– Может, ко мне зайдешь? – пугаясь, спросил Дима.
Он описывал свою новую подругу так, что Сашу дрожь била от подробностей. Включая татуировку на талии сзади. Но Саша ничего не заподозрил. И не взглянул на Свету другими глазами, на что тайно надеялся Дима.
Через две недели Саша, устроившись на диване с кофе и пепельницей, снова сказал:
– Докладывайте, граф!
– Докладываю, – Дима покосился на дверь.
Вошла Света. Она была в плаще и с сумкой.
– Докладываем, – сказала она.
– Вы чего, ребята? – спросил Саша.
– Ты что, сам не понимаешь? – хором сказали Дима и Света.
– А… – сказал он. – Понимаю.
– Тогда пока, – сказал Дима. – Прощай, мой друг. Я был бы рад с тобой дальше дружить и общаться, но Светлана резко против.
– Я буду скучать, – сказал ему Саша. – А ты?
– И я, – сказал Дима. – Честно.
– Ну и живи здесь! – закричала Света и хлопнула дверью. – Дурак такой же!
– Давай догоняй, – сказал Саша. – А то неудобно.
– Погоди, – сказал Дима. – Я хочу
Света в коридоре включила пылесос.
Старый троллейбус
Мне было 12 лет. Я учился рисовать.
Художественная школа была на «Кропоткинской».
Я ездил туда на троллейбусе № 11. Смешно, потому что на
Одиннадцатый троллейбус останавливался у сада Эрмитаж, ехал вниз по Петровке, поворачивал направо у Большого театра, и далее – до Кропоткинских ворот, где дышал облаками пара бассейн «Москва». Там чуть правее, и следующая остановка после «Дома ученых» – моя.
Занятия начинались в четыре.
Ехать было примерно полчаса.
Я довольно часто опаздывал.
Бывало, еду и смотрю на часы – на столбах, разумеется. Своих у меня еще не было.
Троллейбус тащится по Волхонке. Время – без десяти четыре.
Еду и думаю: «Конечно, я понимаю, что я на самом деле опоздал. Потому что ехать еще минут пятнадцать. Но чисто формально я пока еще не опоздал…»
Нет, я не мечтал, что троллейбус вдруг помчится, как скорый поезд.
Но, с другой стороны, у меня еще десять минут в запасе.
Вот уже без пяти. Даже без трех. А пока только Музей имени Пушкина.
Все равно
В художественной школе был один мальчик, который все время лез в драку. Не всерьез, не с кулаками, а так, толкался. Локтями, плечами или боком, как хоккеист. Подойдет и толкнет боком, довольно сильно.
– Ты что? – говорю. – Чего надо?
А он ржет:
– Хоккей, силовой прием, все по правилам! – и убегает.
Я умел драться. Не пихался, как обычно ребята делают, а сразу бил в зубы. Но во дворе. А в школе было неудобно – все-таки товарищ.
Вот еду я в троллейбусе и жалобно думаю: «Опять этот дурак толкаться будет, ну что за невезение, честное слово…»
И он меня уже в коридоре встречает и норовит пихнуть посильней.
Мне надоело, и я решил: еще раз пристанет – я ему врежу.
Еду в троллейбусе и думаю: «Вот попробуй только подойди, я тебе два передних сразу вышибу и по носу добавлю».
И кулаки разминаю.
Приезжаю, захожу в раздевалку.
Он мне кивает и мимо проходит. По стенке. Стараясь не задеть.
Ночная жизнь
В далекий маленький провинциальный городок по каким-то делам приехали два столичных жителя.
Поселились в самой лучшей гостинице, поужинали в гостиничном ресторане, вышли на площадь перед отелем.
Осень, вечер, стемнело. Два фонаря перед входом бледно освещают разбитый асфальт и единственное такси. Шофер дремлет, откинувшись на сиденье. Вдаль уходит пустая и темная улица. Манящих вывесок не видно. Народу никого. Окна в окрестных домах гаснут, одно за одним.
У дверей курит швейцар.
– Послушайте, – спрашивают они у швейцара. – А у вас тут какая-нибудь ночная жизнь есть?
– Чаво?
– Ночная жизнь есть в вашем городе?
– Ночная жизнь? Конечно, есть! – обрадованно говорит старик. – А как же! Ого! Ой-ой-ой! Еще какая! Ночная жизнь – это беспременно! Как же без ее, без ночной жизни-то? Есть, есть, как не быть!
– Ну, и где же она?
–
Просто терапия
Говорят, что проститутка продает свое тело. Просто тело.
Это неправда. Просто тела не бывает. Разве что в морге. Да и то если это тело незнакомого человека. Да и то мы тут же начинаем фантазировать: «Бедный парень, не пожил…» Или что-то в этом роде.
Тело и душа вместе живут.
Поэтому проститутка продает себя целиком.
Причем скорее в душевной ипостаси, чем в телесной.
Потому что клиенту нужна не физиологическая разрядка, о нет!
Ему нужна
Одному – униженная, покорная, жалкая, раздавленная. Которую можно давить и унижать дальше.
Другому – веселая, раскованная. Как бы любящая.
А кому-то – жестокая и наглая.
В любом случае – дающая чувство полноты существования. Пускай на короткое время и за деньги.
А как же иначе? Психотерапевт ведь тоже берет деньги. Он на короткое время играет роль ближайшего, интимного, задушевного друга (а в некоторых терапевтических техниках – даже роль родителя). Он принимает в себя все ваши беды и боли, все самые стыдные воспоминания и переживания. Он сочувствует. Родная мать не бывает такой понимающей и доброй, как хороший психотерапевт.
Терапевт говорит: «Рассказывайте, не стыдитесь, не бойтесь, я не буду осуждать, я не стану обижаться, смеяться, презирать, я все пойму…»
Проститутка говорит: «Мне никогда, никогда, никогда ни с кем, ни с кем не было так, так, так, о, это просто сказка…»
Но потом надо отдать деньги за
Как и за
Есть некие общие правила. Например, о психотерапевте, как правило, пациент ничего не знает. Ну, кроме некоторых формальностей типа диплома, лицензии. Личная жизнь терапевта должна оставаться тайной. А вот жизнь пациента должна быть открыта терапевту во всех подробностях.
Клиенты охотно выбалтывают проституткам все о себе. Особенно этим, которые любящие. Какие на работе проблемы, как сына от армии надо отмазывать, как жена не уважает. Но жизнь проститутки – тайна. На поверхности – стандартная, веками апробированная история: бедная юность в маленьком городке, приезд сюда, встреча с одной женщиной, которая уговорила попробовать. Точка. Аналог диплома в рамочке; не думаю, что пациенты подробно изучают подписи и печати на нем.
Чем доверительнее отношения, тем жестче рамки. Время, место, оплата и проч.
Кстати, кем хотят стать проститутки, которые мечтают о другой профессии?
Угадали. Врачами. Или медсестрами.
Брендинг и нейминг
Нобелевская премия по литературе очень умно придумана.
Главный смысл завещания Нобеля был изменен почти сразу. Потому что Нобель велел награждать книгу, изданную в истекшем году и
Если следовать этим указаниям, мировой бренд не получается. Получается причуда богача. Большие деньги за свежеиспеченные благоглупости.
Поэтому сделали хитрее.
Стали награждать за творчество в целом. Хотя поначалу указывали, за какую именно книгу. Но Томас Манн сказал: «Меня формально наградили за „Будденброков“, но без „Волшебной горы“ я бы фиг что получил».
Стали награждать уже известных, уже великих писателей. Голсуорси, Гамсун, Киплинг, Бергсон и без Нобелевки были в полнейшем порядке.
Но таким образом менее известные лауреаты попадали в престижный клуб.
Это стало очень притягательно.
Далее. Нобелевская премия стала претендовать на планетарный охват. Тут тебе индийцы, китайцы, японцы, русские, греки, африканцы.
Далее стали награждаться не только писатели-реалисты, но и всякие авангардисты.
Далее – консерваторы, социалисты, атеисты, богоискатели…
То есть
Появились балансы. Появилась понятная очередность. За строгим моралистом-южноафриканцем последовала разнузданная левачка-австриячка, далее – британский классик абсурда, потом – орнаментальный турок. А до них – китаец, тринидадец, венгр.