Помоги проекту - поделись книгой:
В этот раз моей целью становится сам офицер, уже успевший развернуться в нашу сторону и открывший огонь из автомата короткими очередями. Ловлю в прицел его руку и тяну за спуск на выдохе. Без должной практики и снайперской подготовки такой выстрел вряд ли был бы успешен, но в очередной раз срабатывают поднастройки Александра – пуля попадает в локоть правой руки будущего языка, оборвав его огонь.
– Гранаты!
Михаил командует своим ребяткам – и, мгновенно привстав, два бойца тут же запускают в воздух «колотушки», полетевшие в головы вражеского отделения. Я же, вновь перезарядив винтовку, успеваю выстрелить в немца, также замахнувшегося для броска гранаты. Пуля ударила в грудь противника, опрокинув его на спину. А пару секунд спустя гулко грохнули сразу три взрыва…
Последнюю пару патронов отстреливаю по разведчикам, дернувшимся было на выручку к командиру. Оба в цель. Однако язык неожиданно резво вскакивает на ноги и бежит к уцелевшим своим: или немец понял, что его пытаются взять живым, или умом тронулся от страха и потери крови. Но дать ему уйти я не имею никакого права…
– Вперед! Живым брать!
Вскакиваю сам с одновременным запуском еще одной осветительной ракеты, выхватив из заранее расстегнутой кобуры вороненый ТТ.
Со мной синхронно поднимается группа захвата из двух бойцов с трофейными автоматами. На короткой дистанции забега мы выдаем очень приличную скорость, но на границе прохода, вырезанного в проволочном заграждении, вынуждены залечь: нас встречают три короткие автоматные очереди. Боец, залегший слева от меня, грубо выругался – пуля зацепила руку. А вот второй разведчик двумя точечными, ответными очередями по два, максимум три патрона заставил противника замолчать. И тут в дело вступил я, обратившись на немецком к уцелевшему командиру вражеской разведгруппы:
– Господин офицер, вам нет смысла умирать, сдавайтесь! Я гарантирую вам жизнь, оказание необходимой медицинской помощи, неприкосновенность военнопленного!
Переход на чужую речь произошел автоматически, словно тумблер в голове переключили. Причем язык врага срывается с моих губ столь же естественно, что и родной. Н-да, игровые поднастройки – это действительно вещь…
После короткой паузы в ответ раздается:
– Я не могу сдаться младшему, чем я, по званию!
– А в каком вы звании?
Мне действительно это интересно.
– Обер-лейтенант!
– Хорошо, обер-лейтенант, вы сдадитесь равному вам по званию! А теперь встаньте, поднимите руки так, чтобы мы видели ваши пустые ладони, и идите в нашу сторону.
После короткой паузы вражеский командир действительно поднялся на ноги, но показал только левую руку.
– Правая ранена, не могу выпрямить!
– Хорошо, отведите пустую кисть в сторону, чтобы я увидел пальцы.
Немец послушно показал и правую, немного расслабив меня своим послушанием.
А затем вторая осветительная ракета потухла, и прежде чем в воздух взмыла третья, обер-лейтенант опустил левую руку, несмотря на мои требования. Мгновение спустя в свете очередной трофейной «люстры» я разглядел зажатый в ней вальтер…
– Не стрелять!!!
Поздно. Немец успел дважды нажать на спуск, злобно оскалившись, но обе пули достались бойцу, до того столь удачно положившему последнего вражеского автоматчика. А в следующий миг раздался отчаянный вскрик:
– Сашка!!
И прогремевшая слева очередь трофейного МП-40 срезала врага…
Со всех ног бегу к офицеру, иррационально надеясь, что противник всего лишь ранен. И он действительно ранен – смертельно. Кровь густо течет сразу сквозь четыре дырки в животе и из раскрытого рта, жадно хватающего воздух.
– Дурак! Мог бы жить!
Немец с видимым трудом ответил, делая короткие паузы между словами:
– В плену… У большевиков… Не выжить…
– Идиот… Это ложь! В отличие от вас, выродков, мы над пленными не издеваемся!
– Не смей меня обманывать, большевик… Скоро ты умрешь… Вы все здесь умрете…
– Даже не надейся, урод! Раздолбали мы вас! И Берлин в сорок пятом взяли!
Но обер-лейтенант – если это действительно его звание – меня уже не слышит. Глаза его неподвижно замерли, глядя в небо, а дыхание прервалось. Сплюнув от досады, я двинулся к замершему у убитого товарища раненому бойцу.
– Знаешь по-немецки?
Разведчик коротко, но очень злобно посмотрел на меня, процедив сквозь сжатые зубы:
– Нет!
После чего развернулся к павшему и тихо запричитал:
– Сашка… Братик… Как же так! Как же так! Из-за немчуры проклятой…
Брат, значит, не товарищ. М-да… Жаль погибшего парня. Но если бы не этот поиск, они бы здесь все в землю легли. А так еще есть шанс…
– Ну что, Самсонов, привел языка в штаб?
