Почти родственники

– Может, ко мне зайдешь? – пугаясь, спросил Дима.

Он описывал свою новую подругу так, что Сашу дрожь била от подробностей. Включая татуировку на талии сзади. Но Саша ничего не заподозрил. И не взглянул на Свету другими глазами, на что тайно надеялся Дима.

Через две недели Саша, устроившись на диване с кофе и пепельницей, снова сказал:

– Докладывайте, граф!

– Докладываю, – Дима покосился на дверь.

Вошла Света. Она была в плаще и с сумкой.

– Докладываем, – сказала она.

– Вы чего, ребята? – спросил Саша.

– Ты что, сам не понимаешь? – хором сказали Дима и Света.

– А… – сказал он. – Понимаю.

– Тогда пока, – сказал Дима. – Прощай, мой друг. Я был бы рад с тобой дальше дружить и общаться, но Светлана резко против.

– Я буду скучать, – сказал ему Саша. – А ты?

– И я, – сказал Дима. – Честно.

– Ну и живи здесь! – закричала Света и хлопнула дверью. – Дурак такой же!

– Давай догоняй, – сказал Саша. – А то неудобно.

– Погоди, – сказал Дима. – Я хочу дорассказать. Напоследок.

Света в коридоре включила пылесос.

моральный облик и боевой дух

Старый троллейбус

Мне было 12 лет. Я учился рисовать.

Художественная школа была на «Кропоткинской».

Я ездил туда на троллейбусе № 11. Смешно, потому что на одиннадцатом номере означало пешком.

Одиннадцатый троллейбус останавливался у сада Эрмитаж, ехал вниз по Петровке, поворачивал направо у Большого театра, и далее – до Кропоткинских ворот, где дышал облаками пара бассейн «Москва». Там чуть правее, и следующая остановка после «Дома ученых» – моя.

Занятия начинались в четыре.

Ехать было примерно полчаса.

Я довольно часто опаздывал.

Бывало, еду и смотрю на часы – на столбах, разумеется. Своих у меня еще не было.

Троллейбус тащится по Волхонке. Время – без десяти четыре.

Еду и думаю: «Конечно, я понимаю, что я на самом деле опоздал. Потому что ехать еще минут пятнадцать. Но чисто формально я пока еще не опоздал…»

Нет, я не мечтал, что троллейбус вдруг помчится, как скорый поезд.

Но, с другой стороны, у меня еще десять минут в запасе.

Вот уже без пяти. Даже без трех. А пока только Музей имени Пушкина.

Все равно чисто формально пока еще все в порядке.

В художественной школе был один мальчик, который все время лез в драку. Не всерьез, не с кулаками, а так, толкался. Локтями, плечами или боком, как хоккеист. Подойдет и толкнет боком, довольно сильно.

– Ты что? – говорю. – Чего надо?

А он ржет:

– Хоккей, силовой прием, все по правилам! – и убегает.

Я умел драться. Не пихался, как обычно ребята делают, а сразу бил в зубы. Но во дворе. А в школе было неудобно – все-таки товарищ.

Вот еду я в троллейбусе и жалобно думаю: «Опять этот дурак толкаться будет, ну что за невезение, честное слово…»

И он меня уже в коридоре встречает и норовит пихнуть посильней.

Мне надоело, и я решил: еще раз пристанет – я ему врежу.

Еду в троллейбусе и думаю: «Вот попробуй только подойди, я тебе два передних сразу вышибу и по носу добавлю».

И кулаки разминаю.

Приезжаю, захожу в раздевалку.

Он мне кивает и мимо проходит. По стенке. Стараясь не задеть.

этнография и антропология

Ночная жизнь

В далекий маленький провинциальный городок по каким-то делам приехали два столичных жителя.

Поселились в самой лучшей гостинице, поужинали в гостиничном ресторане, вышли на площадь перед отелем.

Осень, вечер, стемнело. Два фонаря перед входом бледно освещают разбитый асфальт и единственное такси. Шофер дремлет, откинувшись на сиденье. Вдаль уходит пустая и темная улица. Манящих вывесок не видно. Народу никого. Окна в окрестных домах гаснут, одно за одним.

У дверей курит швейцар.

– Послушайте, – спрашивают они у швейцара. – А у вас тут какая-нибудь ночная жизнь есть?

– Чаво?

– Ночная жизнь есть в вашем городе?

– Ночная жизнь? Конечно, есть! – обрадованно говорит старик. – А как же! Ого! Ой-ой-ой! Еще какая! Ночная жизнь – это беспременно! Как же без ее, без ночной жизни-то? Есть, есть, как не быть!

– Ну, и где же она?

– У ей сегодня зубы болять…

добру и злу внимая по возможности прилежно

Просто терапия

Говорят, что проститутка продает свое тело. Просто тело.

Это неправда. Просто тела не бывает. Разве что в морге. Да и то если это тело незнакомого человека. Да и то мы тут же начинаем фантазировать: «Бедный парень, не пожил…» Или что-то в этом роде.

Тело и душа вместе живут.

Поэтому проститутка продает себя целиком.

Причем скорее в душевной ипостаси, чем в телесной.

Потому что клиенту нужна не физиологическая разрядка, о нет!

Ему нужна женщина. Партнерша.

Одному – униженная, покорная, жалкая, раздавленная. Которую можно давить и унижать дальше.

Другому – веселая, раскованная. Как бы любящая.

А кому-то – жестокая и наглая.

В любом случае – дающая чувство полноты существования. Пускай на короткое время и за деньги.

А как же иначе? Психотерапевт ведь тоже берет деньги. Он на короткое время играет роль ближайшего, интимного, задушевного друга (а в некоторых терапевтических техниках – даже роль родителя). Он принимает в себя все ваши беды и боли, все самые стыдные воспоминания и переживания. Он сочувствует. Родная мать не бывает такой понимающей и доброй, как хороший психотерапевт.

Терапевт говорит: «Рассказывайте, не стыдитесь, не бойтесь, я не буду осуждать, я не стану обижаться, смеяться, презирать, я все пойму…»

Проститутка говорит: «Мне никогда, никогда, никогда ни с кем, ни с кем не было так, так, так, о, это просто сказка…»

Но потом надо отдать деньги за сессию.

Как и за сеанс.

Есть некие общие правила. Например, о психотерапевте, как правило, пациент ничего не знает. Ну, кроме некоторых формальностей типа диплома, лицензии. Личная жизнь терапевта должна оставаться тайной. А вот жизнь пациента должна быть открыта терапевту во всех подробностях.

Клиенты охотно выбалтывают проституткам все о себе. Особенно этим, которые любящие. Какие на работе проблемы, как сына от армии надо отмазывать, как жена не уважает. Но жизнь проститутки – тайна. На поверхности – стандартная, веками апробированная история: бедная юность в маленьком городке, приезд сюда, встреча с одной женщиной, которая уговорила попробовать. Точка. Аналог диплома в рамочке; не думаю, что пациенты подробно изучают подписи и печати на нем.

Чем доверительнее отношения, тем жестче рамки. Время, место, оплата и проч.

Кстати, кем хотят стать проститутки, которые мечтают о другой профессии?

Угадали. Врачами. Или медсестрами.

P.S. Все вышесказанное не означает оправдания (возвеличивания) проституции или осуждения (принижения) психотерапии.

красивое имя, высокая честь

Брендинг и нейминг

Нобелевская премия по литературе очень умно придумана.

Главный смысл завещания Нобеля был изменен почти сразу. Потому что Нобель велел награждать книгу, изданную в истекшем году и исполненную идеализма.

Если следовать этим указаниям, мировой бренд не получается. Получается причуда богача. Большие деньги за свежеиспеченные благоглупости.

Поэтому сделали хитрее.

Стали награждать за творчество в целом. Хотя поначалу указывали, за какую именно книгу. Но Томас Манн сказал: «Меня формально наградили за „Будденброков“, но без „Волшебной горы“ я бы фиг что получил».

Стали награждать уже известных, уже великих писателей. Голсуорси, Гамсун, Киплинг, Бергсон и без Нобелевки были в полнейшем порядке.

Но таким образом менее известные лауреаты попадали в престижный клуб.

Это стало очень притягательно.

Далее. Нобелевская премия стала претендовать на планетарный охват. Тут тебе индийцы, китайцы, японцы, русские, греки, африканцы.

Далее стали награждаться не только писатели-реалисты, но и всякие авангардисты.

Далее – консерваторы, социалисты, атеисты, богоискатели…

То есть вся литература. В региональном, стилевом и идейно-политическом смысле.

Появились балансы. Появилась понятная очередность. За строгим моралистом-южноафриканцем последовала разнузданная левачка-австриячка, далее – британский классик абсурда, потом – орнаментальный турок. А до них – китаец, тринидадец, венгр.