– Душно в доме. Мы прогуляемся к морю, – коротко уведомила она родителей.
– У нас Тошиба, кондишн… – бодро начав, Борис Иванович мгновенно сдулся. Мы уже шагали в сторону порта.
– Они бывают грубы, – извинилась Ритка, – мамину фразу в голову не бери, чушь.
Я и не брал. Зачем? Светловласка со мной, здесь, а значит все в порядке.
На пляже, ощупывая пальчиками мои окрепшие в портовой работе плечи и восхищенно улыбаясь, она прошептала "классный ты у меня!" и от этого по спине забегали неукротимые табуны мурашек. Мы оба с трудом дождались темноты.
11
У нас был месяц. Самый лучший месяц в отношениях, у него даже чувствовался вкус – меда с горьким кофе. Тогда, я по обыкновению не задумывался почему такой, но мне он нравился безумно. Сладкий, душистый, с ноткой тоски по каждой прожитой секунде. Риткины волосы расплелись из причудливой прически в обычную, губы зарозовели юным естеством, по щекам и носику рассыпались привычные веснушки. Снова она стала моей до последней клеточки. Освободившись в порту, я несся к любимой девчонке как угорелый, к этому времени она приканчивала очередную порцию Шекспира на английском и мы получали друг друга в полное распоряжение.
Разговоров о ее учебе или моих злоключениях не вели, казалось и не было ничего, приснилось, а теперь мы пробудились и все по-прежнему – разглядываем в бинокль космос по ночам, едим абрикосы и сливы на пляже, уплетаем жаренную тарань, даже на крышу нового школьного сарая забрались как-то.
Вдвоем исходили вдоль и поперек старый Ейск, очерченный улицами Богдана Хмельницкого и Романа, катались на великах к аэродрому, поглазеть на взлетающие военные самолеты, целых два раза бывали со школьными друзьями в Должанке с ночевками в палатках. Это благодаря Лёньке Моисееву. Отец отдал ему необъятную Волгу кремового цвета, так что Лёнька, не отягощенный ничем кроме барной кутерьмы, охотно выполнял транспортную функцию!
Женька училась в Ейском медучилище на медсестру, в ее семье сложилась напряженка с финансами, отец запил от безработицы, мать болела, старшая сестра, тоже медсестра, еле сводила концы с концами. Надюха поступила в Краснодарский институт Культуры, бросила его после двух семестров и взамен нашла в Ейске что-то новомодное по направлению рекламы. Саня учился заочно, относился к процессу формально. Он всецело отдался торговле кассетами да дисками на рынке и здорово изменился – постригся коротко, нахватался жаргонных словечек вроде "кэша", "рыжева" и "котлов", мечтал о "шестисотом мерине".
На ласковых Должанских пляжах мы старались отвлечься от трудностей. Жаль, Лёнька злоупотреблял алкоголем, а во вторую поездку замучил всех предложениями "травы и таблетосов", "а то мы скучные". Дошло до безобразного – он взбрыкнул на очередной коллективный отказ (лишь Надюха покурила с ним самокрутку) и демонстративно укатил в Ейск, оставив нас "подумать над нашим поведением".
Мы и подумали. На ближайшей пляжной дискотеке оторвались по полной. Тогда гремели «Руки вверх!», это была их эпоха. И наша. Мы с Риткой танцевали в центре площадки под «Ай-яй-яй, девчонка!», мне казалось, что моя девчонка божество. Периодически включались медленные песни, она льнула ко мне, запускала пальца в волосы, а я жадно обнимал ее за талию и мы покачивались, не утруждаясь изображать какие-то па. Когда Сергей Жуков затягивал, «не хочу чтобы видела ты, как я тихонько плачу…» синхронно прыскали со смеху.
– Попробуй только поныть! – шутливо пригрозила Ритка и поцеловала, не позволив ответить.
К палатке после дискотеки шли долго. Ритка попросила Саню прочесть что-нибудь из нового, но у нашего поэта новинок не оказалось и он смутился. Тогда Ритка выразила надежду, что "кэш" все-таки будет отпускать Саню в поэтические отлучки, а пока можно ограничиться "классикой".
– Понимаете, – оправдывался Саня, – рифмы в последнее время складываются в страшное уродство. Кровь, говно, деньги… О красивом посреди ужасного могут сильные духом сочинять, а я, похоже, только передатчик реальности, слабак, огня внутри нет.
Огонь мы разожгли натуральный, в виде костра. Саня с Женькой застряли возле него надолго, сосредоточенно беседовали, будто обсуждая детали ограбления. Надюха молча прихлебывала чай из консервной банки. Она любила так делать – заварит прям с остатками сгущенного молока и пьет, ни капельки сладкого продукта не теряется. Надюха переживала за Лёньку.
Ритка увлекла меня в палатку. Мы улеглись с распахнутым пологом, комарья в тот год не было. Она положила голову на мое плечо, закинула на меня ножку и быстро уснула. Подумалось, что мы ни разу не спали вместе раньше. Впервые слышал ее сонное сопение, берег ее совершенно беззащитную. Это неописуемое чувство.
Утром притащился Лёнька. Просил прощения, каялся. Надюха гневно заявила, что он козёл и пора бы ему завязывать с дурью. Поразительно, но Моисеев, не терпевший критики, принял упреки смиренно. На обратном пути заехали на кладбище, проведать Вальку. На его могиле еще стоял деревянный крест с простой табличкой, без фото. Женька ревела, Ритка и Надюха едва сдерживались. У меня в горле стоял ком. Уверен, парни испытывали то же самое.
12
Месяц пролетел быстро.
Я смутно помню дни перед Риткиным отъездом. Суматошные сборы, перепроверки багажа. Его загодя отправили в Киев оказией с родственниками Бориса Ивановича, гостившими в Ейске. Удивительно, но Альгида Элеоноровна стала относится ко мне как будто лучше, Борис Иванович тоже.
Ритка попросила родителей не провожать ее к поезду и те согласились. Откуда такая покладистость?
На многолюдном вокзале случилось дежавю – я снова увидел другую Ритку. Красавица со строгим макияжем разом смяла в лепешку и запихала куда-то вглубь себя мою теплую девчонку. Наверное, на сцену вышла Маргарет, горячо обожаемая Альгидой Элеоноровной.
Ритка поцеловала на прощанье. Качественно, старательно. И когда она взбегала по ступенькам в вагон я отчетливо ощутил, что это конец. Больше не будет меда и кофе, не будет Ейского лета, не будет моей прежней Ритки.
Подумалось, пусть. Будет что-то другое и ее другую я стану любить не меньше, а она меня. В конце концов, нас ждет целый мир!
Следующим вечером после работы случайно встретил Альгиду Элеоноровну на улице. Она лучезарно улыбнулась и подошла сама.
– Мы уезжаем из Ейска с Борисом Ивановичем! – выпалила Риткина мама сходу, – По правде сказать, нам здесь надоело ужасно, а теперь, когда стройка заморожена, мы с чистой совестью переберемся за границу, в Берлин! Я хочу сказать тебе спасибо… – Альгида Элеоноровна замялась, – ну, за то что Маргарет не забеременела. Ты ответственный мальчик! Не представляешь, как мы с Борисом Ивановичем переживали!
Наверное, на моем лице отразилось нечто, заставившее ее покончить с благодарностями. Альгида Элеоноровна суетливо попрощалась и зашагала прочь, а я остался с чувством гадливости и тоски.
Вскоре меня забрали в армию.
13
Об армии не хотелось рассказывать вообще. Придется, конечно, ведь путешествие с Риткой продолжалось и во время службы.
В Чечню не отправили, мама с отцом радовались. На этом положительные моменты закончились. Поезд довез меня, еще пару ребят и сопровождавшего прапорщика до чахлого городка на русском севере. Оттуда, в завывающем всеми агрегатами УАЗике мы тряслись до Каргополя, в лесных окрестностях которого влачила существование воинская часть, охранявшая по слухам то ли ракетные боеголовки, то ли ядерные отходы. Нам не говорили прямо. Опять же по слухам, никаких боеголовок в части не осталось, склады охранялись по инерции, неподалеку ушлые дельцы разбирали недостроенную взлетно-посадочную полосу, брошенные ангары и сараи. На положении солдат происходящее если и сказывалось, то исключительно в негативном ключе. Кормили хреново, форма выдавалась ношенная до дыр. В части царила атмосфера безысходности и наплевательства, процветала неуставщина.
Новеньким сразу дали понять, что с дедушками шутки плохи – мне, например, накостыляли впятером за отказ чистить зубной щеткой гальюн. Я сопротивлялся, поэтому избили хорошо, даже слегка испугались возможных последствий. Для напавших все закончилось благополучно, правда меня тоже оставили в покое, если не считать мелких подлостей. Вокруг части не водилось ни одной собаки или кошки, солдаты их съели. Я тоже ел собаку, а кошку не смог, кошек очень люблю. Письма с гражданки новобранцам выдавали вскрытыми, изъяв оттуда деньги. О посылках и говорить нечего – вкус сладкого пришлось позабыть надолго. Стиснув зубы терпел. В первый год не сойти с ума от бесправия и унижений помогли три вещи – письма семьи, Ритки и офицерская библиотека, чудом сохраненная женой командира части.
В библиотеке я нашел замечательный научпоп по астрономии и физике. Ознакомился с трудами профессора Шкловского, с удовольствием проследил за «революцией вундеркиндов» в квантовой физике. В очередной раз поразился, насколько просты гениальные открытия и насколько последовательно они вызревают в человечестве. Ведь перед Гейзенбергом были Лоренц, Бор, Планк, Борн, де Бройль, Паули, многие другие! А сколько сделал Эйнштейн, выступивший самым авторитетным критиком квантовой механики. Это как волна умов, сцепляющихся друг с другом, приобретающих вместе огромную инерцию, волна пробивающая барьер незнания. Благодаря физике человек проник в микромир. Особенно меня захватило явление квантовой запутанности частиц и эффект дальнодействия, с которым никак не мог согласится Эйнштейн. Это когда две частицы находятся в одинаковом состоянии, а изменение состояния одной из них мгновенно влечет изменение состояния другой, частицы будто чувствуют друг друга на любом удалении!
Читая про кванотвую запутанность, я думал о своей Ритке, о чувстве к ней не знающем расстояния и не зависящем от времени. Может в макромире тоже существует запутанность и имя ей любовь?
Ритка писала регулярно. Находясь за тысячи километров от Каргополя, она догадывалась как нелегко солдату, старалась развеселить, «погулять» со мной, «попутешествовать».
Берлин ожидаемо впечатлил. Орднунг, квадратиш, практиш, гут. Даже лучше чем в Кракове. Конечно, из уроков немецкого я уже знал об Унтер-ден-Линден, о привычке берлинцев вместо ужина ограничиваться «вечерним хлебом», о Брандербургских воротах и зоопарке, но на Риткиных фото эти места и жизненные зарисовки выглядели куда ярче чем в школьных учебниках. Было немало и незнакомого, и удивительного. Ритка, например, подробно описывала берлинские гей-парады, самые многочисленные в мире, фестивали колбас, рождественские ярмарки, Берлинале, выставку электроники… В комментариях отмечала, что Краков и Киев – захолустья разной степени паршивости, а настоящая Европа, оказывается, начинается в Берлине, настоящая свобода тоже в нем – мультикультурность, толерантность, транспарентность. Последних слов я не знал, но догадывался: они касались парадов гомосексуалистов и ряженых, глубокомысленного кино с неочевидными посылами на тему, что такое хорошо и что такое плохо. Не подумайте, я не навязываю шаблонов, но для людей моей закваски важно четкое и традиционное понимание хорошего и плохого, просто для внутреннего спокойствия. А от гей-парадов и кино с очаровательными негодяями мне не спокойно, голова идет кругом.
Чтоб прийти в себя, найти в Берлине однозначно хорошее и родное, я попросил Ритку сводить нас в Трептов-парк. Она согласилась неохотно: от центра, мол, далековато и скучно – ну, памятники, ну гранит, не зрелищно, пульса жизни нет. И все же, вслед за письмом с отговорками и описанием пивного праздника, пришло с Трептовым. Взгляда на советского воина Освободителя с немецкой девочкой на руках оказалось достаточно, чтоб я полюбил Берлин, нашел в нем островок глубоко личного, домашнего.
Ведь у Берлина с Ейском теснейшая связь!
В Ейске, на развилке дорог в станицы Должанскую, Ясенскую и Камышеватскую стоит танк-памятник "Ейский колхозник", на нем майор Клименко Николай Сергеевич прошел славный путь. Выбор именного танка ростовчанин Клименко объяснил земляческой связью с нашим городом! Довезла боевая машина майора от Москвы до Белоруссии, где была сожжена фашистами, но перед тем помогла Клименко истребить 10 немецких танков и батальон пехоты. Николай выжил, бил врага пуще прежнего. В сорок пятом, на улицах где сейчас парадным строем прохаживаются люди нетрадиционной ориентации, краснозвездные стальные бригады утюжили фашистов. В составе освободителей отличился и Герой Советского Союза Клименко, а через тридцать лет он открыл памятник своему "Ейскому колхознику"…
В армии, наблюдая за вороватыми прапорщиками и опустившимися офицерами, я удивлялся, неужели это потомки воинов-освободителей? Что стало с нами, с немцами? Почему люди на планете распорядились плодами Победы настолько бездарно? Одни ударились в извращения, вторые развалили страну и спустили в трубу завоеванное и отстроенное предками.
Ритка меня не понимала, говорила, что я заморачиваюсь прошлым. Она смотрела только в будущее, конечно. Писала, что перевелась на заочку, чаще бывает в Германии у родителей чем в Киеве, посещает какие-то танцевальные курсы и уже зарабатывает на выступлениях в массовых мероприятиях. Я спрашивал, почему среди присланных фото нет ни одного с ней? Она отвечала, что к каждому письму прикладывает портреты и искренне недоумевала, куда они пропадают при пересылке.
Я догадывался куда и однажды эти догадки подтвердились.
Зимой, сменившись с дневального я зашел в туалет. Там, в одной из кабинок, за мастурбацией с измятым Риткиным фото попался "дедушка", из числа поколотивших меня по прибытию. Он принялся лихорадочно натягивать штаны, а на меня нашло затмение – кажется я начал бить подонка ногами. По крайней мере, когда вернулось понимание происходящего, увидел свой кирзовый сапог топчущий его лицо, кровавый дух смешался с запахами хлорки, мочи и мокрого бетона.
Кто-то потянул меня за шиворот, я отмахнулся и плотно въехал локтем в мягкое, последовал болезненный крик. Отскочив в угол, развернулся. У двери стояли три дружка избитого, один держался за голову. Старослужащие. Я тогда решил, что меня убьют. Затравленно сорвал с брюк ремень, перехватил за бляху и приготовился защищаться. Но деды таращились на распластанное тело, на заляпанную красными кляксами фотографию Ритки возле унитаза, медлили. Наверное, даже у таких животных ситуация вызывала противоречивые чувства. И когда, наконец, двое начали подступаться, третий их остановил.
Причины его поступка мне не были понятны. Потом поговаривали, будто Ритка в компашке старослужащих котировалась высоко, они мастурбировали на нее поочереди, а избитый мною дед очередность нарушил, с ним трое дружков сами собирались разобраться. Пришли они, значит, в туалет, а дело сделано! Конечно, полагалось "наказать" салагу за нарушение "субординации", но коллизия понятий их смутила, да и салажачьей девчонкой "пользовались", не по-людски как-то…
Только при отправке на дембель мой заступник признался, что я напоминал ему брата, потому и защитил. Повезло, выходит.
Об армии больше не хочу. Дослужил и слава богу.
14
В дембельском поезде я распечатал последнее письмо Ритки адресованное в часть. Она поздравляла с выходом на гражданку, писала, что гордится мной, я самый лучший и близкий человек на свете, но… После "но" я поднял глаза, посмотрел в окно. За ним мелькали таежные деревья и хмурое северное небо улыбалось, ведь даже тучи кажутся улыбчивыми дембелю. Ритка правильно подобрала момент, чтоб освободиться от моральных обязательств. Она хотела парить над миром легко, чисто, без "балласта" в виде далекой " не мобильной" половинки. Я и раньше понимал к чему шло дело. Любимая девушка не огорчала пока тянулись годы службы, поддерживала, но в письмах ничего не было о совместном будущем и воспоминания о наших мгновениях тоже постепенно выветрились оттуда.
Аромат меда и горечь кофе, знакомое сочетание. Я по-прежнему любил и испытывал теплую благодарность, но боль от безысходности омрачала все о чем я думал.
А мир здорово изменился за время каргопольского заточения!
Еще в поезде я заметил у одного хорошо одетого пассажира беспроводной телефон! Пассажир разговаривал по этому телефону в тамбуре явно для форсу перед окружающими. Позже, на одной из станций вагон обыскивали милиционеры, оказалось, телефон украли. Стоит ли винить воров? Техническое чудо конечно парализовало их совесть и они не ведали что творили! Одна из старушек-пассажирок даже злорадно возликовала, прознав о "каре господней на хвастливого буржуя". Сам "буржуй" оставшуюся дорогу беспробудно пил, оплакивая покосившуюся жизнь. Да, уж, кто теперь поверит, что привычные нынче мобильники воспринимались в начале нулевых сокровищем?
Дома всё оказалось в полном порядке. Отец работал в какой-то немецкой конторе, прибравшей к рукам обанкротившийся Полиграфмаш, мама с нетерпением поджидала льготную педагогическую пенсию, младшие ударно грызли гранит школьной науки.
По приезду встретили накрытым столом, смехом. В гости приходила Аллочка. Пока многочисленные родичи выпивали, закусывали, произносили тосты, она молча смотрела на меня и грустно улыбалась. После застолья проводил ее домой. Она рассказала что Саньки Холода больше нет, его убили рэкетиры, Женькины дела плохи, "пошла по наклонной". Аллочка плакала, просила, чтоб я себя берег. Упавшим голосом обещал, что постараюсь.
На следующий день решил наведаться к Надюхе. Узнать о Женьке и Сане, заодно спросить, почему примы не было у нас в гостях, знала ведь, что я вернулся.
Дверь открыла симпатичная девушка, в которой с трудом узнавалась Вика, Надюхина младшая сестра. Как повзрослела! Я ошарашено пялился, а она широко улыбалась, понимая растерянность гостя:
– Может, зайдешь уже, служивый?
Смущенно протянув заготовленное шоколадное яйцо, выглядевшее теперь неуместно, я принял приглашение.
От Вики узнал, что Надюха и Лёнька решили пожениться, а теперь уехали куда-то на курорт. Саню убили за отказ платить мзду местной криминальной группировке. Главаря и бандитов судят, они сильно разгулялись в городе и много народу свели в могилу. Женька стала проституткой из-за чего Надюха порвала с ней отношения. Вика считала, что по-человечески Женьку можно понять, ведь у той было отчаянное положение и процитировала нецензурный стишок Маяковского о настоящих проститутках – чиновниках. Ого, мелкая ругаться умеет!
Я поблагодарил ее, оставил Надюхе в подарок банку сгущенки и отбыл восвояси. Надо же, как быстро растут дети! Вот и Вика словно по мановению волшебной палочки превратилась во взрослую. Красивая, повезет же кому-то с невестой.
Женьку найти не удалось, с прежнего адреса их семья съехала, не оставив номер телефона соседям.
15
Зажил я новой жизнью, наверстывая отставание в два года. Хорошее время начиналось, оптимистичное!
По телеку выступал новый молодой президент, людям повсеместно платили зарплату без задержек, в Чечне дело сдвинулось с мертвой точки, репортажи об успешном истреблении боевиков замелькали в эфире радио и ТВ. Я посмотрел "Брат – 2" и понял, что по-прежнему хочу в Америку. Но это когда-нибудь, а пока купил диск БИ-2 и новый плеер, чтоб "большие города, пустые поезда" звучали для меня повсюду.
Поступил на заочку в Ейский колледж, на отделение обслуживания автотранспорта, параллельно устроился водителем "Газели" на завод по производству окон. Обычная история. Училось легко, колледжские стандарты образования даже после одного курса на матфаке казались детским садом – плюнуть и растереть. Откровенно смеялся над словом "колледж", таким же бестолковым как и "лицей", видимо судьбой предначертаны мне заведения с мудреными названиями.
Встречался с девушками. Несколько курортных романов в разные годы (в Ейске с этим легко), да одна попытка «всерьез», обреченная с самого начала. Что поделать, моя далекая любовь не отпускала.
Письма и телеграммы Ритки, старый "Сони", кассету "It Must Have Been Love", розовую обертку с запахом духов, я однажды упаковал в коробку из-под макарон и спрятал в родительском доме на антресолях. Снял отдельную квартиру, чтоб быть подальше от этой коробки. Помогало слабо.
Ритка незримо присутствовала рядом, "комментировала" в моей голове события, "советовала" как поступить, "шутила", даже девчонок «обсуждала»: «Эта ничего, только скучная и с макияжем перебрала» или «Не вариант, эгоистка, весь мозг тебе выест. Беги!». Похоже я действительно, словно квантовая частица, был "запутан" с Риткой и не мог распутаться. Однако ж, в "запутанности" участвуют двое и об этом я сразу подумал, когда младший брат принес конверт со знакомым почерком на лицевой стороне. В груди учащенно забилось сердце.
Вспыхнула дурацкая мысль – может, я во всем виноват?! Может, это я ее не отпустил, извожу незримой связью и ни в чем не повинная девочка, один раз «запутавшись», навечно обречена читать мои мысли, эмоции?! Может, даже это письмо заставил ее себе написать, демон!
Испытывая вину вскрыл конверт.
В первых строчках Ритка просила прощение за то что не смогла забыть нашу любовь или, как она выразилась – «расчувствовать» ее, писала что поймет, если не отвечу и может так будет лучше, чтоб не мучить друг друга впредь. Ну, вы знаете эти лирические девчачьи завитушки!
Но самое главное: «Я постоянно думаю о тебе, ты будто оберегаешь меня, удерживаешь от глупостей, каждого мужчину сравниваю с тобой. Не в их пользу, ха-ха! И не потому что ты, в моей голове, хочешь этого, а наоборот – я отметаю твои воображаемые доводы «за» них. Может, я схожу с ума?»
"Может, я схожу с ума?" – подумалось мне. Вот так задачка для физиков! Они наверняка не озадачивались субъективными причинами, заставляющими частицы оставаться запутанными на любом расстоянии, независимо от времени. Тут с объективными-то ничего не ясно. А вдруг, частицы тоже синхронно сходят с ума, когда расстаются? "Распутаться" они смогут если вместе захотят ! Но "вместе" – признак "запутанности". Замкнутый круг, фокус, природное волшебство! Хотя, возможно, у людей есть шанс преодолеть его силу. Мы ведь не малявки-частицы, мы гиганты!
16
В письме Ритка предложила продолжить наше совместное путешествие. Указала номер телефона, электронный адрес и какую-то "аську", пошутила, что в Европе нет таксофонов давным-давно, Европа далеко ушла от Ейска.
Ну, это светловласка перегибает! Ейск шагал в ногу со временем – у нас с корнем выдирали таксофоны на улицах, а всевозможные "Евросети" и "Диксисы" размножались натуральной саранчой.
Я отправился в салон связи, прицениться. А что? Пусть зарабатывал не слишком, но жил один, одиночке много денег не надо. Мне хватило на Сименс-С45, сверхсовременный сотовый телефон с функцией СМС и четырехстрочным экраном с янтарной подсветкой! По крайней, мере продавец божился в современности аппарата.
И впрямь восхитительная штука! В любой момент можно связаться с кем угодно пощелкав по клавишам – хочешь голосовым, хочешь письменно. Я написал на Риткин номер и получил ответ, она спрашивала есть ли у меня ММС и фотокамера? Что за напасть?! Положим, фотокамера водилась, отцовский "Зенит", но что такое ММС, где его раздобыть и зачем?! Ритка тогда, наверное, хохотала.
Сотовая связь оказалась жутко дорогой! Звонок в Берлин стоил месячную зарплату и я попробовал приобщиться к интернету. Компьютер обошелся относительно дешево, но только потому, что в электронике и программировании разбирался младший брат. По его рецепту и под надзором папы мы купили на радиорынке ворох плат и проводов, из которых возникло чудо с интернетом внутри! Мама и отец сначала обрадовались, ведь компьютер установили у них и старший стал частенько навещать, но вскорости возроптали – интернет забивал домашнюю телефонную линию и мама не могла поболтать с соседкой, а отец пропускал звонки по работе. Что ж, мы с младшими приспособились – зависали в сети ночью! Они часов с десяти, а я с часу.
Ритка строчила в аське со скоростью пулемета, пока фотографии томительно, полоска за полоской, отображались на экране.
С личным у нее не складывалось. За Томашем, который все-таки добился своего, последовал Конрад, рыжий гренадер-баварец, любитель пенного и Мерседесов. И того, и другого вполне одобряла Альгида Элеоноровна, но поляк оказался ревнив, а немец, наоборот "фрилав", но скучен во всем остальном и прижимист.
Ритка объездила Европу. Бывала в Италии, Франции, Англии. По ее мнению Старый свет утратил энергетический импульс и давно закис во внешнем благополучии. Париж, который из-за рекламы "моды и духов" я считал идеальным, описывала без восторгов – "Куча наглых арабов, кругом загажено, хоть коммунальщики регулярно чистят улицы (если не бастуют). Всё дорого". Жалобы на дороговизну встречались в Риткиных сообщениях часто, видимо, Европа прививает человеку бережливость и прагматизм, а может немец научил. Эйфелева башня Ритке "запала", Елисейские поля не очень, круассаны не впечатлили совсем. Она собиралась уйти из танцев и переквалифицироваться в модели – внешность ого-го, а вот с подвижностью и выносливостью уже возникали проблемы. Как-то присылала фото с работы… Мои армейские "дружки" потеряли бы рассудок – Ритка с подружкой в ультрамини вытанцовывали за спиной напомаженного юноши с микрофоном, вдохновенно закатившего глаза. "Анри Руайяль. Уровень!", гласила подпись к фото.
Наверное, уровень. Но зачем ему такие роскошные танцовщицы, если дело в вокале? Хитер, Анри! Не помню подтанцовок у Ива Монтана или Шарля Азнавура, зато их самих запомнил прекрасно – голоса, манеру исполнения, лица.
Популярность основана на стереотипах. Если бы Анри пел даже паршивенько, то народ в Ейске на него валил валом. Шутка ли! Из самой Франции человек снизошел! У нас прочно засело – заграничное, значит отличное, а отечественное – кондовое, кривое, нафталиновое. "Боремся" с этим вовсю – вместо школ "лицеи", вместо училищ "колледжы", а "ресепшены" и "секьюрити" съели администраторов и охрану.
Что если б не стереотипы? В Ейске есть ансамбль "Фортуна" и это получше Анри, даже если окружить того сотней танцовщиц в бразильских карнавальных костюмах. За нормальным русским "народный вокально-хореографический коллектив" прячется жемчужина! Что вытворяют наши девчонки на парковых сценах города – какие у них сложные постановки, как красиво они поют на нескольких языках! Ритка отлично вписалась бы, но ансамбль "Фортуна" здесь, в Ейске, а не в Париже, стереотипы не перешибешь, пусть даже Ейск – родина Федора Бондарчука и Нонны Мордюковой!
Я все же отправил светловласке ответное фото с концерта "Фортуны" в Ейском доме офицеров, подписал: "Большому Уху от Волчонка. Весёлые медузы классные, но в нашем море есть Звезда! Приезжай, покажу!"
Подумалось на миг, что прочитав Ритка вспыхнет: "Какого черта? Что я забыла в набитом арабами Париже, с его забастовками мусорщиков, грязной Сеной, уличной преступностью? Пора в Ейск, к любимому мужчине, нарожаем детишек, реализуюсь в творчестве! Хватит слоняться по свету!"
Но на другом конце телепатического моста царила тишина. Так начался странный период в наших отношениях, когда чувства будто повисли в воздухе и с каждым днем надежда на возвращение Ритки таяла все быстрее.
17
К двадцати шести я получил должность заместителя при заведующем гаражом нашего завода, чему весьма обрадовался. Зарплата увеличилась, я совмещал работу водителя и новую. Получалось! Купил автомобиль, подержанную Тойоту. Какое же это счастье, ехать куда пожелаешь! На выходных, навестив родителей, я бросал на заднее сиденье старый отцовский бинокль, пакет с бутербродами и водой, книжку, например, Карла Сагана "Голубая Точка. Космическое будущее человечества" и ехал в Должанскую с ночевкой. Искупавшись в море или прогулявшись по пляжу (в зависимости от сезона), читал до заката, а затем вглядывался в ночное небо. Это не может надоесть! Когда в поле зрения попадала Венера я испытывал прежнее щекочущее чувство всемогущества. Лежу на острых ракушках, слушаю шелест меотийского прибоя, играючи пронзаю взором пространство, а с Венеры шлют привет железные земляне – советские "Веги", "Венеры" и американские "Пионеры"! Они где-то совсем рядом, по ним ползают венерианские животные… По крайней мере, Саган, в отличие от Шкловского, во внеземной жизни не сомневался. Эх, космос! Как же ты велик для нас, если даже "Голубая точка" кажется людям большой. Как бы далеко не захотела уехать Ритка, она всегда будет всего лишь в точке. Неужели не понимает?
Младший брат поступил в университет на факультет прикладной информатики. Ежемесячно, в тайне от родителей, я передавал ему немного денег, памятуя о своем голодном студенчестве. Хорошо что времена изменились! Сестренка оформлялась в настоящую красавицу, мы все ее немного баловали.
Президент по телеку обещал прорыв и стабильность, в обиход населения прочно вошли кредиты, в Ейске загнулись остатки промышленности, базар превратился в градообразующее предприятие, зато город цвел и пах как курорт. Сотовые телефоны и компьютеры совершенствовались с поразительной скоростью из-за чего на меня с моим Сименсом стали косо посматривать девчонки на улицах.
Наконец-то Лёнька с Надюхой назначили день бракосочетания. Странно, подумалось тогда, столько лет откладывали, то ссорились, то мирились, а теперь ни с того ни с сего – свадьба. Зачем? Окружающие уже привыкли к их статусу вечных кандидатов! Это, конечно, шутка, но Вика накануне свадьбы поделилась аналогичной мыслью. Только ей было не смешно.
Меня пригласили свидетелем.
Лёнька работал в прокуратуре, связей стареющих родителей хватило для трудоустройства. Надюха осваивала косметическую отрасль: красила клиенткам ногти, стригла, отпаривала натоптыши, называя это мудреными словечками– шугаринг, пилинг и прочее, собиралась открыть собственный салон красоты.
Свадьба состоялась в сентябре две тысячи пятого и получилась нервной. Лёнька в окружении франтоватых дружков, которых я прежде не видел, постоянно отлучался от банкетного стола за кафешку. Возвращались они с красными глазами в приподнятом настроении, бестолково хихикая, чтоб вскоре снова откланяться. Надюха со свитой подружек охотилась на суженного и периодически плакала. Гостям маневры молодых быстро надоели, торжество покатилось в автономном режиме – народ сам по себе пил, произносил тосты и плясал, в этой кутерьме невеста бродила как в заколдованном лесу, разыскивая жениха.
Поначалу, я пытался вмешиваться: увещевал Лёньку, успокаивал Надюху, но скоро убедился в тщетности усилий. Оставалось неловко сидеть в одиночестве (свидетельница подцепила одного из Лёнькиных дружков и тоже пропадала за кафешкой) и время от времени отдуваться на конкурсах. Спасибо Вике, была рядом. Мы с ней лихо танцевали, она помогала в организационных моментах, подменяя выбывшую свидетельницу…
18
Брак Лёньки и Надюхи протянул совсем недолго. Меньше чем через год всем стало ясно, что он при смерти. Доживает в конвульсиях, безобразно. Леньку уволили из прокуратуры за дебош в ночном кабаке где он разбил нос какому-то судье. Видимо, увольнение надломило Моисеева, он стал пьянствовать не просыхая, вымещал злобу и бессилие на жене.