Золотая лисица

Запасы, что она собрала в лагере, быстро истощились, едва хватило до города. От усталости Лисара была не в состоянии рассматривать разросшийся шахтерский город. Пепел в воздухе скреб пересохшее горло. Ноги месили непрекращающуюся грязь, хотя дождей давно не было. Каменные дома зажимали кривые улочки в тиски, наполненные запахом испражнений. На окраине в притоне болезненно худой мужчина с тонкими серыми волосами произвел расчет.

Держа в руках зарплату за полгода, Лисара пыталась понять: много это или мало за магистра? За такого, как она, много, даже слишком. За такого, как папа, пожалуй, маловато, хотя тут, наверное, вопрос в другом. Во сколько эти люди оценивают свою жизнь.

После оплаты военный и худой бухгалтер разошлись. Лисара отдала предпочтение второму: раз у него деньги, то, возможно, он важнее военного, которого так же могли нанять. Проследить за ним не составило труда.

Улочки Астры узкие, кривые, с резкими подъемами и спусками, обледенелые, несмотря на весну, холодные и грязные. Затеряться здесь – раз плюнуть, и пришлось сократить дистанцию, отчасти чтобы не потерять худого из виду, отчасти чтобы не заблудиться самой.

Каменный лабиринт – идеальное место для засады. Когда из очередного поворота выскочили наемники, это стало неприятным сюрпризом.

– О! Малец, давно не виделись, – первый появился из-за каменной стены, пропустив перед этим тощего бухгалтера.

– Сложно, должно быть, бродить по городу с таким тяжелым карманом, – еще один возник за спиной. – Мы можем помочь.

– Спасибо, не стоит, – пятясь к стене, с трудом прохрипела Лисара, судорожно осматриваясь.

Оказавшись зажатой в узком проулке, она понадеялась, что сваленные у стены коробки не слишком гнилые.

– В каком отряде ты был? Что-то я не помню тебя на сборах, – щурясь, спросил один из них.

– Кто командовал твоей группой? – подступил со спины второй.

Рванув к коробкам, она вскрикнула, когда пришлось запрыгнуть на них, а оттуда на крышу. Забросив ногу, она втянула себя наверх. Наемникам достался ботинок. Забравшись повыше, она затаилась, наблюдая за ними. Ругаясь, они выбросили ботинок в канаву и ушли подкарауливать другого наемника в кабаке. Несмотря на холод черепицы, спускаться Лисара не торопилась. Обувь, конечно, жалко, промокнет, но лучше так, чем спрыгнуть и попасть в руки кого-то более терпеливого.

Пока лежала, было время подумать. Чуть позже в чавкающем ботинке Лисара пришла на вокзал. Поезда возили из Астры уголь и железо для заводов. Дальше Астры путей нет, а отсюда можно уехать только в Квач. Если бухгалтер не местный, он будет на вокзале.

Купив билет на ближайший поезд, Лисара потолкалась среди ожидающих. Астра занимает первое место среди респираторных заболеваний, поэтому не стоит удивляться, что каждый второй кашляет. Глядя на нестройные ряды труб, которые, словно забор, охватывали город, Лисара вспоминала рассказы Дария о черном снеге и хлопьях пепла, падающих с неба.

Среди ожидающих она обнаружила несколько знакомых лиц – наемников. Любопытно, мистер Мэнсон и начальник Руда уже уехали или отсыпаются в гостинице? Последнее вызвало в душе такую бурю эмоций, что при попытке их выразить заболело лицо.

Бухгалтер нашелся в привокзальной столовой. В костюме государственного служащего, котелке и очках, он пил чай и читал газеты, словно и не выплатил целой шайке убийц плату за поджог и похищение. Приближаться к нему Лисара не стала. Хотелось есть, но даже воду пить было больно. Щипая мягкую булочку, она запивала ее молоком, наблюдая за бухгалтером издалека.

Радим, должно быть, уже прочесывает пепелище. Освободил Дария с семьей из подвала. Они нашли папу в оставленной деревне. Наверно, они все ужасно переживают из-за ее пропажи. Почувствовав укол вины, она отправилась на почту и срочной доставкой отправила домой письмо. Пусть не переживают, она в порядке, в ближайшие дни вернется. Зато как они обрадуются, когда Лисара привезет им столь ценные сведения!

Едва поезд тронулся, как в вагонах потушили свет. Ночной поезд увозил рабочих домой, делая частые остановки на станциях и в деревнях. Уснуть не давали боль в спине и пульсирующее лицо. Краем глаза она наблюдала за бухгалтером, который спал, держа чемоданчик на коленях. Остановки и свет на станциях будили его, и, всякий раз просыпаясь, он прижимал к себе чемоданчик. Сидя у прохода, отделенная от него четырьмя рядами сидений Лисара не сводила с мужчины глаз.

В Кваче, едва выйдя из поезда, она поспешила за бухгалтером, опасаясь потерять его в толпе. Площадь освещалась из рук вон плохо, нет ничего странного в том, что Квач лидирует в списке небезопасных городов. Толпа напирала. Подобравшись поближе, Лисара вцепилась в кожаный бок чемодана и, рванув, резко отвернулась, сунув его под куртку.

Как говорил Зар, научивший ее этому трюку: главное, не слишком много думать, не позволить страху сделать тебя нервным, не дать пробудиться совести и воспитанию.

Позволяя потоку людей нести себя по улицам, она краем глаза заметила растерянное лицо бухгалтера, который, озираясь, пытался найти вора. Поток вывел Лисару к докам. Немного сориентировавшись, она направилась в единственное знакомое ей место – в квартиру Зара.

Понимая, что новенький блестящий кожаный чемодан не слишком вяжется с ее внешним видом, Лисара, отступив в подворотню, достала его из-под куртки и раскрыла. Бухгалтерский журнал она сунула под одежду, остальное переворошила в поисках записной книжки. Деньги, чистая бумага и набор для письма, в бумажном пакете белье и носки.

На секунду она скривилась в горькой усмешке. Посмотрите на нее. Возмущалась, что после обучения ей не дали место в хирургическом отделении, а сама ведет себя как прожженный жизнью вор.

Последнее было преувеличением, потому что знавший жизнь вор не стал бы задерживаться на одном месте с ворованным чемоданом в руках. Едва тень упала на стену, как кто-то грубо прижал девушку к стене, вырвав чемодан из рук.

– Не суй свой нос в чужие дела, – негромко произнес незнакомый голос, и что-то быстро укололо в бок. Незнакомец исчез так же, как и появился. Испуганно озираясь, Лисара, петляя, словно заяц, поспешила к дому Зара. Избегая прямых путей, плутала, пока не почувствовала, что штанина промокла и как-то неприятно липнет к телу.

Разглядеть в темноте, что к чему, не представлялось возможным. Хромая и едва не хныча от боли и страха, Лисара добралась до квартиры Зара.

Глава 5. Ниоба Верес

Покидать горы невероятно тяжело. Не только потому, что нужно пройти чуть более ста километров, забраться на плато и перебраться через несколько ледяных горных рек, чтобы добраться до людей. Ниоба полюбила горы, как одни любят уютное тепло печи и бабушкины пирожки, она любила чувство свободы и отрешенности от мира.

Проснувшись раньше обычного, девушка сжалась от холода. Ветер терзал палатку, влага после дождя проникла под тент и пропитала лежак. Не выползая из спального мешка, она нащупала в сумке белье и переоделась. Почувствовав тепло, отбросила одеяло и, надев верхнюю одежду, выползла из палатки.

Северное солнце встретило ее ослепительно ярким светом. Ветер трепал выбившиеся из косы волосы. Разминаясь, Ниоба подхватила котелок и направилась к леднику, от которого в сторону долины стекали ручьи.

Пока она возилась с костром, поднялся руководитель группы. Зябко кутаясь в куртку, он кивнул девушке и поспешил прочь, к кустам и деревьям на краю скалы. Дрова занялись, и, установив котелок, она направилась к палатке за крупой, но, не дойдя до нее, свернула в сторону обрыва.

Под ногами расстилалась долина. Леса как мох, реки как ручьи и ярко-синие плошки озер – лужицы. Согретая солнцем, Ниоба не стала возвращаться в палатку за курткой, вбирая в себя свежесть горного воздуха, лучи утреннего солнца и спокойствие. Безмятежность, с которой горы карают малодушных.

– Прощаетесь?

Вздохнув, она повернулась к руководителю группы, что стоял на два шага позади.

– Вы бы не подходили так близко к краю. Академия не простит потери столь талантливого магистра.

Улыбнувшись, девушка отвернулась к долине и протянула к ней руки.

– Как же я хочу остаться, – она посмотрела на пик Ветреный. Лента, оставленная на флаге, отсюда была не видна, но она чувствовала трепещущие на ветру хвосты. – Не могу сказать, что я не скучаю по горячей бане и возможности спать на ровной и мягкой кровати, но здесь так хорошо.

– Я мог бы договориться с Академией, – донес до нее ветер.

Руководитель группы говорил что-то еще об избушках в горах, где она могла бы заниматься записями и исследованиями, не отходя далеко от раскопок. Человеком он был неплохим, нестарым, недряхлым, по-своему честным. Ниоба искренне жалела, что сердце оставалось глухо к его ухаживаниям.

Группа просыпалась, и он ушел готовить завтрак, а Ниоба, снедаемая неловкостью, – собирать палатку. Съев свою порцию каши, она твердо решила, что в следующем учебном году, пока будет преподавать, никто не заставит ее есть эту гадость. Каш в самых разных вариациях она наелась на целую жизнь вперед.

Взвалив рюкзаки на плечи, группа начала спуск. В горах они уже полгода, порой группа возвращалась к цивилизации писать статьи, отчеты, работать с экспонатами, а заодно отмываться и отсыпаться. Всякий раз проводник старался подобрать для них новый маршрут, поражая притаившимися в укромных уголках высокими водопадами с вечной радугой или невиданными ранее цветами и видами.

Этот спуск – последний. Их группа возвращается в столицу. Еще до отъезда Ниоба согласилась вести курс, отказываться уже поздно. Тело радовалось, что скоро тяготы похода отойдут на второй план, но душа требовала остаться в горах. Есть в них что-то притягательное, что проникает в самое сердце.

Остановившись перед спуском, она некоторое время смотрела, как верхушки гор – слишком низких, чтобы на них скопился снег – плавают в утренней синеве.

Свобода. Вот что давали ей горы. Возможность удовлетворить творческие и профессиональные амбиции меркла перед этим бесконечным, суровым и диким пространством. Свобода одеваться как хочешь, заниматься чем интересно, применять Талант без оглядки на законы, мыслить так, как хочется, а не так, как правильно.

Украдкой вытерев слезу рукавом, она поспешила нагнать группу. Опираясь на выточенный еще весной посох, она, стараясь не поскользнуться на глине, перебралась на курумник. Поросшие жестким мхом крупные камни, которые так ненавидели некоторые из ее спутников, превратились в любимую тропу для Ниобы. Ботинки на них не скользили, и прыгать с камня на камень куда интереснее, чем барахтаться в глине.

С плато они спускались два дня, потом еще сутки шли через лес к реке, где жили лесничие. На лодках по быстрой ледяной реке, напоенной горными ручьями, сплавились к морю. Там их уже ждали, и ночью на телегах они приехали в деревню. Пожевав остатки сухих фруктов в телеге, Ниоба доползла до выделенного ей угла под крышей сарая и, натянув на себя спальный мешок, сразу уснула.

Разбудил ее петух, что драл глотку при виде рассвета. Ему вторили другие претенденты на суп, прогоняя остатки сна. Ниоба не являлась фанатом раннего пробуждения и уже подумывала устроить геноцид пернатых, когда хозяин дома вышел кормить скотину и обложил крикуна таким количеством непечатных выражений, что, почувствовав себя отмщенной, Ниоба уснула.

Спать на сухой соломе – настоящее счастье, особенно после целой недели дождей из-за тучи, зацепившейся за верхушки гор в долине, где стоял их лагерь. Проснувшись, она неожиданно для себя осознала, что ей никуда не надо. Не нужно идти за водой, не нужно разжигать костер, не нужно вспоминать, чья очередь готовить. Счастливая, умылась дождевой водой из бочки, неожиданно теплой после горных ручьев, и впервые за долгое время села завтракать за стол. Подали ненавистную кашу, но даже это не смогло испортить настроение.

Разбирая вещи, Ниоба мысленно унеслась в Кондому. Планировала расписание и подумывала, а не снять ли меблированную квартиру вместо комнаты в общежитии. Два года она не тратила зарплату. Нужно обновить гардероб, обязательно заказать несколько новых выходных платьев, узнать, какая мода властвует над умами красоток столицы.

В бане она отмывалась полдня. Их парили, обливали из купели и снова парили. Разомлев, Ниоба сидела во дворе с другими девушками, наблюдая за лениво вышагивающими гусями. Мысленно радуясь долгожданной возможности надеть свежее белье, она болтала с дочерью хозяина дома на отвлеченные темы. Ту интересовало все – от причудливой вышивки на рубахе девушки до слухов, что ходили вокруг археологической группы.

– А вы не боитесь гнева духов? – перебирая миниатюры, которые вынесла, чтобы похвастаться, спросила она.

– Аррр! – на крышу сарая опустилась ворона. Поворачиваясь то одним глазом, то другим, она прыгала по соломе, игнорируя ругань хозяина дома.

– С нами ходил шаман, он их умаслил, – сказав это, Ниоба улыбнулась, вспоминая, как шаман на пару с идолами пил какую-то вонючую бодягу.

– Дедушка был уверен, что вы не вернетесь, что Карестовы земли заберут вас!

– Мы так далеко не забирались. До ледяной пустоши еще несколько недель пути.

– Аррр!

Это могла оказаться и самая обыкновенная ворона. Быть может, где-то неподалеку стая нашла падаль. Кот, крутящийся поблизости, сощурил глаза на птицу. Ворона ответила громогласным: «Каррр!»

Кстати, об умасливании, не забываем о банальной вежливости!

– Какие чудесные миниатюры, – живо заинтересовалась акварелями Ниоба. – Вы их нарисовали?

– Нет, что вы, – щеки девушки налились румянцем. – В пригороде Квача живет молодой человек, – зашептала она, наклонившись к Ниобе, – он рисует.

– Мм?

– Аррр! – раздалось оглушительно над головой. Хозяин шуганул птицу вилами. Черная тень сделала круг по двору и села повыше.

– Интересный, должно быть, молодой человек?

– Очень, – многозначительно хихикнула девица. – Он обещал нарисовать мой портрет, да вот папенька никак не соберется в город.

За обедом обсуждали какой-то пожар, Ниоба к разговорам не прислушивалась. До начала учебного года еще две недели, и девушка планировала провести это время весьма плодотворно. Остаток дня они провели у костра, травя байки, обсуждая находки и дописывая бумаги.

Ранним утром группу погрузили в телеги и повезли в сторону города. Укутавшись в плед, Ниоба сонным взглядом наблюдала за стаей ворон, что преследовала телеги, стараясь держаться леса.

Солнце пробивалось сквозь дым фабричных труб. Карканье ворон затерялось среди криков чаек, которые кружили над портом. Гудок парохода заставил девушку вздрогнуть и проснуться. Город наваливался на путешественников дурно пахнущим шумным нагромождением старых покосившихся домов.

Квач – самый большой город Кондомы, единственный порт, доставшийся в наследство с имперских времен, оттого густонаселенный, суетный и тесный. От Квача в столицу тянулась железная дорога, первая на Западе. Больше об этом городе и сказать было нечего.

Их группу радушно встретила делегация из Академии. Они обеспечили билеты на поезд, место под багаж, помогли погрузить экспонаты согласно маркировке, а самое ценное взяли с собой в купе.

Здесь тоже говорили о пожаре. С ужасом шептали, что целая семья погибла в огне. Не желая слушать россказни, Ниоба вскинула вещмешок на плечо и отступила подальше. Протолкавшись через толпу, вышла на площадь. Теснота душила.

Приметив крупную ворону, которая неотрывно следила за ней, Ниоба осторожно приблизилась. Не исключено, что это самая обычная птица, обитающая на местной свалке. Ворона с крыши газетного стенда перелетела на дерево и вновь выжидательно остановилась. До отправки поезда еще два часа. Пожав плечами, девушка отправилась за птицей.

«Любопытно посмотреть на него два года спустя», – прислушавшись к себе, Ниоба не обнаружила в душе ненависти или обиды. Все же, терзаемая сомнениями, она невольно медлила. Всякий раз, спускаясь с гор, она и местные замечали странное поведение птиц, когда несколько особей начинали преследовать группу. Как-то беркут сбросил на них мешок с сухофруктами, когда горная река унесла их провиант. В том, что все это проделки ее старого друга, Ниоба не сомневалась. Едва ли боги могут быть столь благосклонны к тем, кто копается в их костях.

Город строился стихийно, оттого улочки змеились, затрудняя возможность ориентироваться. Высокие дома, скрепленные между собой бельевыми веревками, нависали над головой. Местные настолько привыкли к неиссякающему потоку путешественников, что не обращали внимания на ее наряд. Подходящего для прогулок по городу платья у Ниобы не было, только то, в чем она лазила по горам, – выгоревшая грубая куртка и залатанные мешковатые штаны, давно потерявшие цвет. В столице ее бы уже остановил милиционер за неподобающий внешний вид.

Добравшись до порта, девушка глубоко вдохнула морской воздух и порадовалась, что не различает запахи. Деревянные осклизлые пирсы, кучей сваленная рыба, облепленная мухами, пирующие крысы. Где-то поблизости драл глотку матрос, напевая о далеких берегах и экзотических красавицах. Нюхать все это совершенно не хотелось.

У самых пирсов встретились моряки, которые курили у рюмочной. Едва один из них отделился от компании и направился в сторону девушки, как над головой раздалось громогласное: «Каррр!» Остановившись, он посмотрел на ворону и вернулся к своим.

Ворона уводила девушку от порта в сторону частных особняков, где пирс выложен из камня, где на подоконниках растут цветы, а стены домов выкрашены яркими красками. На волнорезе в черном сюртуке стоял высокий мужчина. За ним волны яростно штурмовали скалу, на которой высился маяк.

Ворона, сделав круг, приземлилась на мольберт и еще раз каркнула. Обернувшись, мужчина – язык не поворачивался назвать его мальчишкой – улыбнулся и вскинул руку в приветственном жесте. Ветер взлохматил кучерявые черные волосы. Ниоба ответила неуверенным жестом и, мгновенно осознав, насколько нелепо выглядит, покраснела.

Ступая по волнорезу, она пыталась придать своему костюму чуть более опрятный вид, понимая, сколь бессмысленно это занятие. Смущение замедлило ее шаги.

– Молодец, молодец, – похвалил Зар пернатую помощницу.

Отложив карандаш, он развернулся и, широко улыбнувшись, направился навстречу, распахивая объятия. Всякая робость тут же оставила девушку, в пару быстрых шагов преодолев разделяющее их расстояние, она налетела на старого друга и тут же была подхвачена знакомыми руками. Чувствуя, как ноги отрываются от земли, Ниоба счастливо пискнула.

– Боги Великие, сколько лет, сколько зим?! – воскликнул Зар, едва девушка оказалась на земле.

– Два года, – отозвалась она, чувствуя, как предательски подгибаются коленки.

Еще никогда ей не было так стыдно за свой внешний вид, за полинялую рубаху и вытертые штаны, за отсутствие прически и приличного платья. Зато Зар выглядел непривычно опрятно и стильно. Непослушные волосы подстрижены, подбородок и щеки гладко выбриты. Помнится, в детстве было настоящей проблемой заставить его умыться, а тут почти столичный денди. Из-под сюртука выглядывала белоснежная рубашка с накрахмаленным стоячим воротником – пример того, как мода вошла в форму министерских работников. Шелковый жилет темно-синего цвета с искусной вышивкой. Вычищенные, несмотря на уличную грязь, ботинки.

«Ты ли это?» – растерянно думала она, вспоминая оболтуса, что был ее другом когда-то.

Чувствуя, как к щекам приливает кровь, Ниоба попыталась отступить и, заглядывая ему за плечо, спросила:

– Что рисуешь?

Приколотый к мольберту лист с наброском держали бронзовые канцелярские кнопки. За время разлуки мастерство Зара заметно выросло, еще не расписанная картина тонко передавала игру света и тени на скалах, не растеряв перспективы.

– Мы не виделись два года, а ты спрашиваешь, что я рисую? – весело поинтересовался он и стиснул девушку в объятиях. – Я уж думал, вы никогда не спуститесь с гор.

– Ну что ты, как бы я там выжила без притока новых книг, – отчаянно краснея, отозвалась Ниоба.

Глава 6. Зарониэл Эрис

Обучение в Академии условно бесплатное, все оплачивается государством, но Малый Совет Академии принимал пожертвования. К тому же бесплатными были только первые пять лет, все последующие годы, потраченные на получение профессии, оплачивались студентами, порой будущим работодателем, в редком случае – стипендией, назначаемой особо талантливым студентам. Таким, к примеру, был сводный брат Зара, Николас Фиар.

В случае Зара получить стипендию не вышло, слишком много нервов он потрепал преподавателям за первые пять лет. Работодатели также не спешили вкладываться в неуправляемого и своевольного мальчишку. Потому пришлось заключить договор с Академией, по условиям которого оплата будет производиться из последующей заработной платы бывшего студента. Этакое трудовое рабство – как о нем отозвался Руд.

Так Зар оказался в Кваче – городе, который ненавидел всей душой с самого детства. Распределительная комиссия, словно желая отомстить за годы холодной войны, выбрала самое нереспектабельное, пусть и хорошо оплачиваемое, место.

Работа – скучное и нудное перебирание бумажек. Корабли в дальние плавания они не отправляли, жизнь людям не спасали и даже не пытались сделать ее лучше. В то же время значение этому крючкотворству придавалось невероятное. Все бегали взмыленные и раздраженные. Первое время это выводило из себя. Крики, постоянные скандалы из-за проклятых бумажек никак не укладывались в картину мира Зара. Все это столь мелочно и несущественно, что он подумывал сбежать на Восток. Если бы не ободряющие письма друзей, то Зар сжег бы мосты еще в первые полгода.

И это несмотря на его успех в расследовании проклятий. Кому-то явно не понравилось, что Зар получает удовольствие, таскаясь по лесам и весям, разбираясь в старых бумагах. Знать бы еще, кто тот умник, что посоветовал комиссии перевести его в самое скучное и пыльное место на Земле.

На рынке говорили о пожаре. Торговцы донесли до Квача фамилию погорельцев и неутешительное: все погибли. Кто все? Вся семья. Кто конкретно? История уже имеет одну трагедию с этим семейством во главе, Зар лишь надеялся, что она не повторится.