Босиком по росе. История ведуньи

– Да, петух тот ишо, – Сидор снова прислушался.

– Гринь, бабы гутарили, шо вона там и Марфу оглаживал, – не унималась доводить любовника Анфиска.

– Ей, эй, шибче ишо гаркни, кто енту лярву не оглаживал в тех берёзках, с медведём и тем сношаласи, тудой уже цельным гуртом войтить можно, – Гришка накрыл манерно вырывающуюся девицу горячим телом, прижав к рыжему песчаному обрыву у речки.

– Иди уж ты к жинке своей, ужом висит прибор у тебя, толку нема. Нехай она уважит супружника, – махнув золотыми кудрями, пышногрудая Анфиса оттолкнула полюбовника. Заправила чопорно волосы в платок, скинув недовольно юбки вниз.

– С конём и то поприятнее буде…, – она ловко забралась по песку наверх, хихикнула и скрылась в высоком разнотравье.

⠀ Гришка зашёл по пояс в воду. Зачерпнул холодной воды, жадно отпил, со злостью ребром ладони разрезал шелковую гладь Безымянки.

– Ух, змеюка, проклятущая баба, сгниешь на дне речном, – процедил Гришка сквозь зубы. Хотел было рубаху напялить, в хату вертаться бы надо, а то хватятся.

Как перед ним возник Сидор с сетью в руках. Позади него стоял, закатывая рукава, друг. Сидор угрожающе сдвинул брови к самой переносице и в тот момент он был похож на быка ярмового. Глаза налились кровавой яростью.

– Померещилось мне чи не? Соловей у нас объявился я погляжу, его ж за то, что спевает кормят, а ты я погляжу дюже стараешься, щас и я тебя приглажу за твои умения, – Сидор приближался все ближе, вперив взгляд, пропитанный ненавистью в сплетника. Гришка, вжавши голову в плечи, отступал все дальше в воду. Ещё пару шагов назад и притаившийся водоворот, как аллигатор, схватит жертву и утащит на дно. Зыбкие круги на воде стали заметнее на воде, подсвеченной рыжим золотом солнца. – Братка, похоже за нас сейчас Безымянка душевную беседу вести буде с Гришкой, рыбы в прислужниках ему разносолы подносить станут, – Степан придержал друга за плечо. Доверься Богу, друже, нехай на дне речном свадьбу свою догуливае.., – Сидор метнул злобный взгляд в сторону врага и стал наступать увереннее. – Тварюка, поди сюдой, нехай другие послухают трели твои, в круг станешь, ответ перед народом держати будешь, – и в тот момент, когда речная круговерть уже обнимала ноги Гришки в смертельном танце, а ступни его проваливались в зыбучий песок, обозленный муж Марфы ловко захватил в сети обидчика. Тот, затрепыхался как муха в паутине, издавая не мужицкие вовсе визги и стоны. – Сидор, такие речи ему бы на плечи, зря ты честь по чести с нелюдем, – Степан негодовал, дали б ему волю, придушил бы гада огромными ручищами и не поморщился. – Если б по нашим казачьим законам, ему б да полюбовнице камень на шею и в воду, – негодовал друг, на голову выше скорчившегося, мокрого, худосочного Гриньки, скулящего от боязни за свою судьбину. ⠀ В это время бабы, колыхая бёдрами, бренча кадками и ведрами, пологим спуском направлялись к мосткам за водой. – Эй, хлопцы, шо там робится?– громогласная баба Тося заметила их издалека. -Улов, поди, не поделили? – хихикнула молодка краснощекая. – Да на троих соображают, видати от гостей шо припрятали в кустах, горилки нема ужно? – бабы заливались со смеху.

