Сумашко вздохнул: ох, какие своевольными сынки стали, перечат на каждом слове. С его помощью изготовили из частей машины-времени боевое и охотничье оружие. Тем и удовлетворились, учиться по-настоящему не желают. Мол, зачем это нам, дичи вокруг полно, с охоты без добычи не возвращаемся. Чуть ли не одни вдвоём кормим всё племя…
Профессор поморщился, его самолюбие было задето: какое это племя, скорее – стая! В нём собрано с полсотни первобытных обезьянолюдей, они ещё больше обезьяны, чем люди! Тогда же как его сынки, наоборот, уже больше люди, чем обезьяны. Сказались гены…
Тюк зашевелился, привстал.
Сумашко приготовил своё оружие: оно состояло из аккумулятора размером с портсигар, от которого тянулся провод с оголёнными концами. Регулятор уменьшал или увеличивал силу тока. Если поставить на максимум, то можно убить мамонта, а минимум заряда свалит с ног любого человека-здоровяка. Если сыночек сунется сюда, то он его, как обычно, угостит ударом тока. Сколько уже раз так было, но уроки быстро забываются, не идут впрок…
Тюк разъярённым вепрем метался у пещеры, приводя в содрогание седовласого отца. Потом он неожиданно застыл, прислушался, втягивая широкими ноздрями воздух. Издал сладострастный вопль и помчался в саванну.
Профессор пригляделся: вдали у горизонта кочевало стадо… нет, назовём его племенем обезьянолюдей. Тюк и Бум же после хорошей драчки больше всего ценили женское общество…
А-а, туда же мчит с речки и его второй сынок, как же без него! Ну и нюх со слухом у них, лучше чем у собак! Самок… нет, надо говорить иначе, особей женского рода чуют за версту!..
Он знал, что там произойдёт. Его отпрыски раскидают самцов, как младенцев: он же обучил их русской рукопашной, всяким приёмам боевой борьбы. Там что им соперников нет. Самок они заберут и пригонят в своё племя-гарем.
Ох, какие кобели! Просто удержу нет: сколько самок тут перебывало – не перечесть, многие-многие сотни! Большинство потом сбегало, не выдержав буйного нрава мужей. Поэтому его сынки приводят новых. Во всех окрестных стадах… то есть, племенах обезьянолюдей имеются их отпрыски, а его внуки. Они куда смышленее и сообразительнее своих сверстников… Надо заняться их обучением и воспитанием. Нравы дикие, а моральных устоев никаких, да и не усваиваются, хоть кол на их головах теши! Эх ма! Нужно придумать нечто экстраординарное…
Например, сочинить что-то вроде религии, рассказать о Боге – это подействует на воображение, запомнится. Они будут передавать из поколения в поколение… Решено: установлю заповеди: первая и самая главная – не убий. Далее прочие: не укради, не оскверняй уста ложью, не пожелай жены ближнего и так далее и тому подобное…
Да, рано или поздно у них возникнет какое-то общество, государство, а тут самая большая опасность диктатура, тоталитаризм, к коему ведёт культ вождя… Значит, должна быть заповедь: не сотвори себе кумира…
Резкая боль пронзила поясницу профессора. Он охнул, схватился за бок. Осторожно переменил позу и опоясал себя шкурой серого медведя. Нужно беречь спину – радикулит, с ним не шутят.
Снова вспомнил о многочисленных потомках Бума и Тюка. Вдруг его осенило: вот оно – недостающее звено! Это звено – он сам!..
Сумашко гордо выпрямился: да, он уже не сможет вернуться в своё время, навсегда останется здесь. Его открытие никому не пригодится – люди о нём попросту не узнают: береста, на которой он ведёт свои записи, уже стала гнить в сыром климате, скоро превратится в пыль, прах. Но всё же к человеческому сообществу дойдёт другое его «послание» – гены, которые коренным образом изменят эволюцию обезьянолюдей, они выведут обезьян в люди, в гомо сапиенс. Он, профессор Сумашко, стал Адамом – прародителем человечества.
Профессор плотнее закутался в шкуру и принялся обдумывать программу обучения первобытных детишек. Упор нужно делать на внуках, их немало и умственные способности у них куда выше. А уж они передадут, как эстафету, полученные знания своим потомкам…
Из саванны доносились свирепые крики Бума и Тюка, заглушавшие пронзительные вопли похищаемых ими самок обезьянолюдей.
Робинзон Иванцов
Иванцов стоял у перил на пустынной палубе туристического теплохода « Град Китеж», скучающе оглядывая морскую даль. Вдруг резкий толчок вырвал его ноги из сандалий, бросил на ограждение и он, взбрыкнув мозолистыми пятками, полетел за борт.
Вдоволь нахлебавшись солёной морской воды, Иванцов выплыл, огляделся и отчаянно спуртовал вдогонку за теплоходом по пенному следу, который оставляли многосильные винты корабля… Гнался до тех пор, пока лайнер не исчез за горизонтом. Тут Иванцов запаниковал, а мысль о громадной толще воды до далёкого дна – сколько же это сотен метров?! – заставила его похолодеть всем телом. Боязливо поджал ноги, словно кто-то готовился его утянуть в глубину.
Крутнул головой и слева от себя заметил островок. Взвизгнул от радости и суматошно погрёб к далёкой полосе прибоя…
Пологие берега спасительного островка покрывал чистый золотистый песок. Тихо шумели листвой похожие на огромные лохматые зонтики кокосовые пальмы. Людей здесь не оказалось и Иванцов зажил Робинзоном.
Однажды на берегу он нашёл огромный деревянный сундук, не утонуть которому позволяли шесть огромных бочек, привязанных по периметру. Рядом волны качали шляпу-сомбреро, шезлонг и рваную турецкую туфлю. Всё это пришлось весьма кстати, а вот туфлю Иванцов почему-то люто возненавидел. Возможно, по причине её вдовьего одиночества, а посему энергично швырнул обратно в море.
Но на следующий день она вновь нахально плавала на прежнем месте. Иванцов не поленился зайти в воду по самую грудь и закинул обувку так далеко, как только смог. Волны же опять прибили её к берегу… Неделю несчастный островитянин воевал с упрямой туфлёй, а после признал себя побеждённым и стал носить её попеременно, то на одной, то на другой ноге.
А в найденном сундуке оказалось стандартный набор «Начинающему Робинзону», но почему-то в китайском варианте: набор добротных плотницких инструментов, рыболовная снасть, одежда, лупа, кухонная посуда, охапка деревянных палочек для еды и библиотечка книг на диалекте китайской народности мяо.
Иванцов выстроил хижину, с помощью лупы развёл огонь. Удочкой стал ловить рыб, а силками – птиц. Иногда он разнообразил меню черепахами и их яйцами, которые научился отыскивать в песке. На десерт же лакомился кокосовыми орехами и бананами.
В свободное время Робинзон с помощью «Непало-китайского словаря» читал книги. Когда он одолел в последней книжке последний иероглиф, то жутко захандрил. Его неудержимо потянуло домой. В отчаянии ринулся на берег и принялся истошно вопить: «На помощь!» Но спасатели, почему-то, не явились. Наверное, по причине плохого слуха или некоторой отдалённости острова.
Всё чаще Иванцов вспоминал жену. Раздражённо думал: «Я тут со скуки мру, от тоски чахну, а она ноль внимания на мои страдания. Вот так всегда! Но ежели вдруг какая-нибудь шаловливая прелестница вздумает окинуть меня благосклонным взором, то супруга сразу тут как тут, чуть ли не за уши оттаскивает. А вот сейчас, когда в ней ощущается самая острая необходимость, не появляется. Обидно!»
Со скуки островитянин попытался организовать кружок художественной самодеятельности. Но как это обычно водится, упёрся в проблему кадров. По сей причине ему не удалось поставить оперу «Садко», организовать хор имени Пятницы и провести конкурс бальных танцев. В отчаянии он сплясал в одиночку танец с деревянными палочками, поскольку сабель в его реквизите не нашлось. Танцевал без особого энтузиазма, а потому, наверное, аплодисментов не дождался.
Как-то раз в довольно ветреную погоду робинзон сидел под развесистой пальмой и бренчал на самодельной гитаре, которую смастерил из обломков рангоута, выловленного в море, использовав вместо струн волокна пальмы. С тоской вспоминал о доме, супруге и неумело стонал, как он считал, по-цыгански:
– Ми-и-ла-ая-я! Ты-ы у-услы-ышь ме-ня-я!..
Уже на последнем куплете он заметил, что волны гонят к берегу доску, за которую из последних сил держалась сказочной красоты блондинка с короной золотых волос. Мокрое платье прилипло к её телу, обрисовав чеканные формы если не секс-бомбы, то секс-убежища.
Иванцов бесстрашно ринулся в бушующее море и, отважно борясь с волнами, как молодой морской лев, вынес незнакомку на берег, где натужно опустил в шезлонг. Блондинка открыла глаза, напоминающие лазурное небо, и мир померк для островитянина. Душа его запела что-то возвышенное.
– Вы спасли меня, не знаю даже, как вас благодарить, – непередаваемым тоном произнесла она и посмотрела так, что Иванцов шаркнул ногой, словно застоявшийся жеребец. Блаженно вознёсся на седьмое небо, трепеща от сладострастного восторга. Оттуда он неожиданно узрел на противоположных сторонах горизонта силуэты двух кораблей. Сердце его ёкнуло от недоброго предчувствия, и он свалился обратно на землю, пребольно ударившись о суровую действительность.
Поднатужившись, кособоко встал в совершенно нелепую для героя стойку, которую принимают плохо обученные новобранцы после команды «смирно». Лицо его исказила гримаса, ибо он видел, как к берегу причаливает теплоход «Град Китеж», к трапу которого неистово рвётся его могучая супруга: верная себе, она прибыла в самый неподходящий момент. Мелькнула ужасная мысль: «Что сейчас будет, что будет! Ситуация компрометирующая и все улики налицо!..» Иванцов прекрасно знал свою жену и иллюзий не питал.
А с противоположной стороны острова, где остановился второй корабль, спешил широкоплечий мужчина с ястребиным носом. "Её муж», – понял несчастный робинзон. Им овладело безразличие.
Он почти не видел вихрем примчавшейся жены, не слышал её негодующих тирад, покорно дав увести себя на теплоход. Всходя по трапу, Иванцов оглянулся в последний раз и увидел, что мужчина тянет блондинку за собой, а та идёт неохотно, часто оборачивается. Иванцову удалось поймать её взгляд – удивительно нежный и грустный. А может быть, ему это лишь показалось.
Правда о Ное
…Однажды среди земных поселян разнеслась весть, которую все с большим удовольствием смаковали:
– Вы слышали, этот чудак Ной окончательно спятил: он вдруг вздумал мастерить ковчег!
– Да ну! Для чего же в наших краях корабль? Вот кретин: отсюда до моря и за неделю на колеснице не дотрюхать!
– Он, вероятно, круглый дурак?
– Нет, святой!
– А-а-а.
Не по душе пришлись Ною пересуды, но дела своего он не бросал, всё усерднее тюкал топором, лишь иногда опасливо поглядывая на сумрачное небо: успеет ли? Ковчег должен быть немалым – свыше велено взять всякой твари по паре. Поэтому он спешил как мог. Единственная проблема была с тещёй – ей пару он подобрать не мог…
А сограждане не переставали судачить на его счёт. Не все ограничились сплетнями, подколками да смешками. Многие, проходя мимо, прихватывали с собой доску или две на хозяйственные нужды, утаскивали горсть гвоздей, кусок смолы, пучок пакли – всё в дело сгодится! Вечно нетрезвый базарный зубодёр Амвросий выклянчил у Ноя пилу и топор, якобы для работы, которые, конечно же, пропил.
Скрежетал зубами праведный старец, но старался не поддаваться справедливому гневу и трудился всё упорнее. Срок приближался, ковчег ещё и наполовину не был готов, а строительного материала не осталось – растащили.
И тут не выдержал Ной, выругался со страшной силой, но весьма неумело, как робкий дилетант, ибо в те далёкие времена ещё не существовали современные убедительные выражения. Плюнул он на свою затею, разломал недостроенный ковчег, а из него на скорую руку сколотил судёнышко поменьше, только семья его там и уместилась.
Настал обещанный всевышним день: собрались свинцовые тучи, сделалось темно. Развёрзлись хляби небесные и сплошным потоком хлынул небывалый ливень. Земля быстро покрывалась водой. Ной с домочадцами спешно перебазировался на корабль.
– А что делать нам? – вопрошали праведника люди.
– Спасение утопающих – дело рук и ног самих утопающих, – сострил Ной, поднимая якорь.
Струи дождя хлестали по палубе, холодные волны плескались в борта, внутри же было тепло, сухо и вдвойне уютнее от сознания, что снаружи бушует непогода. Глянул праведник в окошко и лицо его радостно озарилось: тщетно цепляясь за обшивку корабля, тихо, с остатками достоинства на багровом от сивухи лице тонул вдрызг пьяный Амвросий.
– Так ему, стервецу, и надо! – с искренним удовольствием произнёс Ной. – Пилу не жалко, а вот топора не прощу, уж больно лезвие хорошее было: купил по случаю у заезжего цирюльника. Теперь таких не делают! А этот шельмец спёр. Ну, отлились ему мои слёзки, утоп сердешный!
И он торжествующе икнул.
Сорок дней и ночей лил дождь. Сто пятьдесят суток усиливалась вода. Что делал старец в это время, чем питался, каковы были его семейные отношения, нам неизвестно. Было темно. Исследователи данный вопрос не выяснили, а соседей по известной причине у Ноя не имелось. Правда, в своих мемуарах он упомянул, что именно тогда ему полюбилась песни, в которых были слова: «Вода, вода, кругом – вода» и «Мы на лодочке катались»…
Наконец, вода пошла на убыль. Выпустил праведник ворона, тот отлетал и воротился ни с чем. Во второй раз послал голубя, но и он не нашёл покоя для ног своих. Вновь выпустил ту же птицу и тогда вернулся голубок с пустой бутылью из-под армянского коньяка. Скоро посудина Ноя причалила к горе Арарат. Вышел старец с семьёй на палубу, но радость спасения омрачили сомнения.
– Простит ли мне всевышний ослушания? – размышлял он вслух. – Всё-таки я не построил ковчег и не взял в него всякой твари по паре.
– А, собственно говоря, зачем нас всякая нечисть?– как всегда успокоила супруга. – Да ещё по паре. Глупость какая-то! Скажи на милость, и где бы мы нашли пару твоей мамани, а?.. Хорошо, что хоть сами уцелели в этой передряге: не шутка – мировой потоп! Да и что ни говори, но в главном наказ выполнен – лучшие люди спасены.
– И правда, – обрадовался Ной, – придраться ко мне будет трудно. Бог с ним, божьим приказом, и так проживу. А может быть, и обойдётся, ведь у меня немало заслуг!
Хотел было вознести господу благодарственную молитву, но внезапно услышал истошный крик:
– Неужто, батя, земля? По такому случаю не грех и лампадку раздавить! Третьим будешь?
Старец обернулся и неподалёку от своего корабля узрел осклабившегося в пьяной ухмылке Амвросия. Тот пошатываясь, но, не выпуская из рук початой амфоры с вином, брёл по воде к берегу. Море было ему по колено.
Ною стало дурно.
…И была пятница, день первый.
Месть старого индейского вождя
На горизонте, где синева вод Атлантического океана сливалась с лазурью небес, показались грязно-белые лоскутки парусов.
– Это он, – с отвращением и ненавистью произнёс старый вождь Оскоплённый Мустанг, обращаясь к остальным членам Большого совета. – Колумб плывёт нас открывать. Думайте, о великие вожди, что будем делать? Настал конец привольной жизни индейцев: бледнолицые займут наши земли, принесут с собой смерть, бесчисленные страдания, голод, болезни, а главное – алкоголь. Именно с его помощью они смогут творить все эти бесчинства.
– Отроем топор войны! – воинственно вскочил на ноги молодой вождь Бешеный Бизон и бугры могучих мышц грозно заиграли на его руках.
– Поспешны и необдуманны твои речи, – с горечью молвил Оскоплённый Мустанг, – это слова неразумного юноши, а не взрослого мужчины. У бледнолицых есть ужасные чудовища, которых они именуют «лошадь», стальная одежда, извергающие смертельный гром палки и, как я уже упоминал, алкоголь. Кроме всего, народ уверен, что они потомки нашего предка и вождя Кецалькоатля. У них белые лица, рыжие бороды, как у него. И пришли они, как то и предсказывал Кецалькоатль, с востока.
– Но нас много! – не сдавался Бешеный Бизон. – Мы уничтожим врагов!
Умудрённый годами старый вождь со вздохом покачал головой:
– Племена индейцев разобщены и бледнолицые разобьют нас порознь.
– Тогда нам всем следует объединиться и совместно вступить на тропу войны! – вскричал Бешеный Бизон.
– Как, с исигенос тоже?! – раздались возмущённые крики вождей. – С этими низкими и подлыми предателями, которые помогут жестокому Кортесу завоевать Юкатан, после чего конкистадорам откроется путь к захвату всего континента. Нет! Никогда!! Лучше смерть!!!
Оскоплённый Мустанг обречённо опустил голову. Поник и Бешеный Бизон. Скорбно потупились остальные индейские вожди, выказывая своими позами покорность грядущей судьбе.
Неожиданно Оскоплённый Мустанг встрепенулся. В его глазах загорелся огонек надежды. С некоторым колебанием он произнес:
– А что, если подарить бледнолицым врагам наш табак?
На лицах великих вождей отразилась усиленная работа мысли и растущее недоумение, а Оскоплённый Мустанг пояснил:
– Враги с радостью примут его, научатся курить и распространят зелье в своих странах. Табак отравит их тело, заставит содрогаться в судорожном кашле, притупит мысль и послужит причиной многих недугов, о которых бледнолицые собаки ныне даже не имеют представления. Этим мы достойно расквитаемся с ними за все наши грядущие беды и их алкоголь.
Большой совет вождей пришёл в неистовый восторг.
…А к берегу медленно подплывали каравеллы Колумба. Статные, пышущие здоровьем моряки с любопытством вглядывались в новооткрытые земли. Они с удовольствием вдыхали свежий чуть солоноватый морской воздух своими мощными грудными клетками, ещё не знающими никотина, не подозревая о коварном замысле старого индейского вождя.
Звёздные войны
(Не совсем по Джорджу Лукасу)
Далеко-далеко, на самом краю Галактики на бесплодной планете среди песков, камней и чахлой растительности под тусклым фиолетовым солнце жила-была семья колонистов. Единственная на всей планете. Джек и Мэри, а также их сын Люк Крышер с помощью бригад старых латанных-перелатанных роботов занимались фермерским хозяйством: разводили козобыков и восьминогих безрогих коров местной породы, растили яблоневый сад и огород. Частые пыльные бури, страшные смерчи, засуха часто губили весь урожай на корню.
Однажды в поисках убежавшего козобыка Люк на гравиолодке залетел далеко в пустыню… неожиданно в небе показалась скоростная астрояхта, преследуемая военным астрокрейсером. Бортовые пушки огненным плевком плазмоснаряда поразили астрояхту и она камнем рухнула вниз. Сделав своё чёрное дело, астрокрейсер взмыл вверх и исчез из виду.
На предельной скорости Люк поспешил к месту падения корабля. Среди груды искореженного металла он нашёл умирающего человека. Из последних сил тот прошептал:
– Помогите. Империя теневиков привела наш народ на край катастрофы. У нас разруха и голод, дети умирают с голоду. Спасите нас!
Люк был потрясён до глубины души услышанным и пылко воскликнул:
– Непременно помогу. Откуда вы, где живёте?
Неизвестный назвал координаты и добавил:
– Бойтесь теневиков. Они повсюду! Они необычайно коварны, для них нет ничего святого. Теневики ведут против нас тотальную войну. Берегитесь!.. – Судорожный всхрап прервал предсмертную речь: последний трепет тела – и агония.
Лазерной лопатой с оптической наводкой Люк выкопал могилу и похоронил умершего, положив ему вместо надгробия ракетное сопло.
Дома рассказал обо всём родителям. Ты были единодушны: нужно помочь голодающим.
Продовольствием из своих скромных запасов загрузили космобаржу. На ней Люк отправился на Денеб, где находился всегалактический космопорт. Принялся искать звездолёт, который смог бы доставить груз по назначению. И тут начались донельзя странные события…
В первый же день к нему явился человек в чёрном балахоне, пряча лицо под капюшоном. Он предложил продать ему всё продовольствие, суля огромные деньги, но получил категорический отказ.
Поздно ночью кто-то попытался взломать входные двери. Люк спал чутко и выбежал на шум с бластером в руках. Злоумышленники скрылись, бросив впопыхах связку разнообразных ключей и взрывное устройство.
Затем под трап была подложена мина, на которой подорвался хозяйственный робот, носивший кухонные отходы. Их потом пришлось долго собирать.
В один из вечеров скучающий Люк, поручив охрану корабля дежурному роботу, вышел прогуляться по городу. В баре «Нежный коллапс» пятеро брюнетов с щетинистыми усами пили звёздный коньяк. Люк заказал безалкогольный галактический коктейль. Подвыпившая компания принялась над ним насмехаться, обмен репликами перерос в ссору. На помощь юноше пришёл вольный капитан Иан Соло и его штурман – гориллообразный Хе-Хе, абориген одной из планет созвездия Гончих Псов. Бандиты были раскиданы в разные стороны и бросились наутёк. За окном мелькнул зловещий силуэт человека в чёрном…
Люк, Иан Соло и Хе-хе познакомились, прониклись друг к другу взаимной симпатией. Вольный капитан сообщил, что на околопланетной орбите находится его звездолёт «Сокол Альдебарана»: потрёпанный, но с замечательными ходовыми качествами. Предложил доставить космобаржу с продовольствием в нужное место.