Хроники сказок о трассе непуганых странников

– Ты где есть будешь? – спросила его плотная.

– Где? – не понял он вопроса.

– Понятно, – сказала она и понесла плоскость, которая конечно же была подносом к крайнему столику у окна, – Если не в кабинете, то ты обычно здесь кушаешь, у окна. Мой борщ знатный сегодня. Смотри как эти дальнобои едят, аж за ушами трещит.

Аскольд огляделся. Довольно большое помещение, в котором стояло десять квадратных столов. Помещение не походило не на одно из тех какие он видел в жизни. Деревянные полы были коричневого цвета, а стены отштукатурены белой краской. Всё просто и сердито. За ширмой стояли полки с бутылками с разноцветной жидкостью и всякие явно вкусные штуки на больших подносах, а то что ему показалось ширмой конечно же было обычным баром. Ничего подобного Аскольд раньше не видел, но тем не менее он прошёл к окну и сел за столик, как будто в каком-то ступоре. Он не чувствовал себя.

Один из трёх грязных и обросших мужчин, жадно поглощавших красную густую жидкость, оглянулся на Аскольда, словно был удивлён его появлению. Потом откупорил бутылку с прозрачной жидкостью на столе и налив её себе и ещё одному из трёх человек гаркнул,

– Ну, за нас! – жидкость тут же была ими опрокинута в рот. Оба поморщились, но тут же как ни в чём не бывало продолжали хлебать из тарелок.

Таких манипуляций с прозрачной жидкостью из бутылки было проделано ещё три, после чего мужчина, поставив бутылку на пол заорал, повернув голову к ширме,

– Клавка давай вторую!

Но Аскольд уже будто и не видел некого. Он смотрел в окно. Теперь он понял от чего исходил постоянный грохот. По жёсткому широкому автобану с тёмной поверхностью катились взад и вперёд металлические аппараты. Некоторые, те что были поменьше останавливались у здания, в котором находился Аскольд. Из них выходили люди. Кто-то заходил в здание заказывал себе еду, а кто-то уезжал.

Он словно был во сне… Автоматически он взял ложку и всё ещё смотря в окно здания, зачерпнул её в ёмкость с варевом стоявшую перед ним. Рот обожгла горячая жидкость. Но он уже забыл обо всём. До чего же вкусно, – подумал он и с жадностью стал поглощать еду. И борщ, и салат, и хлеб. Я никогда не ел ничего вкуснее. – думал он, -, это удивительно. Все эти манипуляции Аскольд проделывал, находясь в тупом ступоре, он будто чувствовал, что пока надо делать именно это, а в остальном разобраться позже.

А женщина по имени Клавка несла ему уже второе блюдо.

– Твои котлеты любимые с картофельным пюре. – поставила она перед ним тарелку.

Но Аскольд, однако с большим трудом съел и это блюдо, ведь подобная тяжёлая хоть и вкусная пища никогда ещё до сего момента не ложилась в его желудок. Докушав он направился к выходу из здания. И когда Аскольд вышел из этого здания то сразу же ему в нос ему ударила сразу свежесть раннего летнего утра, зелёной травы и терпкий запах озона перемешанный с запахом дорожного асфальта. Хотя он пока не понимал, что такое и асфальт, и запах бензина, как и многое другое. Но для него всё это было неважно. Сначала у него даже закружилась голова. Но потом

Аскольд уже стоял и поглощал эту новую для него жизнь полной грудью. Это действительно была новая жизнь… Странная, с совершенно непонятными для него новыми персонажами. Жизнь, которая открывалась для него сейчас. Он не понимал ещё всего того что случилось с ним. А может думал, что его сознание каким-то немыслимым образом под влиянием этой Дикой Пустоши раздвоилось и сейчас диктует ему свою реальность. Кто знал эту истину? И кто мог знать то что проживёт он в этом перевёрнутом мире много долгих лет …

Итак, Аскольд очутился в ином времени … Это был конец двадцатого столетия и начало двадцать первого. Это было прошлое той страны, а в его реальности совершенно измененного до неузнаваемости места Земли, в котором он родился.

Трасса, о которой пойдёт это повествование было самой настоящей трассой в прошлом. Живой, пульсирующей артерией, соединяющей её юг со столицей всей страны. Главной артерией она была потому что по ней из столицы шли фуры и автобусы до самых южных окраин этой гигантской страны, занимающей большую часть суши на земном шаре.

Но несмотря на то что она была самой первой трассой в стране, соединяющей её с югом, позже были построены ещё две. Тем не менее она была довольно неказиста и узка. Строить её стали ещё в середине двадцатого века и имела она в то время не простое, а больше стратегическое значение. Ведь когда-то её сначала хотели всю сделать из бетонных плит, чтобы в случае большой войны на неё могли сажать летательные аппараты, но не всё вышло так как хотели. Дорога получилась намного уже чем планировали и поэтому она забрала первые несколько жизней. Да тех, кто строили её – точнее планировали и руководили её строительством – их просто расстреляли как врагов государства. Это была первая кровь, которую пустила, Трасса. Решили, что они украли цемент или гравий. Точно никто не знал по сей день, что именно, но людей в любом случае расстреляли. Так на всякий случай… Такое было время.

Потом это время ушло, а трасса продолжала жить своей жизнью. Уже канули в прошлое времена, которые знаменовали собой, добрую советскую стабильность. Пришли времена так называемые, перестроечные, и наступили потом девяностые в которые и сумел угодить полной задницей как раз наш герой.

К этому времени, а это была уже середина девяностых, трасса представляла собой довольно жалкое зрелище. Такой какой она была по сути в самом начале такой она и осталась. Правда вместо бетонных плит, которые иногда проступали кое где, она была покрыта асфальтом, но продолжала быть всё такой же узкой. Увеличивался парк личных автомобилей у населения и поток их на трассе и скученность по ней была жуткая. Но из-за этого или нет на ней очень много было аварий со смертельным исходом пассажиров и автовладельцев.

В начале девяностых годов около небольшого городка, который носил название Меняйлов – града, близ этой трассы начала возникать стихийная торговля. Десятки людей, а это были в основном пожилые люди, старики с бабками стали выходить на трассу с баулами и сумками, с ещё дымящимися горячими домашними пирожками, котлетами, варёными курами и всякой другой снедью. И на эту снедь, заметя издалека сидящих вдоль пыльных дороги бабок в платках с большими сумками, останавливались как мухи на мёд измученные и голодные водители большегрузных фур и не только. Тогда же появились и первые братки, которые ездили на чёрных топорно сделанных машинах местного автопрома и обирали несчастных бабок, торгующих пирожками. А кроме них бабок обирали ещё и блюстители закона, так называемые менты, те кто должны были их в правильном разумеется обществе, охранять от братков. Бабок в итоге обирали все, кому не лень. Так и жила эта трасса. Одни обирали других, а те третьих…

О не каких кемпингах, мотелях и кафе в те года не было ещё и речи. Всё это станет появляться лишь через лет эдак пятнадцать. А пока стихийная торговля правила балом. Страна в которой жили все эти люди развалилась и они-то ли от безысходности то ли ещё от чего стали выходить на неё.

Была ли эта трасса какой-то особенной или нет не знал никто. Хотя про неё слагали легенды. Одно знали все – кто хоть раз попадал на неё тот на ней и оставался. До конца своих дней … Многие встретили в итоге здесь свою смерть. Трасса пожирала людей. Она глотала их и пережёвывала. Она словно гигантский змей протянулась на тысяча километров. Змей, который лежал и спал в послеобеденном забытье. Змей, который заглатывая одну за другой человеческие жертвы, продолжал жить.

А как было жить этим людям иначе. Оставшись один на один с суровой постперестроечной действительностью, брошенные в дикий мир рыночного выживания они боролись за своё существование. Кто-то погибал, кто-то выживал, а кто-то поднимался и шёл по жизни дальше.

Так выживали в те года все. И те, кто выходил на трассу с котомкой жареных пирожков и те, кто, покупая автомобиль на взятые в долг где-то деньги пытался найти ту золотую струю в новом рыночном мире, которая будет кормить его семью. Но большей частью эти люди загоняли себя в долги и работая как волы без отдыха просто умирали неожиданно от сердечного приступа или ещё от чего. Порой прямо за рулём своей машины.

Но над трассой тяготел рок … Кому-то она приносила удачу, поднимая его из низов до человека со статусом. Кого-то она поднимая снова кидала на самое дно новой жизни ¸ а кого-то просто сразу же убивала в зародыше. Кому-то удавалось, падая выкарабкиваться из ямы, подниматься вновь и вновь, возрождаться как феникс из пепла. Таким и был, вернее оказался в новом для себя мире Аскольд Милов. Но это он понял гораздо позднее…

К тому времени когда он попал в этот мир уже ушли в прошлое старенькие бабули с пирожками и начали появляться заведения уже больше похожие на мини кафе и магазины, в основном сделанные из железнодорожных вагонов и металлических контейнеров. А Аскольд Милов был, как он понял позже, один из первых предпринимателей, которому суждено было войти в историю этой трассы, кто построил на этом участке трассы первое современное кафе.

Позже он узнал, что в этом мире он родился в семье советских интеллигентов и родители у него были простыми учителями. Отец у него умер рано, а мама была жива. У него было два брата – средний добился к тому времени большой карьеры в столице, а младший был бичом их семьи и в городе его все звали по кличке, Тот Алик. Хотя на самом деле полное имя его было Альберт. Рассказ о его брате пойдёт позднее. Родители в силу своей интеллигентности дали такие странные имена своим детям, стараясь выделиться из общей массы. И это у них получилось.

Аскольд Милов построил кафе к концу середине девяностых годов на Трассе Не пуганных Странников прямо близ Меняйлов – града. Мы должны заметить, что в историю под этим роковым названием трасса войдёт позднее. А в те времена трасса проходило аккурат мимо этого городка. Позже через двадцать лет цивилизация начала создавать и красивые мотели, и оборудованные автозаправочные стации, и всякие комплексы. Но это всё будет позже. Сейчас это было первое кафе и вёл дело в нём по задумке тех сил, которые перекинули Аскольда в прошлое был никто иной как именно он.

А сейчас Аскольд Милов долго ещё стоял перед входом в своё кафе, задумчиво наблюдая за вечерним закатом летнего солнца. В своём мире он не видел такой. Люди заходили и выходили из кафе. Машины уезжали и останавливались, а он все стоял и стоял, пребывая в полном отупении. И одна мысль лишь сейчас владела им, где моя Лина? – Наконец грубый голос прервал его думы,

– Ну,что встал? Пойдём кофейку выпьем. Ты что Аскольд, очумел что ли? Сам не свой. Что с тобой?

Аскольд оглянулся. Перед ним стоял старый, худой и сморщенный, но довольно ещё пока жилистый человек с палкой. Аскольд уже мало, что понимал из всего того, что видел и кого видел. Он просто принимал всё происходящее как само собой разумеющееся и только мысль о любимой продолжала лихорадочно пульсировать у него в мозгу. У человека были седые длинные волосы, закрученные по краям и усы, свисающие книзу и придающие ему немного грозный вид.

– Ты что балда, Сотню не узнал, что ли? – хриплым басом спросил его мужчина и ткнув палкой по обуви Аскольда прошёл в кафе.

– А это что ещё за человек? – подумал Аскольд и зашёл вслед за ним.

Сотня уже сидел за самым крайним столом у окна и пил чёрный кофе, который ему одному из всех клиентов наливали бесплатно. Да, это был именно тот самый легендарный, последний из могикан, из полублатного мира прошлого кому удалось выжить в этом горниле времени. Их осталось то, единицы … Те, кто ещё помнили старых воров, те кто считались с законами тюремной жизни и знали множество байков, от которых кровь леденила душу у простых смертных. Последним пристанищем этого старика была знаменитая советская столовая в Меняйлов граде. Он был и последним кто покинул её, после того как всё здание, в котором находилась эта столовая распродали под всякого рода мелкие магазины. Совсем рядом с трассой находился небольшой спальный район, где и жил он в своей однокомнатной квартире с видом на трассу. Он давно оставил свою семью и перекочевал в эту квартиру, завещанную ему своей матерью. К моменту, когда Аскольд запустил своё кафе это был уже совсем старый и измождённый человек, который правда не гнушался, несмотря на потерянное здоровье опрокинуть в себя литр или полтора алкоголя. Однако, как позже открыл для себя Аскольд, как и многое другое, с ним и его братьями этого человека связывала старинная дружба и оказавшись совсем один в пустой квартире Сотню стала одолевать чёрная тоска. Он совсем было забыл про Аскольда и его братьев, когда как-то в очередной раз прогуливаясь вдоль трассы увидел издалека новое кафе с яркой крышей. Зайдя внутрь он не сразу узнал хозяев, а когда вспомнил их, то с того времени стал каждый день приходить к ним в гости, а бывало и оставаясь здесь по несколько суток, благо кафе было круглосуточное. Теперь для него весь персонал кафе по сути был одной большой семьёй.

Но вот наконец до Аскольда стала доходить суть всего то, что он видел и ощущал, и первое это то что он, по всей вероятности, должен знать этого, дикого старика, как он прозвал его про себя, ровно, как и всех остальных. Постепенно он начинал здраво что-то соображать и из поломанных, рваных пазлов начала создаваться единая картина новой реальности, из которой он понял вскоре, что он хозяин этого заведения, а также то, что у него есть один умный и серьёзный брат, и брат не совсем адекватный. Ну, и всё остальное, что окружало его вокруг. В силу своего ума Аскольд вскоре начал разбираться в сложном механизме окружающего нового мира.

Он сел за стол к Сотне и одна из его работниц несла ему уже стакан горячего чёрного чая, вкус которого поразил Аскольда от всего сердца.

– Слышал про ту газель, что у свалки сутки стояла? – спросил его Сотня.

Аскольд кивнул головой, хотя и не знал о чём идёт речь.

– Думали, что спали те двое, которые были в газели, а у них перья в боках. Менты говорят, что пасли их ещё с юга. Бабки сняли и документы.

– Понят-но, – поперхнувшись чаем ответил Аскольд, поняв, что речь идёт о смерти людей.

И только сейчас Аскольд понял одну вещь, самую главную наверно для себя. Ему нужно привыкать к раздвоенному сознанию, к пониманию того, что есть Аскольд этого перевёрнутого для него мира и есть Аскольд, который остался в том будущем, где была его Лина и всё то, что было близко и понятно ему.

– А недавно Вольта посадили за наркоту, – продолжал вещать Сотня своим хриплым басом, – Дурак, на старости лет сиди да не парься, а он всё туда же…

– Да – глухо ответил ему Аскольд, вообще не понимая о чём идёт речь.

– Да ты тоже походу, того стал, как брательник твой – сказал Сотня.

– Какой?

– Долбанутый, – подытожил Сотня.

–Будешь тут такой. – подумал Аскольд и тут почувствовав головокружение, резко встал и направился в комнату.

– Что это с ним? – спросил Сотня у женщин.

– -Переутомился видать, – ответила толстая, – Итак без отдыха, а тут братец его постоянно что-нибудь да учудит. Вот давеча как. Зашёл в котельню нашу, а к вечеру привозит братец его эту шалаву, как её – Анчютка. Привозит на промысел. Анчютка то эта, без слёз на неё не взглянешь. Опухшая вся от водки, вечно пьяная, с синяками, грязная, вонючая. Тьфу … – сплюнула в сердцах баба Люба, как звали её все в кафе.

– -И что? – спросила её Клавка.

– А ты что не знаешь? – спросила её баба Люба, – А так ты же сегодня заступила, вчера Олька работала. А я здесь вторые сутки беляши жарю. Так вот привёз он эту Анчютку, мать её раз так … А к ночи приехало человек пятнадцать чурок. Откуда взялись то они. Узбеки чтоль? Все грязней, да чумазей хлеще чем Анчютка эта. А Альберт наш уже напоил её в стельку и этого Кольку нашенского с ней вместе. Котельщика того, только такого котельщика в гробу видать, хотя и жалко его порой – сирота ведь всё-таки. Положили её пьяную на пол в котельной на тряпье, а перед входом встал сам Алик. А эти чурки в очередь встали, и он их по одному стал впускать. Суют они ему по пятьсот рублей, а он пускает их по очереди к Анчютке и считает, Первый баран пошёл, второй баран пошёл, третий и так далее …, а той хоть бы что … Один придёт сверху на неё ляжет подрыгаеться минут пять, встанет и уйдёт, а за ним следующий. Вырубилась в дрова, и кто там дерёт её видать по херу ей. Во как. А тот продолжай себе считает бабки и баранов. – выложила Люба.

– Молодец, что говорить, – сказал, улыбаясь сквозь усы Сотня, явно симпатизировавший младшему брату Аскольда.

Всё это уже краем уха слышал Аскольд, но сил сказать у него что-либо на это не было. Открыв дверь своей комнаты и упав на кровать, он потерял сознание…

Очнулся он от того, что чей-то женский голос пел заунывную песню.Кое как встав он одел брюки и обувь и тут же открыл дверь. Прямо перед дверью стоял улыбаясь, пребывая явно в каком-то дурмане маленький человечек с большими оттопыренными ушами и огромной широкой улыбкой во весь рот. Человечек имел сильное сходство с маленьким клоуном или шутом, какие жили во времена глубокой преглубокой старины и смотрел он на Аскольда взглядом преданного и верного пса.

– Ты кто? – спросил его Аскольд

– Колька. А ты что Аскольд не узнал меня что ль? – спросил его человечек и тут Аскольда осенило, что это совсем безобидное маленькое существо наверно больно на голову. Во всяком случае весь его облик говорил именно об этом.

–Нет не узнал … – ответил ему Аскольд. – Колька слушай ты мне быстрей скажи где это как его уборная?

– Сортир что ли? Пойдём шеф со мной. Ты что шеф? Что с тобой? – улыбаясь во весь рот человечек, потянув за рукав Аскольда привёл его к двери уборной.

Аскольд только и успел с трудом стянуть с себя штаны, как вчерашний борщ и котлеты с гулким рёвом полезли из него в унитаз. Еда была вчера до удивления вкусной, но и отходы от неё тоже рвали желудок на части, чего никогда не случалось у него в своём мире от питательных смесей. Оно и не могла случиться ничего подобного в его мире по одной простой причине … Человек далёкого будущего не использовал свой желудок по прямому своему назначению, но при этом желудок и не страдал из-за того, что природа не давала ему такой разрядки. Отходы людей будущего выходили просто через обычный пот. И вот сейчас для Аскольда это было нечто…Но в конце концов желудок был опорожнён. Причём никогда раньше Аскольд не испытывал такое дикое наслаждение. Вот оно настоящее маленькое счастье, – подумал он и зажал тут же свой нос пальцами. Да – счастье, оказывается имело весьма и очень довольно неприятный запах. На стене висела мягкая бумага, предназначение которой Аскольд понял сразу. Затем умывшись и приведя себя в порядок Аскольд вышел из уборной. В зале продолжали заунывно петь.

– А это кто? – показал он Кольке на компанию, которая заняла самый стол посредине кафе и заунывно тянула песни.

– А эти то… – молвил маленький Колька или Колёк как его ещё все называли. – Это Колобок с девками. Водки нажрались и теперь песни горланят.

– Какой ещё Колобок? – пробормотал Аскольд.

– Да мент – гаишник этот с бабами пришёл. Водки заказали шесть бутылок и всего две порции шашлыка. – улыбаясь сказал Колёк. – Куда в них столько лезет? Мне тоже наливали – снова расплылся в улыбке довольный Колёк.

Действительно, за столом сидел большой, грузный мужчина в форме военного и три огромные, не старые женщины. На столе стояли три бутылки с прозрачной жидкостью и тарелки с закуской. Опорожненные бутылки валялись рядом под столом. Заметив, что Аскольд смотрит в их сторону худая Ленка тут же подбежала и начала собирать с пола пустые бутылки.

– Ишь нагадили, ишь убирать за ними надо, ишь побросали. – гундела при этом она.

Круглая голова Колобка, всё это время безучастно лежавшая на столе приподнялась, расплылась в широкой улыбке, подмигнула Аскольду и снова упала на стол. Через пару минут под стол скатился и сам Колобок под заунывные песни пьяных баб. Наконец, до смысла Аскольда стало доходить, то, что они называют водкой и есть сильно одурманивающая жидкость, которая и приводит этих людей в такое по сути скотское состояние. А в это время, в углу чадя вонючими дешёвыми сигаретами сидел, улыбаясь Сотня, шевеля при этом своими висячими куцыми тараканьими усами. Аскольд направился к его столу с ужасом чувствуя, как его голову наполняет дым этих ужасных сигарет. В горле у него тут же запершило.

–Пьют уже час. Колобка после первой отрубило, так и заснул за столом. Всю водку бабы выжрали. Мне предлагали, но ты знаешь я не пью второй месяц. Хватит, своё попил. – сказал, вздохнув Сотня.

Толстые бабы опрокидывая в себя один стакан за другим, о чём-то громко начинали спорить в перерывах между песнями, потом вдруг заходили смехом и всё это продолжалось ещё около часа, пока не была допита последняя водка. Колобок без всякого движения всё так же лежал под столом, выглядев со стороны как большое бесформенное что-то непонятно чего. Наконец самая толстая из трёх женщин пробубнила.

– Ну что пора и по домам. Давайте бабы, охламона этого грузите и домой.

Выпив шесть бутылок водки не одна из них при этом не шаталась и не падала. Вскочив со своих стульев две из них подняли с пола Колобка и поволокли его к выходу. За ними топая шла самая толстая, которая обернувшись мужским басом проговорила,

– Ну бывайте!

У выхода стояла маленькая квадратная машина, сзади которой светила надпись «ЛАДА». Открыв водительскую дверь самая толстая плюхнулось в кресло. А две другие затолкали тело пьяного Колобка на заднее сиденье. До этого, он ещё пару раз плюхался на землю и был весь, с ног до головы покрыт пылью. Тут запыхавшись прибежал Колька и протягивая форменную фуражку внутрь машины завопил:

– Фуражку забыл, фуражку!

Затем машина резко газанула с места и оставив на обочине клубы пыли скрылась в ночной темноте.

Аскольд тоже вслед за ними вышел на улицу так как довольно спёртый воздух в кафе наполненный новыми для него тяжёлыми запахами давил на него по страшному.

Для начала мне нужно пытаться вжиться в новую жизнь, узнать всё про свою новую семью, понять и принять этот перевёрнутый мир. Может он чем-то и хорош для этих людей, но в нём мне ещё предстоит разобраться. Я так понимаю, что я главный для них и всё что делают они связано со мной. Значит мне надо всё изучить, всё понять. Сделать будет всё это сложно, но нужно. Иначе мне здесь не выжить. Всё завтра и начну. А потом, когда я пойму и приму этот мир я буду искать Лину. У меня просто нет другого выхода, просто нет. Я не знаю сколько мне суждено быть в этом мире. Может до конца жизни, а может просто завтра рвануть отсюда, подальше от этого места. Может, истина, далеко отсюда? Ладно на сегодня хватит мыслей. Спать. С утра и начну. – думал так Аскольд, а потом зашёл в кафе и подойдя к худой Ленке, которая тёрла прозрачные бокалы сказал ей,

– Я отдыхать, а Вы без меня сами тут. Сами всё знаете. А завтра поговорим.

– Хорошо, – ответила ему Ленка.

Аскольд прошёл к себе в комнату теперь закрыв её на ключ, разделся, и тут же заснул крепким сном.

Глава третья. Дикие истории трассы непуганых странников

Ночью Аскольду снилась Лина … Она звала его, просила о чём то, плакала. А потом туман.

Встал Аскольд уже совсем другим человеком. Он теперь знал, что делать ему, как вести себя, он понял теперь главное для себя – ему надо выжить любой ценой, чтобы вернуться в свой мир. Но сначала надо попробовать понять в целом, что это за место в географическом плане в которое он бухнулся с головой и попробовать покинуть его. Но для этого ему нужно было научиться ездить на местном транспорте. Однако Аскольд ещё пока не знал, что невидимые хозяева уготовили ему такую ловушку, которая как капкан зажмёт его за самый живой нерв.

На следующий день он уже освоил езду на этом автомобиле. Истинный мир Аскольда, мир будущего рождал людей, имеющих огромный потенциал для познания всего того, что человек прошлого не освоил бы и за всю свою жизнь. Мир будущего отшлифовал, генетически отработал создание этого нового вида людей. Людей, не принимающих зло и ненависть, людей чей мозг в силу каких-то новых для человека обстоятельств начинал включать весь скрытый потенциал своего разума и таким образом постигал высоты непостижимые для людей прошлого. Человек будущего мог если захотел освоить любой новый для него механизм, за сутки выучить несколько новых для него языков и многое, многое другое.

Необходимость освоения езды, в первые дни своего пребывания в новом мире, на древнем механическом аппарате стало для него жизненной необходимостью. И как-только он сел за руль этого древнего механического коня, то решил покинуть своё, так называемое кафе, чтобы понять сможет ли он найти новую, как он назвал про себя портал переноса в свою реальность, кротовую нору, или нет. Но вся сложность его реальности в этом мире состояла в том, что, отъехав на как ему казалось тогда на довольно большое расстояние от точки отсчёта Аскольд под влиянием какой-то неумолимой силы останавливался и засыпал. Просыпался он снова и снова в той же комнате, в которой проснулся и первый раз и всё в том же кафе, в котором он был хозяином. Это продолжалось много и много раз. Не каждый день, но порой следуя какому-то невидимому инстинкту он бросал всё и мчался навстречу новому дню. Однако новый день начинался у него по-прежнему на том же месте, на том же диване и в той же комнате. Вскоре он оставил эти попытки, оставил навсегда… Ловушка оказалась серьёзной. А потом он решил просто принять всё как есть и назвал сам себя, Молчаливым Наблюдателем. Он решил наблюдать за этим миром, изучать его и продолжать вживаться в эту роль.

И ещё Аскольду стало казаться, что он каким-то совершенно немыслимым образом связан с этим странным городком с таким же странным названием – Меняйлов – град.

Порой он думал, что возможно его страшно далёкий предок жил в этом городке, оставив возможно здесь свой след…

Или его личная внутренняя карма привела его сюда, его судьба или ещё что, чего он возможно ещё не понимал.

И новый мир продолжал удивлять его ещё больше, а больше всего люди этого мира.

Старик Сотня приходил каждый день, садился в углу и когда не было Аскольда закуривал обычно одну из своих вонючих сигарет, несмотря на то, что Аскольд запретил ему курить в кафе. Были дни, когда на него нападало всё-таки пьяное безумство и он пропивал в кафе за два дня всю свою пенсию. Но это было редко. Часто к нему заходили какие-то типы, угощали его, покупая водки, еды, подолгу сидели с ним травя очередные байки. Любимой притчей или байкой, а может и присказкой какой-то, этого давно уже сморщенного старика была только одна, которую он вставлял во всякое удобное и неудобное время. Она была небольшой, но он ею как бы подытоживал всё рассказанное им и его друзьями. Все её давно уже знали наизусть, но Сотня всё равно всякий раз её повторял как свою единственно существующую для него молитву, Хер у мужика может быть трёх видов. Духопёр, подреберник и игрун. У меня игрун. Ему я и рад.

Что сие означало Аскольду было совсем невдомёк, но эта фраза была очень задорной для него.

Аскольд слушал, познавал и запоминал всю эту новую жизнь для себя, не прекращая при этом думать о Лине. А время для него при этом тянулось очень и очень медленно. Оно тянулось так словно он застрял в какой-то липкой и вонючей жиже, застрял и не может вылезти из неё. Позже приняв многое из жаргона местных людей, он говорил сам про себя так, я застрял как муха в супе, но пройдут годы и оказавшись снова в своём мире Аскольд поймёт, то что именно этого супа ему стало не хватать, не хватать как глоток чистого воздуха. Только тогда он понял, что этот мир с его странными людьми, грязными для экологии технологиями, с его грубой дикостью и необузданной энергией какого-то пещерного материализма, именно он станет родным для него.

А сейчас он жил, слушал и изучал, снова и снова погружаясь в пучину глубокой и беспросветной ямы, дна, как он считал теперь, этих тёмных и варварских веков.

Вся его жизнь теперь проходила в стенах этого придорожного кафе и вся его сущность была теперь завязана с ним.

В кафе была его собственная комната отдыха, дома он почти не бывал.

А люди приходили и уходили, были всякие… Кто-то заказывал себе еду и после обеда или ужина тут же уезжал. Это были заезжие путники и каждый из них был по-своему интересен Аскольду. Через них он познавал новый для него мир, он постигал его, всасывал в себя сквозь собственную кожу, проглатывал как какой-то кусок мяса и порой даже и давился им. А кто-то рассказывал ему о своей жизни, делясь с ним самым тайным и сокровенным.

Через какое-то время Аскольд стал делить людей этого мира на три типа. Первый тип людей он назвал – деловыми, те, которые приезжали, быстро заказывали себе что-нибудь из еды и уезжали, второй тип – потерянные, те кто ездили куда-то без всякой цели и третьи заблудшие – те, кто приезжали просто провезти время где-нибудь.

Во всём что происходило в этом мире Аскольд видел научное обоснование, но не как мистику или провидение, или божий промысел как считали люди мира, в который он попал. Аскольд был из будущего мира, в котором техническая мысль достигла своей завершающей кульминации превратив его в некий футуристический облик, Град Вечной Идиллии, основанный на гигантском научно техническом прогрессе. Он пришёл из мира, в котором люди были изнежены прелестями этого научно технического прогресса, мира в котором правили машины. Они правили миром, и они думали за людей.

Однако его пребывание в этом времени заставляло по-новому взглянуть на многие вещи, и они не казались ему уже более непостижимыми, хотя всё то что потом стало происходить вокруг него и несло печать какой-то загадочности и некоего мистицизма. Но он не осознавал ещё пока всего этого, несмотря на то что у него и не проходило ощущение будто кто-то невидимый выбросил его на край этого мира и при этом постоянно наблюдал за ним.

Так он и жил, вернее существовал …