Этот дом – мой!

Павел Шлапаков

Этот дом – мой!

Табачный дым проник в лёгкие. Почему от такой дряни становится так хорошо? – в очередной раз задумался Андрей Тарасенко, сидя на крыльце перед своим домом, и как обычно не стал искать ответ. Та ночь выдалась ясной – как ни как полнолуние. Всё отбрасывало мрачные тени. Сегодня днём отключили электричество и до сих пор не включали, поэтому лампа, освещающая двор, не горела; луна осталась единственным источником света.

Сизый дым столбом поднимался от горящего конца сигареты. Это последняя «раковая палочка» на этот день.

С курением Андрей познакомился ещё в десять лет. Местный тогда хулиган, гроза среди младшеклассников, Серёжа, взял его на слабо, и Андрюша по глупости поддался. От одной затяжки сразу запершило горло, а из лёгких вырвался кашель, и этого хватило для того, чтобы появились мысли выбросить из головы всякие идеи насчёт курения, но дым им уже завладел, и Тарасенко стал очередным сигаретным наркоманом. С каждым годом количество выкуренного увеличивалось. К тридцати годам употреблял в день две полных пачки. Доктор предупредил, что если он не прекратит столько дымить, велик риск заработать рак лёгких. Андрей прислушался к его наставлениям и потихоньку начал отстранялся от этой привычки. Через несколько лет количество спало на полпачки в день. И сейчас, в свои сорок два, употреблял только две сигареты в день: ту, которую выкуривал утром для полного пробуждения, и ту, без которой не мог уснуть. Но и от этого он собирался избавиться – заменить их какими-нибудь карамельки. Покупать там всякие пластыри или пшыкалки, якобы помогающие бросить это пагубное занятие, не собирался – считал бесполезной ерундой.

Холод опустился на землю, стоило только солнцу скрыться за горизонтом, и с каждым часом только крепчал. Андрей плотнее укутался в шерстяную рубаху, дыхнул на ладони. Стоял конец сентября. Скоро придётся приготавливаться ко сну в тепляке или дома перед печью.

Вдруг в дверь, ведущую на улицу, настойчиво и громко застучали, и чей-то голос повторял одно и то же:

– Откройте, откройте, откройте…

Андрей от неожиданности обронил сигарету и горячий конец обжог кожу на ступне. Сработал рефлекс – он выкинул вперёд ногу. Обругивая нежданного гостя, быстро стряхнул пепел и пошёл к двери. Дворняга громко залаял из своей конуры.

– Кого черти носят в такое время? – пробубнил он под нос и открыл дверь.

Перед ним стоял подросток, если судить по росту. Тьма скрывала его лицо, это мог быть кто угодно, но Андрей догадывался, кто стоит перед ним.

– Рома? Что ты здесь делаешь?

Рома Баранов – худощавый паренёк, который в этом учебном году перешёл в седьмой класс, если Тарасенко не изменяла память. Этот парнишка – сын Сергея Баранова, не очень приятного в общении человека (который, кстати говоря, и был тем самым Серёжей, который направил Андрея по табачному пути). Руки мальчика были перепачканы в грязи. Он придерживался бока и тараторил:

– Помогите, пожалуйста, там… там…

– Спокойнее. Что произошло?

Рома сглотнул и хотел что-то сказать. Его голос сильно дрожал, да и он сам трясся, как лист на ветру. Слово уже выходило, мальчик произнёс «Уб…», но остальная часть вышла неразборчивым стоном.

– Заходи в ограду, – предложил тогда Андрей – не стоит вести разговор в дверях. Когда парень прошёл мимо, выглянул. На улице всё также тихо и спокойно, как и до прихода Ромы.

Дворняга разрывался в лае. Он пытался порвать цепь или ошейник и искусать постороннего человека.

– Ну-ка цыц! – рявкнул Тарасенко. Не хватало, чтобы лай встревожил его жену. Пёс послушно замолчал и скрылся в своей будке. Оттуда доносилось его недовольное рычание.

– Что произошло? – повторно обратился к Роме.

Тот расширил глаза, схватил его за грудки, приблизил лицо к лицу и закричал:

– Он убил маму! Он убил их! Он убил их всех! Он убил!..

Андрей быстро закрыл его рот ладонью. Из его груди ещё вышли пару таких же криков, но потом он в голос зарыдал и обмяк, повиснув на руках Тарасенко.

– Успокойся. – Прижал его к себе. Парень сильно дрожал. – Спокойнее. Зайди в тепляк, – сглотнув, предложил он, – я приду через секунду.

Когда Рома прошёл туда, продолжая плакать, он забежал по ступеням на веранду, прошёл в дом. Ирина натянула поверх халатика бабушкин платок и надевала тапочки.

– Я слышала крики. Что произошло? – испуганно спросила она.

– Пришёл Рома Баранов. Он плачет и говорит что-то непонятное. Я сейчас с ним поговорю, а ты ложись, отдыхай, и главное – не волнуйся.

Жена проницательно смотрела в глаза мужа – лучшее оружие против лжи, – И видимо, не найдя чего-то подозрительного, сказала:

– Хорошо.

Андрей закрыл дверь и направился к парню.

Рома сидел на стуле рядом со столом, обвил себя руками и покачивался взад-вперёд. Тарасенко зачерпнул в кружку воды из ведра и подал ему. Тот робко принял и в три глотка опустошил.

– Спасибо.

– Так, Рома, теперь скажи нормально, что случилось?

– Он убил их, всех убил, маму, Данилку и!..

– Тише!

Тут Андрей понял, немного отойдя от темноты и привыкнув к свету, что руки Ромы измазаны не в грязи, а в крови. На стакане остались красные следы его пальцев.

Проглотив комок, подступивший к горлу, медленно проговорил:

– Кто это сделал?

– Никодим! Никодим!

– Это кто?

– Коротышка, карлик… я не знаю.

– Так, – протянул Андрей и опустился на стул рядом с парнем. – Когда это произошло?

– Сегодня. Вечером.

– Как всё произошло?

– Я не помню, мы просто… мы… – и тут он снова зарыдал. Вытирая слёзы, размазывал кровь вокруг глаз.

Андрей снова набрал воды и плеснул парню в лицо. Тот испуганно посмотрел на него. Андрей подал полотенце. Рома взял его и вытер лицо.

– Послушай, Рома, если ты не успокоишься и не расскажешь мне всё по порядку, я не смогу помочь. Поэтому успокойся. Здесь ты в безопасности. Начни с самого начала, а там ты и вспомнишь то, что случилось.

Рома несколько секунд смотрел на него, потом всхлипнул и кивнул:

– Хорошо. – Глубоко вдохнул. – А с чего начать?

– С самого начала. Кто такой Никодим, почему он всех… убил.

– Но всё это началось давно, несколько месяцев назад.

– Но торопиться нам ведь теперь некуда. – Андрей понимал, что эти слова звучат жестоко, тем более для парня, но это ведь правда.

Рома вновь вздохнул и начал:

– Ладно. Всё началось около полугода назад. Тогда папу уволили – он работал на каком-то складе сторожем. Говорили, что он уснул на посту, и в хранилище проникли. Он поехал пьяным, перед этим купил ещё самогона у наших соседей. В таком состоянии ездил через раз. На следующий вечер вернулся и начал орать: в начальстве сидят одни идиоты и сволочи, правительство страны и района постоянно смотрят не туда, куда вообще нужно, и папа вообще здесь не причём, он не был виноват, что уснул. Потом перешёл на нас: мама похотливая сука – простите, мне кажется, что уже не имеет смысл сдерживаться, – и проститутка, потому что Данилка якобы не от него; что мы с Данилкой всё время сидим у мамы «под юбкой» и сосём пальцы, при этом скрывая от родного отца, кто мамин хахаль. В общем, все аргументы высосаны из пальца. Потом ударил маму, да так, что синяк не сходил целый месяц, и ей приходилось носить тёмные очки. Данилка очень громко плакал, просил папу остановиться, но того ничто не останавливало – ударил и его ладонью по лицу. Данилка ещё сильнее разревелся. Я пытался что-то возразить, но папа ударил и меня, очень сильно, и кричал, что мы должны молчать в тряпочку, пока он не разрешит говорить…

Рома остановился. Пару раз сглотнул, сдерживая подступающие слёзы, потом продолжил:

– Мама кричала не трогать нас, пыталась встать, но папа толкнул её, и она снова упала. Потом отец направился к двери, остановился и громко-громко крикнул, чтобы мы все сдохли, и вышел, так хлопнув дверью, что она практически слетела с петель. Через пару секунд стекло разбилось, и в комнату влетел камень.

Андрей покачивал головой и внимательно слушал. Вся деревня знала, что Сергей часто выпивал и иногда мог принять с излишком. Никто не сомневался, что скоро всё дойдёт до избиения жены, но чтобы ударить своих детей…

– Он ушёл, – продолжал Рома. – Вестей от него не было три дня. Потом вернулся и буквально на коленях извинялся перед нами. Клялся всем на свете, что больше не будет выпивать. Не простить мы не могли – я мог выполнять хозяйственные обязанности, но в основном хозяйство держалось на нём. Потом бегал между нами: маме предлагал кремы да мази, чтобы синяк поскорее сошёл, мне и Дане покупал сладости, игрушки, компьютерные игры, диски с фильмами. Брат сразу его простил – не умел он злиться. А мы с мамой подозревали, что всё это недолго будет продолжаться. Так и получилось. Через неделю он стал покупать целые упаковки пива, смотрел передачи по телевизору и иногда просматривал газету в поисках работы. Стал огрызаться на всех по непонятным причинам, все вокруг него были виноваты, и только он всегда был прав. Утром возился со скотом, а как я приходил со школы, снова усаживался на диван. На просьбы помочь сделать что-то, отвечал, что он меня родил не для того, чтобы я сидел у него на шее, и в этом роде. Поэтому основная работа легла на меня… Можно ещё воды?

Андрей молча встал, зачерпнул воды и подал Роме. Тот выпил половину, отставил стакан в сторону и продолжил:

– В общем, я хочу сказать, что всё началось после того ужасного вечера. Да, ещё до него папа выпивал и ругался с мамой, но именно тот скандал стал началом наших бед. Стали происходить странные вещи. Ещё в дни отсутствия папы в подполье что-то начало скрести. Наша кошка тогда совсем спятила: то целыми днями сидела перед спуском и смотрела на дверцу – сколько я её ни звал, она даже головы в мою сторону не поворачивала, – то начинала носиться по дому как ошалевшая и шипеть на всех. Думал, что внизу мыши или крысы завелись. Один раз я спустился, чтобы набрать картошки и заметил, что одна из морковин надкусана; были видны чёткие следы маленьких человеческих зубов. Я тогда очень удивился и немного испугался. Конечно, это мог быть Данилка, но в это мало верилось. Не стал рассказывать об этом маме. Потом, после того, как папа начал ежедневно выпивать, кошка вовсе сбежала. Данилка плакал по ней, хорошая она была, пока папа не заставил его заткнуться. В одну ночь, когда я чем-то отравился и каждый час бегал в туалет, возвращался в дом, а по кухне раздаётся топот маленьких ножек. Я бегом туда, а там никого, только вся кошачья еда в миске съедена. Честно, в те секунды я чуть не наложил в штаны, пришлось возвращаться в туалет. Так тогда и не уснул. За ней ушла собака. Она начала разрываться, постоянно лаяла на дом. Папу это очень бесило. В одну ночь попыталась убежать. Под воротами есть небольшой проём, куда она пролезла и попыталась убежать, но цепь зацепилась за гвоздь, и она задохнулась. Я вообще не понимал, почему так получилось, если она каждый день сидела в таком положении. Что могло заставить её с таким рвением пытаться сбежать, что умудрилась удушить саму себя?

Примерно через неделю случилась ещё одна странность: у папы пропала целая упаковка пива. Когда он проснулся, начал кричать: «Где она?! Куда вы её спрятали?!». Она оказалась в подполье – весь алкоголь был слит в яму, где мы обычно храним свёклу. Возле кучи пустых банок лежало штук пять наполовину съеденных морковок. Снова маленькими зубами. Папа тогда подумал на Даню, и, сколько тот не отговаривался, жёстко, до крови, выпорол его прутом. Крик стоял на весь дом. Я… Я не верил, что это сделал Данилка. У него бы просто сил не хватило поднять эту упаковку. И если бы потащил по полу, то скрип разбудил бы папу.

Каждый день был похож на предыдущий: папа сидит и огрызается на каждого, я с мамой делаю всю тяжёлую работу, Данилка играл сам с собой. Точнее, с кем-то. У нас в печи, возле топки, есть такое место, куда мы сбрасываем грязную одежду, это как бы пещера. Это стало любимым местом Дани. Он там постоянно находился и разговаривал сам с собой. Я пошёл как-то, значит, к нему, спрашиваю, с кем это он там разговаривает, и снова этот топот. Смотрю – какая-то тень шмыг и в дыру для котов. Спрашиваю Данилку, с кем он разговаривал. Он ответил, что с Никодимом. Спрашиваю, кто это, на что Данил ответил, что его новый друг. Я подумал, что он привёл в дом какого-нибудь бродячего кота, поэтому не стал об этом беспокоиться.

Банки по одной продолжали пропадать. Папа думал, что мама их незаметно выпивает, и каждый раз давал сильную пощёчину.

Где-то под конец июля я, мама и Даня решили съездить в город: мама закупаться продуктами, я выбирал одежду к школе, а Данилку просто было страшно оставлять одного с папой. Ночью, перед поездкой, мне приснился странный сон. Точно я не помню, но связываю его с дальнейшим происшествием. Стою я перед подпольем. Снизу разносится льющийся звук и хруст с чавканьем. Дышать тяжело, боюсь пошевелиться, но любопытство побеждает. Аккуратно поднимаю дверцу, а внизу возле ямы сидит какой-то коротышка. Берёт по банке из упаковки и выливает в углубление. Ест морковь и половину выкидывает за пустыми банками. Я в испуге вздохнул, не громко, но он меня услышал. Острое ухо дёрнулось, и он замер. Отбросил банку и стал оборачиваться. Я знал, что нужно бежать, звать кого-то, но не мог пошевелиться. Глаза впились в карлика. Я хотел увидеть его лицо. Он почти повернул голову, показался его кошачий глаз, до моего уха донеслось одно слово – лжец… и тут я проснулся – от того, что папа начал кричать, что его кто-то душит. Когда я выбежал из спальни, снова какая-то тень проскочила в прихожую в сторону кухни. Мама тоже подскочила и встала над папой, а он держался за горло и тяжело дышал. Потом открыл глаза, посмотрел на маму и как закричал, утверждал, что она удумала его задушить. Встал и со всего размаху влепил ей пощёчину. Мама закричала, что убить его мало. Эти слова его только сильнее разозлили. Он схватил её за горло и начал душить. Только когда она захрипела и посмотрела на меня, я вышел из ступора и подбежал к папе. Я не знал, что делать, потому просто бил его по рукам, кричал отпустить её.

Папа отпустил маму и оттолкнул меня. Я не удержался на ногах, упал перед Данилкой. Он смотрел на нас и пыхтел сквозь зубы. Тот весенний вечер повторился, но не совсем. Потом схватил футболку и штаны и вышел из дома, не забыв громко хлопнуть дверью. Мы все пару секунд не шевелились, потом Даня захныкал, и мама встала, начала успокаивать его. Легла с ним. Я ещё час не мог уснуть – боялся, что папа придёт мстить. Вспомнился фильм «Сияние», когда отец вырубал топором дверь. Боялся, что такое может случиться с нами. Когда проснулся, мамы и брата не было в постели. Выбежал из спальни, а папа снова сидит перед телевизором. Остальные собирались в город. Мне стало очень легко, и пошёл одеваться.

Когда начал надевать кеды, папа крикнул с дивана, чтобы мама купила пива, хотя у него и так было две упаковки. Мама. Сказала это же самое. Я как раз закончил завязывать шнурки, поднимаюсь и возле стола в стену влетела банка. Из неё ещё выплеснулось пиво. Папа крикнул, чтобы купила, иначе… а что «иначе» уже не помню. Приезжаем обратно в деревню, я тащу упаковку пива. Заходим в дом, а там папа… Ужасное зрелище! Он свисал со спинки дивана, и его горло было перерезано от уха до уха, а изо рта торчала банка пива…

Рома выпил остатки воды. Андрей снова набрал её. Сначала выпил сам – горло пересохло, – потом снова черпнул и поставил перед парнем. Слухи по деревне проходят быстро, поэтому весть об убийстве Сергея знали все через два дня. Но про такую подробность, как банка во рту, не знал никто.

Парень продолжил:

– Врачи установили как самоубийство. На кухонном ноже нашли только наши следы, но алиби у нас было железобетонное. Всех смущала только банка, но как я понимаю, полиция исключило эту деталь из дела. Той же ночью я проснулся от того, что начал задыхаться. Очнулся и чувствую, что на груди кто-то сидит. Чувствовал его дыхание: аромат свежего хлеба смешанный с чем-то протухшим. И что самое страшное: я не мог пошевелиться. Совсем. В горле пересохло, не мог выдавить и стона. Он посидел на мне где-то с минуту, наверное, но она казалось такой долгой. Потом на моём горле сомкнулись ручки: одна обычная, человеческая, другая лохматая, с острыми когтями. Они сжимали горло, я стал задыхаться. Потом послышалось, как мама встаёт, и он сбежал. Меня тут же отпустило. Сел, начал растирать шею и судорожно дышать, и на вопрос мамы, нормально ли всё со мной, ответил, что горло начинает болеть.

Где-то в середине августа поехала крышей мама: продала весь скот, а это двадцать кур, три кровы и две свиньи, и заготовленное сено за это лето. Выручила приличную сумму денег, которую тратила не на еду или мебель домой, даже не на переезд в город, а на всякие шубы, кофточки, сапожки, ожерелья, серёжки, в общем, всё, чтобы соблазнять мужиков. Покупала самогон у соседей, выпивала с ними и занималась… ну, вы поняли. Каждые два дня она приводила нового хахаля; мне с братом приходилось ночевать в тепляке, а ночью после жарких дней там очень душно. Уборку она забросила. Пыли и грязи становилось всё больше. Звуки и странности вернулись, но я особо на них внимания не обращал – мы с братом практически всё время проводили в тепляке.

Начался учебный год. Изменений в доме не происходило. Прошла неделя, учёба шла хреново, домой не охота было возвращаться, но и в школе не останешься. Вернулся, телевизора нет, а мама пересчитывает деньги. Сразу всё понял и разозлился. На вопрос, зачем она это сделала, посмотрела на меня красными глазами и еле проговорила, что ей нужны деньги. Я начал кричать, материться, спрашивать, как она может плевать на нас и ложиться под этих своих любовников. Мама только и повторяла, что я ничего не понимаю. А когда сказала, что не хочет ничего слушать, я пообещал, что больше не слова от меня не услышит. И я ушёл. Собрал свои школьные принадлежности и ушёл в тепляк. Больше с мамой не разговаривал. Вместе с Данькой делил кровать, топил печь, кое-как готовил нам обоим еду. Продукты брал из дома, обычно под утро, когда мама с мужиком спали в обнимку. Так всё и продолжалось – до сегодняшнего вечера…

Да, я вспомнил, что случилось.

Сегодня я шёл с туалета. Из дома раздавался крик. Бегом туда, смотрю в окно, а там очередной бойфренд бьёт маму. Она снова в стельку пьяная, а вот он трезвый. И Данька теребит его за штанину, крича сквозь слёзы. Открываю дверь. Мужик кричал, чтобы она долги возвращала, не то убьёт. Я не знал, что делать, поэтому просто начал колотить его кулаками. Он, не разворачиваясь, ударил меня локтём, и я тут же упал. Из носа пошла кровь. Данька мужику надоел – он оттолкнул его от себя, пнул в живот. Потом подобрал меня за волосы, подтащил к маме и приставил к горлу нож. Красивый такой, охотничий, чуть-чуть задел кожу и уже порезал. Пригрозил, чтобы мама несла деньги, иначе убьёт меня. Но она не успела ответить, где хранятся последние копейки, потому что начался настоящий ад.

По дому пошёл нарастающий визг. Пришлось закрывать уши, чтобы не лопнули перепонки. Мужик выронил и меня и нож. Он стоял спиной к спальне, и вдруг оттуда что-то вылетело и попало ему в затылок. Он сразу же обмяк и упал лицом на пол. Из затылка торчала вилка. Мама тут же заорала, я не смог выдавить и звука. Она встала и убежала в прихожую. Послышалось, как дверь захлопнулась, но в окно её не увидел. Метнулся за ней, а она стоит спиной к двери, держась за нос. Между пальцев сочилась кровь.

По верху шкафа бежал какой-то маленький силуэт. Данилка ревел, корчась на полу, чтобы Никодим ничего не делал. В руке этого коротышки что-то блестело. Он спрыгнул со спины мама. Она тут же выгнулась, завизжала и пошла ко мне. На полушаге упала мне на руки. По ладоням потекло что-то тёплое. Она так смотрела на меня, будто о чём-то молила, просила; стонала, пока совсем не ослабла и выскользнула из моих объятий. Я посмотрел на руки, понимая, в чём они, потом на спину мамы – вдоль позвоночника проходила резаная линия. И тут я закричал.

Дальше всё как в тумане. Я только слышал, как Даня кричал, сидя возле мамы, чтобы Никодим прекратил. Потом через мгновение я уже держу его, но не понимаю, почему. Дальше кидаю стул в окно прихожей, выпрыгиваю из него, а дальше только бегу…

На некоторое время повисла тишина. Только в это время Андрей заметил, что держит между пальцев сигарету. На столе лежало ещё три бычка. Он затушил её и спросил:

– Скажи, Рома, а почему ты прибежал именно ко мне?

– Я же говорю – всё было как в тумане. Помню бешеный страх и боль в ногах. Даже не имею представления, о чём я тогда думал. Очнулся, когда устал и почувствовал что-то в боку. Вытащил это и им оказалась вилка. – Рома подтянул футболку – в его боку было четыре красных точки. – Именно после этого пропал туман в голове. Осматриваюсь, а рядом ваш дом. Я подумал, вы мне поможете.

– И что ты собираешься делать?

– Я не знаю. Брат остался там, но он мёртв.

Андрей почесал подбородок. «Воистину сумасшедшая история! – думал он. – Хоть бери и снимай на его основе фильм ужасов. А правда это или нет? Конечно же, неправда! Карлик-убийца, блин! Складно придумано… Но кровь. И рана от вилки. Розыгрыш? Да нет, не похоже. Может, там действительно случилось что-то серьёзное. Любовник Маши мог учинить такую резню. Чёрт, надо сходить, проведать», – заключил Тарасенко и поднялся.

– Надо возвращаться.

Рома посмотрел на него как на сумасшедшего.

– Нет, я никогда туда не вернусь!

– Надо, Рома. Вдруг коротыш не стал убивать Данилку. – Андрей решил придерживаться рассказанной парнем истории.

– Этот коротыш – убийца! Он убил маму, её хахаля, а Даня ещё более слабая жертва! Он точно мёртв!

– Твой брат знает его, понимаешь? Ты сам сказал, что Даниил с ним разговаривал, играл, и, что вероятнее всего, сдружился. Значит, этот Никодим не сделает ему ничего плохого. Я уверен, что Даниил жив.

Рома нахмурил брови, покачал головой.

– Мне это не нравится. Но… блин, это звучит логично.

– Если ты боишься возвращаться, я могу пойти один.

– Да, я боюсь. Но я пойду.

– Уверен?

Парень кивнул.

– Хорошо. Я возьму оружие – на всякий случай. Сиди здесь и жди меня.

Рома вновь кивнул. Андрей вышел из тепляка.

Сейф с «Муркой» находился в спальне. Ирина сейчас должна спать, нужно только тихонько открыть его и вынуть ружьё.

Но его жена не спала. Она сидела на своём месте в кровати и смотрела в телефон. Экран освещал её обеспокоенное лицо. Взглянула на супруга, когда тот зашёл.

– Я пыталась позвонить Маше Барановой, но она не отвечает.

– Вряд ли она теперь вообще кому-нибудь ответит, – ляпнул её муж.

– Что случилось? Что сказал мальчик?