Ведьма и Христос

То, что кровать оказалась не застеленной, Бляшкина даже немало обрадовало.

– Вы пока, это, располагайтесь, я мигом.

Где там располагаться, председатель не объяснил, а стул в потьмах не разглядел. Ни один.

Но развернувшись, бегом ломанулся в свой дом.  Не бегал бывший участковый с молодости, хотя и к своим годам сохранил здоровье, несмотря на то, что пил и курил, хотя и лишним весом не страдал. Вот только с непривычки бежать было тяжело. Запыхался. Но добежал. Тихонько открыл калитку. Свет в доме уже не горел. Не отошедшая после прошлого скандала  жена легла спать – явный признак неудовольствия. Обычно она дожидалась мужа с работы.

Впрочем, в дом Бляшкин заходить не стал, отправился в небольшую хибарку, тыкаясь лбом в ветви яблонь. В ней он обычно и ночевал, когда напивался или лаялся с женой. Забежал. Схватил в охапку постель, только вчера смененную, и бегом обратно.

Гостья как будто его ждала: сидела на крыльце и курила – он еще издали заметил огонек сигареты.

– Вот – предстал он перед ней, тяжело дыша и хрипя.

– Ой, да я бы и так как-нибудь устроилась, не надо было, – произнесла она, вставая и пропуская Бляшкина, втиснувшегося с матрацом, подушкой и одеялом в дом, и не преминувшим врезаться плечом в дверной  косяк. Кажется даже, о какой-то гвоздь рубашку порвал, но это председателя волновало меньше всего.

От свежего белья и запах в доме стало свежее.

– Ну, спокойной ночи, если что, зовите, – произнес бывший участковый,  не особо задумавшись над тем, как, собственно, гостья будет его звать. Номер мобильника он ей не оставил и где живет – тоже не сказал.

Попрощавшись, он отправился домой, выкуривая по дороге папиросу за папиросой и потом столько же – когда сидел на ступенях хибарки. В ту ночь Бляшкину не спалось, ему даже в голову не пришло, что он и имя-то нежданно-негаданно свалившейся к ним в село женщины не спросил. Только подумал, уже под утро, в полудреме, что вряд ли ей больше тридцати пяти-сорока. С тем и заснул.

Глава 3

Бляшкин проснулся непривычно для него рано. И, несмотря на долгие ворочанья, резво выскочил из-под пропахшего овчиной старого тулупа – постель-то гостье отнес, а на голых досках особо не разлежишься – чай, бывший участковый йогом совсем не был. Он тотчас почувствовал кожей августовскую предутреннюю свежеть, уже дышащую осенью. Голова была тяжелой, словно с похмелья. Оно и понятно: полночи не спал, а вторую снилось невесть что.

  Бывший участковый  отворил дверь хибарки, выходившую аккурат на восток, а там уже край неба заметно порозовел и потихоньку рассеивал серые сумерки, окутавшие сад.

Наскоро умывшись во дворе  и погладив кота, озадаченного ранним подъемом хозяина, Бляшкин, выхлебав два корца родниковой воды, отправился в правление, по дороге срывая репьи с рубашки и прогоняя навязчивые мысли о неизбежном разговоре с женой. Наверняка ведь пилить будет, прознает – как пить дать прознает, – что не пьяный был, а в доме не ночевал. И про гостью прознает. Про нее вообще вся деревня прознает.

«Ну и хрен с ними» – произнес вслух Бляшкин, на ходу закуривая папиросу. Перед ним стояла задача посложнее: трудоустроить незнакомку – что греха таить, ему весьма понравившуюся. Только вот куда ее определить-то? Колхоз, как уже было сказано, развалился. Сельхозтехника – тоже. Аптеку прошлой весной закрыли. В сельпо Клавкина сестра работала, также, конечно, забулдонистая и горластая. Но как ее уволишь? Начнет писать в район, а там и так на Бляшкина зуб имели, за его чудачества-то. Словом, Клавкину сестру хрен вытуришь.

И тут председателя осенило, он аж остановился и заулыбался. Во весь рот: «А назначу-ка я ее в правление своим заместителем и бухгалтером. Тем более, что бухгалтер по штату в правлении положен».

 Одно время Колька, аккурат после окончания школы, у него работал, да мамаша его, Царствие Небесное, чегой-то вдруг взяла и в доме его заперла, хотя с работой бухгалтерской Колька справлялся вполне. А как мамаша его померла, так Бляшкин на работу Кольку снова позвал. Но тот наотрез отказался. С чудинкой стал. И бирюком заделался. Его и дом-то односельчане стороной обходить стали. И председатель на Кольку рукой махнул. Сам над дебетом с кре;дитом колдовал. Иногда жена помогала. Ну, это когда они не в ссоре были, что случалось в последнее время нечасто. Так что все больше приходилось Бляшкину самому над цифрами корпеть.

В общем, довольный, председатель, ни свет ни заря, прибыл в правление, под крики петухов и удивленный взгляд тети Нины, выгонявшей свою пегую корову на луг – означенная, прихрамывающая из-за отложения солей в левом колене, тетя жила подле правления и являлась для председателевой жены неоценимым источником информации по его состоянию.

Пришел, отпер дверь и сразу к холодильнику, в коем его словно ждала початая бутылка шведского «Абсолюта». Кем-то подаренная. Сам-то председатель такую не покупал, предпочитая либо самогон, либо что-то проверенное и отечественного производства. Но тут, вопреки обычаю не поддавать с утра, разве только для опохмела, принял пятьдесят грамм, недовырванным из рубашки репьем занюхав и даже, частично, им закусив. Глубоко вздохнул, почувствовал себя взбодренным и подошел к окну, которое и распахнул – навстречу утру, встречавшему, как известно, прохладой.

Потом, потерев ладони и с вожделением глянув на холодильник, но произнеся вслух: «Ладно, успеется», уселся на стул, пододвинув его поближе столу, стопка с листами и ручкой лежала тут же. Довольный, председатель приготовился писать… И тут его осенило: ни имени, ни фамилии своего нового бухгалтера он и знать не знает. Но Бляшкина это даже обрадовало: повод появился наведаться лично и познакомиться. Осталось только дождаться хотя бы восьми часов. Хотя нет – лучше семи.

Участковый вышел на крыльцо  и достал папиросу.

Глава 4

Бляшкин не дотерпел ни до 8, ни даже до 7, а, как говорят на селе: побёг на самую окраину, к бывшему Митькиному дому. Благо, повод был. Прибёг, глянул на часы. Шесть. Ничего. Подождет.

– Доброе утро, чтой-то вы в такую рань?

Она стояла на пороге. Все в тех же темных очках: солнце-то уже вроде час как взошло и день обещал быть погожим, хотя роса еще напоминала о предутренней зяби.

На ней – обтягивающие, столь непривычные глазу Бляшкина, джинсы, кеды и какой-то серый свитер, до самых колен. Причесана? Ну, разве что руками, впопыхах, впрочем – растрепанность только придавала ей шарма.

Заготовленная Бляшкиным речь о приеме незнакомки на работу, для чего, значит, надобно, выяснить ее, незнакомкино, имя, застряла у него в пересохшем горле и навеянная «Абсолютом» бодрость куда-то враз улетучилась.

– Простите, а  во сколько у вас магазин открывается? Мне бы чайник купить с кипятильником и из продуктов кой-чего.

Услышав все это, Бляшкин только кивнул, как-то нарочито хлопнув челюстью и уже развернулся, дабы, как и давеча за постелью, рвануть домой за чайником. О том, что он скажет при этом уже стопроцентно проснувшейся и копашащейся во дворе жене, не подумал. Но бежать не понадобилось.

– Вы куда? Я сейчас не голодная. Магазин же у вас есть?

– Ага, в десять открывается, если Клавкина сеструха не проспит  – как-то растерянно кивнул председатель, так и не решив: бежать-таки ему за чайником или остаться. Терзания были недолгими.

– Да вы не переживайте, это не срочно.

Бляшкин переживать перестал и, наконец, вспомнил, для чего он, собственно, примчался ни свет ни заря.

– Я вас на работу хочу устроить, бухгалтером, только мне вот – председатель даже как-то замялся – им ваше нужно и фамилия.

Она как-то запросто представилась. И Бляшкин застыл в растерянности. Нет, то есть он собрался идти обратно в правление, но… но идти никуда не хотелось. Он вот стоял и пялился. То на Яну – так звали его будущего бухгалтера, – то по сторонам, пока она не разрядила обстановку.

– Ну, что, пойдемте, я готова.

– Куда? – вновь, как и при их первой встрече, задал донельзя глупый вопрос бывший участковый.

– В это, как его, правление ваше, мне ж, наверное, заявление написать надо и расписаться в нем?

Бляшкин, от перспективы совместной прогулки, аж подпрыгнул слегка от радости и как-то ловко притопнул, при этом не забыв хлопнуть себя по лбу: этак как же он совсем забыл о заявлении, которое устраивающийся на работу должен ему написать. Последний раз Колька такое строчил, точнее – мамаша его, а Колька только расписался.

В общем, она спрыгнула с порога – прыгать было целесообразнее и безопаснее, нежели наступать на полусгнившие и ненадежные ступени и почти пробежала по героически вытоптанной вчера Бляшкиным тропе, подцепив свитером, по пути, пару репьев, которые председателю страсть как захотелось вырвать. Не решился. Отчего расстроился и удивился. Удивился потому, что по части баб в молодости был не промах. И в клубе отплясывал, и на медляк пригласить мог, и на мотоцикле – «ижаке» – покатать, и на сеновал сводить.

«Но то местные девки» – оправдал сам себя бывший участковой. В самом деле, Яна была какой-то другой. Даже странной. Шли молча. Перейдя речку по узкому мосту, они оказались подле родника. Бляшкин аж рванулся к нему, отпихнул круглую деревянную крышку, с грохотом упавшую от непросыхающую подле родника черную утоптанную  землю и ловким движением спустил вниз привязанное скрипучей цепью ведро, которое с гулким эхом ударилось о воду.

Вытащив ведро и, при этом,  половину расплескав себе на штаны, председатель поставил его на край родника и как-то неуверенно, с застенчивой – столь ему несвойственной –   пробормотал:

– Вот эта… свежая… наша… родниковая.

Яна рассмеялась.

– Полейте мне на ладони, пожалуйста, я с утра толком и не умылась.

В общем, по окончании умывания и питья председатель с почти что новым бухгалтером проследовал до правления, мимо собственного дома. Он и не подумал его обойти задами, дабы жена или кто из соседей не заметили.

Заметили. И жена. И соседи. Но бывшему участковому было не до этого: если не на седьмом, то на небе, так, четвертом он точно находился.  Когда они дошли до правления, уже стало тепло, небо стало  чистым, с небольшим вкраплением облаков;  где-то прогудела машина, замычала чья-то корова, устроили перекличку петухи и кудахтали куры.

В правлении Яна стянула с себя свитер и осталась во вчерашней майке с черепом, а Бляшкин вновь, движимый любопытством, закосился на ее татуировку на правом плече, безуспешно силясь ее разглядеть, попутно проговорив.

– Вы, это, садитесь, вот ручка с листом.

Словом, через пару минут заявление было написано, нужная печать поставлена и новый бухгалтер готов был приступить к своим обязанностям.

О том, что об «околдовавшей» – это ж было «все понятно»  – председателя  незнакомке уже вовсю судачили в деревне, Бляшкин даже не представлял. А зря.