Проклятие Гермеса Трисмегиста

Родион. Иногда в жизни надо не только думать, но и совершать поступки. А, впрочем, поступай как хочешь. Яйца курицу не учат.

Голышкин. Ты прав, крутое яйцо. Катись спать!

Родион. Вот это смачно! Почему бы тебе просто не пожелать мне спокойной ночи, отец? Как это всегда делала мама.

Голышкин. (Жалобно). Мне тоже не хватает нашей мамы, сынок…

Родион. Что ты сказал? Я не расслышал, прости.

Голышкин. Ничего. Спокойной ночи.

Родион. Ага. И тебе того же по тому же месту!

Родион встает и уходит. Свет гаснет и снова загорается. Голышкин нервно ходит из угла в угол по кабинету, о чем-то размышляя. Раздается телефонный звонок. Луч прожектора выхватывает из темноты в другой части сцены Мышевского с мобильным телефоном в руках.

Мышевский. Доброе утро, профессор. Я не слишком рано?

Голышкин. Ну, что вы, господин Мышевский! В принципе, я еще даже не ложился.

Мышевский. Все обдумываете мое предложение?

Голышкин. Вы угадали.

Мышевский. И что вам мешает принять решение?

Голышкин. Я вам уже говорил – я философ, а не авантюрист.

Мышевский. Я тоже не люблю авантюр, как любой серьезный бизнесмен. Но поверьте мне, это дело иного рода. Авантюрой здесь и не пахнет.

Голышкин. А чем пахнет, позвольте полюбопытствовать?

Мышевский. Золотом. О, что это за запах, профессор! Куда там вашему любимому жасмину… (После паузы). Помните притчу о соколе и вороне? Лучше прожить тридцать лет, утоляя голод свежей кровью, чем триста лет, питаясь падалью.

Голышкин. Может быть, может быть…

Мышевский. В таком случае… Решайтесь, профессор!

Голышкин. Дайте мне еще немного времени.

Мышевский. Зачем?

Голышкин. Всего пять минут. А затем я сам перезвоню вам. И скажу определенно – да или нет.

Мышевский. Хорошо. Пять минут – это не триста лет.

Луч прожектора, освещавший Мышевского, гаснет. Голышкин кладет трубку, сразу же снимает ее и набирает номер. Луч прожектора выхватывает из темноты Ольгу в ночной рубашке.

Ольга. Ох, кто это, в такую рань? Только посмейте сказать, что ошиблись номером!

Голышкин. Это… Профессор Голышкин.

Ольга. Сталвер Ударпятович, это вы? У вас что-то стряслось?

Голышкин. Простите, Ольга Алексеевна, за мой звонок.

Ольга. Все равно мне уже надо было вставать. Рабочий день в поликлинике начинается с восьми утра, будь оно все неладно… Да говорите же наконец, что с вами случилось?

Голышкин. Я подумал… Я хотел спросить… Я вас чем-то обидел сегодня, Ольга Алексеевна? Вы сказали, что не будете приходить ко мне.

Ольга. Ну, что вы, Сталвер Ударпятович. Просто у меня очень много работы. Да вы уже и не нуждаетесь в услугах медсестры.

Голышкин. А вечером, после работы? Не как медсестра… Но как друг… Если вы позволите мне так себя называть.

Ольга. А зачем? Обсуждать вечные проблемы? Как это скучно, Сталвер Ударпятович! Ведь мы об этом говорили. Ваша философия бессмертна. Я, увы, нет.

Голышкин. А если я предложу вам нечто более интересное?

Ольга. И что же? Только, умоляю, не соблазняйте меня звездами в ночном небе. Это чудесно, но… Без-пер-спек-ти-вно. Вы уж извините, профессор!

Голышкин. А, к примеру, спиритический сеанс? Это как, перспективно?

Ольга. (После паузы). Спиритический сеанс, я не ослышалась? Возможно, это могло бы заинтересовать такую девушку, как я.

Голышкин. Так вы… согласны?

Ольга. Пожалуй, не откажусь. И когда случится это волнующее событие?

Голышкин. Очень скоро. Я перезвоню вам, Оля. (Кладет трубку).

Прожектор, освещавший Ольгу, гаснет, затем снова вспыхивает, выхватывая из темноты Мышевского.

Мышевский. Так что вы решили, профессор?

Голышкин. Я согласен.

Мышевский. И… когда?

Голышкин. Мне нужно кое-что подготовить к сеансу. Вас устроит послезавтра?

Мышевский. Разумеется. Вы не возражаете, если я приведу с собой двух своих друзей?

Голышкин. Это было бы даже хорошо. Я как раз думал над тем, где найти недостающих людей. Надо будет составить гексаграмму. А для этого требуются шесть человек.

Мышевский. Как вы сказали? Гексаграмму?

Голышкин. Да. Шестиконечная звезда Соломона – это лучшая геометрическая фигура для спиритического сеанса. Разумеется, можно рассадить всех так, чтобы вышла пентаграмма. Тогда для сеанса потребуется лишь пять человек. Но эффект может быть ослаблен. Впрочем, к чему вам все эти подробности? Важен результат, насколько я понимаю.

Мышевский. Вы правы, профессор. Все остальное абсолютно не важно.

Свет гаснет. В темноте звучат гудки отбоя.

Вспыхивает свет.

Раздается звонок в дверь. Голышкин открывает дверь. Входит Мышевский, следом – Выхухолев и Огранович.

Мышевский. Добрый вечер, профессор. Разрешите представить вам моих спутников. Огранович Елена Павловна, нотариус и мой старый друг.

Огранович. Вернее будет сказать, старый боевой конь.

Мышевский. Предупреждаю, у Елены Павловны специфическое чувство юмора. К нему надо привыкнуть. А это Выхухолев Сергей Юрьевич, врач-психиатр. На современном молодежном сленге, на котором так любит изъясняться ваш сын, Родион, Сергей Юрьевич – кровельщик.

Огранович. И этим все сказано. Вся суть – в одном слове! Нет, я всегда говорила и буду говорить – нынешняя молодежь намного умнее и проницательнее нас. Мы выросли в эпоху, когда все было нельзя. Они – когда все можно. И это сделало их…

Выхухолев. Наглее, беспринципнее и безответственнее, чем мы. Вас, Елена Павловна, ослепляет пристрастие к молоденьким смазливым мальчикам.

Мышевский. Елена Павловна! Сергей Юрьевич! Сейчас не время для споров. Я вас прошу! Представляете, профессор, и так всегда. Стоит им только сойтись…

Голышкин. Тема, которую затронули ваши друзья, для меня животрепещущая. Я могу рассуждать на нее часами. Но вы правы, сейчас не время. Елена Павловна, позвольте! (Пытается поцеловать ее руку).

Огранович. Оставьте, профессор! Возможно, я и женщина, но не настолько, чтобы досаждать этим мужчинам. Так что реверансы со мной ни к чему. Оставьте их для молоденьких кобылок. Я же, как вы уже слышали, старая боевая кляча.

Голышкин. Хм-м, простите… Прошу вас, проходите!

Все идут в кабинет. Голышкин занимает место за письменным столом. Огранович располагается в кресле напротив. Выхухолев отходит в угол, присаживается за журнальный столик, достает из кармана коробку с шахматами, расставляет фигуры и начинает играть партию сам с собой. Мышевский подходит к книжным полкам и рассматривает книги.

Огранович. А вот от водочки я бы сейчас не отказалась. Продрогла – жуть! Как, профессор?

Голышкин. Перед спиритическим сеансом нельзя плотно кушать и пить спиртное. Но чашку кофе или чая я могу вам предложить. А поужинаем уже после.

Выхухолев. Этот озноб нервный, Елена Павловна. Водка вас не согреет.

Огранович. Тоже мне, врач какой выискался! Когда я сойду с ума, тогда и будешь давать мне свои советы, кровельщик.

Выхухолев. С нетерпением жду этого часа.

Мышевский. Профессор, вы говорили о шестерых. Нас здесь четверо. Будет кто-то еще?

Голышкин. Мой сын, Родион. Вы с ним уже знакомы. И еще… одна женщина.

Мышевский. О, даже так? И кто же она? Ей можно доверять?

Голышкин. Доверьтесь мне.

Мышевский. И все-таки хотелось бы знать. Сами понимаете, я не могу посвящать в тайну рецепта философского камня первого встречного.

Голышкин. Ах, да, ваша тайна! Ольга Алексеевна крайне нужный человек для нашего сеанса. Я буду медиумом. Моя задача – установить контакт, задать вопросы. Но кто-то должен записывать ответы. Это будет происходить посредством движения блюдца по алфавитному кругу. Конечно, если дух Гермеса Трисмегиста изберет такой способ общения. А не, например, речь медиума, впавшего в состояние транса. Или видимую материализацию.

Огранович. Умоляю вас, только не это! Если я увижу воочию этого вашего… Как там его? Гермеса?! Ну и имечко бог дал!.. Я тут же умру от страха.

Голышкин. Не беспокойтесь. Подобное на спиритических сеансах происходит крайне редко.

Огранович. Такое уж мое счастье. Вот увидите – именно со мной это и случится.

Мышевский. Елена Павловна, стыдитесь! Берите пример с Сергея Юрьевича. Он спокоен и непоколебим, как гранитная скала.

Огранович. Сергею Юрьевичу не привыкать общаться со всякими психами и маньяками. Человек с раздвоением личности для него – обычные собеседники. Да вы только посмотрите на него! Чем он сам от них отличается? Ему даже партнер для игры в шахматы не нужен. А моя психика не готова к подобному! Вы уж простите великодушно, что я окончательно не искоренила в себе женщину!

Выхухолев. Зачем тогда было и приходить? Не понимаю я таких людей…

Мышевский. Друзья, друзья, не ссорьтесь, прошу вас! Вы здесь потому, что я так захотел. Только вам я могу доверять.

Огранович. Может быть, все-таки, обойдетесь без меня? А когда я понадоблюсь…

Мышевский. К сожалению, не выйдет. Уважаемый господин профессор уверяет, что для спиритического сеанса нужны шесть человек. Чтобы составить гексаграмму. Ведь так, Сталвер Ударпятович?

Голышкин. Можно, конечно, любое количество. Но гексаграмма – лучшее средство для общения с призраками. При виде этой шестиконечной звезды духи вновь принимают человеческий облик и становятся покорными.

Огранович. Эй, психиатр, вот что тебе надо! Наколоть татуировку гексаграммы на лоб. Твои пациенты будут как шелковые.

Выхухолев. И не только для них.

Голышкин. Даже в обычной жизни гексаграмма может принести удачу. Достаточно взять ее в руку. Недаром эту геометрическую фигуру называют звездой царя Соломона. По преданиям, этот царь был на редкость удачливым и счастливым. Первые изображения гексаграммы появляются примерно в конце четвертого тысячелетия до нашей эры. Ее находили в древнем Египте, на Ближнем Востоке, в Индии и Европе. Гексаграмма изображалась на христианских церквях, мусульманских мечетях и еврейских синагогах…