Стефан отмахнулся рукой от женщин и подставил подножку Гришке. Тот беспомощно плюхнулся в песок лицом, спеленатый пеньковой сетью, словно в коконе. Попытался закричать и получил затрещину от польского казака. Сидор сдернул с него путы, схватил за чуб и заставил смотреть в глаза, держа его бесстыжее лицо перед собой насильно. – Говори, шо имел сказати за Марфу?– белобрысый чуб узлом завернулся на его кулаке, и Гришка взвыл как шакал в капкане. – Слухать надобно лучше, – натужно промычал плененный. – Я ж шо, шуткую братка, пущай Староста рассудит нас, кто прав, кто крив, – Гришка вырвался и встал с колен, – Двое на одного удалые, а один на один, слабо?– гнул свою линию вчерашний жених. – Бабы, староста в хате? – крикнул Сидор. – А где ж ему бувать ишо, спит упившийся на свадьбах то, сны ему про русалок снятся поди…, чуть не утоп вчера то в бочке с вином..– захихикали женщины, взбираясь на склон с полными ведрами. – Докладайте, сбор буде, круг на площадь збирайте, старших созовите, судить будем по совести того, чей рот грязный, как свиное рыло,– Сидор смахнул чернявый чуб назад и сплюнул презрительно под ноги. – А шо случилось то? Невже Марфушку свою застав с жонишком? Знамо дело, кобель Гринька, но сучка не захоче, кобеляка вскочит, – бабы, побросав ведра, сгрудились над обрывом. Гомон усиливался словно от стайки разгалдевшихся сорок. – Энто шо це интересное обсуждати тоды буде? – выкрикнула самая смелая, высоченная и грудастая Ольга, – если за правое дело можно и круг сбирать. Натруженной широкой ладонью она сдернула платок с головы. – А то враз спор остановлю, никто не перебьет, в моей станице такое бувало. Мужики, що можно порешать здесь – решайте, шоб не краснеть пред всеми. По хатам вертайтесь, а мы старосту найдём, да, бабы? – Ольга деловито кивнула остальным односельчанкам. – Да, да, поди те уж остыньте, на холодную голову порешайте, а тож може и нечего делить – рядить! Жинка молодая поди ж заждалась! – Гринька воспользовавшись временным перемирием, подорвался из воды, и сиганул вверх, утопая в тяжёлом влажном песке. – Сидор, гля, как валух бегит, ишо блеять осталоси, – Степан зашелся смехом. Сидор со злости стукнул кулаками, собрал бредень и заторопился в дом. Отмахиваясь как от надоедливых мух, от расспросов женщин, что произошло. Плечи его напряглись, на шее вздулись вены, грудь вздымалась и перекатывалась так под холщовой потной рубахой, словно под тканью вот-вот извергнется вулкан. Он ускорил шаг, приятель едва нагнал его. – Братка, гей, ты шо удумал? – Оставь, – огрызнулся Сидор. – До хаты надоти. С Марфой гутарить буду, дыма без огня не бывает, – он перешёл на бег. ⠀ Рассвирепевший муж ворвался в сени, с порожка закричал не своим голосом: – Марфааа, выходь, кому сказал! Он, не разувая сапог, сбивая половицы, ворвался в спальную, – кровать застелена аккуратно, в низкое окошко через белоснежные, расшитые причудливыми цветами, занавески брызнуло солнышко. – До лесу пошла, видать, по полудню ужно вертается, – Сидор утер взмокшее лицо краем рубахи и сел на лавку, уронив голову. – Чует моё сердце беду. – Шо ты кликаешь её, братка, худую долю не зови, она сама приходит, тьфу на тебя, – Степан заглянул в глиняный кувшин, принюхался. – Вона, ещё узвар грушевый остался, хлебни, успокойся, – разлил друг в кружки терпкий настой с медовым ароматом, отдающим дымком.

***

– Вот мои царские палати, располагайся, дитятко, здесь чудесное место, даже на камнях туточки деревья растуть, – дедок нежно дотронулся до дикого шиповника, что заслонял пещеру, скрытую от чужого взгляда. Сорвал манкую красную ягоду и протянул девушке. – Вот, это вот все, – он окинул взглядом бескрайний простор степей, каменные хребты, похожие на холки древних рептилий, на две горы, как сестры- близнецы, разделённые пойменным лесом, – Это твой бог и мой, идёшь правым путем – правда, кривым – кривда. Почитай землю матушку, благодари солнышко за тепло. А ты каким путем идёшь, думала доселе? – Старик наклонился и прошмыгнул в кустарник, исчез так же, как и появился. – Заходи, туточки я, не пужайси, здеся окромя летучих упырей да мышей – вертихвосток никого. Ты людей бойся, или испужали тебя уже донельзя? – Марфа осторожно отогнула колючие кусты, и увидела сизую пещеру. При свете дня было видно крохотное и мрачное углубление, выдолбленное природой. В дальнем углу настил из соломы вперемешку с крапивой, пол в каменном жилище усыпан полынью, каждый скалистый выступ завешан пучком трав. Старец сидел у костерка, перемешивая палкой рыжие угольки. На рогатине из прутьев болтался закоптившийся котелок, оттуда доносился аромат мяса и пряностей, скручивающий жгутом изголодавшийся желудок Марфы. ⠀– Сейчас подкрепишься и поспи, поведать о своей доли успеешь. Телу отдых нужнее бесед. Старик указал на топчан из пенька рядом с собой и вручил девушке миску с благоухающим бульоном и деревянную ложку. – Дедуся, как вкусно пахнет, о, курячий суп? Шо то курок не видала у вас, – Марфа огляделась, – Да и где их тут держать, в скалах? – девушка передернула плечами и поежилась. Быстро опустошила свою миску и дрема мгновенно одолела смелую, выстоявшую в борьбе за жизнь. – Укладайси – ка ты на соломку, подремли, – старик положил ветхую руку Марфе на плечо, её  тело словно прожгло огненным штырем с острым наконечником, который задымился во внутренностях. Раздвигая органы её и окутывая туманом, дым видоизменился, вьюном пополз, цепляясь стеблями по её желудку. Вдруг встал, словно конь, на дыбы и стал метаться, раздуваясь как пламя  от ветра, слизывая языком все вокруг. Марфа впала в транс. – Дедуль, как ты ешь курку? Как ты вообще ходишь? С такими "канцерами" не живут люди, я видела такие болезни, их не вылечить, бабушка гутарила, шо это "лихое дикое мясо", молитвы боль снимают, а причина останется. А ты ещё как удалой козлик скачешь, – знахарка с трудом вышла из оцепенения, побелела как слоновая кость. Все лицо покрылось испариной. – А я тебя туточки дожидалси, не семи же ветрам свой дар завещать, под усим деревцем меня за камушками и сложишь. – Шо это меня завждался? У тебя тут толпы и так ходят, я вижу, калечные да убогие, ты лекарь? Поняла, ты как я, лечишь людей, даже  в знатных одеждах к тебе хаживали, – Марфа обняла старика и заплакала. – Тяжело нам, дедуся, ой, тяжело! – Да не тяжелее прочих, каждому свой груз на горку тащить… – Крест, дедуль, – всхлипнула девушка. – Да, обзывай ежели хошь крест, а оно все – груз, кому обиду, кому болезнь, а кому зависть, что стреножит, как коня, а кому убивца страхи, – старец вознес руки к своду пещеры.– Я несу груз каяния, что рано принял свою долю: людям помогать. Охоч был до чужого кармана, и на больших дорогах разбойничал.  Пока в остроги на каменоломни не попал. Все лучшие годы  там и провел, стольких спас, наставил на путь истины. Открыл в злодеях доброту, – он вздохнул и утер скупую слезу. – Теперичи моё время уходить. ⠀ Сон не шел, будто смахнули опахалом, Марфа встала и подошла к колючим кустам шиповника, закрывающим пещеру.

– Дедуль, а знаешь шо этим  цветком можно приворожить, а можно исцелить?

– А пошто привораживать? То ж дело то нехитрое, а вот то, что патоку лечебную своробориновую делали с него, знала? В былые времена соболями платили да золотом за такое снадобье лекарям. Отпоють лежачего Воина таким зельем, и на раны то раскрытые приложуть, и снова он в седле. А по началу июня было дело песню шиповнику то пели и хороводы водили. А ты ишь несурьезности какие то метешь языком, – дед покачал головой с укоризной. Привстал, чтоб поправить колючие  пучки нефритового цвета. – Шо за травка, кажи девка? – загадочно улыбнулся, прищурившись.  Когда  в жару цветет ентот сорняк,  источает благодатный  аромат. Висит желтым маревом над какой полянкою, воздух  такой густой, тяжелый,  медовый, где цветут енти колючки. Шо кажешь?– седовласый поправил тряпицу на пеньке и тяжело сел. – О, то ж ботяк, диду, я его над дверью в баньке вешаю да в хате, от нечистой, а если в полудень когда новая луна сорвати, на него волос намотаю, то ж оберег, невиданной силы от глазливых, – Марфа вернулась в прохладу тёмной безопасности пещеры и с размаху плюхнулась на солому. – Отгадала, дедуль, загадки твои? – девушка, довольная собой, собрала густые волосы в косу и завязала лоскутом от нижней юбки. – В наших местах чертогон зовут его, а кельты  Хранителем кличут, их потомки из Скотии далекой даже на герб страны поместили. А вот не знала ты дитя, что лечит он и "дикое мясо", что съедает изнутри, и поветрие, раны, даже когда гной сочится, заживляет. За  целую ночь не поведать о силе его, – Марфа расстроилась, не знала. ⠀ Со стороны реки послышалось приглушенное звякание и плеск воды, хрустнуло  что-то о скалистый торс. Дед вытянул шею как суслик, прислушался: – Авил, принимай гостиницы, яик тебе привёз и курей, как просил давеча, и мальца мово гля, скособочило его трошки, я подымаюсь чи не?– зычный молодой голос раскатился эхом над Сарматскими горами, распугивая пичужек и чаек. ⠀ Старичок бодро подскочил, поправил свою конопляную бечевку на поясе, разгладил привычным движением бороду и высунулся из пещеры. – Стенька, подымайси, – махнул рукой, приглашая в свой пещерный  дом. – Диду, шо то я не одетая, як увидят, позору не оберешся, – Марфа зарылась в сено.

Авил кинул ей свою сермяжку, прокопченую  дымом и замусоленную от долгой носки. Девушка скривилась, но пиджачок накинула и запахнулась. – Диду, кого нечистая принесла? – взглянула недовольно на старика Марфа, – постирать бы надо бы одежу твою, дюже смердит от неё, словно до сотворения мира ещё носили кафтан твой. – А може и носили, – дед поправил бороденку, и крутанулся вокруг себя, и захихикал как юнец. – Смешно ему, потешается, аки дите, диду, зачем воздух испортил, часом не тронулся ли головушкой от одиночества?– в этот момент куст шиповника отодвинулся, запуская внутрь пещеры жаркий воздух и плечистую высокую тень. – Авил, мил человек, гля же племяша мово, ну никто не берётся и ты все отказываешься, а давеча Нюрке вправил ногу. А Ерему не глянешь или шо окаянное увидел? – статный, рослый Степан сверкнул медью волос в просвете пещеры и Марфа с интересом из-под охапки сена стала изучать нежданного гостя. Непривычно широкие скулы, прямой, чуть приплюснутый нос, разрез глаз как у лисицы и сам рыжий, а усы тонкой полоской, не то что в её краях, у всех мужиков усы пышные, чуть не до плеч. Он больше не печенега походил, размышляла девушка, но до чего ж хорош собой. Из-за спины выглянул, будто чертенок, парнишка лет 5, и поковылял прямиком к схрону, где пряталась знахарка. ⠀ Его тельце было перекошено на одну сторону, одна ножка подволакивалась, а ручка правая болталась безвольно плетью. – Еремею не помогут мои травки, Степушка, тут посильнее нужон чародей, а я шо, высох как колодец старый. В чреслах нетути силенок, – Авил потрепал смуглого малыша по спине. Тот, как мешок с картошкой, завалился на сено и засмеялся. Марфа тут же выглянула из укрытия, сверунув сапфировыми глазами так, что Степан оторопел, а малыш прильнул к девушке, теребя здоровой рукой её разлохмаченные волосы. Она обняла пацана, сердце сжалось и кольнуло, словно иголкой, зажгло,  затрепыхалось, будто пичужка, попавшаяся в силки. На ручках мальчика она разглядела едва заметные пятна и услышала жёсткое,  прерывистое дыхание. – Вы случаем не на мельнице живёте? – подала она робкий голос. ⠀Степан, зачарованный красотой незнакомки, не сразу опомнился: – Так там и живём, я местный мельник.

– А давно Ерема ваш колченогий такой, и сыпка вона на ручках, папенька кудой смотрите? – Марфа поставила паренька на ножки, и осмотрела со всех сторон, кинув строгий взор на Степана. – Да як же ш, шо хочешь сделал бы, только б на ноги поставить мальчонку, у него ж акромя меня никого не осталось, всех холера проклятущая унесла. И мамку его, сестрицу мою старшенькую, и мужа ейного, и батьков наших. А то со станицы кличут его баламошка, баламошка. Зовсим насупился малой. Дюже боюсь за него, – Степан взъерошил медные вихры племянника. – А як с крысами да мышами справляетесь? Засилья не було? У вас то на мельницы им раздолье, а руки рабочие одни, аль помощники есть? – ведунья говорила, говорила, будто книгу жизни мельника читала. И про привычки сказала его и про то, что не справляется один совсем, и грызунов этих чем только не травил. Как наслал кто-то. Он застыл посреди каменного свода, Марфа была чарующе красива, как вишня в цвету, ему показалось на миг, что он почувствовал приторный, манящий амброй и медовой ванилью запах, заполонивший всю пещеру. Эти смоляные густые волосы выбивались из косы, и трепыхались на шаловливом ветру, случайно залетающем в пещеру. Васильковые глаза напоминали далёкое иноземное море, которое вот – вот захлестнет его утлое суденышко своими волнами. Пропал ты, Степан, подумал мельник про себя. А еле ворочающимся языком молвил: – Дивчина, милая, а може до мельницы, у меня одежа есть сестринская, може сгодится? И посмотришь мои угодья? – он переминался с ноги на ногу, дед Авил крехал и цокал языком, от чего веселил паренька. Вещий старец сразу почуял один только запах: боли и разбитого сердца. – Диду, я поеду с ними, и вертаюсь скоренько, я знаю, как Еремею помочь. Да, Степан? Доставишь меня назад? – синие глаза девушки потемнели, на миг Степану показалось, что в них он увидел бурлящую реку, вышедшую из берегов и сметающую все на своём пути. – Пока не стемнело, за час доберёмся по воде, медленнее получится, но ты дивчина легкая, справлюсь, – мужчина зарделся и было видно, как под рубахой льняной заиграли мышцы, полные жизни.

– Ужо холодает, сермягу то возьми накинь, и вона тебе платок, одарили меня тем шо было, лепота какая, – Авил, покопавшись в деревянном пузатом и дряхлом сундуке, вытащил шёлковое сокровище в алых цветах с зелеными листьями, а по краям золотом роспись. Марфа ахнула. – Берег, видать, для тебя! Спас женщину дородную, благородную от тяжкой болезни, не хотел брать награды. Померла бы, так она сняла с плеч платок ентот и всучила, мол, вдруг беда случится, тряпка эта цветная целое состояние стоит, из Китая привезенная купцами. ⠀ Марфа растрогалась, щеки побагровели, один Еремей восторженно охал и топал: – Одень тётечка, одень, ты как Лада, – мальчик обнял нежно, с благоговением, Марфу. – Езжайте, камчатной дороги, дети мои! Я дождуся вас к завтрему в своих палатях, – Авил похлопал Степана по спине и наказал:

– Сбереги её, настрадалась девка!

С неожиданной проворностью Ерема залез в лодку и уселся на носу. – Указывай путь, наш капитан!– Степан помог запрыгнуть в плоскодонку Марфе, та еле устояла с непривычки в болтающейся на воде посудине и вцепилась в рукав молодого мужчины. – Эге, держу, держу, она дюже устойчива, даже в большую волну, це Чайка ж, её батя ишо мой срубил, – мельник посадил Марфу на широкой корме, устланной дубленой овечьей шкурой. – Сидай, сударыня, не боись, дно сухое как… мозоли на моих руках. Марфа рассмеялась: – Какое сравнение, вона гля, чайки и те хохочут. ⠀ Степан, зашелся со смеху и принялся раскачивать лодку, упираясь в дно ногами, показывая свою удаль молодецкую. Старик изошелся слюной, пытаясь докричаться: – Ты енто индюк чай, красуется он, вона темнеть скоро будет, плывите или вертайтесь наверх, до утрева. Вода шалости не понимает. Авил отвязал верёвку с деревца, и оттолкнул, что есть мочи, суденышко от берега. ⠀ Марфа закопалась в шкуры, которые отдавали конским салом. Откуда – то с низовья, через горные расщелины, залетел жаркий ветерок- беспризорник, растрепал ее волосы, пустил зыбь по зеленой воде. Степан засучил рукава и взялся за весла: – Ну, с Богом! Заскрипели уключины от натуги, Марфа делала вид, что совершенно равнодушна к Степану. Его природной силе, стати, непосредственности. Будто её не привлекают наливающиеся мышцы на плечах гребца, бронзовая кожа, покрывшаяся испариной и лоснящаяся на солнце. Еремей хихикал, зачерпывая ручкой несущуюся навстречу бурную воду реки. Девушка тоже глянула вниз, дух захватило, вдали вода переливается хризолитом, а вблизи – чернота. Она отпрянула, но любопытство взяло верх. Марфа снова опустила голову, из неожиданно возникшей бурлящей воронки у самого борта лодки, возник туманный ореол, расступился и вместо своего отражения ведунья увидела мужское лицо, до боли, сковывающее внутренности. – Я вспомнила, вспомнила, – она сжала голову руками. Стенька остановил лодку. Марфа рыдала, ласточки сорвались с гнезд наскальных и тревожно кружили над ними, будто предупреждая путников не только о дожде.

– Что вспомнила – то? Загадками гутаришь! – Стенька вгляделся в небо, – К дождю, небо дюже неспокойно, надо б до темна вертаться до мельницы, – молодой человек напыжился и принялся грести с удвоенной силой. Вода под веслом играла перламутром. В закатных лучах брызги мерцали, словно зирки на небе в ясную ночь. ⠀ Только Марфа не замечала резвящихся серебристых карпов, расплескивающих речную гладь.  Не замечала она и усиливающегося ветра, что трепал, играючи, её нечесанные, спутанные волосы. Перед глазами стоял вязкий, расплывающийся образ. "Мужчина. Пронзительный волчий взгляд. Не люб он мне. Как же замуж то за него пошла, ненавистный, постылый. Убивец. По што топить меня вздумал? Может, что натворила. Не помню". ⠀ Марфа выцарапывала  обрывки воспоминаний в сознании. Мутно все. Только глаза его, хищные, цвета кобылы каурой. "Имя, как его величали?" Девушка раскачивалась из стороны в сторону, не обращая внимания на окрики и возгласы Степана. ⠀ Холод забрался нагло, непрошено под сермягу, промчался мурашками, девушку зазнобило, чем дальше лодка уносила её вниз по течению от Авиловой пещеры. От его тепла. Марфа очнулась. – Долго ещё? – Не, сейчас в протоку вильнем и выйдем к мельнице. Она как раз у порогов. Моя кормилица. Ближе не подойти, чуть пройти придётся. Как сможешь, аль слаба стала? – Смогу. ⠀ Завидев издалека мельничные ворота, мальчонка стал елозить нетерпеливо по плоскодонке. Ветер разбудил деревянные, скрипучие лопасти, будто помощница живая, рада хозяину. Заурчали жернова, вода льётся и топчет, мелет, кромсает зерно. Пахнуло ячменем. Хлебом. Домом. Марфа зажмурилась. В памяти всплыла банька, пучки трав. И тут же потемнело все, завертелось, и эти проклятущие желтые глаза. Лодчонка причалила к пологому бережку. Стенька привязал  её  бечевкой  к колышку, чтоб не унесло рекой. Помог сойти гостье. Та оказалась легче соломинки. Запах женщины скрутил внутренности в жгут. Ком в горле и забытая чувственная дрожь в коленях. Набухшие лопасти лениво крутанулись, солнечные лучи бликами пробежались по молотильной крыше, будто кто с неба сыпанул горсть алмазной пыли, и свет скрылся за горизонтом, утопая в степном ковыле.

– Здеся амбар, над ним мальчонка спит, а тебя расположу в гостевой. С почетом. Хошь, если продрогла, печь истоплю. Мы то привыкшие, на речке живём, – мужчина провел Марфу в комнатушку, пристройку к мельнице, с одним окошком. Зажёг лучину. Поставил на стол. Отодвинул тканевый полог у печки, с полки гордо достал странный предмет. Стеклянную колбу в металлической подставке. Запахло воском и чем-то ядовито маслянистым. Степан поколдовал над диковинной утварью и в комнате стало светло, будто днем. Марфа воскликнула от удивления. Молодой человек был доволен собой, пояснил: – Достал по большой дружбе, всякие проходимцы, отщепенцы ходят, иногда за хлеб разные вещицы чудные предлагают. Вон енто керосина, – он махнул склянкой с желтоватой жидкостью. – Ею даже вшей можно вывести. – А ребятенок спит поди? Може поисти чего ему? Оголодал поди, яйки сварить и хлеба ломоть, вона ячмень аж под ногами лежит, а чай какой полезный. Для дитяти самый раз, мышцы строит и лечит. Он и при его болезни вспоможет. Пахнет у вас мышиным пометом. Я знаю, шо с мальцом случилося.

****

Сидор метался по хате как загнанный охотниками в ловушку волк, сшибая углы и снося половицы. Гортанный рык звериного страха переполошил всех соседей. Стефан не знал как успокоить друга.

– Братка, разумей, шо с ней сталося то? Може в лес за своими кореньями пошла? Брешут злыдни? Шо це баб не знаешь? Хужей ворон каркают, сидай, утро вечера мудренее,– друг ходил следом, боясь слово лишнее молвить. _-Сидай, дружочек, давай покумекаем с тобой, може лучше да утра и к старосте. круг соберем! Пущай староста до правды добирается, що думаешь?– Стефан подпалил лучину, шафрановое пламя заплясало, воск затрещал, зачадил сизым дымом, в комнатенке воцарился мрачный. тревожный полумрак. Сидор резко остановился посреди хаты, резко саданул пл сундуку, распахнул крышку сундука, со звериной злостью вышвыривая из живота хранителя приданого жены пожитки, покрывала, скатерти. Со звоном разлетелась медная посуда, бряцая как драгун шпорами, забренчали подносы.

– Шо творишь, брат? – Степан нервничал уже не меньше друга. – Зараз светать буде. Обожди маленько. Под горячу руку делов натворишь, – он зачерпнул из кадки в деревянный ковш воды и с размаху окатил ошалевшего Сидора.

– Шестилинейка у меня была, найти не могу. Гринька ответить должен. Выменял по случаю у служивого одного. Думал не пригодится. А вот оно пригодилося – то ружьишко, – Сидор схватил лучину и подсветил дно сундука. "Пусто".

– Не пори горячку, дружище. Сидай на лавку, давай зараз обсудим все, пошла до лесу, вертается, погутарим, сидай, – Стефан с силой усадил Сидора на скамейку. – Шо она дура, отродясь в лес в тёмную не ходила, по утру – да. Чует сердце беда случилась, спрягай коней. Как знал, второго взял, думал пахать Богатырь будет, хромоногого за бесценок забрал. А Марфа на ноги подняла. Голубка моя, куда ж запропастилася?– несчастный муж запустил в густые волосы пятерню и обречённо стукнул по столу. – Где ружье, итить твою ж? – глаза сверкнули. – Може, кто был, покамест рыбачили? Или Марфа где спрятала?– осторожно предположил Стефан. – Марфа, баба характерная, но моих вещей брать без спросу непривычная. А кто чужой откуда смелости набрался заходить – то сюда? Ведьмин же дом, – ехидно сощурился, взяв себя в руки.– Говорю, случилось шо то, чую. Она то ружье и в руки не возьмет, для нее то ж дьявольская штуковина. До лесу збирайся, порыщем там! У ручья она частенько засиживалась, Богатыря седлай, свово тож веди,– Сидор откинул занавеску. Хутор оживал. Надрывались натужно петухи. Коров соседских пастух, белобрысый малец Яшка, погнал на пастбище. Он щелкал кнутом, задавая направление небольшому стаду, те лениво жевали и бренчали колокольчиками. Перелаивались псы за оградами. Сидор распахнул окошко:

– Малой, Марфу не видал?– нервно окликнул пастушка.

– Не, дядько Сидор, не видал, но слыхал…,– мальчишка задрал наверх суконную приплюснутую кепку, чтоб поднять чуб с глаз, закрывающий обзор.– Бабы шептались у теть Дуси, шо ночью утоп кто-то. Говорят девка. Мол, молодая, – он стеганул кнутом по ограде, та застонала. – А мне завсегда жальчее молодых, – философствовал паренек. _ Пойду я , дядь? Ты до до дому теть Дуськи побеги. Она ж все знает, – Яшка махнул ручонкой, и поволок за собой отцовы стоптанные сапоги, вздымая пыль, только что улегшуюся после коровьих копыт.

– Брааат, горе, утопленницу нашли. В Лапке утонула дивчина. Мы ж были там, акромя Гришки, проходимца, никого не видали, к Дуське надоти. Давай, поспешай,– мужчина выскочил на крыльцо и с порога вскочил в седло. Богатырь храпнул, мотнул головой, Стефан уже открывал ворота. _ Догоняй, братка!

Конец первой части. Продолжение выйдет до конца 2021. Спасибо, дорогие читатели за понимание!