Журнал «Максим»
Как будто в Подмосковье летом,Был полон яблок райский сад.Адам за праздничным обедомВдохнул волшебный аромат.Открылся Евы дивный вид —Адам сражён, у Евы стыд.Тел обнажённости банальность —Не только в этом сексуальность.Туман прозрачных одеяний,И блеск в глазах, и трепет губ,Боль ожиданий и молчаний,И ревности бессонной мук.Так изменился целый мир —Явилась страсть, журнал «Максим».Бутылка водки
Я хороша, когда я холодна,Когда чиста, когда прозрачна.Твоя невеста, я твоя до дна,Судьба твоя, и это однозначно.И холод мой вольёт в тебя тепло,И обретёшь ты крылья для полёта.Я всё могу! Весну творю легко,Где музы собираются для слёта.Бутылка водки я, шампанское – не то,Лишь пузыри пускает, будто тонет.И кто сказал, что истина – вино?Любимый мой, со мною быть лишь стоит.В Москве-реке поймали крокодила
В Москве-реке поймали крокодила,Преступник! Он сожрал двух рыбаков.Вступились адвокаты – там у НилаЕгипетский инстинкт у всех таков.Как он в Москве? Конечно, самолётом,Туристы в масках – был там карнавал.С Каиром попрощавшись перед взлётом,С толпой прополз он в аэровокзал.В Москве ж граница?! Зелена таможня —Хоть дальняя, но, может быть, родня.Ползти зелёным коридором можно —И здесь удача на исходе дня.Инстинкт – к реке, а у воды холоднойНе сельдь в вине, под водкой рыбаки,И ледяной расчёт, что он голодный,Подставой было блюдо у реки.Был заперт он, и крокодильи слёзыУ стражников лились ручьём из глаз,А вслед затем посыпались угрозы,Что из него шить сумки в самый раз.Что он сгодится курткам на заплаты,Но вдруг затих поток словесных рек,Блеснула молния – и, грома как раскаты,Прозрение: его родня – greenback!Зелёная спина, он кошелёк бездонный!В кармане «зелень» – это же мечта!Мечтою той стал каждый окрылённый,Был крокодил отпущен до утра.Московская улица
Чуть приподнявши кузов от дороги,Скользит «порше», как дама на балу.А сзади «джип» – юнец четырёхногий,Он там затеял дерзкую игруС той «хондочкой» двухдверной, недотрогой.Вся в белом и не прочь поехать в ЗАГСС тем «мерседесом», что с расцветкой строгой,Но медлит толстосум нажать на газ.Народный «форд» и «лексус» благородный,К нам из Америки, как будто для парада,Но их подрезав, задымил проворный«Жигуль» родной с названьем нежным – «лада».А там гурьбой японцы на парковке,Во множестве «ниссаны» и «тойоты»,Но есть оружье против их сноровки —Повысить таксы и понизить квоты.Конечно, есть загадки на дороге,Конфуз – Конфуций не даёт ответ,На всём «Made China», но в итогеКитайцев на дороге всё же нет.Из стран чужих машины не чужие,С востока, с запада – все здесь они в Москве,Все здесь они благодаря России,России изменившейся судьбе.Легенда о Трое
Прекрасны греческие вазы,Округлы, как девичий стан,И помнят долгие рассказыО болях от сердечных ран,О Спарте древней, где ЕленуУвидеть смог слепой поэт.В том вдохновение Гомеру,Поход на Трою был воспет.Царёва дочь, блистая в танце,Сводила Спарту всю с ума.И подъезжали иностранцыЗатеять брачные дела.Елена с радостью со всеми,Но для страны – ей быть женойТому, кто может в ратном делеСтать самой сильною рукой,Рискуя ставить жизнь на карту.Нашёлся, лучше не желай,Едва унёсший ноги в СпартуГерой отважный – Менелай.Елена рада и в волненьи —Ведь он для будущих враговГроза и может, без сомненья,Отвадить прошлых женихов.И длится счастье, но недолго,Елена смотрит в ночь без сна.Четыре времени у года,Но для неё всегда весна.И повезло, с визитом дружбыИз Трои мчатся корабли,И муж, заложник царской службы,Парис прекрасный у двери.Смущает страстным разговором.В ответ на дерзость слышно: «Ах!»И вот уж под ночным покровомЕлена и Парис в бегах.«Догнать», – по Греции волненье!Всем плыть, не тратя лишних слов!Собралось быстро ополченьеЕлены бывших женихов.Но были те, кто на воззваньеРешили сокрыться от друзей, —Ахилл под дамским одеяньем,Играл в безумье Одиссей.Не удалось, все дезертирыВ своих частях, и кораблиПлывут, суровы командиры,Им Троя видится вдали.Заветный пляж у кромки моря,Гул голосов и хруст песка.Бойцы Эллады, в страхе Троя,Грустит Елена у окна.В груди уже не холод – стужа.Она предвидит – быть беде,Увидев грозный профиль мужаИ меч, бренчащий на бедре.Герои бредят жаркой схваткой,И шлемы их – что гребни волн.Ахилл с бракованною пяткой,Микенский царь Агамемнон.Навстречу грекам в колесницеМогучий Гектор – сын Царёв.Героев погрустнели лица,Палатки ставят у костров.В осаде мало развлечений.К тому же Троя – не Париж,Но много ревности мучений —Как там Елена и Парис?Идут года, гремят сраженьяИ на Олимп мольбы богам.Победы, снова пораженья,В одном из них погиб Приам.Ахилла месть была за друга —Он вышел с Гектором на бой.Тот нёсся от него два кругаВокруг стен Трои небольшой.Погиб, но тут же амазонкиИ греки вздрогнули, бледны.Нет, не для танцев здесь девчонки,Щиты под блузками видны.Пентесилея мнит АхиллаСразить мечом, пронзить стрелой,Но бдит ревнивая Афина,Нет, не остаться ей живой.Ахилл, с судьбой играя в прятки,В сандалиях снова рвался в бой.Мишени как мелькали пятки,И пал сражённый он стрелой.Так десять лет, но ОдиссеюДавно пора было домой.С конём придумал он затею,Чтобы покончить с той войной.Засада – конь, манящий взорыТроянцев, на пустом пляжу.Расчёт, что эти крохоборыЕго затащат за стену.Удача, слышно уж героямТроянских улиц шумный крик.Все из коня рванулись с боем,Елену видят через миг.Она бессмертна и прекрасна.Парис погиб, а муж второйВ бою, но как это ужасно —Сидеть в тылу совсем одной.Руины обгоревших зданий,Сражён повторно красотойОпять счастливый муж Меланий,Решил: «Везу её домой!»Голоса парков
Летом в парках так приятно —Подметён весь зимний сор.И щебечут так понятноПтицы свой любовный вздор.От солиста слышны трели,Но не только он влюблён.На скамейках вдоль аллеиТихий смех, гитары звон.«Дзынь», – звонок велосипеда,Он спешит и очень зол.И с поляны крик: «Победа!» —Тех, кто выиграл в футбол.Слышен тренажёра грохот,«Ух», – там выдохнул силач.От эстрады бодрый хохот,От качелей детский плач.Слышно улицы ворчанье —Всё же парки не леса.Как частицы мироздания,Парков летом голоса.На Арбате
Ветер колюч, а кажется прохлада,День пасмурный, но стало вдруг светло,Спокойно, где же суетность Арбата?Да просто там снимается кино.Wind is cold but feeling that is cool.It is cloudy but feeling that is sunlight.What happened to Arbat whirlpool?Simply, that became a movie shooting site.Лужа
Украла лужа с неба облака,Как притворилась зеркалом, хитрица.Боится солнца, яркого утра,Когда просохнет вся её водица.Мона Лиза
Наверно, были в замке сквозняки —Улыбка Моны Лизы холодна.Улыбка ли? Сомненья велики.Хотела улыбнуться, не смогла…Модильяни
Глазам не верил Модильяни,Поскольку в них то Бес, то Бог,Но дев с цветастыми очамиОн рисовать любил и мог.Три товарища. Третье действие
Патриция и Роберт, и вершиныАльпийские под снежною фатойБезмолвны, безучастны и красивы,Искрится снег под тёмною горой.И счастье ль то, когда у жизни краяЛюбить, от безнадёжности страдая,Безбожник просит чуда для больной,Вся жизнь его лишь для неё одной.Любовник, муж, отец или спаситель —Быть всем, чем можно стать любя.Её укрыть, согреть, как малое дитя,И верить, что какой-нибудь целительВдруг явится, он лучший из врачей,Всё сразу изменив, вернёт дыханье ей.Дыханье – боль, прозрачные закатыРазлиты по бокалам, пить виноИ танцевать, больничные палаты,Оставлена болезнь в них, далекоБерлин шумящий, счастье простое,Нет человечества, там было двое,И поцелуй, скользнувший по губам.Здесь среди гор не верить зеркалам,Их вдребезги и зашвырнуть на небо,Чтоб среди звёзд они мерцали там,Ложь отражение, лишь только снам,Где так она прекрасна, верить слепо,И будет снова беззаботный день,Весна, гулянье в парке, дикая сирень…Надежды нет, она, собравшись с силой,В последний раз напудрит носик свой,В последний раз быть для него красивой,Чтоб помнил так, а уж стилист с косойПрикидывает, как, когда, в каком нарядеЕё сопроводить к кладбищенской ограде.Следит за Робертом, когда его рукаВниз соскользнет. Лишённая тепла,Патриция одна, в её безмерной власти.Работа сделана, все счастливы тогда,Конец всему, страданиям и страсти,И дождалась, во всём всегда права.Последний час, последний вздох, рассвет,Луч в комнату скользнул, Патриции уж нет.***Переселение душ, а попросту актёрство.Актёр – как раб в характера цепях,Он как послушник в храме режиссёрства,И вдруг – успех, тогда в любви, в цветах.***И в зеркале оставив отражение,Уйдёт на сцену та, совсем другая.Там будет бой, характеров сражение,В гримёрной тихой – женщина простая.***Ты всем своя и всем чужая,Верна в неверности своей.Для славы всё, душа нагаяЖдёт одеянья лишь ролей.Гитара
Гитары талия – намёки на блаженство,Подтянуты все струны на колках,Чтобы добиться звуков совершенстваИ, страстной, петь у мастера в руках.И чувствовать прикосновенье пальцев,Аккомпанируя безудержным страдальцам.И рифмы дерзкой чуть смягчая монолит,Когда стихи свои решил напеть пиит.Истерзанной, умолкнуть, но звучаньеЕщё мгновенье длится в тишине,Как будто что-то ищет в вышине.А вслед за этим нервное молчанье,Лежанье в кофра неуютной тесноте,Пока маэстро вспомнит о тебе.В Москву, в Москву!
Как нежен юный розовый бутон,Грустящий близ промёрзшего стекла,На юге где-то срезан, привезёнСюда, в Москву, где жизнь так весела.В терзаньях весь, не ведая судьбы,В киоске он, едва согретый свечкой,Кто всё отдаст для этой красоты?Где распуститься? Где же то сердечко?И сколько силы в юности мечты,Что сердце было найдено, конечно,Свершилось всё по воле красоты,Как распустился он! Хотя и скоротечно.В кафе
Уют без дома, без семьи.В тепле закусочных под вечерБлестят потёртые столыИ дух яичницы извечен.Вон превратились троякиВо звон бутылки потаённой,А вон касается рукиСтудент весь в «неудах», влюблённый.Исчезнет с губ её егоСок, что темнеет там, из сливы,И без платка, и видно тоПо их глазам нетерпеливым.Из рам оконных, со стеклаИсчезнет улицы картина,Ночь превратит их в зеркала,Отгородив нас всех от мира.Разлука
Ждут клавиши прикосновенья рук,Подсвечник – пламя трепетанье.Примета любящих разлук —И боль, и счастье ожиданья.Прелестницы
В распахнутых глазах тридцатилетнихПрелестниц есть и мудрость, и задор.Как тонким шёлком вышитый узорС наброска юности мечтаний многолетних.Поцелуй
Не спрашивай, ты люб или не люб,Он скажет сам в открытости безмернойКасанием чуть приоткрытых губ,Он, поцелуй, о, как прекрасен первый!Don't ask me again, if I love you.There is a better way for understanding this.My openness and tenderness are clue.But reassurance is my first and shiest kiss.***С губ быстро исчезает поцелуй,Ещё быстрей прошёптанное слово.Всё, что прошло, прошло, но не горюй,Всё очень скоро повторится снова.Моисей
Хоть море было тихо и прекрасно,Преградой встало, вздрогнул Моисей:«Молиться как, чтоб Богу было б ясно,Чтоб нам спасти хоть женщин и детей!»Детей поставить ближе к кромке моря,Пусть хоть на метры дальше чуть от горя.От стрел египетских и гула колесниц —«Евреи навсегда чтоб снова пали ниц».И женщины пусть их возьмут за руки,Тогда сплетут их волосы ветра.Не вечна боль, как и рожденья муки,А вечной будет только красота.Был очарован Бог такою красотойИ проложил по морю путь земной.Лжедмитрий
Лжедмитрий был в Кремле на тронеС Марией Мнишек, средь бояр.Судьбой обласканный, но болеОн жаждал пить любви нектар.С Марии губ… то были сны.С Зарядья ветр вздымал власыЕё… Там за рекой раздолье,В Кремле лишь царское неволье.Где с лёгкой шапкой МономахаВся тяжесть власти на плечах.Он прижимался к ней из страха,Ища любовь в её устах.Любил её он видеть в танце,Но Русь не любит самозванцев.На Яузе
Катаясь, Пётр на Яузе с красоткой,Ну та, что из Немецкой слободы,Увлёкшись страстно девушкой и лодкой,Замыслил строить Русские флоты.И, гладя нежно мягкие колени,Чтоб разогнать у девушки печаль,Он думал о голландцах и о деле,И видел царь уже морскую даль.В её волос струящихся изгибахУж чудилась прибойная волна,Очарованьем глаз, царём любимых,Была судьба России решена.30 февраля
В грязи увязли в Риме колесницыУ Августа имперского дворца.Гриппуют распрекрасные блудницы,Февральский дождь как будто без конца.«Наш император – Цезаря потомок,Так почему, – Сената голос громок,Наполнив гулким эхом вестибюль, —Короче месяц август, чем июль».Восславить императора дал поводДля римских подхалимов календарь,На день один короче стал Февраль,Скорей весне сменить чтоб зимний холод.И август месяц стал на день длиннее —Чем больше лета, тем всем веселее.Девяностые
Все стали вдруг мы «выездные».Свободны! Что ещё для счастья!Пошли shop-туры боевыеВ Стамбул, купить джинсы́ и платья.Там – мрачность зоркая Москвы,Здесь – темноглазые турчанки,Взгляд опустив, строчили швы,Что расползались все с изнанки.Потом огнём проверка кожи —На куртках, лопнуть не должна,Нам повезло: и дни погожи,И гладь Босфора так тиха.Потратив потную валюту,Назад ползёт наш караван.Автобус перегружен круто,В Болгарии толпа цыганНас ждёт с улыбкой и ножами —Пограбить инженеров бывших,Но нет, мы стали «челноками»!И лиц, в усталости застывших,Достаточно, чтоб сбить с них спесь.И вот мешки горой в вагоне,В Москву с весельем, хоть не сесть,Где ждёт нас банда на перроне…Нева
Окончен день, и щедрое светило,Червонцев золота рассыпав, по НевеСкатилось к западу, Луна лишь боязливоНевнятно где-то светит вдалеке.Дворцовой площади широкая равнина,А за Невой не город, профиль гор,Шпиль крепости – манящая вершина,И неба звёздного – покойность и простор.Казбек
Казбек в сиянье, но та гора, что ниже,Темна от зависти, что солнце не её,Ждёт солнца луч, что сделает их ближе,Чтоб в пах вонзить из камня остриё.Женева
Крыло, как ножик, режет облака,Раскрытой картою – внизу Женева,Мрачнеют горы, те, что справа, слева,Лишь светлой полосой озёрная вода.The wing is cutting slice from clouds,Geneva as a map and far away,And darkness mountains are crowding around,But water down is just a little gray.
