Помоги проекту - поделись книгой:
19 февраля 1712 года был сдержан пароль, данный в 1711 году: брак царя с Екатериною был заключён торжественно.
«Общество было блистательно, – заканчивает своё донесение о свадьбе царя лорд Уитворт, – вино превосходное, венгерское, и, что особенно приятно, гостей не принуждали пить его в чрезвычайном количестве… Вечер закончился балом и фейерверком». Правда, гости не знали, что всё торжество царь оплатил всё же не из скромного жалованья контр-адмирала. По всем городам был разослан царский указ об обязательном сборе с каждого города 50 рублей «презентных» на свадьбу Петра.
Кажется, Екатерина не чувствовала себя счастливой в браке за гениальным мужем. Саксонский резидент Лефорт сообщает, что со времени замужества Екатерина носила в душе какое-то тайное горе и иногда по ночам громко жаловалась на судьбу. Эти жалобы и эта печаль не покинули её и тогда, когда она стала самодержицей.
С этого времени положение пленницы упрочивается: Пётр привязывается к ней, и её значение быстро увеличивается. Беспрестанные отлучки вызывали государя на переписку с Катериной или, лучше сказать, с её приставницами; по этим коротеньким цидулкам Петра лучше всего можно проследить возрастание его привязанности к красавице. Просмотрим обращения цидулок – они довольно характеристичны.
Госпожи тетка и матка! Писмо ваше, в котором пишете о нововыежжей-Катерине я принел; слава Богу, что здорово в рожден(ь)и матери было! а что пишете к миру (по старой пословице), и ежели так станетца, то мочно болше раду быть дочери, нежели двум сынам. О приезде вашем я уже вам говорил и сим писмом такоже поттвержаю: приежжайте на Киев не мешкаф; из Киева отпишите, а не отписав не ездите, для того что дорога от Киева не очень чиста. При сём посылаю подарок матери и з дочерью.
Piter. Из Жолкви, в 8 д. генваря 1707.
Тетка и матка сама друга! (а скоро будет и сама третья!) Здрафствуйте, а мы, слава Богу, здорово. Писмо ваше купно и с прежентом принял, а за оныя благодарствую; а что пишете, чтоб к вам всегда добрые ведомости писать, и то я от серца рад, да какие Бог даст. Я чаю, что сие мое писмо вам при самом времени выезда Ганскина из Кельдера достанетца, о чем зело слышать желаю, что дай Боже в радости не толко слышать, но и видеть. О езде вашей в Питербурх еше не могу писать, понеже неприятель ближитца, и не знаем еше куды его обороты будут, о чём немедленно буду писать, увидев время куды вам быть, понеже горазда без вас скучаю. Еще ж объявляю свою нужду здешнею: ошить и обмыть не кому, а вам ныне вскоре быть, сами знаете, что нельзя. А здеш(н)им поверить боюсь Екимовой (sic) причины, того ради изволте то исправить, о чём вам донесёт доноситель сего писма. За сим предаю вас в сохранение божие и желаю вас в радости видеть, что дай, дай Боже! Прошу отдать должной поклон сестре.
На [не] частыя писма для Бога не подивуйте, истинно недосуг.
Piter. Из Вильни, в 29 д. генваря 1708.
P. S. При сем посылаю вам презенты тетке – лимонную материю, матке – по желтой земле да колцо, маленкой – поласатую; дай, Боже, насить на здоровье!
Суровый деспот, человек с железным характером, спокойно смотревший на истязание на дыбе и затем смерть родного сына, Пётр в своих отношениях к Катерине был решительно неузнаваем: письмо за письмом посылалось к ней, одно другого нежнее, и каждое полное любви и предупредительной заботливости.
Тетка и матка, здравствуйте! Уже с три недели, как от вас ведомости не имею; a меж тем слышу, что не очень у вас здорова. Для Бога, приежжайте, скоряй; а ежели за чем невозможно скоро быть, отпишите понеже не без печали мне в том, что ни слышу, ни вижу вас. А с сим писмом послан к вам встречь башмашник ваш, понеже чаю, что вы уже в дороге. Дай Боже, чтоб вас видеть в радосте скоряй. Piter.
Из Санктпитербурха, в 20 д. марта 1708, при самом приезде сюды.
В первые годы своей связи Петр попросту называет Екатерину «маткой»; с 1709 года письма его прямо обращаются к ней одной, а не общие с письмами к Анисье Кирилловне Толстой, приставнице при Катерине. «Матка, здравствуй!» или «Мудер!». Эти обращения сменяются на более ласкательные выражения в конце 1711 года, то есть после того, как в марте сего года Катерина объявлена им женой. Отныне в начале царских цидулок мы читаем: «Катеринушка, друг мой, здравствуй!». На пакете к ней прежняя надпись: «Катерине Алексеевне» заменена: «государыне царице Екатерине Алексеевне».
Пять лет спустя обращения на пакетах делаются ещё торжественнее – письма адресуются: «ея величеству пресветлейшей государыне царице Екатерине Алексеевне», а самые письма по одним уж оголовкам делаются ещё нежнее; с 1716 года Пётр так приветствует бывшую фаворитку: «Катеринушка, друг мой сердешнинькой, здравствуй!».
Итак, отношения Петра к Екатерине, в 1716 году окончательно закрепившиеся нежною любовью, начались в 1705 году.
А что пишете, что некому чесать глатко, – приежайте скоряя, старой гребнишка сыщем…
Это писалось тогда, когда Катеринушке было двадцать семь лет, а царю – сорок два года…
…Изретка веселюсь. Да, пожалуйста, матушки, не покиньте моево Пётрушка. Матушки мои, пожалуйста, прикажите зделать сыну моему платье и как вы изволите ехать и вы пожалуйста прикажите, чтоб ему было пить-есть довольно. Да пожалуйста, государыни мои, поклонитесь от меня Александру Даниловичу, а в том ваша немилость, что ко мне писать не изволите о своём здравии.
Ежели что мне случится волею божиею, тогда три тысячи рублей, которыя ныне на дворе господина князя Меншикова, отдать Катерине Василевской Василевской (так пока звал Пётр будущую жену свою. –
Матка и тетка, здравствуйте!
Писмо от вас я получил, на которое, не подивите, что долго не отвтствовал; понеже пред очми непрестанно неприятныя гости, на которых уже нам скучно смотреть: того ради мы вчерашнего утра резервувались и на правое крыло караля шведского с осмью баталионами напали, и по двочасном огню оного с помошшию божиею с поля збили, знамена и протчая побрали. Правда, что я как стал служить, такой игрушки не видал; аднакож сей танец вчах (в очах?) горячего Карлуса изрядно стонцовали; аднакожь болше въсех попотел наш полк. Отдайте поклон кнеине и протчим, и о сем объявите.
Особенно знаменательна следующая жалоба государя, которая невольно выливается у него пред «другом Катеринушкой»: «Мы, слава Богу, здоровы, только зело тяжело жить, ибо левшею не умею владеть, а в одной правой руке принужден держать шпагу и перо; а помочников сколько, сама знаешь!»
Матка, здравствуй!
Объявляю вам, что всемилостивый Господь неописанную победу (Пётр сообщает о победе под Полтавой. – Е.Г.) над неприятелем нам сего дня даровати изволил, единым словом сказать, что вся неприятелская сила на голову побиты, о чем сами от нас услышите; и для поздравления приежайте сами сюды.
Поклонись от меня кнеине и протчим.
Мудер! (голландск.
Из стольнова города Ивашкина Люблина, в 31 д. августа !709.
Поклонись тетке.
В разлуке переписка мужа и жены отличается весёлостию, шутливостию, но из-за шуток проглядывает сильная привязанность старика к Катеринушке, другу сердешнинкому, к матери его любимого шишечки (царевича Петра Петровича); так, в 1719 году Пётр писал Екатерине из Ревеля: «Слава богу, всё весело здесь; только когда на загородный двор приедешь, а тебя нет, то очень скучно».
…Досылаю при сём к вам несколько лимонов свежих. А что шутите о забавах, и тово нет у нас, понеже мы люди старыя и не таковския.
К тону, господствовавшему между мужем и женою, старались подделываться и окружающие. Одною из самых приближённых к семейству Петра женщин была княгиня Настасья Петровна Голицына, жена боярина князя Ивана Алексеевича. Вот что писала она Петру из Ревеля 14 июля 1714 года: «Всемилостивый государь дорогой мой батюшка! Желаем пришествия твоего к себе вскоре; и ежели, ваше величество, изволишь умедлить, воистину, государь, проживанье моё стало трудно. Царица государыня всегда не изволит опочивать за полночь три часа, а я при её величестве безотступно сижу, а Кириловна, у кровати стоя, дремлет; царица государыня изволит говорить: тётушка, дремлешь? Она говорит: нет, не дремлю, я на туфли гляжу; а Марья по палате с постелью ходит и среди палаты стелет, а Матрёна по палатям ходит и со всеми бранится, а Крестьяновна за стулом стоит да на царицу государыню глядит. Пришествием твоим себе от спальни получу свободу».
Матка, здравствуй! Объявляю вам, что вчерашнего дни город Выборх здался, и сею доброю ведомостию (что уже крепкая падушка.Санкт-Питербурху устроена чрез помошь божью) вам поздравляю. Также отдай мой поклон и сим поздрафъ вначале кнез-игуменье, такожь тётке – яко четверной лапушке, такожь дочке, сестре, невеске и племянницам и протчим, а маленких за меня поцалуй.
(В сентябре 1711 года Пётр принимал в Карлсбаде минеральные воды) …Пишешь ты, якобы для лекарства, чтоб я нескоро к тебе приежал, а делам знатно сыскала ково-нибудь вытнее (витный – рослый, здоровый. –
Петру становилось скучно в отволочке от семьи: недаром он называл себя стариком. Екатерина в своих письмах шутливо отрицала эту старость и старалась показать, что живет с дорогим стариком одною жизнию, одними интересами. Если Пётр поздравлял её со днем Полтавской битвы
Катеринушка, друг мой, здравствуй! Объявляю вам, что я сегодня приехал с флота сюды и надеюсь с помощию божиею к вам быть любимым путем. Хотя хочетца с тобою видетца, а тебе чаю горазда болше, для тово что я в 27 лет был, а ты в 42 года не была; аднакож подождать будет немношко, чтоб веселея приехать.
Посылаю тебе, сколко мог сыскать, устерсоф; а болше сыскать не мог…
Платье и протчее вам куплено, а устерсоф (устриц) достать не мог.
Поделиться книгой: