Помоги проекту - поделись книгой:
Геннадий Михайлович Левицкий
УДК 821.161.1-311.6
ББК 84(4Рос)
Л37
Знак информационной продукции 12+
© Левицкий Г.М., 2021
© ООО «Издательство „Вече“, 2021
Об авторе
Геннадий Михайлович Левицкий родился 13 декабря 1963 года в Белоруссии. Видимо, план по рождаемости в тот год выполнили, и в метрике поставили другую дату рождения: 1 января 1964 года. Такое уж было время: все жили по плану. И почему появление человека на свет должно быть исключением?
В 1982–1984 годах служил в ГСВГ (Группа советских войск в Германии) механиком-водителем танка Т-80. Через два года поступил на исторический факультет Белорусского государственного университета им. В.И. Ленина. Дипломную работу защитил по теме "Включение западнорусских земель в состав Великого княжества Литовского" с оценкой "отлично" и в 1992 году получил диплом историка.
Решив начать свой бизнес, занялся пчеловодством — пасеку в четыре десятка пчелосемей держит до сих пор, несмотря на то что в жизни и творчестве меняются интересы и предпочтения.
Львиную долю свободного времени Геннадий Левицкий посвящает истории — мудрости тысячелетий. "Изучение ее незамысловатых сюжетов, — считает писатель, — помогает избежать многих ошибок современности, поскольку желания, мысли и стремления человека существенно не изменились на всем его пути от каменного века до века компьютерного".
Свои основные предпочтения Геннадий отдает Риму — здесь, по собственному признанию писателя, его увлекает всё: "История Рима переполнена необыкновенными событиями, блистательными победами и колоссальными поражениями; любопытны биографические сведения римских граждан, взрастивших небольшой городок в Лации до статуса мировой державы; интересны его государственное устройство и военное дело — и в них исключительно римские особенности, которые дали право государству считаться долгожителем в неспокойном мире".
Древним Римом отнюдь не исчерпываются пристрастия Левицкого. Предметом его интересов периодически становятся отколовшаяся половина Римской империи — Византия и Великое княжество Литовское, Македония и Россия… Есть одно хорошее правило: хочешь изучить вопрос — напиши книгу. И автор с профессионализмом историка и азартом увлеченного человека досконально анализирует все доступные источники, прежде чем закрытый вопрос превратится в литературное произведение.
Жизненное кредо Геннадия Левицкого — кормить должно любимое дело; не стоит выполнять работу, к которой не лежит душа, — даже заработанные большие деньги не принесут морального удовлетворения.
В своих произведениях автор часто обращается к библейским сюжетам, но любит повторять одну современную притчу:
"Одного миллионера, из тех, кто нажил состояние своим трудом, а не получил по наследству и не выиграл в популярную лотерею, как-то спросили: "Сколько часов в сутки вы работаете?" — "Да что вы?! — воскликнул тот. — Я в своей жизни не работал и часа. Я занимался любимым делом"".
В 2009 году московское издательство "Энас" выпустило первую книгу Геннадия Левицкого — "В плену страстей. Женщины в истории Рима". Она состоит из биографических очерков самых ярких представительниц слабого пола, что пришли к нам сквозь толщу тысячелетий со страниц манускриптов.
С тех пор ежегодно одна-две рукописи обретают бумажную жизнь в российских издательствах "Энас", "Феникс", "Ломоносов", "Вече".
Избранная библиография Геннадия Левицкого:
"Александр Македонский. Гениальный каприз судьбы" (2010)
"Гай Юлий Цезарь. Злом обретенное бессмертие" (2010)
"Самые богатые люди Древнего мира" (2011)
"Марк Краст" (2012)
"Ягайло — князь Литовский" (2013)
"Великое княжество Литовское" (2014)
"Византийский путь России" (2016)
"Юлий Цезарь: между войной и любовью" (2016)
"Хитон погибшего на кресте" (2016)
"Сокровища тамплиеров" (2018)
От автора
То было время величайших потрясений. Казалось, некая могущественная рука перемещала народы, словно фигуры на шахматной доске, периодически сталкивая их друг с другом; и, как сбитые противником пешки, ладьи… десятки и сотни тысяч людей покидали жизненное поле. В отличие от игровых фигур, стертые с лика земного народы не участвовали в новой партии, а иные уцелевшие превращались из королей в жалких пешек.
Орды варваров, оставившие места своего привычного обитания, бродили по Европе, и не было от них спасения никому и нигде. Красивейшие античные города стали лакомым куском для "гостей", и, желая его проглотить, варвары без сожаления проливали собственную кровь, а жизни и смерть здешнего населения зависели от настроения слетавшихся со всех сторон молодых хищников. Вечный город — так гордо именовали Рим его граждане во времена бесконечных собственных побед! Теперь же второе название столицы мира казалось горькой насмешкой. В 410 г. по его улицам прошли готы, отнимая у прежде непобедимых римлян все, что привлекло их восторженный глаз. Все, что было создано величайшими мастерами мира, что собиралось сотни лет многими поколениями героических фамилий, в одночасье пошло на удовлетворение тщеславия презираемых варваров. Все, что украшало Вечный город, было унесено, увезено, а на что не хватило рук, походных мешков и повозок — уничтожено. Обращались в пыль и пепел произведения искусства только потому, что готам непременно хотелось пользоваться плодами своей великой победы — хотя бы так быстротечно, и способом, который не вызовет восхищения у потомков.
Граждане, пережившие нашествие готов, полагали, что ужасные времена для их города закончились, что Господь довольно покарал надменных римлян за презрение к прочим народам. Однако вместе с надеждой они впустили в свои души нового врага. Страх, ранее неведомый народу-победителю, нашёл приют в Вечном городе и более не желал покидать его. Страх начал разрушать Рим, устоявший когда-то перед непобедимым Ганнибалом. Многие семьи, видя, что их город становится желанной добычей для варваров, пытались найти спасение на окраинах огромной империи. Наивные искатели желанного покоя лишь потеряли то, что имели. Их не успевшие остыть очаги были заняты такими же искателями лучшей доли. Вчерашние властители мира метались по Европе, Азии, Африке — по всем землям, прилегающим к Средиземному морю, которое ранее считалось Внутренним римским морем. Нашествие готов Алариха стало не концом римских бедствий, а только началом. Главный враг пришел на Запад из Причерноморских степей; враг, более страшный, чем те, с которыми Риму довелось познакомиться прежде… А до того народ, переполошивший римский мир, обитал на краю ойкумены; и там, на почти не ведомых для римлян и греков землях, страшные воины, никогда не расстававшиеся с конем, были грозой для всех. Чтобы от них защититься древним жителям Поднебесной пришлось построить самое грандиозное на планете сооружение — Великую китайскую стену. Некая могущественная сила, иногда производившая грандиозные потрясения на земле, решила, что пришла пора и Западу испытать настоящий страх, и часть кочевых племен отправилась туда, где солнце в вечернее время соединялось с землей… Перед внезапно явившимся ужасным народом побежали воинственные аланы — словно стада овец перед голодными волками, и горе тем, кто оказался недостаточно резвым. Уцелевшие после страшной бойни присоединились к войску победителя.
Затем на пути пришлых из Азии кочевников встала огромная империя бесстрашных остготов. Их предводитель — король Германарих — покорил множество северных племен, и древние авторы сравнивали его с Александром Македонским. Но ни прежние победы Германариха, ни его боевой опыт и мудрость, ни многочисленное войско не смогли остановить ворвавшийся в Европу ураган по имени гунны. "Пораженный силой этой внезапной бури, — сообщает Аммиан Марцеллин, — Германарих в течение долгого времени старался дать им решительный отпор и отбиться от них; но так как молва все более усиливала ужас надвинувшихся бедствий, то он положил конец страху перед великими опасностями добровольной смертью".
Римская провинция Паннония пережила все круги земного ада. В IV в. здесь обосновались племена вандалов. Но уже во второй половине IV в. в Паннонию ворвались готы, теснимые племенами гуннов. У вандалов не осталось выбора, как двигаться дальше — на Запад. Готы не задержались надолго в Паннонии, их сменили гунны — на несколько десятилетий превратившие римскую провинцию в пастбище для своих неприхотливых лошадей. А вандалы… Улицы Рима скоро заполнят беженцы, которым не повезло оказаться на пути варваров, искавших для себя новые места обитания.
Вандалы в союзе с аланами разорят Галлию, затем одолеют Пиренеи и захватят одну из лучших римских провинций — Испанию. И здесь вандалы не останутся надолго, в это удивительное и сумасшедшее время великих переселений ни один народ не имел ни отечества, ни родины. Вандалы неожиданно вырываются из переполненной варварами Испании, одолевают Геркулесовы столбы, захватывают Нумидию и земли древнего Карфагена.
Гонорий, ставший императором в 395 г., покинул ненадежный Рим и обосновался в спокойном Медиолане. Спустя семь лет император едва не попал в руки осадивших город вестготов. Глава Западной Римской империи бежит из Медиолана в более защищенную Равенну, и отныне здесь пребывают последние императоры. Рим остался без головы; вольно или невольно духовной власти доводилось брать на себя заботу о несчастных гражданах.
Понтификат Льва пришелся на время заката некогда великой Римской империи. Но что удивительно: среди хаоса и разрушений, гибели городов и царств авторитет церкви в мире вырос, вера во Христа покоряла новые народы. И в этом огромная заслуга Льва — человека, имевшего своим оружием не меч, а слово и любовь к ближнему; человека кроткого, славившегося своей добротой, но необыкновенно волевого и всегда добивающегося своей цели — без кровопролитных битв и хитроумных интриг; защитника бедных, больных, и непримиримого врага ересей, извращавших Слово Божие. Господь одарил Своего слугу даром великого убеждения, и он первый римский епископ, проповеди которого сохранились сквозь века и тысячелетия.
"Натура цельная, крепкая, вылитая как бы из одного металла, и вместе с тем энергичная, святой Лев поражает наблюдателя строгой выдержанностью своего характера и неуклонной последовательностью своих действий, — характеризует Великого понтифика русский богослов В.Ф. Певницкий. — Стремления, какими определялась его деятельность, слишком выпукло отделяются в историческом ходе событий, и, раз предавшись одному стремлению, он посвящал ему всю энергию своего духа и не отступал от начатого дела, пока не доводил его до конца, какие бы ни представлялись ему препятствия на пути к определению этих стремлений. В этой выдержанности и энергичной последовательности характера виден потомок древних римлян, закаливших себя в борьбе с жизнью, и железным терпением, равно как неутомимой настойчивостью своей деятельности достигших первенствующего значения в древнем политическом мире".
"Обладая несокрушимым упорством, он не слабел, а закалялся в испытаниях, доказал свое мужество и твердость. Все было против него, но он стоял на своем неколебимо, дух его оставался ясным. Сознание своего высокого назначения сочеталось у него с неподдельным смирением и кротостью…" — отзывается о Льве исследователь древней церкви Адальбер Амман.
Он родился в эпоху катастроф и бесконечных войн, но был призван нести мир, и, как ни удивительно, это удавалось. Широко известен изумительный итог визита Папы Льва в лагерь предводителя гуннов Аттилы, когда нависла угроза разорения Италии и гибели Рима. Действия Аттилы после встречи со Львом были настолько необычны, что великое множество людей на протяжении последующих столетий искало для них разумное земное объяснение. Бездна гипотез с тех пор была сообщена миру… Но все ли их авторы-реалисты помнили, что необычные дипломатические способности Льва были замечены ранее, чем он сам стал известным? Еще не будучи главой христиан, Лев, по просьбе императора, отправляется в Галлию с тем, чтобы примирить двух римских военачальников.
Однажды гуси спасли Рим, в другой раз ему не дал погибнуть Лев. Обе истории удивительны, но на долгом пути нашего мироздания найдется множество фактов, как не меч могущественного военачальника, не император или царь, но некие посторонние люди, события, происшествия меняют ход истории. Когда люди не могут справиться с неразрешимым клубком проблем, великая невидимая сила является на помощь, и… происходит невероятное. Небо избрало Своим орудием Льва, и чудо случилось.
В краю ненависти
Архидиакон Лев весьма скоро прошел Альпы, которые знаменитому Ганнибалу когда-то стоили большей части войска. Терпеливо, без стонов и жалоб, ободряя и благословляя обитателей высокогорий, Лев в одиночку (потому что он так привык путешествовать) одолел и подъемы, и крутые перевалы (потому что это надо было сделать и от его путешествия зависело слишком многое). Хотя с тех пор Альпы прорезали относительно неплохие дороги, но горы остались горами, и на спуск с последней вершины пятидесятилетний мужчина потратил остаток своих сил. "Я давно не совершал длительных странствий", — Лев отыскал причину собственной смертельной усталости. Как архидиакон ни спешил, но у первой же деревеньки Заальпийской Галлии, на живописном лугу, ему пришлось позволить себе отдых.
Путешественник развязал котомку, достал ячменную лепешку и глиняную флягу с козьим молоком. То была обычная еда жителей альпийских гор, которые с радостью поделились ею с архидиаконом.
Едва успел он отломить кусок изрядно подсохшей лепешки, как перед ним возникло около дюжины мужчин весьма пестрого вида. На ком-то из подошедших красовались галльские штаны, а загорелые спины были предоставлены лучам все еще яркого августовского солнца; иные, наоборот, прикрыли верхнюю часть тела римскими туниками, а ноги упрятали в сандалии — большей частью не соответствовавшие размеру этих самых ног. Все имели оружие — столь же разное, как и одежда: главарь внезапно возникшей братии сжимал в руке римский меч, другие с неменьшим мужеством потрясали копьями — сработанными римскими оружейниками или самодельными; самые молодые воины довольствовались обычными заостренными кольями — которые справными хозяевами использовались в качестве материала для изгороди.
Рим по праву можно назвать самым могущественным государством, какое только существовало на земле, но апогей римской славы был давно пройден. Держава, раскинувшаяся во всех известных на то время частях света — Европе, Азии, Африке — неумолимо катилась к закату. Движение это сопровождалось потоками крови; воинственные племена варваров появлялись неведомо откуда с одинаковой целью: воспользоваться плодами слабеющей цивилизации. Одни пришельцы смерчем проходились по римским городам и уходили с добычей в более привычные леса и степи, но многие хотели остаться на землях римских провинций для постоянного жительства. Огромнейшую Галлию поразила напасть другого рода, которая длилась два столетия и получила наименование: движение багаудов. Легионеры-дезертиры и галлы, рабы и мелкие земледельцы объединились в отряды и с оружием в руках (не всегда сознавая свои цели и часто их меняя в зависимости от желаний вождей и обстоятельств) вели упорную борьбу против римских властей или просто разбойничали. Впервые ба-гауды заявили о себе в 186 г. Во главе стихийной армии стал Матерн — простой легионер одного из галльских лагерей.
Первоначально Матерн, по словам историка Геродиана, "производил разбой, опустошая поля, и грабил население". Веселое занятие привлекло под крыло Матерна множество народа, которому терять было нечего, кроме жизни (а цена ее в те времена была невысока, так как Рим вел непрерывные войны). Восстание приняло небывалый размах. "Пройдя всю страну кельтов и иберов, — рассказывает Геродиан, — они нападали на крупнейшие города, одни сжигали, а другие, разграбив, оставляли". С огромным трудом римским военачальникам удалось разгромить армию Матерна в предгорьях Альп.
Как оказалось, костер был притушен, но не погашен; почерневшие угли только и ждали порыва ветра, чтобы вспыхнуть с новой силой. Как только Рим выводил легионы из Галлии, словно из пепла, восставали безжалостно уничтоженные, похороненные и даже немного подзабытые багауды. Многочисленные разбойничьи отряды продолжали грабить Галлию в следующих десятилетиях и столетиях. Иногда повстанцы объединялись в большую армию, и римляне на время теряли громадные территории, переходившие под власть самозваных галльских императоров. Римские легионы беспощадно уничтожали армии и отряды восставших множество раз, но традиция разбойничать в Галлии станет неистребимой.
— Мы подошли своевременно, — на чистейшей латыни обрадовался главарь разношерстной компании, — живот мой урчал недаром.
Он бесцеремонно поднял котомку путешественника, извлек оставшуюся лепешку и отправил в рот. Откусивши едва не половину, он долго и упорно жевал не слишком свежий хлеб с кислым выражением лица. Гость, бесцеремонно разделивший со Львом обед, только усугубил дело, когда попытался проглотить свой трофей. В конце концов разбойник догадался запить вином застрявшую где-то между ртом и желудком пищу. Наглец выхватил из рук Льва флягу и сделал большой глоток. Вместо желанного вина там оказалось козье молоко. От неожиданности любитель чужой пищи выронил глиняный сосуд, который упал на камень и разбился вдребезги. Хриплым голосом он потребовал воды и с помощью нескольких ее глотков, без всякого аппетита и удовольствия, отправил-таки в живот упорно не желавшую отправляться туда лепешку.
Все это время архидиакон спокойно жевал свою лепешку и с сочувствием рассматривал людей, пришедших его ограбить.
— Как скудны твои припасы! — разочаровался разбойник в добыче и спросил в последней надежде: — А что у тебя с монетой? Надеюсь, получше, чем с едой.
— Я не беру в дорогу денег, — признался странник.
— Вот как! И каким образом ты рассчитываешь получить ужин? Ведь путешествие твое, вероятно, продлится не один день, — размышлял главарь разбойников. — Если нет денег, то еду можно добыть с помощью меча — как мы и поступаем. Но при тебе не имеется никакого оружия…
— Я верю, что Господь не оставит меня! Он всегда приходит на помощь, как только возникает в чем-то нужда.
— Неужто сам Господь тебя поит, кормит и обеспечивает кровом в конце дня? — засомневался лихой человек.
— Спаситель посылает добрых людей, которые с радостью помогают мне.
— Он не слишком хорошо о тебе заботится. — Главарь бросил недоеденную черствую лепешку в раскрытую котомку Льва. — Хотя, судя по твоей речи и одеянию, ты — Его слуга.
— Да. Я священник, — подтвердил Лев догадку собеседника, — но в одном ты ошибся. Господь дает все, в чем я нуждаюсь. То, что тебе кажется малым, для меня более чем достаточно. Я даже имею возможность делиться Его милостями с братьями и сестрами.
— Делиться — это хорошо. Но я не стал дожидаться милостей Неба, а потому избрал иной путь — отнять у других то, что необходимо для жизни. А когда отниму больше, чем мне достаточно, то охотно поделюсь с нуждающимися, — пообещал с ухмылкой разбойник.
— В твоих словах слышится гордость за совершенные грехи, ты дерзаешь бросить вызов самому Господу. Несчастный… Как же ты, римлянин, попал к людям, которые презирают закон человеческий и Божии?! — спросил вдруг архидиакон разбойника.
— Еще недавно я сам преследовал людей, которых теперь считаю братьями. Будучи римским легионером, вместе с товарищами я одолевал болота и дремучие леса; две глубоких отметины в моем теле оставили стрелы, прилетевшие из чащи, я лишился двух пальцев в драке на мечах со свирепым галлом. Никто из моих соплеменников не жаловался на трудности, и если приходилось, римляне молча отдавали жизни за отечество. — Внезапно глаза рассказчика сверкнули злостью. — Умирать римские легионеры были готовы, но… от вражеского оружия, а не от голода. Отечество слишком плохо стало заботиться о своих защитниках. Наш легион перестал получать денежное довольствие, а потом даже хлеб. Чтобы поддержать жизнь, нам приходилось совершать то, что и враги, за которыми мы охотились. Однажды я с тремя товарищами отправился раздобыть чего-нибудь съестного. После нескольких миль пути по разоренным окрестностям мы постучались в дверь добротной виллы. Когда-то она принадлежала римскому ветерану, который кровью заплатил за клочок земли. Но старый воин умер, а его сын не ведал, что такое служение отечеству и воинское братство. Когда мы попросили немного продуктов, этот бесчестный человек натравил на римских легионеров свору псов. С собаками мы управились скоро, а заодно отвесили несколько тумаков их хозяину. На вилле имелось много ценных вещей, но мы взяли только съедобное и вино — столько, сколько смогли унести. Добытый таким образом провиант мы доставили в лагерь и по-братски поделились с товарищами. Все были довольны… Через неделю в лагерь явился судья. Оказывается, хозяин виллы, у которого мы взяли продукты, пожаловался претору Галлии, а тот отправил к нам служителя закона. Прежде чем явиться в лагерь, судья хорошо погостил на вилле, и было понятно, чью он примет сторону. Однако никто не ожидал, что мера суровости превысит все разумные пределы. Нас признали виновными в разбое и приговорили к смерти.
— Наказание слишком сурово, — высказал свое мнение Лев.
— Ты повторил слова нашего легата. Ему посланец претора ответил древним выражением, которым судьи оправдывали самый несправедливый приговор, когда не имелось других весомых доводов: "Jura novit curia" ("Суд знает законы"). Нам сострадали, но спорить со стражем правосудия не решился никто, дабы не быть причисленным к нам в соучастники.
Рассказчик замолчал на некоторое время. Товарищи из его ватаги, слышавшие историю главаря раньше, разбрелись в поисках добычи: одни направились в сторону деревни, другие узрели оленя в ближайшем лесу и занялись охотой. Собеседники остались одни.
— Однако ты жив, — заметил священник, пытаясь таким образом вызвать разбойника на продолжение исповеди.
— На рассвете следующего дня топор ликтора должен был отделить наши головы от туловищ. Ночью я и мои обреченные товарищи бежали. Была погоня, и мы разделились, чтобы хоть кто-то из нас получил шанс на спасение. Меня никто не преследовал, а вот товарищам по несчастью повезло меньше. Как я узнал позже, одного беглеца убили во время погони, двоих других днями и ночами выслеживали владельцы местных вилл. Их судьба весьма печальна: римских легионеров затравили собаками, как ранее, желая развлечься, азартные охотники расправлялись с беглыми рабами. Думаю, в свой последний миг несчастные пожалели, что прожили несколько лишних дней, а не легли под топор ликтора. Вот я и ответил на твой вопрос, священник.
— Рассказ твой печален, хотя одно обстоятельство меня порадовало, — в раздумьях произнес Лев.
— Что же ты нашел в моей истории веселого? — нахмурился разбойник.
— Веселого действительно нет, а порадовало то, что не по своей воле ты оказался среди отверженных. Я не в праве тебя осуждать… но пока не знаю как помочь.
— У этого пути нет боковых дорог, с него нельзя свернуть — слишком глубока колея, а в конце путника ждут отнюдь не лавровые венки за совершенные подвиги. Я не удостоюсь даже казни римлянина: вместо топора ликтора меня ожидает позорная петля, — обреченно молвил воин. — Хотя нынешний образ жизни доставляет мне некоторое удовольствие. Негодяям я могу платить их же монетой.
— Достойный выход есть из любого, самого плохого, положения, — промолвил Лев. — Скорее самого ничтожного человека Господь облагодетельствует Своей заботой, чем успешного военачальника, упивающегося своей славой и богатством. Но тебе придется оставить свое нынешнее ремесло, чтобы получить Его помощь. Не отчаивайся! Вспомни, кем был человек, которому первым довелось увидеть Иисуса в Царствии Божьем!
— Священник, ты же знаешь, что невозможно ничего изменить. Смертный приговор разделил мою жизнь на две части неодолимой стеной. Вернуться, чтобы умереть… к этому я не готов, — признался разбойник. — Напрасен твой труд, и не старайся меня утешить: пока в моих руках меч, я могу заставить негодяев искать утешения. А когда станет совсем невмоготу, я готов повторить последний подвиг Марка Порция Катона Младшего и множества прочих достойных римлян, которые предпочли смерть позору.
— Жизнь наша в руках Господа, — достаточно мягко не согласился с собеседником архидиакон. — Мы не должны спешить с ней расстаться. Если тебе удалось миновать топора ликтора, значит, ты нужен Создателю на этом свете, — уверенно произнес Лев и продолжил размышлять вслух: — Ты не можешь вернуться в свой легион, к своему очагу, не можешь увидеться с родными людьми… Возможно, тебе следует покинуть римский мир и поселиться на земле чужого народа…
— …чтобы стать его рабом? Нет! Лучше я умру свободным в своем отечестве, подле могил предков.
— Прости, незнакомец, мой совет, действительно, не для римлянина, — развел руками Лев. — Тебе остается надеяться на помощь Иисуса. Старайся увидеть Его знаки, которые укажут путь к спасению. А мне надо идти, причем спешно.
— Возьми моего скакуна. С его помощью сократишь время в пути, — неожиданно предложил собеседник, который совсем недавно отнял у Льва последнюю лепешку.
— Нет! — решительно отказался священник. — Я не воспользуюсь ворованным конем; на нем слезы, а потому поездка не принесет хорошего плода.
Архидиакон отошел шагов на десять, но вдруг остановился, обернулся и спросил: — Как твое имя, легионер?
— Юлий, — представился главарь лихих людей. — Отец хотел, чтобы его наследник прославился великими победами, как и человек, носивший это имя. К слову, моего несчастного отца зовут Цезарион. Хотя, как ты понял, я более уважаю самого упорного врага Цезаря. У Катона всегда был выбор.
На том странная беседа бесстрашной жертвы и просвещенного разбойника закончилась.
Лагерь Аэция располагался на берегу Роны, в пяти милях от главного города Галлии — Арелата. Когда Лев приблизился к месту стоянки легионеров, то заметил необычное оживление на реке, которая, прежде чем впасть в Средиземное море, протекала именно через Арелат. Воины Аэция явно готовились к каким-то масштабным действиям. К укрепленному по всем правилам лагерю Аэция сгонялись суда и даже небольшие лодки — иногда против воли их владельцев. Один торговец на глазах архидиакона пытался возмущаться и угрожал пожаловаться императору. В ответ легионеры выбросили его за борт, а следом метнули несколько тюков ткани, при этом посоветовали продать их рыбам.
Угрюмость и некая тоска царила в лагере знаменитого римского военачальника. Не было привычных для воинских стоянок смеха и шуток (если не считать происшествия с неуступчивым торговцем, от которого смеяться архидиакону не хотелось). В суровом молчании воины собирали вещи в походные мешки, проверяли исправность оружия.
С Флавием Аэцием архидиакон был знаком давно и хорошо, но сейчас он едва узнал прославленного военачальника. На то время Аэцию исполнилось пятьдесят лет (к слову, как и нашему гостю). В этом возрасте многие задумываются о покойной жизни, но едва ли кто мог представить Аэция, занимающегося на вилле обрезкой виноградной лозы. Знаменитый римский военачальник был человеком среднего роста, не слишком худым и совсем не толстым, но настолько сей муж казался крепко сложенным, и от него веяло такой силой, что даже собеседнику с более высоким ростом и могучим телосложением казалось, что он имеет дело со скалой. И первое впечатление не было обманчивым, как иногда случалось. Талантливейшему военачальнику не было равных в единоборстве, причем вид оружия значения не имел. Аэций был великолепным наездником, искусным стрелком из лука, точным в метании копья, ловким в битве на мечах. Военачальник давно потерял счет боев и битв, из которых вышел победителем, но столь же прославлен был он и в искусстве заключать мир. "В нем не было ни капли жадности, ни малейшей алчности, от природы был он добрым, не позволял дурным советчикам уводить себя от намеченного решения; терпеливо сносил обиды, был трудолюбив, не боялся опасностей и очень легко переносил голод, жажду и бессонные ночи", — так характеризует великого воителя Григорий Турский.
Флавия Аэция не любили прочие римские военачальники, на него искоса поглядывал император — даже в пору нечастых побед и крупных поражений горделивые римляне относились к любому сопернику по славе довольно плохо. Однако деяния этого человека — к слову, не совсем римского происхождения — требовали награды, и Аэций удостоился титула патриция. Таким образом он был причислен к древнему благородному сословию (что самое интересное) так, как это происходило в седой древности: не получил титул от отца, но заслужил его силой, мужеством, умом и талантом.
Лев увидел все того же красивого мужчину, кои выходят от смешения кровей многих народов. Талантливейший римский военачальник не получил при рождении большого римского носа, но вместо этого отец — уроженец Мезии — передал ему слегка удлиненный подбородок. Мужественный вид Аэцию придавали шрамы на лице, на этот раз они показались Льву как бы лишними, не должными принадлежать именно этому человеку. Архидиакон был удивлен, что давний его знакомый выглядел не совсем обычно: лицо Аэция не имело железной уверенности, обычно не покидавшей его и накануне судьбоносных сражений. Глубокие морщины, появившиеся на челе патриция, стали молчаливыми свидетелями и следствием долгих размышлений. Впрочем, никакие переживания не помешали Аэцию встретить гостя, как старого доброго друга. Он обнял священника, однако не в полную силу, дабы оставить целыми его кости.
— Рад тебе, Лев! — Воин произнес эти слова вполне искренне, но с изрядной долей плохо скрываемой тоски.
— И мне приятно видеть тебя в добром здравии! — ответил архидиакон и, окинув собеседника испытующим взглядом, признался: — Однако расположение духа твоего меня настораживает.
— Не в лучшие мои времена мы встретились, — ответил откровенностью военачальник.
— Наши с тобой соотечественники до сего дня верили, что неудачи и Аэций — вещи несовместимые. Рим привык: где Флавий Аэций — там победа, а Галлия стала полем твоей славы.
— Так и было до недавнего времени. Я победил франков; бургундов мы громили до тех пор, пока они не начали слезно молить о прекращении войны; я заключил мир с вестготами, которые намеревались отнять у нас Галлию.
Поделиться книгой: