***
Александр Михайлович, председатель горисполкома, и Иван (немыслимое событие!) встретились на войне.
Вот почему он уважал Александра Михайловича. И хотя Иван с усмешкой относился к мужикам, работающим в сельсовете или там еще где-то в жилкомконторе, например, или в заводоуправлении, на всяких должностях, да и вообще, на всех, не воевавших смотрел он снисходительно. Не знают они ни ценности жизни, ни ценности бытия.
А вот Михайлович – другой человек. Он воевал, не бюрократ. С ним по душам поговорить можно. Поймет.
Когда война закончилась, и Иван пришёл с фронта, о своём подвиге он не рассказывал.
Зато всем рассказывал, как с Михалычем встретился.
Он тогда в этом маленьком немецком городке, случайно встретил его. А их деревни рядом были. Вот так – то, это тебе не крыса какая-то тыловая. тоже там воевал.
Обнялись они крепко, а потом Михалыч на правах старшего его напутствовал: «Добивай врага, Ваня в его логове! Мы же вятские – люди хватские! Иди домой с Победой!». Сам Михалыч раньше домой вернулся. Уже без руки.
Доверял ему Иван, уважал.
Поработал Михалыч сначала секретарём парткома военного завода сначала, а потом его партия в сельсовет направила, власть советскую укреплять. Так он председателем горисполкома и стал.
***
– Дядя Ваня, – как – то обрадованно обратилось к нему на кухне дочка соседки Даша, – смотри мне письмо пришло из ГДР.
– Молодец. Сама написала?
Нет, что ты. Это мне в КИДе дали.
– Это что такое?
– КИД? Это клуб интернациональной дружбы. В нашей школе его создали. Наш классный руководитель принесла в класс целую коробку с письмами от наших сверстников из-за границы. Мы будем переписываться с мальчиками и девочками из-за рубежа. У нас интернациональная дружба между детьми.
– Нет, ты только посмотри, мы теперь с этим мальчиком переписываться будем. Мне надо ему что – то интересное послать, открытку о нашем городе.
– Хорошо, хорошо, Даша, купим завтра.
Даша продолжала восторженно:
– Они хотят подружиться с советскими детьми, узнать о нашей жизни, увлечениях. Это письма от детей из ГДР.
Иван автоматически взял конверт. Не забыл немецкий. Прочитал. Отложил. Задумался. вспомнил, как в этом городе встретили известие об окончании войны. Улыбнулся.
– Ты, что дядя Ваня, прочитал? Ты что, по – немецкий умеешь?
– Да не забыл еще. Нас в армии учили, это тебе не школа. Там такие учителя были. – улыбнулся Иван, вспомнив лейтенанта Маковецкого, который учил их шпрехать.
***
– Мужики, -стучал, но в исступлении по своей голове, – да как вы не поймете, одна правильно произнесенная фраза вам жизнь спасет. Ладно, свою не цените, так товарищей – своих пожалейте! – показывал он широко раскрытой ладонью на набившихся в землянку солдат из взвода Ивана.
– Ладно, ладно, да поняли мы, лейтенант, давай учи нас дальше шпрехать, брехать по-ихнему.
Иван пригрозил кулаком забившемуся в дальний угол Петру.
– А вы там бросьте брехать. Шоб тихо было.
И повернувшись к лейтенанту попросил извинительным тоном:
– Давай, лейтенант, учи дальше. Они у меня ребята толковые, быстро схватят.
***
– Дядя Ваня, ты что улыбаешься? Давай читай,
Даша капризно нала губки:
– Ну читай, Иван.
Иван конверт посмотрел. Повертел в руках.
– Ты думаешь, я смогу тебе перевести?
– Да, вы же говорили, что свободно говорили на немецком.
–Ладно. Давай попробуем, – улыбнулся Иван, вспомнив, как в школе на встрече с пятиклассниками рассказывал о том, как строго их учили немецкому языку, потому что от его знания зависела жизнь его товарищей в рейдах за языками.
Читает.
Guten Tag, mein sowjetischer Freund!
Mein name ist Ivan. Ich Lebe in der DDR. Ich bin in der vierten Klasse. Ich Spiele gerne Fußball. Ich lese gern Bücher. Schreib mir, wer du bist, wo du wohnst, in welcher Klasse du studierst. Du und ich werden korrespondieren und Freunde sein.
Auf Wiedersehen.
Ich warte auf deinen Brief.
Schreiben Sie mir eine E-Mainame = "note" DDR, Karl Marx Stadt. Heine Straße, Haus 5 Wohnung 3.
– Да ты мне по – русски расскажи, – заныла Даша, – я долго переводить буду.
– Здравствуй, мой советский друг! – переводит Иван. – Меня зовут Иван. Я живу в ГДР. Я учусь в четвертом классе. Люблю играть в футбол. Люблю читать книги. Напиши мне, кто ты, где живешь, в каком классе учишься. Мы с тобой будем переписываться и дружить.
До свидания. Я жду твоего письма. Пиши мне пор адресу: ГДР, Карл Маркс Штадт. Улица Гейне, дом 5 квартира 3.
***
Иван с интересом читал книгу "Третья ударная". Еще бы. Ведь она про его армию. Ту, которая в сорок пятом штурмовала Берлин.
Встречались описания знакомых населенных пунктов, фамилии людей, с кем пришлось служить. И вдруг на 148 странице Иван встречается. сам с собой.
"Штаб армии, – говорилось в книге, – особое внимание в подготовительный период уделял разведке противостоящего противника. Предусматривалось ведение непрерывной разведки с целью вскрытия системы огня и установки точного начертания переднего края. Планировалось ведение разведки боем.
В это время совершил подвиг командир отделения разведывательной роты нашей дивизии 5-го стрелкового корпуса коммунист младший сержант Иван Горлов.
27 февраля второй батальон нашего стрелкового полка получил задачу провести разведку боем в районе нового Сендорфа с целью установления огневой системы противника, а группе разведчиков во главе с младшим сержантом Иваном Горловым – захватить пленного.
После короткого артиллерийского налета разведчики под командованием Горлова первыми бросились в траншею врага, увлекая за собой личный состав батальона. Завязался рукопашный бой.
Огнем своего автомата и гранатами Горлов лично уничтожил 16 фашистов и станковый пулемет. А затем взял в плен вражеского пулеметчика. При допросе штабе пленный дал ценные сведения".
Иван бережно поставил книгу обратно на полку, что над кроватью, любовно стерев с книги легкий почти незаметный слой пыли. А может и пыли- то не было? Пыль стер? А может погладил?
***
Трёхлитровую банку разливного вина принес сосед. Здесь недалеко, буквально за самым трактом, который называется улицей Советской, стоял небольшой синий деревянный магазинчик. Комиссионный.
Там, в отличие от магазинов государственных, всегда было и мяско, и фрукты, правда цены там были от потребкооперации. Если килограмм мяса в Юбилейном, что располагался на первом этаже пятиэтажной хрущевки на берегу реки, стоил рубль тридцать пять, то здесь, в комиссионном уже три шестьдесят.
Зато всегда было. И всегда свеженькое. Покопаться можно. Не то что в таком простом магазине, где одиноко на витрине пылились засохшие кости. Некрасивые. Темно красные, почти черные по краям.
Но, главное, всегда в Комиссионном стояли одна две большие деревянные бочки красного вина, совсем дешевого по 70 иногда даже по 60 копеек за литр.
Вино было сделано на Кировском винзаводе, непонятно из чего, то есть ясно, что из фруктов и ягод, но каких, гнилых порченых, неперебродивших. Неизвестно.
И вино это на вид в трехлитровой банке было таким мутным, что даже если посмотреть на собутыльника сквозь банку, то точно не узнаешь, с кем и пьешь то.
Но зато вина было много и дешево.
И мужики этот магазин за это вино любили. А бабы нет. И вино это они даже вином не называли, а так бормотухой. Откуда это название Васильевич не знал, но все друзья его и собутыльники знали, что после определенной стаканами дозы эта бормотуха так по мозгам ударяла, что и никакой водки не надо.
Правда, запах у нее был ужасный. И если банку с вечера с друзьями не допьешь, то к утру на дне такой осадок, что и стекло не отмоешь.
Но это все – таки вино. Оно благородное и название у него красивое "Вино красное плодово-ягодное". Но все уже привыкли.
– Вась, Коль, ну что скинемся на бормотуху?
Но денег иногда и на бормотуху не было. Тогда в ход шли другие уловки.
В первом цехе шло на изделие такое очень популярное среди мужиков вещество, как родамин. Это краска такая. Она въедается при написании детали в пластмассовые трубочки навечно. И ничем ее больше не сотрешь.
Мужики, конечно, не химики. Но "химичить" с этим родамином научились.
Добавляли туда то ли каустик, то ли соду, то ли еще что-то и размешивали, образовавшееся на дне вязкий красный остаток краски вкидывали и, а жидкость, в составе которой был чистый спирт, и употребляли.
Помаленьку, конечно, так, "с устаточку", да не часто, а по пятницам, да субботам, если рабочие были субботы.
И все сходило. Начальство знало, но особо и не напрягалось для того, чтобы эти безобразия прекратить. Не уследишь ведь за всеми.
Да и у начальства тоже были свои маленькие хитрости.
Так на обмывку и протирку уж очень ответственных деталей шел чистый этиловый спирт, заложенный предварительно разумными технологами в техпроцесс. Так что и у начальства тоже были свои легкие причуды.
А с этим родамином история одна произошла с другом у Ивана.
Видимо не рассчитал он, (тот еще химик!), количество соды, и плохо размешал (или не дождался, пока краска отстоится), ну, короче, выпил.
А родамин возьми да все его лицо и раскрась. Изнутри. Приходит на работу и лицо красное. Ну натурально красно-розовое. Так ничего себя чувствует, ну как ничего с похмелья, конечно, слегка, потому что кроме родамина еще и бормотухи добавил. Конечно, слегка, с похмелья, но для понедельника – дело обычное.
Из дома уходил, а в зеркало не посмотрел. Срочно в больницу отправили, капельницы, желудок промыли.
Оклемался. Обошлось как-то. Но нос, уши и руки еще долго выдавали в нем любителя родаминовой краски.
Иван хотя и смеялся от души над другом, но себе таких выкрутасов не позволял.
Так иногда по выходным с друзьями на рыбалке почему не посидеть. Почему войну не вспомнить.
***
Чай у Любовь Сергеевны, действительно был вкусный. Не как у того особиста, который неожиданно и срочно вызвал Ивана к себе, и тоже предложил чай.
– Иван, поднимай своих. Через полчаса выезжаем.
За годы войны Иван привык, не спрашивать лишнего. Получил приказ. Значит так надо. Быстро собрал свой взвод. И уже через двадцать минут стояли все у штаба.
Выходит майор, за ним особист.
– Ну вот, братцы, новое вам задание. Рассказывать ничего не буду. Вот, – кивает небрежно на капитана, стоящего у него за спиной. – Вам все расскажет уже в машине.
Эх, знать бы Ивану, что не вернутся они больше сюда. Он бы сбегал бы к Марте, он с Мартой бы попрощался, он бы адрес ее взял и свой оставил.
Всю жизнь Иван жалел. Всю жизнь себя проклинал. Да и особиста этого, который потом сквозь холодный прищур маленьких глазок уже через год признался ему:
– Ты Иван должен меня благодарить. Спас я тебя от штрафбата, а может и расстрела. Снюхался ты с этой немкой. Это я подстроил, чтобы вас перебросили. Быстро и неожиданно. Понял? Благодарен мне будь.
Глаза Ивана потемнели. Он так и не понял, почему не врезал этому, своим излюбленным приемом ударом в шею не выключил этого, слов нет, почему. Так и не понял.
Лишь когда услышал треск сломанного приклада и увидел свои трясущиеся руки, которые держали разломанный пополам автомат, остановился.
Отвел глаза от испуганного особиста и буркнул тяжело и глухо:
– Пойду я. Пора мне.
***
Хорошо, что это случилось в последние часы перед отбытием состава на Родину. Забился Иван в самый дальний угол вагона и целые сутки молчал.
Не тревожили и сослуживцы.
Молчали друзья.