов, собравшихся у разрушенного строения, проверил работоспособность тепловизоров и, убедившись в готовности парней к выходу, спокойным ровным тоном начал доводить до них боевую задачу. Легионерам предстояло в обход укреплений противника выйти в тыл к обороняющимся духам. Этот маневр, по задумке российских советников из штаба управления операцией, был призван обеспечить успех сирийской утренней атаке на данном участке. Вкупе с действиями сирийцев на соседнем направлении, где работала группа Зодчего, это позволило бы нанести удар сразу с двух сторон и тем самым разрушить хорошо организованную оборону противника. Задача, поставленная группе Герасима, была не из легких. Разведчики имели довольно слабое представление об этой местности, и даже подробное изучение маршрута по карте и с наблюдательного пункта не гарантировало требуемый результат. В горах, особенно в темноте, сбиться с намеченного пути — дело плевое. К тому же не было четких данных о расположении позиций самого противника. Ни картинка от беспилотника, ни результаты наблюдения не давали ясного представления о том, где находится враг и какими путями он перемещается. Но группа Герасима была сработанной и опытной, и выполнять подобную задачу разведчикам приходилось не впервой.

Шли медленно, время от времени замирая, прислушиваясь и осматривая в тепловизоры местность по направлению движения. В любой момент можно было наткнуться на вражеский подвижной патруль или дозор либо, с учетом наличия у духов приборов ночного видения, быть замеченными с позиций противника, что неминуемо привело бы к бою с непредсказуемым исходом. Группа перемещалась, прячась за камнями, тем самым уменьшая вероятность своего обнаружения и обеспечивая себе прикрытие в случае боя. На преодоление пяти километров до заданной точки понадобилось больше трех часов. Тщательно сверив данные навигатора с картой и местностью, Герасим убедился, что отряд вышел к правильному месту. Приказав разведчикам затаиться и ждать, он в паре с одним из бойцов, взятым для прикрытия, поднялся выше, чтобы сориентироваться и определить положение врага.

Долго идти не пришлось: как только показались очертания высот и начала раскрываться панорама горного массива, он почувствовал близость врага — пахло костром и приготовленной пищей. Герасим и напарник укрылись за камнями. Осторожно осмотревшись, разведчики сразу определили на противоположной высоте укрепления и четко различимую дорожку, идущую от позиций вниз и далее на обратную сторону той высоты, на которой они сами находились. Буквально через пару минут тепловизор уловил на дорожке отчетливые силуэты нескольких духов. Просматривая местность восточнее, по направлению маршрута группы, Герасим также обнаружил обжитые позиции врага. Разведчики умудрились пройти в мертвом для обзора пространстве и подобраться к позициям духов, причем так удачно, что теперь держали под наблюдением и сами укрепления, и пути подхода к ним с тыла. От места, где находились разведчики, наводить артиллерию и корректировать ее огонь по врагу было все равно что закатывать верный шар в лузу, легко и приятно. Плюс к этому можно и своими пулеметами перекрыть подход к укреплениям с тыла, уничтожая огнем всех тех, кто попытается прийти на помощь обороняющимся.

Герасим был доволен: в нем проснулся инстинкт охотника, занявшего удачную позицию для отстрела крупного зверя. Через полчаса вся группа разведчиков поднялась к месту, где находился Герасим, и, изготовившись держать оборону вкруговую, замерла в ожидании. Герасим доложил старшему направления Григоричу о том, что группа находится в заданном месте и ждет дальнейших указаний. Движение по дорожке тем временем не прекращалось: духи парами или большими группами поднимались на свои позиции, перенося какой-то груз, — по всей видимости, готовились к отражению атаки и запасались боеприпасами и водой. Примерно через полчаса Григорич вышел в эфир и неожиданно для разведчиков сообщил: «Возвращайтесь, союзники здесь в бой сегодня не пойдут». Легионеры уже не первый раз участвовали в совместных с садыками операциях и насмотрелись всякого, но отказ сирийцев наступать в момент, когда все козыри в их руках, вызвал у них полную оторопь. Взяв под контроль позиции противника со стороны его же тыла, русские наемники практически обеспечили полный успех предстоящему наступлению, садыки же своими решениями свели на нет все их усилия и обесценили смертельно опасные риски, которым подверглась группа Герасима.

После короткого обсуждения решили возвращаться тем же путем. Герасим, опытный, кусаный зверь, знал: при возвращении главное — не поддаться эмоциям и холодным волевым усилием тормозить желание как можно быстрее оказаться в безопасности среди своих. Все то же осторожное перемещение, остановки для тщательного просмотра местности в тепловизор — и снова движение в тишине, когда ловишь каждый звук и запах и ставишь ногу, аккуратно укладывая ступни на поверхность во время шага. Дошли благополучно. Уставшие от физического и нервного напряжения, озлобленные и раздосадованные, бойцы засыпали в палатках, как только принимали горизонтальное положение. О начале наступления на соседнем участке спящие беспробудным сном солдаты удачи не знали. Не подозревали они и о том, что буквально за несколько часов сирийцы дважды загубили блестящую возможность взять крупный укрепрайон и одержать важную победу.

Поразительно, но и русские генералы, возглавлявшие наступательную операцию, не проявили командной воли и не добились от сирийских военачальников активных действий и выполнения поставленных боевых задач. Итогом таких невразумительных решений как русских, так и сирийских командующих стало сорванное наступление, впустую потраченные усилия и бессмысленные жертвы рядового состава. Эта странная война, видимо, так и будет тянуться долгие, долгие годы.

Глава 11.

В тылу

На смену первому робкому весеннему теплу в горах Латакии пришел холодный циклон. Над ущельем нависла серая масса тяжелых облаков, из которых время от времени начинала сыпаться мелкая крошка ледяного дождя. Плотная дымка накрыла дальние вершины, по горному плато, на котором разместился лагерь наемников, гулял рваными лоскутами туман. Промозглая сырость пробирала до самого нутра, и настроение у солдат удачи было не самым радужным. На фронте после недавнего неудавшегося наступления царило затишье. Момент для спланированного удара по обороне врага был упущен, да и для того, чтобы вновь настроить союзников на активные действия, требовалось время.

Ратник, не видя смысла в пребывании на мокрых от дождя склонах всего находившегося под его началом отряда, дал добро на поездку в базовый лагерь на побережье. Отбывающих отпускников было не больше трети, так что какого-либо беспокойства насчет обороны позиций возникнуть не могло. Впрочем, в такую погоду и духи в атаку не ходят.

Колонна машин с легионерами двинулась по дороге в долину, манящую свежей зеленью залитых солнечным светом полей, которые хорошо просматривались с вершины горного перевала. По мере спуска по серпантину свинцовые тучи, окутывавшие хребет, сменялись чистым и прозрачным воздухом. На приморской равнине благодать от разлива весеннего тепла ощущалась уже как что-то постоянное и неизменное — холод и сырость гор тотчас позабылись.

Аграрный университет, где располагалась база легионеров, утопал в запахах цветущих фруктовых садов, окружавших уютный учебный городок. Пройдя в корпус, где квартировалась его рота, Мартин снял с себя сырую и грязную верхнюю одежду, надеясь принять долгожданный душ, но его планам не суждено было осуществиться — ворвавшиеся в помещение старшина и техник роты вынудили Мартина погрузиться в накопившиеся хозяйственные дела. Как всегда, решение реально серьезных проблем сопровождалось разного рода взаимными претензиями между старшиной, отвечавшим за административные дела роты, и техником, обязанности которого вытекали из названия его должности. Они, как обычно, не могли поделить сферы влияния.

Техник полагал, что старшина постоянно покушается на его полномочия и вмешивается в его деятельность, при этом сам большую часть времени проводил в расположении роты, вместо того чтобы заниматься ремонтом техники на производственной базе. По мнению Мартина, старшина был хорошим и активным хозяйственником, а техник — деятельным лентяем. Не последнюю роль в их отношениях играла зависть, поскольку старшина мог регулярно выезжать в районы ведения боевых действий и закрывать себе в табеле боевые дни, тогда как техник такой возможности был лишен — ремонт потрепанных машин не позволял фиксировать в табеле повышенные ставки. Глубоко погружаться в их споры у Мартина не было ни сил, ни времени, и он примирительно остановил препирательства, пообещав технику: «Будет техника исправна, будешь иметь и боевые дни, как-нибудь договоримся» — и обратившись с призывом к старшине: «Да не трогай ты водителей, справляйся без них в своих хозяйственных делах», и временно поставил на этом точку.

Душ был уже не таким теплым и приятным, так как прогретая солнцем в резервуарах на крыше вода была слита помывшимися ранее. Сток опять забился — должно быть, чей-то брошенный носок или тюбик от зубной пасты заткнул узкую канализационную трубу слива. Предвкушаемого удовольствия Мартину получить не удалось.

Не успел Мартин переодеться в чистую одежду, как ему пришлось выдержать еще один неприятный разговор — на этот раз со своим непосредственным начальником, Байкером, который руководил всей разведкой легиона. Байкер, вне всякого сомнения, был прекрасным специалистом в разведывательно-диверсионном деле, многое знал и умел, был независим, позволял себе не только иметь собственное мнение, но и высказывать его вслух, что привело впоследствии к его увольнению из конторы. Байкера не устраивало, что Мартин надолго застревал на одном направлении и не появлялся в других местах нахождения своих подчиненных. Мартин сознавал справедливость претензии, но успевать везде у него не было технической возможности — собственного служебного пикапа ему так и не выделили, а на тяжелом «Урале» по размытым дождями горным дорогам перемещаться было опасно, легко можно было угробить и себя, и технику. Недоволен был Байкер и тем, что все ротные дела на базе Мартин передоверил старшине, он считал это неправильным и постоянно вмешивался в них, что, в свою очередь, сильно напрягало Мартина.

После разговора с Байкером Мартин вышел на боковое крыльцо казармы и, к своему удивлению, не обнаружил на стоянке пикапов Ратника. Встревоженный, он быстро направился по узкой асфальтовой дорожке, стиснутой с обеих сторон густым кустарником в человеческий рост, к одноэтажному зданию штаба бригады. Первое, что ему пришло в голову, это срочный отъезд Ратника из-за возможных проблем на фронте. Ратник мог в суете и забыть про разведчиков или просто не счесть нужным их дожидаться, так как после боя за высоту в строю у Мартина, включая его самого, осталось всего пять человек, и их отсутствие не могло сильно повлиять на боеспособность отряда.

Подойдя к штабу, Мартин наткнулся на взбешенного Ратника, который что-то яростно обсуждал с начальником штаба Дунаем. Таким Ратника Мартин еще не видел, хотя уже не раз становился свидетелем того, как тот может выражать недовольство. Вскоре причина такого состояния Ратника прояснилась. Один из водителей «Уралов», оприходовав бутылку водки, купленную в магазинчике прямо за забором университетского городка, залез в кабину своей тяжелой машины и запустил двигатель. Далее все произошло мгновенно. Мощный грузовик с разгону протаранил два пикапа Ратника и превратил их в груду изогнутого и смятого железа, враз лишив штурмовиков столь необходимого им транспорта. Ратник, услышав непонятный громкий шум, выбежал на улицу, где застал картину полного разгрома. Не раздумывая, он вытащил одуревшего водилу из кабины и буквально начал вбивать его в землю, да так, что только своевременное вмешательство присутствующих спасло того от неминуемой гибели под кулаками хорошо натренированного бывшего спеца ГРУ.

Событие было вопиющим: одно дело — потерять технику в бою, другое — из-за неадекватных действий пьяного боевого товарища у себя на базе. Спиртное употреблять во время пребывания в командировке по условиям контракта было запрещено, но не пили при этом только трезвенники и язвенники. Выпивали в меру, и никто на этом не заострял особого внимания. В ЧВК работали взрослые мужики, которые должны были уметь отвечать за свои поступки. К великому сожалению, находились и такие, у которых от алкоголя срезало резьбу и сносило крышу. Но ведь каждому в душу не заглянешь и сразу не поймешь, чего от него ожидать и какие качества могут у него неожиданно проявиться.

Под впечатлением от произошедшего расселись в комнате на совещании, которое проводилось под председательством сразу двух начальников, что было само по себе событием неординарным. Одним из них был сам великий и ужасный Бетховен, командир бригады, другим — важная персона с позывным Блондин. Должность Блондина не мог четко определить никто, но знали, что полномочия он имеет примерно равные с Бетховеном. Оба опытные и бывалые вояки, прошедшие через множество боев и войн, в прошлом кадровые офицеры.

Бетховен начал распекать присутствующих за все подряд, находя тут и там то небрежности в исполнении, то неправильности в понимании. Первому досталось замтеху, начальнику бронетанковой службы. Бетховен в свойственной ему язвительной манере, щуря глаза и разрубая ладонью воздух, долго выговаривал тому за неумение организовать нужный уровень ремонта и обслуживания боевой техники бригады. Замтех, по мнению Мартина, был парнем неплохим, но для своей должности в рядах легиона совсем не годился. В армии главенствует приказная форма решения любого вопроса, не признающая простой здравый смысл. В ЧВК же нужно было включать больше творческой фантазии и в какой-то степени предприимчивости. Оправдываясь, замтех дошел до того, что к чему-то указал на наличие полного комплекта ключей на машинах разведывательной роты при общем дефиците у всех остальных. Мартин даже не нашелся что сказать в ответ на такую странную претензию. Как старательность и рачительность водителей разведроты, собравших полный набор ключей, влияла на остальных, было не совсем понятно. Ситуацию разрядил Дунай, пригрозив, что тех, кого выловят за кражей инструмента, отдадут Ратнику, чем вызвал у всех одобрительный смех.

Потом слово взял Блондин и, густо перемешивая свою речь армейским фольклором с матом и двусмысленными намеками, поведал об общем состоянии дел и планах на будущее. Блондину доставляло удовольствие в своих речах применять едкие шуточки и матерные выражения, в его понимании это было проявлением чувства юмора. Мартина Блондин недолюбливал — видимо, не мог простить разведчику ситуацию с сербом Волком, которого протежировал. Увидев на совещании командира роты разведки, воспользовался возможностью и вцепился в него, обвинив в попытке списать под видом сбитого в бою квадрокоптер, который, по словам Блондина, на самом деле был сломан на базе. Один дрон действительно был сбит в горах пулеметной очередью и пропал, другой, поврежденный во время полетов, был уже почти полностью восстановлен, и обвинения выглядели абсолютно надуманными и оскорбительными. Попытку Мартина объяснить ситуацию Блондин пресек, не допуская никаких возражений. Это была обычная, укоренившаяся в легионе практика, начальники не утруждали себя разбирательствами, принимая на веру первую же подброшенную версию. Обвинениями начальники разбрасывались не задумываясь и любое возражение в ответ на оскорбление могли использовать как повод для увольнения. В тот момент Мартину до скрежета зубов и онемения сжатых в кулак пальцев хотелось врезать Блондину в переносицу между седых бровей, но он сумел сдержаться — так быстро терять работу не входило в его планы. Впоследствии отношения с Блондином наладились, но осадок все же остался.

Дунай на правах начальника штаба обратился к тыловикам: «Есть те, кто идут в атаку с ружьем, а есть те, кто обеспечивает их всем необходимым, но в бой не идут. Так вот, ваши старания, усталость и бессонные ночи — это компенсация за отсутствие риска быть убитыми или ранеными. Зарабатываете вы немногим меньше, а то и больше рядового бойца, так что требую полной самоотдачи, меня ваши недосыпания и недоедания не волнуют. За вашу работу буду спрашивать с вас жестко».

«Отличное высказывание, — подумал про себя Мартин, — вот тебе и подсказка. Пусть техник выполняет свою работу, никакие боевые в табеле ему ни к чему. Недополучит денег, зато не рискует, а мы ему потом, если заслужит, компенсируем все премией».