Под насмешливым взглядом капитана-особиста я, однако, не теряюсь и невозмутимо отвечаю:
– Нет. Но всю необходимую информацию я у немца получил.
Начальник отдела аж замер и с явным подозрением спросил:
– Это ж какую информацию он сообщил?
Развернувшись лицом к непосредственному командиру, я поймал взглядом его глаза, а после неторопливо, веско заговорил:
– Артиллерийская подготовка немцев начнётся в четыре часа пятнадцать минут утра 8 мая. По нашим позициям. Бить будут всей гаубичной артиллерией 28-й легкопехотной дивизии, также удар нанесут восемь батарей реактивных систем залпового огня. В районе пяти утра начнется высадка морского десанта в нашем тылу. Также немец сказал, что одной только 28-й дивизии переданы около сорока трофейный французских танков и штурмовых орудий, в частности новых, с очень мощными противотанковыми пушками. А за ними развернулась 22-я танковая дивизия, в ней больше двухсот танков. Причем более четверти – поступившие из Германии новые машины с удлиненными орудиями и усиленной броней. Напоследок немец сказал, что скоро мы все здесь умрем…
Ну, последнее – чистая правда. А вот обо всем остальном я узнал еще до запуска второго в моей жизни «погружения». И хотя особист несколько поплыл после моего «убедительного» взгляда, спросил он все же с недоверием:
– Что, и вот он тебе все успел рассказать?
Я как можно более равнодушно пожал плечами:
– А чему тут удивляться? Он был ранен, плюс болевой шок, очень хотел жить – молодой еще. Я пообещал, что окажу ему всю необходимую медицинскую помощь, но мне нужна информация – когда, где, какими силами… Он поначалу поверил, говорил заискивающе, быстро, а когда стало хуже и понял, что умирает, добавил про новые танки, про самоходки с мощными пушками.
– Так, может, это все бред умирающего?!
– Бред, не бред, товарищ капитан, а проволоку ночью сегодня резали, и не в одном месте.
Особист вновь настороженно насупился и вновь попал в ловушку моего взгляда, успев все же подозрительно произнести:
– А откуда тебе было знать, что к проволоке немцы полезут?
– Так я же говорил, чуйка у меня. Хотели в поиск пойти к фрицам, а тут вдруг понял я, что надобно обождать.
Однако, видя колебания начальника, я добавил после секундной паузы:
– Но, по совести сказать, очко заиграло. Прямо очень страшно стало к немцам лезть, решил обождать да подумать, как лучше поступить. А оно вон как вышло – сами к нам полезли.
Мое признание в собственном страхе подействовало на главу особого отдела успокаивающе. Встав, он протянул мне листок чистой бумаги.
– Пиши рапорт, как все было, и главное – сведения немца. Передам комдиву.
Я согласно кивнул, потянувшись к чернильнице, но потом замер и твердо произнес вслух:
– В ночь с седьмого на восьмое дивизию нужно отвести от противотанкового рва.
Капитан только качнул головой и даже улыбнулся уголком рта – словно хорошей шутке. Тогда я повторил:
– Дивизию нужно отвести назад. Или немцы нас с утра артналетом так подавят, что уже нечем и некому отвечать будет, когда фашисты танки бросят в бой.
Возможно, в начале командир хотел разразиться гневной отповедью, однако в последний миг решил сменить тон на более спокойный, разжевав все как маленькому ребенку:
– Самсонов, ты не комдив. Но даже и будь ты комдивом, такие решения не принимаются без санкции на то командующего армией. А последнему нужно разрешение командующего фронтом. Однако же и генерал-лейтенант Козлов не может не считаться с мнением представителя Ставки Верховного Главнокомандования, товарища Мехлиса, при принятии подобных решений. А товарищ Мехлис…
А товарищ Мехлис, который уже наглядно проявил свои знания и военное искусство при организации бесплодных апрельских атак, бестолково кидая массу людей и техники на немецкую оборону, разрешения на оставление позиций не даст. Это я закончил мысль командира про себя, а вслух заметил:
– Но если это подать не как оставление позиций, а подготовку тылового оборонительного рубежа? Это же в компетенции начальника армии?
Капитан сморщился, словно кислого съел:
– Черняк уже отдавал приказ подготовить второй оборонительный рубеж в тылу дивизии, так Козлов его за это разнес. Мол, людям скоро в наступление, чего окапываться? Пусть силы поберегут… Сам, что ли, не видел место земляных работ?
Я кивнул в ответ.
– Видел. Ну, это же и хорошо. Значит, и комдив, и командарм будут заодно, получив информацию о точной дате начала немецкого наступления. Значит, они разрешат ночью отвести людей и окончательно подготовить тыловой рубеж.
Тут уж особист не стерпел, едва ли не зарычав на меня:
– Ты что там о себе возомнил, Самсонов?! Может, еще за командующего фронтом решать будешь, что делать?!
