Последний день на Земле

Айдар Дюкин

Последний день на Земле

День выдался скверный. Не придумаешь погоды лучше для последнего дня на Земле. Ветер сдувал с кленов последние листья и плотно усыпал ими дорожку. Свинец облаков закрывал небо тяжелым куполом. Казалось, что вот-вот должен пойти дождь, но с утра не упало ни одной капли.

Я шел медленно, опустив голову, полностью погрузившись в свои мысли. Не по своей воле. Все, что мне сейчас было нужно – отвлечься от них. Но каждый раз, когда это мало-мальски удавалось, они снова утягивали меня в свой омут и медленно пожирали мое тело. Оставаться в такой ситуации один на один с собой было сущей пыткой. Однако выбора у меня не оставалось.

Листья лениво шелестели и ползали под моими ногами. Нос начинал замерзать. Жалко, я не могу убрать его в карман к рукам. От тяжести моих мыслей подкашивались ноги и, если честно, хотелось просто упасть на землю и рыдать от безысходности. Но я мужчина. Мужчины не плачут.

Как же начинаешь ценить время, когда его остается так мало. Понять меня может, наверно, только приговоренный к смертной казни. Или кто-то из экипажа. Но судя по их поведению, они справляются гораздо лучше меня. Они смеются. Шутят. Гуляют. А я? Я иду.

Все-таки тяжело расставаться со днями, когда они сочтены. Когда понимаешь, что ни один из них больше не повторится. А ведь это мой последний день. Тут. На моей родине.

И вот я снова произнес эту фразу у себя в голове. И вот снова сердце сжалось до размеров грецкого ореха. К горлу подъехал знакомый ком. Желудок приготовился излить все мою печаль наружу.

Мне жутко хотелось побежать в штаб и сказать, что я остаюсь тут и никуда не лечу. Но как я мог это сделать? Нас готовили к этому полету пять лет. И тогда я сам на это вызвался. Нас посчитали героями. Нами гордится вся страна. И что же теперь? Один из героев вдруг оказался слабаком? Быть не может. Забудь.

Надо мной пролетели черные птицы. Я очень им завидовал. Птицы мало думают. Поэтому живут счастливо.

Когда дорожка парка повернула за деревья, я увидел старую серую брежневку. Стараясь концентрироваться на текущем моменте, я зашел во второй подъезд и пополз на четвертый этаж. Внутри было темно и пахло сыростью. Из каких-то квартир просачивался запах оладий или блинов. Но он меня не манил.

Я постучал в железную дверь и стал ждать. Скоро послышались шаги босых ног, затем щелчок замка и лязг дверных петель.

– Наконец-то ты пришел, – ее голос был тихим и взволнованным. – Что же мы будем теперь делать?

И вот она не выдержала и упала, рыдая, на меня. Я собрал все свое мужество, прошел в квартиру, слегка подталкивая Раю, и захлопнул дверь.

– Пожалуйста, не плачь. Иначе я не выдержу.

– Хорошо, – простонала она и ушлепала босыми ногами в ванную. Включила кран и, видимо, умывалась.

Вообще-то членам экипажа запрещалось заводить лишние знакомства. Они могли общаться только с близкими родственниками, штабом и другими членами команды. Это делалось для их же блага. Во избежание такой ситуации, которая происходит сейчас.

Но перед Раей я устоять не мог. А теперь жалел, что не отказал ей тогда.

В квартире был потушен весь свет. Только серость дня едва проникала через окна, а слабый ветер, задувая в открытые форточки, с трудом качал занавески. Я любил эту квартиру.

– Я поставлю чай, – послышался ее голос с кухни.

Я подошел к полке с книгами и взял оттуда фотографию в рамке. Там были я и она. На наших головах венки из одуванчиков. Мы такие веселые и беззаботные. А над нами голубое небо.

Я вдруг почувствовал что-то мягкое и теплое в области лодыжек. Опустив глаза, понял, что это был Самсон – пушистый кот, похожий на облако дыма. Я погладил его, на что он одобрительно мяукнул. На душе немного отлегло. Нахлынули приятные воспоминания, как мы с Раей забирали этого кота от странноватой бабушки, у которой нижний клык залазил на верхнюю губу. Как мы играли с ним на улице и однажды чуть не постирали его вместе с бельем.

Все же я очень благодарен этим временам. И Рае. Жалко, что таких дней больше не будет.

Она показалась в дверном проеме.

– Во сколько у вас вылет? – спросила она уже в сотый раз.

– Завтра в 10 утра местного времени, – затем затяжное молчание, – слушай, ты можешь не приходить, правда. Так будет даже легче. Посмотришь прямой эфир по панели, затем пойдешь в центр праздновать технологический прорыв.

От осознания того, что она останется здесь, и я ее больше никогда не увижу снова стало больно.

– Нет, я так с ума сойду, – еле сдерживая слезы выдавила она, – почему не получится даже отправить сообщение? Ну почему?

– Рай, я же объяснял тебе. Его можно отправить, но задержка будет очень большая. Корабль движется на околосветовой скорости. Для нас на корабле пройдет год, а для вас двадцать пять лет. Мое сообщение может идти на Землю годами. Возможно, мы с тобой еще увидимся…

Я подошел к ней, обнял и поцеловал в лоб. Непонятно даже, кому тяжелее. По моим ощущениям пройдет два года. По ее – пятьдесят лет. Конечно, я мог ее увидеть. Если она доживет до семидесяти пяти.

На кухне засвистел чайник, и Рая побежала его выключать. Я помыл руки и сел за стол, на котором уже стояли вазочки с печеньем и лежал рулет. Вот, значит, как выглядит наш последний с Раей ужин. Достаточно мило. Тем более, что Рая ест сладкое только по особым поводам. Даже не на каждый день рождения.

Она разлила чай и поставила чашки на стол.

– Фруктовый, прости, в лавке больше ничего не было.

От этих слов мои губы растянулись в улыбке. Я начал смеяться. Возможно, нервы тоже сыграли свою роль.

– То есть я провожу свой последний день на Земле, а мне никто даже не нальет обычный черный чай? Да-а… на этой планете точно пора что-то менять.

Сначала Рая недоуменно посмотрела на меня, а потом ее тоже начало трясти от смеха. Чай пришлось отложить. Я старался побольше смотреть на нее, запомнить навсегда, такую радостную и счастливую. Я наклонился и поцеловал ее в кончик носа. Она смущенно улыбнулась.

– Рая, запомни навсегда. Что бы ты ни думала, что бы тебе ни казалось. Помни. Ты, после родителей, самый главный человек в моей судьбе. Я буду любить тебя всегда и везде, как бы далеко я ни улетел от Земли. Хорошо?

Она снова нахмурилась, и от минутного счастья не осталось уже ничего.

– Хорошо, – выдавила она из себя.

Дальше сидели молча. Каждый думал о чем-то своем. Хотя нет. Мы, конечно, думали о завтрашнем дне. Чай кончился, и больше его не хотелось. Поэтому пошли сидеть в зал. Рая предложила полистать альбом с фотографиями, и я согласился.

Мы около часа сидели, вспоминали юность, смеялись над детскими фотографиями, пока на улице совсем не стемнело. Альбом кончился. За один час мы промотали двадцать пять лет жизни, вплоть до текущего момента.

– Позволь мне сделать снимок. Сядь вот сюда, – я сел на мягкое кресло, Рая достала фотоаппарат и щелкнула меня, – таким я тебя и запомню, дорогой.

Она не выдержала и заплакала. В мой живот воткнулось копье и стало медленно вращаться, причиняя адскую боль. Я обнял Раю и сказал, что мне пора идти к родителям. Она вцепилась в меня своими тонкими пальцами и через какое-то время успокоилась. Все-таки, она была очень сильной девушкой. Не только в хватке. Духом.

– Я тебя люблю, Лёня, – сказала она прямо мне в грудь.

– Я знаю. Я тоже тебя люблю.

Мы направились к выходу. Я держал ее за руку.

В любой другой ситуации я начал бы ее поддерживать. Но что тут скажешь? Мы скоро увидимся? Или все будет хорошо? Нет. Не скоро и не хорошо. Тяжело представить, что она сейчас чувствует. Ведь я прощаюсь с ней на два года, а она со мной на пятьдесят. Фактически это означает, что как только я выйду за порог ее квартиры, я умру для нее. Навсегда. Безвозвратно.

Время тянулось очень долго. Каждая секунда иглой протыкала мой живот. Его скручивало, от этого появилась тошнота. А Рая все стояла, уперев свое маленькое лицо в мою грудь и тихо всхлипывала.

– Тебе пора. Завтра утром я тебя еще увижу, – вдруг сказала она. Кажется, Рая больше не могла это терпеть.

– Да, хорошо, – промямлил я.

Мы отошли друг от друга. Я последний раз взглянул на нее. Красивее женщины я никогда не видел. Я был счастлив любить ее. Прощай, Рая.

Я развернулся и провернул ручку двери. Глаза стало щипать, губы задрожали. За спиной я услышал быстрый отдаляющийся топот босых ног. Ничего, она успокоится, подумал я. Ко всему можно привыкнуть.

Я вышел в подъезд. Впервые за долгое время в голове было пусто. От такой тишины звенело в ушах. Дальше все происходило как в фильме. Я перестал управлять своим телом, оно двигалось само. Я выбежал на улицу, выбив ногой железную дверь подъезда, и направился в парк. Сердце отбивало безумный ритм, я перестал слышать мир и просто бежал. Передо мной вдруг появилась большая береза. Я уперся в нее плечом и старался отдышаться. У меня не получалось. Из горла вырвался жуткий крик, а кулаки застучали по дереву. Я бил ее со всей силы, которую во мне создавала злость. Перестал только тогда, когда на пальцах и на дереве увидел бегающие капельки крови. Тогда я сел под это дерево и упер лицо в колени. Через миг я уснул.

Проснулся от того, что бродячая собака тыкалась носом мне в щеку. Было уже темно, но фонари в парке не включили. Я поднялся и отряхнул одежду. Было больно вспоминать, что сегодня произошло и что должно произойти на следующий день. Пальцы болели, голова была тяжелой.

Я побрел домой, где меня уже потеряли.

Мама с папой стояли у подъезда такого же серого дома и о чем-то взволнованно говорили.

– Где ты был? Мы столько раз звонили.

– Прощался с Раей, – у меня куда-то пропал голос, поэтому я хрипел.

– Как ты себя чувствуешь?

– Нормально.

Я обнял их и тяжело вздохнул. Они стояли молча. Затем мы все зашли домой. На часах было уже 22:17. Время отправляться в кровать. Нет… Как я вообще могу спать, когда до отбытия с Земли мне остается меньше 12 часов?

Мы сели на кухне. Мама поставила чайник. Папа протирал рюмки.

– Пап, мне нельзя пить за сутки до вылета.

– Малые дозы алкоголя увеличивают резкость ума. Когда ты потом еще с отцом выпьешь?

И он был прав. Если встретиться с Раей надежда еще оставалось, то родители точно не доживут до этого момента. Поэтому сопротивляться я не стал. Достал из холодильника все необходимое, и мы сели за стол.

– Как себя чувствуешь, сынок? – спросила мама, хотя сама все прекрасно знала и видела.

– Нормально, – соврал я и поймал тревожный, сочувственный взгляд матери.

– Давай, герой, настроиться нужно, – отец разлил водку по рюмкам и протянул одну мне, – за спокойный полет!

Мы выпили. Жгучая жидкость продрала глотку. Я откусил колбасу, неаккуратно засветив свою руку.

– Что с твоими пальцами? Ты с кем-то дрался?

– Нет, я шел в темноте, не заметил ямы и приземлился на кулаки. Ничего страшного, уже не болит.

Закипел чайник. Точно такой же, что и у Раи. Через минуту дымящиеся чашки уже стояли перед нами. Я старался жить текущим моментом, не думать о полете. Вот передо мной сидят мама и папа. На кухне горит желтая старая лампа. Такой уютный, домашний свет. За окном темнота, город спит. Я любил эту разруху. Вечно капающий кран любил. Подтекшие потолки. Вечно скрипящий пол. Я всегда на это ругался. Но никогда не переставал любить. Это мой дом. И никаких дворцов мне не надо. Никакого всемирного почета, памятников, глянцевых страниц в журналах. Мне нужна была только эта квартира. И вдруг в голове что-то щелкнуло.

– Па-ап, а помнишь ты историю про медведя рассказывал? Я вот не помню, ты как спасся?

Папа рассмеялся, высосал из кружки немного горячего чая, а мама улыбнулась и поставила подбородок на ладонь.

– Значит, дело было так, – он растер ладони, – ходили мы осенью две тыщи… сто пятого что ли… вас тогда еще не было, с Гришкой на рыбалку. Пришли на речку, на каком-то холмике все разложили, стулья поставили. Сидим, рыбачим. Вдруг какой-то шорох слышим. Прямо под нами. Будто кто-то ползает. Ну, подумали крот какой-нибудь заблудился. Короче, внимания не придали…

Папа рассказывал эту историю уже миллиард раз. Обычно я бы сказал что-то типа «мы уже это слышали», но сейчас я наслаждался. Я неожиданно для себя усвоил новую мысль. И она сильно облегчала мое состояние. Я подумал, что эта земля, эти люди дали мне столько, сколько я не выплачу за всю свою жизнь. Здесь я родился. Мои родители всегда меня очень любили. Они давали мне все, чего я желал. На Земле я встретил любовь всей своей жизни. Пусть иногда мы с ней не сходились во взглядах на вещи, пусть это не было похоже на романтический фильм, но на то она и настоящая любовь. Любить несмотря ни на что. И я был благодарен Рае, родителям, Земле. Так может быть мне выпала чудесная возможность высказать свою благодарность?

Мне стало стыдно, что я хотел остаться и струсить. Стыдно, что хотел спрятаться в свою уютную норку и смотреть на героев по телевизору. Разве я не хочу, чтобы о моих родителях говорили, «Они воспитали настоящего мужчину»? Разве я не хочу, чтобы Рая мною гордилась? Хочу. За это я готов отдать очень многое.

Да, у меня кончилась одна жизнь. По прилете начнется вторая. Правильно говорят: лучше уйти героем, чем навсегда остаться трусом.

Так, Полет для меня обрел смысл. Теперь он не был самоубийством. Полет стал жертвоприношением. И меня это успокаивало.

– … и вот спускаемся мы под холмик, а там дыра огромная. Ну, целый медведь пройдет, понимаете? Как вдруг храп прекращается и из темноты высовывается огромная харя. Глазами такими удивленными на нас смотрит. Мы как заорем, медведь аж подпрыгнул. Мы в разные стороны, медведь к себе внутрь, от страха видимо. Так вот я на дерево взлетел, смотрю, на соседнем уже Гришка сидит, трясется. Медведь медленно вышел и пополз куда-то мимо нас. А мы притаились и ни звука. Вот так часа два просидели на сучках, потом сползли аккуратно и давай в машину галопом, – папа засмеялся, – да-а, ну и времена тогда были…

Я глянул на часы – был уже двенадцатый час. Пора отправляться в кровать.

– Мда уж, повезло вам. Ну ладно, я пойду высплюсь. Все-таки мероприятие серьезное.

Мама тяжело вздохнула. С папы сразу пропала улыбка.

– Да не переживайте вы так. Я же никуда от вас не денусь. Вы главное меня вспоминайте, и все будет хорошо.

Я почистил зубы и лег в кровать. Последняя ночь на Земле. Я старался поглубже дышать, впитывать этот чудесный запах старых одеял, пыли, цветов на подоконнике, запах дома…

Подъем в шесть часов по будильнику. Резкий звук разрезал сон в клочья. Колючая мысль пробежала в голове «через четыре часа вылет…» Но я ее быстро отогнал. Благо, теперь у меня есть противоядие.

На кухне уже копошилась мама. Она жарила яичницу с колбасой. Сковородка сочно шкворчала, издавая приятный аромат.

– Доброе утро, Лёнь.

– Доброе утро.

Я умылся, сбрил небольшую щетину и отправился на завтрак. За столом уже сидел сонный отец. Он пытался разлепить глаза, при этом размешивая сахар в чае.

– Как настроение, космонавт? – хриплым спросонья голосом спросил он.

– Боевое, товарищ капитан, – весело ответил я.

Мама улыбнулась. Она наложила мне яичницы и села рядом.

– Во сколько ты должен быть на базе?

– В восемь ноль-ноль.

– С собой нужно что-то брать?

– Нет, все вещи экипажу выдают на станции. Нам только нужно прийти, – мама кивнула, – а вам нужно прийти примерно к девяти. Допуски на вас и на Раю уже оформлены. Придете, скажете фамилии на КПП, и вас пустят.

После завтрака я оделся, надушился и уложил волосы. Настало время выходить из дома. Я последний раз обошел все комнаты, испытывая вполне оправданное чувство большой утраты. Погладил хомяка Персика, на что он одобрительно подергал носом. Затем пошел к выходу.

У мамы уже были мокрые глаза. Отец же с гордостью смотрел на меня, приобняв мать.

Мы стояли молча. Я чувствовал, как к горлу подходил ком. Не дав эмоциям показаться на моем лице, я подошел к родителям и обнял их. Послышались всхлипы. Я с большим усилием сглотнул и развернулся к двери.