Не забудь

София Галлямова

Не забудь

Посвящается Степану Михайловичу Конову, Алексею Михайловичу и Глафире Васильевне Кондратьевым, Николаю Павловичу и Екатерине Лукьяновне Калашниковым, Галлямову Фахри Бадриевичу, Малюкову Михаилу Григорьевичу – моим предкам, прошедшим войну и вернувшимся с Великой Отечественной войны живыми, а также моей прабабушке, Кондратьевой Валентине Николаевне.

*      *     *

Тёплый ветер… Вересковая поляна… Десятки стройных, гибких берёз… Река… Длинная, извилистая, полная свежестью и невообразимых красок. И всё это дышало, жило, просыпалось на невзрачной утренней заре, когда начинали свой щебет птицы, распускались ещё маленькие и молодые бутоны тюльпанов, прохладный ветер начинал гонять течение речушки. И оно же засыпало, когда старое Светило закатывалось за горизонт и освещало уже другим путникам всё новые тропы. Тогда мир, который провожал солнце, медленно погружался в сон и во тьму. А те растения, животные и люди, что не могли уйти в мир Морфея с природой, выходили к лужайке или лесу и искали ответы на терзающие их души вопросы, просто и спокойно глядя на луну…

Этому миру для счастья всегда было и надо будет немного… Здоровых любимых, спокойствие на душе, мир во всём мире и любви. Бывало, даже если дома не было электричества, это не стало бы для русской семьи бедой. Потому что счастье могло родиться у яркого, высокого и обжигающего костра, в кругу друзей и родных, в объятиях чёрной и холодной ночи… кружась у пламени под песни молодых девиц, что так усердно пытались обратить на себя максимум внимания… Знали бы они, как приходится потом мужчинам на войне, когда сердце рвётся к Той Самой. Когда руки пишут письмо и трясутся от распирающих сердце эмоций, а слёзы делятся с Ней через бумагу частичкой страдающей души…

– Слышь, ветеран, – молодой юноша позвал парня, что сидел у реки, откуда-то сзади. – Тебя весь двор обыскался.

– В такую-то рань? – усмехнулся тот.

Спокойно и не торопясь, Володар поднялся с мягкого мха и холодной земли. Окинул реку и берёзки на берегу тёплым взглядом, благодаря за ночлег и прощаясь на день. После этого откинул юноша золотые кудри с лица и пошёл вслед за сверстником.

Над русыми головами изящно и завораживающе возвышались берёзы, сосны, дубы, клонились и щекотали босые ноги тоненькие и ещё невысокие травинки, словно расступались цветы и отодвигались ветки, пропуская молодых людей. Извилистая тропа вела к селу.

– Что-то произошло? – поинтересовался ветеран. Родные знали, что ночевать дома он не любил. Зачем же надо было искать его с утра пораньше?

– Глеб Прохорович с Берлина вернулся, дед твой. Всю деревню на уши поднял, за внуков, говорит, волнуется. Рассказам нашим не верит, хочет от тебя лично историю услышать.

– Правильно делает, что не верит. Вы любите приукрашивать чужие басни, – кудрявый улыбнулся и выпустил короткий смешок.

Дед Володара вместе с внуками ушёл на войну. От одной бедной семейки в тысяча девятьсот сорок первом году ушло четыре человека – Глеб Прохорович, Володар, Борис и Мира Давидовна. А вернулось трое. Все, кроме Миры. Володар тряхнул головой, отбрасывая назад волосы, спутанные с печальными, скорбными мыслями. Слёзы уже было навернулись на глазах… Вовремя он «очнулся», откладывая скорбь по сестре на более позднее время. Ему ещё дедушке обо всём рассказывать…

Парни пересекли вересковые тропы, вышли из леса под ясное, безоблачное небо. Тяжко на душе, легко в жизни. Мысли клубились в голове как дым в банной трубе – едкие, от которых щиплет глаза и мутнеют взор и разум.

Молодой ветеран опустил взгляд к земле, вздохнул и достал из-за плеча сумку с обувью. Впереди расстилалась дорога, усыпанная песком и камнями. Попробуй пройди по такой без обуви… Парень опустился на колено и принялся шнуровать первый ботинок. Ветер подхватил льняную, широкую рубаху, начал теребить из стороны в сторону волосы, упавшие перед глазами, мягкая трава продолжала щекотать ещё босую ногу. Казалось, не пройдёт и недели – мир пропахнет сладостным ароматом одуванчиков, зверобоя, вереска, других цветов, росших на полянах и меж камней, а порох, пули и кровь спрячутся под землёй. Скоро спустится к реке солнечная щука и разбудит остальную, ещё не проснувшуюся рыбу…

Спутник Володара уже был далеко впереди, когда ботинки на ногах были крепко завязаны. Володар никогда не страдал от одиночества. Когда он был один в округе, у него находились темы и мысли, думать о которых в компании попросту невозможно. Вот и сейчас появилось время для глубоких, горьких раздумий.

Как следует сказать старому ветерану о смерти его нежной, безумно доброй и любимой внучки? Как не ранить бедного старика и не убить тяжестью горьких слов? И сколько ещё продлится эта боль и скорбь на его душе?

– Всегда. Больно будет всегда, – прошептал парень, поднявшись с колена, до побелевших костяшек сжав кулаки.

Подобные мысли сопровождали Володара до самого двора. Через несколько томительных десятков минут парень оказался в саду, возле самого дома. Там, среди невысоких молодых рябин, вишнёвых деревьев и ранеток, стояла его мама рядом с инвалидной отцовской коляской. Вместе, счастливые и беззаботные, они глядели куда-то вдаль, приобнимая друг друга. Это были те люди, что вместе переживали об одном, вместе радовались за кого-то или что-то, вместе проходили через всё, что вставало на их пути. Это были по-настоящему любящие люди.

Ветеран улыбнулся. Он любил своих родителей невероятно сильно. А они его, друг друга, семью, весь мир. Казалось, желать лучшего – значит бессовестно желать невозможного. Что может быть в мире прекраснее любящей семьи?

И вновь на глазах появляются слёзы, вновь в голове всплывает образ погибшей сестрёнки Миры. А Володар всё тряс головой, желая поскорее отпустить душу погибшей, чтобы не томилась у мужицкого плеча и спокойно летела в небо…

– Надо уметь отпускать, – тихо-тихо сказал он сам себе, – Надо уметь отпускать, и я обещаю, что отпущу. Сразу, как только ты отпустишь душу…

– Сынок?

Кудрявый поднял взгляд с земли к матери. Она обеспокоенно смотрела на него, до сих пор обнимая отца.

Мира была невероятно похожа на неё. На маму. Те же серые глаза, каштановые волосы, округлое лицо и острый носик. Даже черты лица были почти одинаковыми. И сейчас парню показалось, будто сама сестра обернулась к нему, услышала и желает ответить.

– Я, мам.

– Глеб Прохорович заждался тебя, Вовочка. Думаю, до сих пор сидит в окружении мелкой ребятни на крыльце. Сходи, проведай деда.

Володар улыбнулся. Он скучал по всем ним, по всей семье. И невероятно ждал встречи с дедушкой. Глеб Прохорович был именно тем, кто действительно мог дать хороший совет, рассказать поучительную басню или разговорить в самый несчастный момент.

Кудрявый посильнее натянул рукав рубахи, по привычке скрывая от света шрамы. Он даже перестал уже замечать то, как натягивает, скрывает, заслоняет от чужих взглядов. Не так уж давно было. Не так…

~ Грохот. Крики служащих – братьев и друзей. Дым сначала застилает землю, а потом, со следующим взрывом, зависает уже высоко в воздухе. Лопаются приборы, звуки налетающих самолётов не смолкают ни на секунду. Команда ПВО не успевает отслеживать самолёты. Люди кричат, на них сыпятся бомбы. Окопы и гроты уже не спасают – половина была утеряна под толщей твёрдой земли.

– Сюда! Быстрее!

– Живо в укрытие!

А отряд всё направляет в небо машины, пушки и всё, чем можно было подбить или отвлечь самолёт.

– Идиоты, вы же погибнете!

Машины стреляли, самолёты бомбили, мины взрывались, рушились дома, и дым вперемежку с пылью всё сгущался в воздухе. Но так получилось, что в тот день из них никто не погиб.

Отряд состоял в основном из молодых ребят и нескольких служилых мужчин. Первые, ещё с чистым телом и сухими руками метались туда-сюда, помогали и отстреливались. Вторые же, со сморщенной кожей и светлыми следами на теле руководили и распределяли.

Парнишка лет двадцати трёх носил снаряд, собирал всё, что найдёт под самолётами – что выпало, что стоило бы взять с собой в центр. Частенько находились обугленные карты и письма, а за ними выпрыгивали из-за кустов немцы, пытались сгубить, утащив в чащобы… да вот только не сообразили, не осознали, что русский лес против своих не пойдёт. Дорожки и тропы всячески извивались, путались меж собой и уводили не туда.

Так вот именно в тот самый день, когда главной целью отряда было задержать самолёты, а не отследить, кудрявый помогал и отстреливался вместе со всеми. И в одно мгновение пуля попала в стекло здания, что когда-то давно было поставлено недалеко. Осколки разлетелись по сторонам, сотнями впились в одежду, десятками воткнулись в кожу. И именно это стекло оставило на руке солдата семь продолговатых шрамов и две еле виднеющиеся светлые полосочки…

*      *     *

Дед сидел на скамье у невысокого деревянного заборчика, над которым сказочной дугой нависало пышное, ароматное дерево черёмухи. Воробьи и множество других маленьких птиц прилетали, садились на деревья и щебетали, пока кто-нибудь случайно не шатнёт ветвь или не потянется за крупными, спелыми и не очень ягодами.

Около десятка ребят сидели рядом, на земле. Сидели и внимательно слушали Глеба Прохоровича. Разговор с самым настоящим ветераном было огромной честью, выпавшей на долю малой ребятни. Они не смели перебить дедушку даже если он ошибался в датах или местности – как-то в воспоминаниях увидит реку там, где её отродясь не было, или в лесной роще увидит вересковые поля вперемежку с земляникой и камышами.

Незаметно для заинтересованной маленькой публики и воодушевлённого, счастливого рассказчика, Володар подошёл к черёмухе, становясь позади скамьи. С улыбкой на лице парень слушал рассказ дедушки, облокотившись о ствол дерева.

– …танки словно появлялись из ниоткуда, а мы всё стреляли по ним и стреляли! Не припомню, сколько длилась битва. Так вот. Наш отряд отстоял побоище. Как всё закончилось, так и упали наземь – все дрожащие, в поту и крови.

– Глеб Прохорович, Вам было холодно? – спросила маленькая девочка, с сочувствием и смятением подняв на ветерана глаза.

– А-то ж! Вы знаете, какие у моря ветра гуляют?

– Сотню летучих змей можно запустить, – со смешком дополнил деда Володар.

Каждый, кто находился поблизости, повернулся и устремил недалёкий взор за скамью, к стволу старенькой черёмухи.

– Володька! – радостно воскликнул старик и развернулся к внуку. – Где ж тебя боги носили?!

Парень обошёл дерево, заборчик, вскочившую с мест ребятню и сел рядом с дедом. На глазах наворачивались слёзы – от горьких воспоминаний пережитого и, в первую очередь, от счастья. Они обнялись, радостно и крепко, хлопая друг друга по спине как старых добрых товарищей.

– За четыре года, дедушка, думаю, дороги не только мне ноги в кровь стёрли, – Володар посмеялся, украдкой смахнув с век слёзы и шмыгнув носом.

Дети смотрели на них, счастливых и в глубине души тяжело раненых воспоминаниями. Смотрели, так и не потеряв счастья в душе и тепла в глазах. Те, что были постарше, плакали вместе с ними и так же улыбались сквозь слёзы. Младшие вскакивали с мест, беззаботно хихикая и хлопая в ладоши.

Не выпуская деда из объятий, молодой ветеран перевёл мутный взгляд в небо. Туда, откуда смотрела на них Мира. Туда, куда не переставая смотрели мать с отцом. Куда ушли все те, что не смогли вернуться домой.

Ведь все эти слёзы, вызванные счастьем, все крики матерей на непослушных ребят и их же улыбки неугомонным чадам: всего этого не было бы, если бы не те, кто ушёл на небо, сохранив Родину…

– Глеб Прохорович, Володар Давидович! – позвал мальчишеский голос откуда-то сзади. – Спасибо вам за всё!

Крепкие объятия разнялись, заплаканные глаза приоткрылись. К скамье подошли женщина, почти ещё девушка, и её маленький сын, неся на огромном блюде горячий, только что из печи пирог.

– Вы спасли нас, нашу страну, – почти плакала молодая мать. Как помнил Володар, жила она с мужем недалеко отсюда.

– О нет, милая, – Глеб Прохорович по-доброму посмотрел на неё, печально улыбнувшись, – мы были не одни – нас было много. Очень много. Вернулся лишь десяток из всех тех, кто ушёл.

Володар посмотрел девушке в глаза, буквально заглянув в душу. Она, приметив это, тут же отвела очи к земле. В них тихо мельтешился маленький огонёк горя.

Она потеряла мужа на войне. Сердце было полно несчастьем, обливалось кровью, а душа была разорвана в клочья.

– Как звать тебя? – после недолгой паузы спросил дедушка молодую мать, прижавшую к себе сына.

– Валентина…

Дети не переставали шуметь. Кто-то нашёл неподалёку мяч. Вся публика перешла к игре, то подбрасывая его, то пиная босыми ногами ближе к дороге, уже за забором.

– Валюша, – обратился старик к вдове, – я прекрасно понимаю тебя и твоё горе. Тебе тяжело от скорби о муже и ненависти к падшему врагу. Подойди сюда.

Валентина на шаг приблизилась к ветеранам, так и не поднимая взгляда с земли. Пирог обжигал руки, блюдо тянуло к земле.  Быстро отправив сыночка к другим ребятам, она подошла к самой скамье.

– Твой муж не был в моём отряде. Но слова о его подвигах с гордостью пересекли половину России. Вскоре о нём пойдут легенды. А тебе следовало бы отпустить любимого на небеса, чтобы он мог слышать, что о нём говорят и защищать вас в трудную минуту. Пока он ходит с тобой принудительно, он слаб и тяжел. Отпусти и гордись. А он в свою очередь всегда будет с вами.

Уже не первая слеза упала на траву и затерялась среди крупных камней, практически втоптанных в землю.

– В твоих слезах нет ничего постыдного, Валюша. Подними взгляд к небу и за спасение поблагодари не меня, а мужа своего. А мы с тобой, Вовка, пройдёмся.

Тяжело поднявшись со скамьи, старик подобрал клюку, некогда приставленную к заборчику. Володар встал, натянул рукав и пошёл вслед за дедом, направившимся к дороге.

Дети тот час расступились перед ветеранами, пропуская к дороге. Вокруг цвела куча одуванчиков, распускались ромашки, возвышались над дорогой деревья, почки на которых уже распустились. Раскидистый, пышный боярышник готовился ронять людям в руки свои крупные, спелые ягоды, кислая жимолость протянула веточки в стороны. Всё вокруг дышало жизнью, а не смертью, как это было некогда…

~ Солдаты пробирались сквозь кустарники русского леса, очень надеясь на то, что врагов по пути они не встретят. Кому хочется взять очередной грех на душу? Никто не жаждет убивать. Всем вокруг подавно хочется мира, да вот только ни русский, ни немец не сдавался.

Вдалеке послышался взрыв бомбы. Криков в округе уже не было, люди перебрались в более безопасные и далекие от побоищ места. Военные напряглись, полковники и командиры схватились за ружья, готовые отдавать приказы. Но за взрывом последовала лишь гробовая тишина.

Володар прислушивался к природе. То птицы замолкали, то словно переставал течь ручей… Природа чувствовала, что вот-вот что-то произойдёт. Чувствовала, остерегалась. Посреди бела дня животные прятались в норы, рыба уходила на дно, небо укрывало яркое солнце тучами.

И бешено билось сердце солдата. Билось так, что в ушах не только стучало, но и звенело. Голова шла кругом от смешавшихся запахов свернувшейся крови, дорожной пыли, полевых цветов и, собственно, смерти. Вся Россия пропахла. Холодные ветра не успевали уносить вонь, ледяные реки всё так же медленно утаскивали трупов к водопадам и морям, земля укрывала тела.

Что может быть ужаснее, чем осознавать то, что твоя родина погибает, утопает в гнилом запахе и гнилых изнутри людях, укрывает небо тучами не потому, что скоро начнётся дождь, а потому что солнцу стыдно смотреть на всё это? …

– Миллионы покоятся на небе… Я правильно понимаю, и Мира теперь с ними?

Дедушка медленно шёл по дороге, рядом с ним ступал Володар.

– Так и есть… Я хотел рассказать тебе об этом, но, видимо, тебе уже доложили… – парень держался, чтобы вновь не пустить слезу.

Убитый горем, но живой надеждами он шёл с дедом дальше, пытаясь переключить внимание на что-то приятное и красивое. Ведь всего на свете так много: изящные бабочки пролетали мимо, облака в небе принимали невообразимые формы, реки шумели, ветра гуляли и теперь уносили не души, а детские желания и взрослые мечты…

– Володар. Когда ты в последний раз её видел? – прохрипел дед.

– Несколько недель назад. Она погибла в предпоследний день войны… – голос предательски дрогнул, а слеза таки скатилась. – Мы шли по берегу Дуная, с нами были Мария и Игорь… Моя невеста и её жених… На нас напали, убили Миру и ранили Марию.

– Маша… Красивое имя, – заметил дед, словно переключившись с одной темы на другую. – Где же ты её повстречал?

Володар печально улыбнулся, охваченный горькими воспоминаниями. Марию он встретил, когда лежал в больнице с ранами от впившегося в кожу стекла. Она работала там медсестрой, как Мира. Девушки были в разных госпиталях, и слава богу. Негоже родной сестре смотреть на раны брата. Лечить чужих людей легче, потому что ты их не знаешь. А если тот, что истекает кровью – твой родной брат, то здесь дело совсем иное, совсем иные эмоции, и мысли только: «Спасти! Спасти! Спасти!». А ведь пациент может в бреду умолять смерть прийти к нему.

– Она работала медсестрой, лечила меня, когда я был ранен.

Глеб Прохорович вопросов больше задавать не стал. Погрузился в мысли, смотря под ноги, и шёл всё дальше по дороге, даже не думая о том, куда придёт в итоге.

Щебетали птицы, светило в кои-то веки солнце, на душе было горько, но спокойно. Стучала по камням дедовская клюка, летали, рассекая время, воспоминания…

~ Зима тысяча девятьсот сорок третьего. В высоком здании столкнулись немец и Володар. У первого в руках винтовка, у второго – нож и верёвка. Отряд русского находился на этаже выше, а самого парня отправили на разведку.

В воздухе повисла зловещая тишина, свисты пуль и ветра на улице замолкли, ожидая падения новой крови. Пол перестал скрипеть, в ушах запищало, будто недавно рядом взорвалась бомба. Кто-то должен был умереть, это знали оба бойца, но никто не хотел ни нападать, ни падать наземь. Немец был младше Владимира, в глазах играл огонёк страха, коленки тряслись. Володар ничего не мог сделать. Единственное на что хватило ума – так это на то, чтобы махнуть врагу рукой, мол «Убирайся, пока мои не пришли». Мальчишка понял, несмотря на то, что от страха мог просто выстрелить. Ещё секунды две он постоял, а потом сломя голову побежал прочь из здания…

Август тысяча девятьсот сорок четвертого. Пыльные, грязные, уставшие солдаты шли босыми и израненными ногами по дну озера, которая едва доставала им до колена. Перед глазами всё плыло, ветер если уж и был, то едва ощущался. Неся на спине тяжёлый рюкзак, юноша думал о Марии, что осталась в госпитале лечить новых раненых. Он думал о семье, об отце, о дедушке, родном брате, что тоже угодил в далёкий госпиталь, однако на этот раз надолго. Он думал о матери, что так похожа на сестрёнку, работающую в медсанбате.

Медленно присев на одно колено, солдат набрал полные ладони чистой воды и умылся, перед этим прошептав тихо-тихо, чтобы никто кроме воды и неба не услышал:

– Я вернусь к тебе с победой, мама… С победой и невестой.

Он умыл лицо, словно заковав себя в кандалы обещаний. Да, всю оставшуюся дорогу было тяжело под навалившейся ответственностью и условных кандалов, но зато было за что сражаться…

– И всё-таки пути Господни неисповедимы. Посмотри вокруг, внучок. Месяц, а то и меньше месяца назад по этой дороге шли на упокой, прощаться с теми, кто, казалось бы, бессмысленно отдал судьбинушке жизнь. А сейчас мы можем спокойно пройтись здесь ради собственного удовольствия.

– Потому что мы сражались не напрасно.

– Верно.

Глеб Прохорович зашагал дальше, а Володар остановился и посмотрел себе под ноги. Он чуть не наступил на первый белый, лёгкий одуванчик.