Слёзные родственники

– А если слова не действуют? Тогда что? – он подошёл ближе, весь взъерошенный, как воробей.

– Тогда…

– У вас есть дети? – резко спросил он.

– Нет, но…

– Тогда вы понятия не имеете, какими несносными, невыносимыми они могут быть! Иногда слова бессильны и помогает только физическое воздействие, причём в жёсткой форме. Вот вы, например, давайте, воздействуйте на меня словами… – Арсений неожиданно обнял меня за шею и крепко поцеловал в губы.

«Он курит», – мелькнула мысль, в следующую секунду я оттолкнула мальчишку и ударила по лицу. Он отшатнулся, схватившись за щёку, в глазах блеснул дьявольский огонь:

– Как же ваши слова? Я же ребёнок! Меня нельзя бить!

Не сдержавшись, замахнулась опять, но Арсений поймал мою руку и поцеловал ладонь. Хватка у него была железной.

– Если бы вы сами наказывали меня за шалости, – его взгляд затуманился. – Я был бы счастлив, госпожа… – шагнул вплотную, глядя в глаза. Я вообще потеряла способность что-либо делать, как кролик перед удавом.

– Меня можно бить, – медленно сказал он. – Меня нужно бить… Отчим это знает. Я неуправляем. Меня нужно держать в узде…

– Это не твои слова, Арсений, – с трудом проговорила я. – Он внушил это тебе… Ты обычный подросток. Тебе нужна родительская любовь, а не наказания.

– Да, – так же медленно сказал он. – Мне нужна любовь. И я прекрасно знаю, какого рода любовь мне нужна… Я хочу подчиняться. Когда отчим порет меня, тогда душа моя становится свободной от тела. Если меня будете наказывать вы, госпожа… я буду свободен совершенно…

Он отпустил меня. Я стояла ни жива ни мертва. Мальчику как будто было полсотни лет…

– Арсений…

– Ничего не говорите сейчас! – прервал он. – И подумайте о репетиторстве, хорошо? – голос был обычным голосом подростка. – До завтра! – и он убежал.

Я рухнула на стул. Что это было? Он как будто одержим! Но как это может быть…

Весь вечер у меня всё валилось из рук. Плюнув на подготовку к урокам, открыла ноутбук и зашарила по сайтам бдсмщиков в попытке понять, что движет мальчишкой. Ничего не нашла и тогда полезла в абсолютные дебри: научные работы по выявлению и определению причин девиантного поведения, в том числе и сексуального. И вот тут нашла кучу всего: отвращение, стыд, вина, недоверие, амбивалентные чувства по отношению к взрослым, сексуальные нарушения, неопределенность своей роли в семье, чувство собственной ненужности, попытки суицида, уходы из дома, агрессия, избегание телесной и эмоциональной интимности, непоследовательность и противоречивость поведения – причина всего насилие в семье.

– Вылечить его я не смогу, – обессиленно прошептала я. – Тут нужна громадная работа психолога совместно с родителями…

Конечно, психолог у нас в школе имелся, но смешно было отправлять Арсения к девочке, три года как закончившей университет. Пожалуй, не она его вылечит, а он её искалечит… Специалисты, подобные Элечке, имеющие диплом психолога, вряд ли вообще способны кому-нибудь помочь; вот детишек тестировать на предмет тревожности – это их самое то.

Решение пришло неожиданно: надо всё-таки заняться с мальчиком репетиторством, причём на территории его отца. Хотя бы посмотрю, что там за обстановка, в каких условиях он живёт.

Что я хотела найти: стену, увешанную ремнями? Комнату Синей бороды? Пыточную Малюты Скуратова? Понятия не имею, но меня неудержимо влекло желание помочь Арсению.

На следующий день, несмотря на настойчивые предупреждения внутреннего голоса, внушавшего, что я не классный руководитель и мне не должно быть до этого никакого дела, я взяла золотистую визитку и позвонила отчиму моего странного ученика.

