Помоги проекту - поделись книгой:
Кандинский Василий, Шёнберг Арнольд
Переписка, 1911–1936
От составителя
(Предисловие к русскому изданию)
Если задаться вопросом, кто из больших художников определил пути развития изобразительного искусства и музыки в направлении модерна, то ответ, пожалуй, найдётся в эпистолярии Василия Кандинского (1866–1944) и Арнольда Шёнберга (1874–1951).
До знакомства с Шёнбергом все связи Кандинского с музыкальным миром исчерпывались знакомством с русскими композиторами. С 1908-го по 1910 год он работал над сценической композицией «Жёлтый звук» вместе с Фомой Гартманом. «Томик» был единственным другом Кандинского, с которым он был на «ты». На протяжении всей его жизни в круг их тесного общения входила и жена Гартмана певица Ольга. В процессе перевода на русский язык своей работы «О духовном в искусстве», изначально написанной на немецком, он познакомился с композитором и музыкальным теоретиком Болеславом Яворским, которого высоко ценил. Для сборника «Синий всадник» он просил прислать какой-нибудь материал Скрябина, но ему удалось лишь получить статью скрябинского друга и биографа Леонида Сабанеева. Кандинский также перевёл и опубликовал в «Синем всаднике» несколько фрагментов из статьи своего петербургского друга Николая Кульбина «Свободная музыка» (1910). Кульбин зачитал вслух «О духовном в искусстве» Кандинского на Всероссийском съезде художников в Петрограде (декабрь 1911-го — январь 1912-го) и в 1912 году по инициативе Кандинского пригласил Шёнберга в качестве дирижера.
Временной промежуток, в котором произошли решительные перемены, задаётся 1911-м и 1914 годами. Начало 1911 года отмечено для Кандинского первым знакомством с музыкой Шёнберга. Вместе со своей подругой Габриэле Мюнтер, художниками Францем Марком и другими, вошедшими в «Новое художественное общество. Мюнхен», он слушает Струнный квартет, op. 10 (1907−1908), уже обнаруживающий постепенное движение к атональности, и Три пьесы для фортепьяно, op. 11 (1909), из которых третья с её резкими диссонансами, аккордом из восьми нот и неожиданными перебоями всех родов явилась особо серьёзным испытанием для тогдашних слушателей. Реакция Франца Марка на этот концерт была выражена в одном из его писем: «Можешь ли ты представить себе музыку, в которой тональность (т. е. соблюдение тональных правил) была бы абсолютно упразднена? Не могу не вспомнить больших композиций Кандинского, который не оставляет и следа от тонального принципа, … или его „прыгающих пятен“, когда слушаю эту музыку, которая каждому звуку отводит отдельное место (это похоже на цветовые пятна, разделенные участками
Высочайший интерес Кандинского к музыке значительно превосходил его музыкальное образование, и, хотя с детства его учили игре на фортепиано и виолончели, теоретических знаний он не приобрёл. Как бы то ни было, концерт Шёнберга оказал на него весьма сильное воздействие: почти сразу он создаёт «Впечатление III. Концерт» (Городская галерея в доме Ленбаха, Мюнхен) и — редкий для него случай! — по своей инициативе завязывает новое знакомство, написав Шёнбергу письмо, исполненное надежд на совместное продвижение к новой свободе творческого поиска. Кандинский, очевидно, распознал в Шёнберге такого же великого новатора, каким был он сам, и, наверно, впервые в жизни почувствовал, что он не одинок. Вскоре он напишет: «Его [Шёнберга] музыка вводит нас в новую область, где музыкальные переживания не ограничиваются ценностью акустической, но обладают и чисто духовными. Тут — начало „музыки будущего“»[2].
Шёнберг в это время тоже переживал творческий кризис, теряя публику и раздражая критиков своим анархическим и малопонятным методом «свободной атональности». Кандинский между тем силился понять, чем же его так привлекает новая музыка, и советовался по этому поводу с Гартманом. Шёнберг и Кандинский пишут друг другу не только на темы их духовного сродства, общности специфически живописных и музыкальных устремлений, но и обо всём, что волнует их в искусстве. Более откровенно и рельефно, чем в печатных публикациях, они обозначают свои взгляды, насущные проблемы, разбирают системные и нормативные вопросы. Кандинский, как и прежде в совместных проектах с Фомой Гартманом, рассуждает в своих письмах о желаемом «общем знаменателе», синтезе всех искусств. Ни у него, ни у Шёнберга нет в это время других корреспондентов, с кем бы они могли столь же основательно обсудить свои трудности и устремления. То, что личных встреч у них было очень мало, для нас является большим благом, поскольку это склонило их к активной переписке.
Неоднозначную реакцию произвело то, что Шёнберг проявил себя живописцем. В период между 1906-м и 1912 годом он писал очень много, живопись едва ли не стала его второй профессией. Быть может, Кандинский отнесся к этим по-примитивистски реалистическим картинам свысока? И предпочитал им те немногие, что были написаны в более абстрактной манере? Невзирая на реакцию общества («Музыка Шёнберга и его картины — да от этого у любого голова пойдёт кругом!»), Кандинский был одним из первых, кто одобрил картины Шёнберга, и особенно примитивистские, и даже выставил их на «Синем всаднике» рядом с картинами профессиональных художников.
Вскоре они осознали, что оба напряженно продвигаются к одинаковой цели — создать образчик синтетического театрального искусства: композитор работал над «Счастливой рукой», художник — над «Жёлтым звуком». Вероятно, то обстоятельство, что каждый из них занялся «смежным» искусством, где мог позволить себе экспериментировать в более игровой манере, не сгибаясь под тяжестью традиции и ответственности, — возможно, это было связано с наступлением тяжёлой переломной фазы в их творчестве и испытанием их художнической честности. И, наверно, именно поэтому результат оказался столь новаторским, далеко выходящим за рамки дилетантизма: обе работы принадлежат авангардному этапу профессионального театра, а как пьесы до сих пор оказывают значительное влияние на немецкую драматургию.
В этой связи неудивительно, что оба художника одновременно берутся за написание основополагающего теоретического труда. «Учение о гармонии» Шёнберга выходит в свет первым, и Кандинский завидует другу-композитору: как далеко ушла музыка в своём отказе как бы то ни было подражать действительности, оставив для себя лишь один, имманентный инструмент — звуки. Может ли живопись перенять у музыки сам этот ПРИНЦИП и начать работать лишь с красками, линиями и формами, то есть работать абстрактно? Какая логичная и всё же до той поры так вполне и не продуманная мысль!
На картине Кандинского «Впечатление III. Концерт», которую он написал в январе 1911 года сразу после посещения концерта Шёнберга, ещё угадываются очертания слушателей и рояля, однако солнечно-жёлтая плоскость уже выступает самостоятельно и беспредметно, воздействуя на зрителя собственной силой. Чуть позже, но в том же 1911 году, появилась первая «совершенно беспредметная», по словам Кандинского, «Картина с кругом» (Грузинский национальный музей, Тбилиси).
Вопрос, который не может не привлекать внимание исследователей: до какого предела совпадали взгляды обоих корреспондентов на задачи художественного творчества в контексте современной им культурной ситуации? Подчеркнём, что речь стоит вести именно об отрефлексированных мнениях, поскольку прямое сопоставление произведений, принадлежащих разным видам искусства, живописи и музыке, едва ли может принести собственно научные результаты. Интересное предположение состоит в том, что сравнительно более молодой композитор отчасти поддался раздражению, почувствовав скепсис Кандинского в отношении беспримесно интуитивного творчества, и потому ему понадобилось более трёх лет для создания «Счастливой руки». Тема которой — способность гениально творить «счастливой рукой», как это прежде удавалось Шёнбергу, обычно создававшему свои вещи стремительно и практически без помарок.
Безусловной помощью в поисках ответов на эти вопросы будет первая полная публикация на русском языке переписки двух художников ХХ века, Кандинского и Шёнберга, работы которых — среди тех, что произвели в искусстве радикальный и долговременный переворот.
От издательства
В настоящем издании впервые на русском языке публикуется вся известная на сегодняшний день переписка выдающихся художников ХХ столетия, Василия Кандинского и Арнольда Шёнберга. На немецком языке она вышла под редакцией Елены Халь-Фонтэн (Халь-Кох): Arnold Schönberg — Wassily Kandinsky: Briefe, Bilder und Dokumente einer außergewöhnlichen Begegnung / Hrsg. J. Hahl-Koch. Salzburg; Wien: Residenz Verlag, 1980. Для русской публикации расширен научный аппарат, обновлена библиография, добавлены малоизвестные документальные фотографии.
Фрагменты некоторых писем в русском переводе ранее публиковались в переводе Нины Летневой в каталоге выставки «Арнольд Шёнберг — Василий Кандинский. Диалог живописи и музыки» (Государственная Третьяковская галерея, 2001; куратор — Яков Брук).
Издательство выражает признательность за профессиональные консультации историку искусств Наталье Борисовне Автономовой и композитору Леониду Давидовичу Гофману. Хотим также поблагодарить специалиста по русскому авангарду Владимира Владимировича Полякова за помощь в подборе иллюстративного материала.
1911
1. Кандинский — Шёнбергу
Айнмиллерштрассe 36, I
Мюнхен
Глубокоуважаемый господин профессор!
Я прошу прощения, что, не имея удовольствия знать Вас лично, обращаюсь к Вам напрямую. Недавно я услышал Ваш концерт и испытал подлинное наслаждение1. Разумеется, Вы не знаете меня, точнее, моих работ, поскольку я вообще редко выставляюсь, в Вене же выставлялся лишь один раз, и то ненадолго, примерно год назад (в рамках Сецессиона). Но наши устремления, равно как весь образ мыслей и чувств, имеют так много общего, что я считаю себя абсолютно вправе выразить Вам мою симпатию.
В своих произведениях Вы осуществили то, чего я, пусть и в неясной форме, так нетерпеливо ожидал от музыки. Независимое следование собственным судьбам и самостоятельная жизнь отдельных голосов в Ваших композициях — именно этого я пытаюсь достичь в живописной форме. Сейчас в живописи налицо мощное стремление обрести на путях конструктивизма «новую» гармонию, при этом ритмичность выстраивается на почти полностью геометрических формах. Что до меня, я лишь частично разделяю эти чувства и устремления.
Василий Кандинский. Рисунки к картине «Впечатление III. Концерт». Январь 1911
Я полагаю, что в наше время гармонию можно обрести не «геометрическим» путем, а как раз антигеометриче-ским, антилогическим. И этот путь есть путь «диссонансов в
Я был несказанно обрадован, обнаружив ту же мысль у Вас. Сожалею лишь об одном: что так и не понял последних двух предложений Вашей программы (на афише)[3]. Как ни старался,
Беру на себя смелость послать Вам папку моих гравюр по дереву трёхлетней давности и вкладываю в это письмо несколько сравнительно недавних фотографий моих работ. Снимков с последних картин у меня пока нет. Буду очень рад, если Вас это заинтересует.
С живейшей симпатией и искренним уважением,
2. Шёнберг — Кандинскому
Вена XIII
Хитцингер Хауптштрассе 113
Сердечно благодарю Вас, дорогой друг, за Ваше письмо, которому я чрезвычайно рад. В наше время моим вещам заказан путь к широким массам, но тем вернее они покоряют отдельные личности. Те воистину значимые личности, которые только и важны для меня. И в особенности меня радует, что родство со мною почувствовал художник, творящий в иной области, нежели я. Такое сродство и такая общность неопознанно, но, полагаю, не случайно существуют сегодня между лучшими и углубленно ищущими. Я горжусь тем, что завоевал симпатии по большей части именно лучших.
Теперь о главном: большое спасибо за гравюры. Содержимое папки мне чрезвычайно понравилось. Всё это мне абсолютно понятно, и я уверен, что мы с Вами сойдёмся. Сойдёмся в самом главном, в том, что Вы называете «нелогичным», а я — «отключением осознанной воли в искусстве». Согласен с Вами также и в том, что ´вы пишете о конструктивном элементе. Всякое формотворчество, рассчитанное на традиционное воздействие, не свободно от актов сознания. Но искусство принадлежит
Ещё раз хочу поблагодарить Вас за Ваши гравюры. Повторю: эта папка мне
Арнольд Шёнберг. Автопортрет. 1911
Справа внизу надпись:
Очень жаль, что меня не было в Мюнхене. Быть может, мы бы там познакомились. Впрочем, это непременно произойдёт. Либо в Мюнхене, либо в Вене. Полагаю, нам будет о чём поговорить. Заранее радуюсь этому и жду от Вас письма. А пока — мой самый сердечный привет,
Да, той афиши у меня под рукой нет, и я не могу её найти, поэтому не знаю, о каком предложении у Вас речь. Вообще все эти фразы помещены на афишу сотрудниками концертного агентства Гутмана без
Текст, приведённый ниже, взят из статьи «Одна глава моего „Учения о гармонии“» (напечатанной в октябрьском номере журнала
[Выдержка из «Учения о гармонии» Шёнберга — см. текст в рамке на с. 28. Этот отрывок был использован для наклейки на афише концерта в Мюнхене 26 января 1911 г.]
В одном отношении не следует терять чувства времени — в отношении прошлого.
Диссонансы отличаются от консонансов лишь по степени: они суть не что иное, как отдалившиеся консонансы. Сегодня мы уже не делаем различия между консонансами и диссонансами. А если и делаем, то лишь тем, что всё менее охотно используем консонансы.
Я верю, что со временем мы сможем осознать, что гармония у современнейших из нас и гармония классиков управляется одними законами. Вопрос лишь в том, чтобы должным образом их расширить и понять в обобщённом смысле.
Наше учение склоняет нас к тому, чтобы рассматривать даже произведения молодых композиторов, забраковавших слух своих предшественников, как необходимый этап в развитии красоты. Однако не стоит стремиться к написанию вещей, ответственность за которые можно взять лишь ценой полного укрощения личности, вещей, которые художники создавали почти что против своей воли, повинуясь принуждающей логике их развития, а не безграничному своеволию формально раскованной непредрешенности.
Кандинский в Мурнау. 1910. Фото Габриэле Мюнтер
3. Кандинский — Шёнбергу
Мурнау
Обербайерн
Глубокоуважаемый господин профессор!
Своим письмом Вы доставили мне величайшее удовольствие. Благодарю Вас от души и с нетерпением жду нашего личного знакомства. О некоторых вещах (как, например, о сознательном и бессознательном в нашей работе) я много раздумывал. По существу я согласен с Вашей точкой зрения. Хочу сказать, что во время работы не должны приходить никакие мысли, говорить и править должен только внутренний «голос». Вот только до сих пор именно художник как раз слишком мало об этом задумывался. Он понимал свою работу как род колористической эквилибристики. На самом же деле художник должен (и как раз для того, чтобы выразить
Мне бы
Теперь хочу задать Вам очень важный для меня вопрос. В России скоро открывается второй передвижной «Салон». Это такая международная выставка, которая будет провезена по главным городам России, посвящена она «новому» искусству. Устроитель выставки, скульптор Вл. А. Издебский — мой добрый друг4. Он попросил меня, как у нас с ним принято, помочь ему в этой работе и, в частности, порекомендовать как можно более серьёзные и интересные статьи об искусстве (любом, возможно, о музыке) или, быть может, назвать хороших авторов. Вчера я получил от него письмо и сейчас же написал ему о Вас. Поскольку дело это весьма спешное, я позволил себе заказать пару номеров
С чувством симпатии и уважения,
[P. S.] В настоящее время я нахожусь за городом. Через два дня приеду в Мюнхен.
Обложка каталога второго «Салона» В. Издебского по эскизу Кандинского
Страница каталога В. Издебского с заключительной частью статьи Кандинского «Содержание и форма» и началом текста Шёнберга «Параллели в октавах и квинтах» (предпубликация фрагмента из «Учения о гармонии»)
4. Кандинский — Шёнбергу
Айнмиллерштрассе 36, I
Мюнхен
Глубокоуважаемый господин профессор!
Большое спасибо за присланное. Жаль, что альбом придётся возвращать. Вы позволите мне, однако, подержать его у себя недели две? Я буквально восхищён Вашими работами, источник которых — природная необходимость и способность тонко чувствовать. Я давно угадывал, что наше, как бы то ни было, великое время предоставит нам не одну, но множество возможностей. В одном своем сочинении, которое кое-кому нравится, хотя пока не нашло своего издателя5, я среди прочего писал, что возможности живописи могут настолько возрасти, что не только достигнут, но едва ли не перейдут обе самые отдаленные границы. А границы эти (= два полюса) весьма, весьма далеки друг от друга: это полная абстракция — и чистейший реализм. Лично я всё более и более склоняюсь к первой. Однако и вторую приветствую
Выставляете ли Вы свои картины? Не хотите ли дать что-нибудь для «Салона», о котором я Вам писал и для которого просил статью? Я перевёл её сам, поскольку, при всей нехватке времени, решил поглубже в неё вжиться. Понравилась она мне
С сердечным приветом и живейшей симпатией,
Поделиться книгой: