А было ли убийство? 331 год

Глава 1

С самого утра у Ойли было предчувствие чего-то нехорошего. Причем объяснить точно, с чего вдруг — он бы не смог. Просто накопилось, наверное.

После окончания Джордана прошло уже три месяца, но его до сих пор не отдали никому в мужья. А ведь еще два-три года и он никому нужен не будет! Даже с учетом того, что он не простую школу для наложников закончил, а элитное мужское учебное заведение, единственное на всю планету!

Нет, дома жилось хорошо, мать его баловала, он ее практически боготворил, но… временами хотелось чего-то такого, странного. Того, о чем вечерами перешептывались знакомые мальчишки, иногда делясь скупыми подробностями, иногда преподнося как страшилку перед сном, иногда заставляя сердце биться сильнее…

Само собой, все уже было испытано и довольно давно. Собственноручно и во время обучения. Но это же не то… Не то!.. Нужна госпожа, настоящая, своя…

Страшилки, конечно, отпугивали. Вдруг не повезет? Но Ойли хотел верить в лучшее, надеяться, мечтать, предвкушать…

Мечтать и надеяться он научился очень хорошо. Даже прекрасно зная, что их семья находится за чертой бедности. Не за аристократической, когда в гареме пять наложников вместо пятидесяти, а за самой настоящей чертой. Когда порой нечем поужинать, а то и пообедать.

Обучение в Джордане оплачивала мать его отца, старая властная госпожа. Она приезжала раз или два в год, пила чай на маленькой кухне, презрительно щурилась, разглядывая скудную обстановку. Практически игнорировала присутствие матери Ойли и общалась исключительно только с его отцом.

После ее отъезда в доме некоторое время было много еды, иногда даже появлялась новая одежда, книги… Но потом мать пропадала на несколько дней, и после ее возвращения они начинали жить так же, как раньше. Отец сидел за бумагами, а мама грустила, что-то напевая или рисуя.

И вот полгода назад отца не стало…

Ойли даже позволили съездить домой, чтобы поддержать мать, зареванную, растерянную, напуганную. Никогда раньше он не видел эту спокойную и немного грустную женщину в таком удручающем состоянии. Даже уезжать обратно не хотелось — было страшно оставлять ее одну. Но пришлось — вот-вот выпускные экзамены, все оплачено, долг за обучение им точно никогда не отдать…

Ойли был уверен, что едва он вернется домой из Джордана, как мать отца сразу заявится, чтобы решить его судьбу. Не просто же так в него было вложено столько денег?

Но время шло, никто за ним не приезжал. Его собственная мать вновь была такой же, как и прежде. Грустила и при этом напевала или рисовала…

Ойли тоже потихоньку привыкал к этому странному режиму ничегонеделания.

Стол, за которым отец работал, исчез, вместе с бумагами. И все остальные его вещи тоже. Словно отца никогда и не было. Как будто они всегда жили вдвоем. Ойли и мама.

Все было хорошо и ничто не предвещало неприятностей. Но юноша привык доверять своей интуиции…

***

Днем, внезапно, приехала так долго ожидаемая мать отца, госпожа Кайврайдос. Айнджэйриона Кайврайдос. И по этому случаю Ойли заперли в его комнате.

Не просто приказали сидеть и не выходить, нет! Его заперли на ключ, словно не доверяя или оберегая от соблазна.

Юноша честно пытался не обращать внимания на женские голоса, звучащие с кухни. Но через тонкие стены иногда долетали отдельные слова, а то и целые фразы. Как Ойли ни старался не прислушиваться, но суть разговора понял. Его собирались наконец-то отдать в мужья!

Причем мать была категорически против, а госпожа Кайврайдос настаивала, угрожала, запугивала и, под конец, пообещала много денег. Тут уверенность матери заметно поколебалась, это было слышно по ее голосу. И госпожа Кайврайдос надавила, удвоив сумму.

Ойли уже был уверен, что сделка, в которой решалась его судьба, вот-вот состоится, как вдруг мать резко отказала:

— Нет! Мой мальчик не достанется этой вашей… знакомой. Я не хочу ему той же судьбы, что и Пейри.

— Жену-алкоголичку? Поверь мне, я тоже не желала своему мальчику такой госпожи, как ты! Пейри сам выбрал и тебя, и свою судьбу, и способ зарабатывать деньги. Которые ты, моя дорогая, успешно пропивала!

— Он выбрал меня, потому что любил! — в голосе младшей из собеседниц зазвучал надрыв, означающий, что она вот-вот сорвется и заплачет.

Внутри у Ойли проснулось странное желание выломать дверь и кинуться к матери, чтобы успокоить, защитить…

Мать всегда была для него олицетворением чего-то такого… воздушного. Были обычные женщины, сильные, решительные… Те, чье предназначение — решать проблемы, заботиться о своих мужчинах… И была мама… Ее песни, ее картины, ее взгляд. Она часто обнимала Ойли, целовала, шептала ласковые слова, рассказывала ему, какой он замечательный мальчик.

А еще мама знала много-много сказок, странных и удивительных, про героических мужчин и их битвы с драконами, про магов, про воинов… про прекрасных принцесс, которые сидят в башне и ждут, чтобы их спасли.

Это все настолько противоречило окружающей действительности, что, даже заслушавшись и погрузившись в волшебный мир маминых фантазий, потом, вынырнув оттуда, Ойли очень много размышлял над странным и непонятным поведением этих самых принцесс. У них у всех были мамины лица и мамины голоса, потому что больше ни одна женщина не подходила на роль такой вот удивительной сказочной героини. Той, которая просто сидит в башне и ждет своего принца. Женщина, которая сидит и ждет, когда ее спасет мужчина…

И вот сейчас Ойли вдруг захотелось выскочить и защитить маму. Впервые он задумался о том, что, скорее всего, его отец действовал так же. Защищал и оберегал.

А еще Ойли стало обидно оттого, что его мать обозвали алкоголичкой. Это же те люди, которые много пьют, а его мать не пила… Ну то есть не пила ничего крепче тайшу. Даже по праздникам.

— Конечно, дорогая, он тебя любил. Ты перевернула его мир с ног на голову, заставив заботиться о себе. Он решал все проблемы, а ты наслаждалась жизнью и его любовью. Тебе нужен был инопланетник, а ты зачем-то взяла в мужья венговского мужчину, да еще из такой семьи, как наша.

— Вы так кичитесь своей родословной, словно это ваше личное достижение! Вы хотели, чтобы Пейри женился на какой-то старухе, а он предпочел меня.

— И это убило его раньше времени — жизнь в нищете вместе с тобой.

— Его убили вы и ваша работа.

Ойли растерянно притих, стараясь не закричать. Отец не умер?.. Отца убили? Понятно, почему мать была такая напуганная.

— Я хочу, чтобы сын моего сына жил в нормальных условиях, — в голосе госпожи Кайврайдос послышалась усталость и откровенная досада на то, что разговор так затянулся.

Ойли прекрасно разбирался в таких мелочах, как интонация в разговоре. В Джордане этому учат несколько лет — чувствовать чужое настроение.

— Пока вы держитесь от него подальше, у него все будет хорошо!

В голосе матери не было убежденности, и это пугало гораздо сильнее, чем непонятные загадочные фразы этой странной беседы.

— Наивная дурочка…

Почему эта женщина считает возможным говорить с его матерью с таким презрением? Да еще и оскорблять ее? Почему его мать позволяет?..

Почему его заперли?.. Именно для того, чтобы он не выскочил и не вмешался? Как же хочется ворваться на кухню, упасть на колени перед матерью, прижаться щекой к ее ладони…

Ей сразу станет легче, она станет сильнее! Ойли даже не сомневался в этом. Мама всегда становилась увереннее, когда чувствовала его поддержку. Словно его присутствие напоминало ей, что она — женщина, ответственная не только за свою жизнь, но и за жизнь своего сына.

Этому способу его научил отец еще в детстве. Прижиматься к матери, когда та слишком сильно грустила. Обнимать ее перед сном. Просить рассказывать сказки. Напоминать о себе, о том, что он зависит от нее.

Почему-то иногда мама забывала об этом, становилась слабой и позволяла другим обращаться с собой вот так… как сейчас. Но стоило ей лишь чуть-чуть напомнить о том, что рядом он, Ойли, и мать сразу менялась. Словно он вливал в нее силы и уверенность.

— Вы куда-то влезли, а Пейри просто пытался вас спасти, — воспоминания об отце тоже помогли, голос матери зазвучал не так растерянно. Она уже обвиняла, а не защищалась.

Ойли облегченно выдохнул. Мать, конечно, отличалась от других женщин, но пока рядом был отец, его это не так волновало. А сейчас он вдруг внезапно осознал, что отца нет, а мать отца… Госпожа Кайврайдос, возможно, виновата в его смерти. И теперь его жизнь полностью зависит от матери. Его собственной матери.

Не то чтобы он раньше об этом не подозревал, но как-то до этого все было проще… не так… не так страшно.

***

Когда госпожа Кайврайдос уехала, Ойли решил, что на сегодня все плохое закончилось, но, к сожалению, это оказалось не так.

Мать, так и не выпустив его из комнаты, тоже куда-то ушла. Так что юноша остался сидеть взаперти, голодный и… Часа через три он уже был готов на все, только бы выйти и сделать пару шагов до туалета. Еще через сорок минут он не выдержал и, тихо подбадривая себя тем, что он только туда и тут же обратно, аккуратно вскрыл дверь и выскользнул в коридор.

Дома было пусто. Странно пусто. Понятное дело, что обратно в комнату Ойли не вернулся, снова найдя себе оправдание — надо посмотреть, что делается во дворе. Три метра пустоты, темноты и тишины…

Вновь стало настолько не по себе, что даже страшно. Женщина, от которой зависит его жизнь, куда-то ушла, оставив его одного.

И, главное, непонятно что теперь делать. То есть нет, все понятно — идти домой, сесть в комнате и сидеть. Ждать.

Если бы дома был отец, все было бы проще и привычней. Мать всегда исчезала на несколько дней после приезда госпожи Кайврайдос. Значит и сейчас…

Ойли влетел в дом и принялся рыться на полках, в холодильнике, даже в кладовую заглянул. После чего сел на стул и горестно уставился на свой небогатый улов. Завтра ему еще было что есть, а вот послезавтра… Нет, если разделить еще более экономно, то…

В животе отчаянно заурчало, намекая, что ни обеда, ни ужина сегодня не было. Нужно попытаться уснуть, когда спишь — есть не так хочется…

Ойли с тоской вспомнил вкусные ужины в Джордане. А уж обеды там были вообще загляденье — и суп, и второе, и салат… и… пирог к чаю.

Да уж, сегодня ему явно не госпожа будет сниться, а стол, заставленный полными тарелками…

Вздохнув, юноша вернулся в свою комнату, разделся, аккуратно развесив одежду, и лег. Но сон не приходил… Было страшно, непривычно одиноко, хотелось есть… Пугало отсутствие матери и то, что она ушла, ничего ему не сказав. Даже не отперла!.. Может, с ней что-то случилось? И что тогда будет с ним, с Ойли? Его заберет к себе госпожа Кайврайдос и отдаст в мужья своей знакомой?

Может, это будет правильно? По крайней мере о нем будет кому заботиться и не придется голодать…

Юноша очередной раз перевернулся с боку на бок, потом улегся на живот, уткнулся лицом в подушку, натянув одеяло на голову, и наконец-то уснул. Как и ожидалось, снилась ему еда… много еды. Так что неудивительно, что с утра он проснулся жутко… просто жутко голодный!

Глава 2

Не то чтобы судьба была к Рейсту несправедлива, скорее наоборот — он прожил вполне счастливые тридцать лет. Его, еще мальчишкой, приобрели для довольно старой госпожи, живущей в небольшом домике на окраине Венгсити. В обязанности Рейста входило все — закупки, приготовление еды, уход за садом, финансовые вопросы, еженедельные отчеты родственникам госпожи… Потом к этому прибавилось еще и чтение вслух, потому что госпожа стала плохо видеть.

Кроме книг, госпожа очень любила настольные игры: шахматы, шашки, нарды, карты… Раз в неделю она выезжала в центр Венгсити, в казино, чтобы проиграть там строго определенную сумму и не галларом больше. Правда, если честно, проигрывать госпожа начинала только тогда, когда окончательно уставала выигрывать.

Как ее постоянный сопровождающий, основы игры в рулетку Рейст освоил очень рано, карточные игры — тоже. С автоматами у него долго не складывалось, но и тут была своя, сложная система, которую он, в конце концов, выучил. Соотношения рисков, зависимость размера ставок от выигрыша, разные настройки… Сначала определение наиболее подходящей стратегии, а потом — вперед, возвращаем проигранное и начинаем выигрывать.

«Нет ничего сложного для человека с интеллектом» — эту фразу Рейст слышал от своей госпожи довольно часто. Это была очень правильная мысль, цитата из какого-то древнего континентального фильма.

Когда его госпожа умерла, а он сам оказался в приюте, парень не запаниковал, как многие. Не впал в депрессию. Нет, он выяснил новые правила, досконально, дотошно, до мелочей. Подсчитал соотношение рисков, прикинул возможный выигрыш и… пошел устраиваться на новую работу.

Да, очень хотелось сидеть на кровати и жалеть себя. Более десяти лет в его жизни не было никаких перемен, все было стабильно, надежно… спокойно. Но все закончилось.

Его не усыпили — это здорово, спасибо новым законам! Его выкинули в приют — это плохо, но с другой стороны, зачем он молодым родственницам его госпожи? Теперь у него есть выбор — это непривычно, но если абстрагироваться… представить, что это не настоящая жизнь, а игра. В игре всегда есть выбор, и он привык его делать. Так что просто надо посмотреть на случившееся под правильным углом. «Нет ничего сложного для человека с интеллектом».

***

Ойли было страшно… Нет, даже не так. Он просто был в ужасе.

Прижавшись к холодной каменной стене, он мог только молча переводить взгляд с одного мужчины на другого. Вначале, пока еще были силы бороться, мальчишка даже попробовал позвать на помощь, но голос внезапно пропал и вышел какой-то жалкий то ли хрип, то ли писк. Никогда раньше его не пытались взять силой. Никогда! Наказывали — да, обучали — да, проверяли усвоенное — да… Госпожи… Женщины!

Если бы Ойли вырос в гареме, возможно, у него уже был бы опыт. Но он был «домашним».

В Джордане с этим было строго — только тайком и по большой любви. Любви не случилось, так что…

— Красавчик, расслабься! Тебе понравится! — один из мужчин, все же слегка озадаченный таким активным сопротивлением, попробовал успокоить мальчишку.

Ойли трясло, зубы выстукивали барабанную дробь, игнорируя желание хозяина. А главное — голос… Даже жалкое: «Не надо!» пролепетать не получалось.

— С чего вдруг такой миленький нежный цветочек бродит среди ночи по улицам столицы? Разве твой папочка не рассказывал тебе про злых госпожей, похищающих таких красивых зайчиков? — второй из мужчин наклонился к Ойли совсем близко и дыхнул в лицо чем-то сладким, до тошноты. Живот свело от спазма, а влажные пальцы, и так крепко сжатые в кулаки, напряглись еще больше. Такое впечатление, что разжать их обратно уже никогда не получится.

— Тебе повезло, малыш, что наткнулся всего лишь на нас… Мы немного развлечемся и отпустим тебя на все четыре стороны.

Тут в животе у Ойли заурчало, и первый мужчина решил тоже пошутить:

— А еще мы тебя покормим! Тебе понравится, — повторил он уже не раз сказанную фразу.

— Прочь, мерзкие вонючие зверушки! — прозвучал откуда-то слева довольно молодой, сердитый и, вроде бы женский, голос. — Совсем обнаглели! Прочь, пока я не вызвала сюда гвардеек, чтобы выяснить, чья вы собственность. Ваши госпожи вас не похвалят, когда им придется платить штраф, выкупая вас из участка. Зверьки обнаглевшие!

Упоминание о госпожах резко протрезвило двух несостоявшихся насильников, и они быстро растворились в темноте. А Ойли остался, словно пророс пятками в землю, практически парализованный от страха. Способность говорить к нему так и не вернулась, зубы стучать не перестали, кулаки не разжимались. Так что он стоял, застывший, прижавшийся к стенке, и лишь испуганно моргал, глядя на слишком ярко одетую и очень вызывающе накрашенную госпожу.

— Тебе что, особое приглашение надо? — спокойно поинтересовалась она своим низким, приятным голосом. — Ноги в руки и мотай к своей хозяйке!

Ойли тихо всхлипнул от накопившейся жалости к себе, переживаний, волнения за маму, голода… А еще — от практически животного ужаса, что сейчас госпожа уйдет, а он останется один на один со всем этим и некому будет о нем позаботиться.

— Тебя проводить? — в голосе госпожи послышались… не заботливые, а усталые нотки. Словно она хотела дать понять, что такой обузы, как Ойли, ей даром не надо, но при этом, как порядочной женщине, приходится проявить заботу о чужой собственности, попавшей в затруднительное положение.

Мальчишка отчаянно закивал. Потом, наконец-то, у него получилось упасть на колени, чтобы поблагодарить за спасение и предложение помощи.

***

Мать не пришла ни на следующий день, ни через день. Вся еда в доме закончилась. И Ойли до самого вечера сидел и смотрел в окно, искренне жалея, что у них вокруг дома растут только цветы и ни одного кустика с ягодами. У соседей были яблоки, только они еще не созрели, а от зеленых животу легче не станет…

Когда первое из трех солнц почти скрылось, мальчишку вдруг осенило не очень здоровой идеей. Ойли решил пойти навестить мамину знакомую. Обращаться за помощью к госпоже Кайврайдос почему-то было ужасно страшно. Хотя умом Ойли понимал, что именно она о нем позаботится. Отдаст в мужья в хороший дом, где он будет всегда сыт, обут, одет… Исполнится его заветная мечта о госпоже…

Но почему-то голова думала одно, а ноги делали совсем другое. Даже про то, что вот-вот стемнеет, не подумал, и совершенно зря. Дом маминой знакомой находился на другом конце улицы, всего через двенадцать домов.

Шел Ойли довольно быстро, размышляя по пути о том, как неправильно он поступает. И о том, какой он вообще идиот, потому что боится обратиться за помощью к той, которая по закону просто обязана взять его под опеку.

Матерь Всего Сущего, госпожа Кайврайдос никогда не наказывала его, не ругала, всегда угощала конфетами, если он вдруг оказывался поблизости. Почему же он так боится…

Да, она никогда не скрывала своего неуважения к матери Ойли, но ведь позволила своему сыну стать ее мужем. Позволила, а могла запретить… Могла, но не стала…

Мальчишка так углубился в мысли о странностях своего мышления и личной жизни своих родителей, что не сразу услышал, что по каменной мостовой шлепает не только его пара босых ног. А дальше начался кошмар…

Конечно, вечерами и раньше ходить было опасно — красивых мальчишек действительно могли выкрасть. Но после нового закона, запрещающего усыпление, многие из горожанок смогли себе позволить приобрести наложников из Джордана. Тридцатилетних, конечно, но для жительниц Венгсити это было не так важно.

Молодые, красивые, обученные… и привыкшие к разгульной гаремной вседозволенности. А тут Ойли…

***

— И куда тебя несло, такого красивого и без охраны? — в голосе спасшей его госпожи послышались ехидные нотки.