– Николай Григорьевич? – услышав его голос, спросила я и, получив утвердительный ответ, быстро представилась и сказала, что согласна заниматься с его пасынком. Он обрадовался, радость была открытой, никакого второго дна в его словах я не заметила. Решили встретиться во вторник, в семь вечера, договориться об условиях. Арсений после того случая вёл себя хорошо, неприятностей не доставлял, но теперь я пристально наблюдала за ним, фиксируя всё, что могло бы показаться странным. Он мало общался с девочками, например, хотя явно им нравился, порой его настроение менялось, как ветер весной, иногда он был не в меру весел или агрессивен. И Арсений курил. От него регулярно пахло табаком и мятной жвачкой. Я подозревала, что отчим не в курсе его пристрастий, вряд ли бы он это одобрил.

Во вторник ровно в семь я звонила в домофон. Дверь открылась без вопросов, я поднялась на четвёртый этаж и вошла в приветливо распахнутую дверь. Меня встретил Арсений. Он принял пальто и проводил меня в столовую, где был накрыт стол.

– Присядьте, пожалуйста, отец сейчас придёт.

Я устроилась на удобном деревянном стуле и огляделась: квартиры в этом микрорайоне были новые, очень уютные и большие. Мебель, обои, декор – всё было подобрано со вкусом, просто и стильно.

– У вас очень чисто, Арсений, – отметила я. – Кто убирается? Наёмные рабочие?

– Я навожу порядок, – ответил он. – Отцу некогда, поэтому уборка на мне. А вот готовит приходящая кухарка, мы оба можем лишь пельмени сварить.

Всё это время он не садился, стоял у стены.

– Что ты стоишь, как столб! – улыбнулась я. – Садись!

Он лишь помотал головой. Вообще Арсений был бледным и казался слегка нездоровым. Я хотела спросить, как он себя чувствует, но тут вошёл Николай Григорьевич, извинился, что мне пришлось его ждать, сел за стол и скомандовал:

– Арсений, чаю, пожалуйста!

Мальчик быстро налил нам чаю в изящные фарфоровые чашки и стал у стены.

– Прошу, – улыбнулся Николай Григорьевич.

– А как же Арсений? – удивилась я. – Пусть тоже выпьет чаю!

– Ему нельзя, он наказан.

– Что это значит? – я отложила конфету, которую собралась было попробовать.

– Вчера недостаточно хорошо вытер пыль, поэтому сегодня на голодном пайке, – улыбнулся отчим.

У меня чай застрял в горле. Арсений стал красный как рак.

– Николай Григорьевич, вы понимаете, что это издевательство над ребёнком? – сдерживаясь, спросила я.

– Какой он ребёнок, лоб здоровый, – отмахнулся отчим. – Ест в три горла, а пыль протереть забывает… Никакой ответственности! Зато теперь не забудет о своих обязанностях, так ведь, Сеня? – интонация его опять изменилась.

– Да, – ответил мальчик.

– Да, папа! – с оттяжкой сказал отчим.

– Да, папа, – торопливо повторил пасынок.

– Современные дети вообще не приучены к трудностям, всё им на тарелочке с голубой каёмочкой подаётся. Так-то я его неплохо вышколил, но иногда башню срывает и гайки приходится подкручивать.

Мне стало не по себе от его откровений.

– Вышколил – говорили обычно о слугах, а Арсений – ваш сын! Он растёт, и как на голодный желудок ему заниматься? – возмущённо спросила я.

– Ну, каждое действие влечёт последствия, – пожал он плечами. – Кто-то же должен преподать ему урок? Пусть лучше это буду я, чем кто-то другой.

– Давайте договоримся, – твёрдо сказала я, – что в дни, когда я буду заниматься с Арсением, он будет сытым и спокойным! И сидеть сможет нормально! Иначе всё бессмысленно… Все наши разговоры.

– Хорошо! – подозрительно легко согласился отчим. – Но у меня тоже есть условие.

– Какое?

– Заниматься вы будете с сыном в течение месяца каждый день по два-три часа. После этого я его проэкзаменую и посмотрю, смогли вы его чему-то научить или нет. Если да – будете заниматься дальше, если нет – на нет и суда нет. Согласны? – острые карие глаза смотрели внимательно. Он выжидал.

«Какой-то подвох?» – подумала я. Возможно. Но сзади стоял забитый и подавленный мальчик, которого этот взрослый, сильный человек держал в узде, и я отбросила подозрительные мысли.

– Хорошо, договорились, начнём завтра же. Я смогу заниматься с пяти до восьми.

– Замечательно! – опять передо мной был добрейший человек. – Арсений, с завтрашнего дня все уроки должны быть выучены к пяти часам, чтоб не отвлекаться от дополнительных занятий. Ты понял? Я проверю!

– Да, папа, понял, – тихо ответил мальчик.

– Теперь я пойду, а вы, пожалуйста, накормите сына и разрешите ему сесть в конце концов.

Я поднялась и, честно говоря, кипя тихим негодованием, направилась прочь из этого гостеприимного дома. Идя домой, постоянно срывалась на бег, потому что не знала, как дать выход возмущению, бурлившему во мне.

Дома опять полезла в ноутбук и начала искать ответ на вопрос, как и за что можно лишить родительских прав. Убив пару часов, пришла к выводу, что это невозможно: родительские обязанности он исполняет, за ребёнком следит, у Арсения есть всё необходимое и даже сверх того. Эксплуатация? Это уборка квартиры эксплуатация? Отчим только рассмеётся и будет прав. Жестокое обращение с ребёнком? Скажет, поучил ремнём разок – и всё! С кем не бывает! Тем более Арсений не считает, что это ненормально, и может поддержать отчима.

Тупик. Я налила себе коньяк в бокал полечить расстроенные нервы и призадумалась. Есть ведь более простой выход: парню вот-вот стукнет восемнадцать, вероятно, он поступит в вуз и избавится от более чем назойливой опеки Николая Григорьевича. Возможно, я смогу хотя бы поддерживать его…

– Мальчишка хоть сытым будет, – пробормотала вслух. – А кто вообще его отчим?

Вытащила визитку, которую так и не удосужилась изучить, и увидела: адвокат какой-то там фирмы, ну, всё понятно, можно было сэкономить два часа зря потраченного времени, если бы прочитала заранее. Воевать с законником да его же оружием и на его территории! Я фыркнула и подлила себе ещё коньячку. Потом подумала, не продешевила ли? Я взяла обычную почасовую оплату, но не учла дорогу и моральный ущерб, который, несомненно, будет иметь место.

– Мда… – я прикончила второй бокальчик и начала подумывать о третьем. – Если моральный ущерб лечить коньяком, то я сопьюсь… Лекарство уж больно крепкое…

С этими мыслями я и уснула. Сон был глубокий, не омрачённый тревогами. Утром едва не опоздала на первый урок, хорошо, директриса по средам на совещании при губере, в школе тишь да благодать, дела идут своим чередом. Первым уроком 6 класс, можно было не напрягаться.

Признаюсь, я люблю уроки литературы в старших классах: ребята сейчас нисколько не стеснены высказыванием собственных позиций, как правило, нелепых и глупых, но порой и жемчужину можно раскопать среди тонны навоза. Вот за эту-то жемчужину и можно пахать как проклятой, расчищать Авгиевы конюшни в их мозгах.

Но сегодня… мне категорически не хотелось видеть 11 класс! Не хотелось видеть Арсения, его нарочитую нахальную улыбку, слышать его ехидный или, что ещё хуже, возбуждённый хриплый голос, его глаза, в которых вместо естественной радости жизни или такой же естественной озлобленности будет читаться абсолютно неестественная похоть и покорность. Не хотелось вступать с ним в словесные перепалки, до которых он был великий охотник, и всё время помнить, помнить, помнить и видеть внутренним взором его исхлёстанную заботливым и любящим отчимом спину!..

– Не хочу с ним заниматься! – сказала я самой себе. – Зачем подписалась на это? Своих детей нет, и чужие никогда не станут своими! Откажусь…

Меня мутило от одной мысли оказаться опять рядом с его отцом, этим зверем в человечьем обличье. Хотя причём тут звери? Худший зверь – это сам человек.

Как на гильотину, шла на урок. Но стоило увидеть на последней парте Арсения, его наглую улыбку, которой он прикрывал эмоциональную пустоту и жажду любви, – и лёд на сердце растаял, уступив место сильнейшей жалости к несчастному мальчишке.

После урока он задержался на мгновение:

– Вы придёте сегодня? – в голосе, тихом и робком, сквозила надежда.

– Конечно, – спокойно ответила я. – Сделай домашнее задание, как велел отец, чтобы нам ничто не мешало.

– Обязательно! – и он убежал.

Надо сказать, что учился Арсений на удивление неплохо, он явно был неглуп, хорошо ориентировался в море информации, которая сваливалась сейчас на их бедные, забитые ерундой головы, у него был аналитический склад ума, но в то же время он легко справлялся с креативом, поэтому я не видела препятствий в подготовке к вступительному экзамену творческого характера и к ЕГЭ по литературе и русскому.

В пять часов я вновь ступила под своды семьи Новоявленских. Арсений проводил меня в свою комнату.

– А у тебя неплохо! – с удивлением сказала я. Типичная подростковая берлога с постерами любимых групп на стенах, письменным столом со всякими милыми мальчишескими мелочами, кучей проводов и каких-то деталей на подоконнике. «Он ещё и мастерит!» – восхитилась я. Поражал порядок, неестественный для подростка, но, пожалуй, будешь поддерживать идеальную чистоту, если тебя лишают еды из-за пыли…

– Спасибо! – щёки его порозовели от похвалы. Этот Арсений нравился мне намного больше того, другого, с которым он меня уже познакомил.

– Ну что, начнём с русского языка?

– Как скажете.

Как я и предполагала, грамотность Арсения была интуитивной, большинство современных детей не дают себе труда хотя бы вникнуть в правило, понять его, предпочитают писать по принципу «я так чувствую – и всё!». А надо ведь совсем немногое: расставить по местам причину и следствие и… вызубрить миллион исключений! Ха-ха!

Для запоминания я учу детей использовать мнемонику – она хороша и в изучении иностранных языков, и в родном русском (для подавляющего большинства современных подростков литературный русский для них тот же иностранный).

Схватывал материал Арсений легко, образная память у него тоже была в порядке, оставалось удивляться, что за годы истязаний из него не вышибли природную сообразительность и смекалку.

– Ты молодец, Сеня! – похвалила я его.

Он опять зарумянился и сказал:

– Спасибо, Марина Леонидовна, но не называйте меня так…

– Почему? – не поняла я.

– Так меня он зовёт… а ещё Сенька…

– А как он ещё тебя называет? – осторожно поинтересовалась я.

– Щенок, пащёнок, позорище… да по-всякому… – неохотно сказал Арсений.

– А мама как тебя называла, ты помнишь?

– Да… Арсюша…– почти прошептал мальчик.

– Можно… я тоже буду тебя так звать? – поддавшись порыву жалости, от которой сдавило сердце, я пригладила его встрёпанные волосы. Это было ошибкой. Его буквально повело за моей рукой, он пошатнулся, облокотился о столешницу и посмотрел на меня снизу вверх и искоса уже знакомым взглядом, в котором смешались вызов и покорность одновременно.

– Вы можете звать меня, как вам угодно, – внезапно охрипшим голосом сказал он. – Я ваш, госпожа…

– Арсений! – я быстро встала. – Где у вас туалет?

– …по коридору направо, – после паузы, заикаясь, ответил он, всё ещё находясь во власти своих извращённых фантазий.

Через пятнадцать минут (чтобы дать ему возможность прийти в себя) я вернулась в комнату, постаравшись выдавить из себя жалость. Форточка была открыта, но в воздухе стоял ощутимый запах табачного дыма.

– Арсений, отец разрешает тебе курить?

– Нет, Марина Леонидовна, он не знает. Думаю, ему бы не понравилось… – Арсений явно пришёл в себя, влажный блеск в глазах исчез, похоже было, что он чуть смущён.

– Ты играешь с огнём, – неодобрительно сказала я, – Тебе силы нужны для подготовки к экзаменам, а не для борьбы с отчимом! Давай займёмся литературой!

Здесь успехи были похуже: как и все подростки, Арсений не любил читать, предпочитая ознакомиться с произведением или в кратком содержании или посмотреть фильм. Многое было упущено, в основном за десятый класс. «Война и мир» лидирует в списке нелюбимых для прочтения книг. Детей, привыкших общаться в соцсетях на интернет-жаргоне путём коротеньких посланий, не на шутку пугает объём великого произведения. Что ж, займёмся пересказом, не впервой! Зачастую, заинтересовавшись сюжетом, ученики начинали читать и одолевали могучий роман.