Я спокойно выслушал капитана, после чего посмотрел ему прямо в глаза и заговорил:
– Никем я себя не возомнил. Но не хочу, чтобы 8 мая повторились события 22 июня, когда нас спящих прямо в казарме накрыла гаубичная артиллерия, а к окопам мы пробивались под минометным огнем. Смотрите сами, позиции у противотанкового рва подготовлены слабо: окопы и ходы сообщения узкие, местами неглубокие, брустверы не оформлены, бойцы ленятся делать себе бойницы. Это как? Накроет дивизию реактивными снарядами да гаубичными снарядами, потери будут очень большими. Но главное – вражеский артналет выбьет уже нашу артиллерию. И когда враг бросит в бой танки и самоходки, остановить их будет уже нечем.
Глава особого отдела как-то осел под моим взглядом и заговорил уже спокойнее, словно бы всерьез обдумывая мои слова:
– Ну а почему ночью-то? Люди устанут.
– Потому что враг расположился на высотах, просматривая нашу оборону на значительную глубину. Начнет дивизия окапываться заранее, они обстреляют уже новую позицию. В конце концов, стрелковые ячейки роются в течение пары часов, еще столько же соединяются ходами сообщений. Взбодрить людей, предупредив о скором наступлении, возможно. И на отдых хоть пара часов останется… А еще стоит пустить слух, что ночью из бойцов отдельных полков НКВД сформирован заградотряд и уже утром он будет на месте. Глядишь, паникеры и трусы-то зад прижмут, помалкивать будут, зная, что назад хода нет.
Капитан всерьез задумался, а я между тем продолжил:
– Противотанковый ров совсем без прикрытия оставлять и без боя сдавать, конечно, глупо. Но если по две роты от каждого полка останутся на старой позиции, этого хватит, чтобы помешать наведению переправ саперами. Главное же – сохранить артиллерию до появления танков. Это значит, что и противотанковые, и дивизионные орудия необходимо тщательно замаскировать и ждать, пока появится немецкая бронетехника.
На лице командира вновь появился намек на блуждающую улыбку.
– Да ты, лейтенант, как я посмотрю, великий тактик? Может, еще и сам к комдиву пойдешь и расскажешь, что ему делать, а?
Однако вся веселость слетела с особиста, как только я вновь поймал взглядом его глаза.
– Все, что я говорю вам, – это чистая логика. И донести ее до комдива сможете вы. К вам, как к начальнику особого отдела, полковник Виноградов будет вынужден прислушаться. А дальше… Мои сведения не могут быть ложью. И все, что я предлагаю вам сейчас, если не избавит дивизию от будущего поражения, то уж точно спасет ее от жестокого, безвольного разгрома. Также я думаю, что человека, повлиявшего на успех обороны соединения и предоставившего столь важные сведения так своевременно, безусловно, должны будут отметить как наградой, так и повышением по службе.
Н-да, тут капитан окончательно сломался, хотя и постарался не подавать виду. Вместо этого он с легкой усмешкой спросил, маскируя, впрочем, заинтересованность в моих предложениях:
– Что еще подсказывает
Я пожал плечами.
– В армейском подчинении находится 25-й гвардейско-минометный полк. Если удар «Катюш» по переднему краю вражеских позиций, насыщенных перед наступлением живой силой, упредит вражеский артналет, то это очень здорово охладит пыл немцев. А вот гаубичную артиллерию дивизии я бы рекомендовал попридержать до момента введения в бой вражеской бронетехники. Если немец не соврал, а он не соврал, то у врага появились как новые танки, так и самоходки, и нам важнее всего выбить их в первую очередь. Ну а кроме того, в распоряжении начальника армии находится два отдельных танковых батальона. Комдив не сильно рискнет, если попросит хотя бы меньший из них перебросить к нашим позициям – пусть танки легкие, но если зарыть их в землю позади пехотных траншей, то это здорово подняло бы общую обороноспособность. Удачнее всего разместить их на стыке с 276-й дивизией, чтобы отвод людей на запасную позицию не создал бреши в обороне… А отправить хотя бы и мой взвод на берег моря, к месту возможной высадки десанта, вы можете собственной волей, товарищ капитан. Не появится враг – так вернемся, один взвод погоды не сделает. Но вот если противнику удастся осуществить успешную высадку в нашем тылу, и пройдет слух, что немцы уже сзади, то этого будет достаточно, чтобы лишить бойцов мужества…
Капитана я убедил. Утром 3-го числа он передал все изложенные мной предложения комдиву Виноградову. Конечно, была велика вероятность того, что полковник просто пошлет особиста с попыткой влезть в его дела, но в нашу пользу сложилось сразу несколько важных обстоятельств. Во-первых, сам факт резки проволоки напротив позиций дивизии, что на деле весьма обеспокоило командование. Во-вторых, что генерал-лейтенант Черняк Степан Иванович
Он, кстати, после и со мной потолковал, и ему я сказал все то же самое, что и особисту,
И вот 25-й гвардейско-минометный полк провел артподготовку, дивизию ночью отвели на тыловой рубеж, я встретил и разбил вражеский десант… История уже совершенно точно пошла по другому пути. Но хватит ли моих усилий, чтобы и вовсе переписать поражение Крымского фронта?
Глава 4
Поделиться книгой: