Внутри него скорее булькало, чем билось, но улыбнувшиеся друг другу коллеги не стали разуверять обрадованного гиганта.
– Как все прошло? – сквозь зубы процедил профессор.
– Никаких эксцессов, – тихо процедил в ответ доктор, – даже масленку, которую этот здоровяк таскает с собой, залили до краев.
– Спасибо вам, Иван Арнольдович, – теперь уже в полный голос сказал профессор, – скажете потом, сколько я вам должен.
– О чем вы, Филипп Филиппович! – смутился Борменталь. – Когда я студентом явился к вам…
Они могли еще долго изливать друг другу комплименты, но тут с кухни вышел Страшила. Первое, что бросилось в глаза – то, что его голова стала несколько больше, чем раньше.
– Страшила, друг! – выпалил Дровосек и кинулся его обнимать. Делать этого явно не стоило – после размыкания объятий Страшила был весь в масляных пятнах.
– Ну, знаете, – воскликнул он, – теперь я понял, что значит быть умным. И что значит – иметь мозги. Вот, смотрите – я умею думать!
Страшила закрыл глаза, и тут внутри его головы что-то зашелестело, заскрипело, а через ткань наружу полезли ости и старые иголки. Впрочем, длилось это не очень долго.
– Боже милостивый! – Борменталь быстро перекрестился. – Филипп Филиппович, что у него там?
– Вообще-то я попросил Зину, чтобы она столкала туда весь невыброшенный мусор, и заодно газеты, что таскает Дарье Петровне этот негодяй пожарник. Те самые, от которых пониженные рефлексы, скверный аппетит и угнетённое состояние.
– Вот, видели? – Страшила открыл глаза и радостно улыбнулся.
– Друг, какой же ты стал умный, – Железный Дровосек был восхищен до глубины души. – А о чем ты думал?
– Сейчас, минутку, – Страшила чуть напрягся и вдруг заорал: – Как говорит товарищ Троцкий в своих многочисленных трудах, построение социалистического общества вполне обеспечено и с точки зрения международной экономики. В капиталистическом мире противоречия – классовые и межгосударственные – будут нарастать…
Все открыли рты.
Тут из угла донеслось:
– Я бы еще водочки выпил… Эй, кто там? Бормента-аль!
Про Трусливого Льва все забыли, а он уже стоял на всех четырех и терся задом об занавеску.
– По-моему, вам пора, – глядя на Элли, проговорил профессор. – Друзьям вашим я помог.
– А как же мы? Мы с Тотошкой? – Элли умоляюще смотрела на профессора.
– Послушайте, друзья, – Страшила поднял руку и посмотрел на тех, с кем он проделал столь длинный путь. – Позвольте мне на правах самого мудрого среди вас сказать несколько слов.
Все замолчали.
– У меня есть предложение. Элли, Тотошка, Дровосек, Лев – а вы не хотите остаться? Здесь, в этом городе, в этом мире?
Началось шумное обсуждение, которое тот же Страшила прервал, снова подняв руку.
– Если честно, я подумал немного и решил – я остаюсь. И хочу спросить Великого и Ужасного Волшебника, хозяина этого дома: как вы считаете, могу ли я быть здесь востребован?
– Как красиво ты говоришь, друг! – воскликнул Железный Дровосек, но Страшила в очередной раз поднял руку. Его нарисованные глаза смотрели на Филиппа Филипповича.
Профессор поднял брови и хмыкнул.
– Почему нет? – ответил он. – Новая власть нуждается в умных… м-м… личностях. Для начала можете обратиться хотя бы в наш домком, к Швондеру. Судя по песням, которые так мы слышим, он сейчас на месте. Там вам заодно и новое имя дадут. А то с нынешним вам тяжеловато будет.
– Так я прямо сейчас и побегу, – обрадовался Страшила и пулей вылетел за дверь.
– Даже не простился, – грустно сказал Дровосек, глядя вслед другу. Потом он повернулся и произнес: – А я? Я могу быть полезным здесь и сейчас? Я не умею так говорить, как Страшила, но я силен и неутомим. И у меня есть сердце.
Борменталь откашлялся и влез в разговор:
– Как минимум, в одну организацию вас точно могут взять. Там у них как раз такие товарищи нужны – с сердцем, с руками и головой. И топор может понадобиться – врагов истреблять. Сейчас я вам адресочек черкну…
– Вот спасибо! Тогда я тоже останусь. Элли, Тотошка, простите меня. И спасибо вам за все! – Дровосек уже никого не обнимал. Из его глаз текли слезы, но он уже не боялся заржаветь – масла не него было в избытке. – И вам спасибо, волшебники! Возможно, еще свидимся?
– Не хотелось бы, – сказал Борменталь, когда тот ушел.
– А вот этого куда? – Филипп Филиппович встал перед Львом. – Смотрю, ты уже распробовал на вкус местную жизнь и не захочешь возвращаться?
– А чего я там забыл? – ухмыльнулся Трусливый когда-то Лев. – Там бегай, ищи себе пропитание. Царь зверей… Да там таких царей! Найти бы тут местечко, где можно было бы харчеваться..!
– Задаром, что ли? – спросил профессор.
– Почему задаром? – ощерился Лев. – Я много что могу. Особенно сейчас.
– Иван Арнольдович, голубчик, – вздохнул Филипп Филиппович, – не осталось ли у вас цирковой программки? Помните, там еще слоны были? Поищите, ради Бога, пристроим животину.
Льва пришлось похмелить и дать селедку. Когда его увезли, профессор спросил:
– Хорошо, теперь с вами. Сначала мы вас накормим…
– Мы не хотим есть, – ответила Элли. Песик тоже помотал головой. – Мы хотим домой.
– А далеко ли ваш дом? – осведомился Филипп Филиппович.
– В Канзасе.
– Ох уж эти аббревиатуры! Я их совершенно не выношу, – занервничал профессор. – Иван Арнольдович, может, вы знаете, что это за Канзас такой?
– Не знаю, Филипп Филиппович, – развел руками Борменталь, – Канцелярское законодательное собрание какое-нибудь…
– Мы, наверно, пойдем, – вздохнув, сказала Элли. – Как-нибудь доберемся.
– Подождите, пожалуйста, подождите! – потребовал профессор. – Иван Арнольдович, сходите ко мне в кабинет, там на столе лежат деньги. Принесите их сюда, пожалуйста. А я сейчас у себя в костюме возьму. Так, а вы, – он указал на Элли и Тотошку, – стойте и ждите. Сейчас мы принесем вам денег на дорогу, а потом Федор вас отвезет на вокзал. Ждите!
Но когда профессор и доктор вернулись, никого из гостей в прихожей уже не было. Только две серебряные туфельки лежали у двери как напоминание об их визите.
– Эх! – расстроился профессор. – Надо было приставить к ним Зину или Дарью Петровну. Как же они ушли – и без туфелек?
Он поднял туфельки с пола и поднял их к глазам.
– А ведь знаете, Иван Арнольдович, это настоящее серебро! Где эта маленькая девочка взяла такое сокровище? Может, еще зайдет за ними? Положу-ка я их себе в рабочий стол.
Филипп Филиппович открыл ящик и поместил туда туфельки. Когда он закрывал ящик, туфельки стукнулись каблучками – и случилось чудо! Волшебный вихрь закружил идущих по улице Элли и Тотошку, и, прежде чем они что-то поняли, девочка и песик уже были дома в Канзасе.
Но ни Филипп Филиппович, ни Иван Арнольдович об этом не знали.
– Зина! Дарья Петровна! – командовал профессор. – Накрывайте, голубушки, на стол!
– По-моему, доктор, – сев на кресло, обратился он к Борменталю, – мы определенно сделали с вами сегодня немало хорошего и имеем право это отпраздновать. Наливайте, Иван Арнольдович!
Выпили с удовольствием.
– Иван Арнольдович, и закусите вот этим… да-да. Разве не прекрасно?
– Божественно, Филипп Филиппович!
– Определенно, в жизни есть свои прелести. Кстати, хотел рассказать вам случай. Вчера от Швондера пришло нечто и предложило купить журналы в пользу детей Германии.
– Нечто?
– Представьте себе! Я спрашиваю: «Вы мужчина или женщина?» А оно в ответ: «Какая разница, товарищ?» Им уже без разницы! А ведь подобных операций ни в Москве, ни где-то вообще в России не делаю ни я, ни кто-либо еще. Но это существует и – более того, Иван Арнольдович, – живет этажом ниже, поет песни и всех тут беспокоит. Все, пропал дом!
Они подняли рюмки в очередной раз, и в этот момент кто-то позвонил в дверь.
– Если это не девочка, то я очень сильно удивлюсь, – сказал Борменталь, снимая салфетку.
– Да уж, коллега, – отшвырнув салфетку, ответил профессор, – хватит с нас сегодня гостей…
Когда дверь открыли, внутрь вошла старушка с котомкой.
– Господи, простите!
– Вам чего? – строго спросил профессор.
– Странница я. Пришла собачку говорящую посмотреть.
Профессор и доктор переглянулись.
– Федор?
– Больше некому. Ох, получит он у меня…