Помоги проекту - поделись книгой:
Душа моя вспорхнула на седьмое небо или чуть выше, откуда открывался умопомрачительный вид на долину счастья и блаженствовала. Моя Лёлька (я даже слегка испугался этой собственнической мысли) вовсе не обиделась, никакой трагедии не произошло, мы опять вместе.
Очень хотелось обсудить случившееся, определиться – чего нельзя, что допустимо и желательно. Разделяет ли Лёлька моё мнение об удивительно ярких восторгах, которые я получил от мимолётной близости?
Но было ещё кое-что: девочке всего пятнадцать лет. Правда и я несовершеннолетний. И что с того? Из уроков жизни необходимо извлекать глубинный смысл здесь и сейчас, делать по возможности правильные выводы, только подсказать как хорошо и правильно некому.
Безрассудный поступок и его последствия понемногу утратили болезненное восприятие. Дальнейшего посягательства на нераскрытые интимные тайны я теперь старательно избегал. Мало ли в жизни желанного, неизведанного?
Мы так же встречались, так же в поцелуях, объятиях и восторгах от общения проводили время, получая взаимную радость. Нам было хорошо, даже больше – восхитительно вдвоём.
Не знаю, какие переживания и мысли посещали Лёлькину голову, я уже не мог стать прежним. Однажды сделанное открытие требовало дальнейшей реализации и новых свершений.
Я запрещал себе думать о том, как поступить, чтобы подружка сама захотела продолжения процесса фундаментального исследования наших загадочных тел и их соприкосновения. “Неужели Лёльке не хочется пойти дальше, попробовать новые ощущения, испытать себя, наконец?”
Неведомая сила внутри меня разрывала мозг на мелкие кусочки. Благоразумие и выдержка безуспешно боролись с авантюризмом и темпераментом. Приводимые разумом аргументы с лёгкостью необыкновенной разрушались внутренним голосом, который, казалось, знал куда больше меня.
Конечно, нам и без новых приключений хватало разноцветных, ослепительно солнечных эмоций, превращающих Полярную ночь в летний южный полдень. Каждый день приносил нечто ещё более яркое, восхитительное. Мир вокруг таинственным образом сузился до размеров малюсенького островка, который окружал наши тела и души.
Мы никого и ничего не замечали вокруг, ничем не интересовались. Нам ни до кого не было дела. Состояние беспредельного счастья – это нечто невообразимое, описать его практически невозможно. Подходит разве что слово восторг с десятком восклицательных знаков на конце.
Лёлька день ото дня хорошела, становилась прекраснее, совершеннее. Её формы, несмотря на юный возраст, приобретали изумительно плавную округлость, свидетельствующую о стремительном взрослении. Ни одна девчонка на свете не могла затмить её неоспоримые достоинства, обладателем которых был я, только я и больше никто.
На Лёльку стали заглядываться даже взрослые мужчины. Возможно, раньше я этого просто не замечал. Теперь интерес посторонних к возлюбленной совсем не радовал. Во мне неожиданно проснулся зародыш собственника.
Упрекнуть её было не в чем и всё же, и всё же. Кто знает! Не помню, какие аргументы использовало подсознание, но события вновь понеслись вскачь, заставляя нас с Лёлькой раз за разом становиться откровеннее и бесстыднее. Порой мы просто сходили с ума от неуёмных фантазий, забывались на время, испытывая непреодолимую жажду открытий, когда инстинкты и физиология становились гораздо сильнее рассудка. Наши невинные интимные игры приобретали день ото дня всё более острый эротический оттенок.
Мы уже не стеснялись обнажённых тел, не краснели удушливой волной от новизны и сладости нечаянных соприкосновений. Мы эти ощущения искали, изучали, коллекционировали: с интересом и восторгами подолгу рассматривали подробности скрытой анатомии, наслаждались опасными ласками, пробовали друг друга на вкус.
Каждое переживание имеет некие пределы, преодолев которые остановиться невозможно отказаться от продолжения. Любопытство, желание познавать непреодолимо. Однажды мы основательно расшалились, забыв про осторожность, хотя Лёлька заранее предупреждала, чтобы слишком откровенные интимные намерения выбросил из головы, правда, при этом её шея и грудь налились отчего-то малиновым цветом, а дыхание сбивалось, но взгляд и выражение лица не давали сомневаться в серьёзности сказанного.
Я и не спорил. Меня вполне устраивали уже освоенные ласки, энергетика которых возбуждала круче исполнения солнышка на качелях. Сексуального опыта и потребности в нём я не имел, поскольку неоткрытое и непознанное не имеет обличья, Лёлькин наивный ультиматум не вызывал вопросов. Всё было предельно ясно, рационально и правильно. Вот только мысли и действия, когда вы сосредоточены на процессе, а не на стратегии и тактике игры, непоследовательны, по большей части непредсказуемы и спонтанны.
Прохладно-упругие Лёлькины грудки замечательно помещались в моей ладони, бесстыдно волновали воображение, сладко обжигали вспышками пьяняще-живительных токов, опускающих горячие внутренние импульсы желаний всё ниже. Наши губы основательно распухли от страстных поцелуев, бессовестно-любопытные языки вероломно манипулировали нашими взаимными чувствами, возбуждая к совершению невообразимо откровенных экспериментов.
Не помню, совсем не помню, как моя ладонь соскользнула под пояс юбки в трусики.
Лёлька напряглась, задрожала, но поощрительно прижалась ко мне всем телом.
Спустя мгновение её ноги слегка разошлись в стороны, дав возможность нащупать рукой потрясающе горячую вязкую влагу, ощутив которую я забыл, что необходимо дышать.
Лёлька дрожала всем телом, судорожно напрягала и расслабляла пресс, со стоном выталкивала из лёгких раскалённый воздух, впивалась острыми ноготками в мои окаменевшие мышцы.
В воздухе запахло грозой, знойной полуденной свежестью, сладкими ароматами чёрной смородины и спелых абрикосов, а ещё чем-то терпким, мускусным.
Соображать, что к чему я не хотел и не мог. Что руководило и координировало наши действия, больше не имело значения. Здесь и сейчас я хотел получить всё. Что именно и как – не важно.
– Сними, – прошептала Лёлька.
Могла бы этого не говорить. Я трогал её податливое, замершее в предчувствии неожиданной развязки тело языком и пальцами, с интересом рассматривал подробности того, что прежде моя девочка ревниво скрывала.
Ни Лёлька, ни я даже представить не могли, что будет дальше, однако природа процесс познания плоти отточила до мелочей, намеренно отключая сомнения и чувство опасности, соблазняя участников поединка такими аппетитными приманками, отказаться проглотить которые попросту невозможно.
Обычно моя девочка целовалась с закрытыми глазами. Теперь она сосредоточенно всматривалась, чем я занят, активно одобряя, пассивно содействуя, стимулируя к продолжению запретных, но желанных действий. Лёлька боялась, но яростно хотела, чтобы это ужасное и желанное одновременно случилось. Эмоции кипели, переполняли возможные объёмы восприятия. Мы возбуждённо сопели, следуя древнейшим стратегиям природы, неуверенно, но последовательно постигая таинства единения. Момент, когда мы слились, случился нереально, неправдоподобно, неестественно. Мы просто погрузились в нирвану с закрытыми глазами, позволив телам безвольно дрейфовать в потоках страсти.
Изнемогая от желания и похоти, неумело, наверно слишком поспешно сливались наши измученные бесконечным ожиданием тела в единое целое, умирая от страха неизвестности, рождаясь вновь оттого, что мир не исчез, а мы не превратились в пену или камень.
Потом наступила тишина. Нас ещё долго качало на тёплых волнах уютного блаженства. Смертельная усталость и чувство благодарности к Лёльке обездвижили меня. Это длилось неимоверно долго, целую вечность, хотя стрелка часов продвинулась за это время не более чем на десять минут.
Лёлька теребила губами моё неимоверно чувствительное ухо, нежно ласкала, чем вновь возродила неистребимое эротическое желание. Нам повезло: несмотря на неопытность, мы избежали неприятных последствий. Родители так и не узнали о наших чересчур тесных отношениях.
Мы купались в комфортных потоках любви и счастья до окончания моей девочкой школы. Окружающие люди уверенно считали нас парой, говорили, что мы очень похожи, что просто обязаны и вынуждены быть вместе.
После десятого класса Лёлька уехала учиться. Я писал ей подробные письма каждый день, увлечённо сочинял стихи, иногда приезжал к ней на несколько дней в гости. Жизнь была прекрасна. Она имела сокровенный смысл, была на долгие годы продумана до мелочей.
Одного я не знал. Сущего пустяка, который невозможно предусмотреть – Лёлька влюбилась.
– Как же мы, наша любовь, наши отношения, наши искренние чувства?
– Мне было с тобой хорошо, даже замечательно… но с Лёшей намного лучше. Прости, Егор! Это сильнее меня.
Мы расстались. Я выдумывал один за другим счастливые сценарии возрождения чувств: ждал чуда, надеялся, что Лёлька одумается, страдал от неразделённости чувств.
Напрасно. Лёлька вышла замуж за своего лейтенанта, уехала с ним в забытый людьми и богом таёжный гарнизон. Больше мы никогда не встретились.
И всё же я ей благодарен. Лёлька не стала скрывать свою любовь, не придумывала оправданий, не изворачивалась, не лгала.
Наверно Лёшка оказался в тот момент дороже и ближе лишь потому, что оказался рядом.
Я сам виноват. Любовь никогда нельзя отпускать от себя далеко и надолго.
Та любовь, что выдумали двое
Самохин за зиму сдал: ссутулился, осунулся, побледнел. Не сказать, чтобы выглядел больным и хилым, но прежде его лицо неизменно излучало оптимизм, походка пружинила, а сам Игорь был душой кампании. Теперь он обособленно сидел на кресле в углу комнаты в позе кучера и делал вид, что сосредоточенно читает технический журнал.
На самом деле прятался от неприятных расспросов, от неискреннего сочувствия, от самого себя. Жена Игоря – Вероника, оживлённо беседовала с друзьями и подругами, но это тоже была поза, показуха. Она не хотела идти на это мероприятие, быть мишенью для пересудов и сплетен, однако посчитала хладнокровное присутствие на ежемесячной вечеринке, игру в незыблемые семейные ценности меньшим злом.
С некоторых пор между супругами ничего, абсолютно ничего не происходило. Жили в одной квартире, вели общее хозяйство и единый бюджет, холили детишек, даже спали в одной постели, потому что другой попросту не было, но обособленно, на расстоянии более метра друг от друга. Встречались и расставались лишь взглядами. Оба всерьёз подумывали о разводе, но решиться на радикальные перемены не могли – увязли основательно в непреодолимой трясине обстоятельств.
Удивительно было то, что причины добровольной душевной и физической изоляции супругов, жёсткого взаимного отчуждения, если они и были условно в какое-то неблагоприятное мгновение в прошлом, стёрлись из памяти. Неприязнь и необъяснимое предубеждение выросли из ничего, словно на супругов во сне напустили магическое затмение, одержимость непонятно чем.
Игорь часто задумывался, откуда чего выросло. Результатом бесплодных рассуждений была лишь навязчивая строчка из исковерканной известной песни,
Сплочённая кампания, точнее её неизменный дружный актив встречался пару раз в месяц без малого двадцать лет. Все, кроме Егора Седова, до сих пор откликающегося на прозвище Горыныч, убеждённого холостяка, каждый раз приводившего на благородное собрание разных, но неизменно аппетитных и ухоженных барышень, были людьми степенными, семейными, потому приходили с супругами, которые давно уже стали частью этого коллектива.
На этот раз спутницей Горыныча была Даша, удивительно обаятельная и общительная женщина с грустными зелёными глазами, которая понравилась сразу всем мужчинам. Девушка с благодарностью принимала комплименты, никому не отказывала в желании потанцевать, легко поддерживала любую тему разговора, но на близкий контакт не шла.
Егор по привычке нагло оглаживал и зажимал всех дам подряд, в том числе и Дашу, не обращая внимания на её озабоченную задумчивость и болезненную реакцию на нескромные прикосновения на глазах у всех.
– Вы единственный мужчина на этом карнавале, которого не возбудило в неприемлемом контексте моё присутствие, – из-за спины обратилась к Игорю, вышедшему покурить на лоджию, Даша. Угостите даму сигареткой.
– Курите. Чуть не сказал на здоровье. У вас руки дрожат. Ошибаетесь, я тоже впечатлён вашим обаянием. Арсенал притяжения у вас редкостный. Сложно оставаться равнодушным в вашем присутствии.
– Чувственные глаза, упругая грудь, стройные ножки. Неужели я в вас ошиблась? Мне почудилось, что вы не такой как все.
– Людям свойственно ошибаться. Я, например, был уверен, что любовь – это навсегда. Что-то подсказывает, вам надо выговориться, а я единственный, кто по неведомой причине заслужил доверие. Прониклись симпатией к моей меланхолии? Зачем, скажите, пришли сюда, ведь Горынычу нет дела до ваших переживаний. Не пара он вам.
– А вы, вы могли бы меня полюбить? Простите, вырвалось. Неужели так заметно, что мы друг другу чужие, хотя встречаемся часто. Понятно, что не для того, чтобы стихи декламировать. Странное состояние. Вроде потери сознания в условиях невесомости. Наверно я придумала Егора. Возраст такой. Пора прибиваться к берегу. От качки уже тошнит. Три года назад было всё равно. В двадцать девять ты всё ещё как бы девочка. После цифры тридцать начинается паника, давка. Мужиков полно, но всех стоящих давно разобрали. Кризис среднего возраста. Жизнь становится пресной, скучной, мысли невыносимо печальными.
– Иллюзия. Возраст не причём. Мы сами себя закапываем заживо. Причина тому – бездействие и завышенные ожидания. Я старше вас. Давно и по любви женат, но проблема гнетёт та же – полное банкротство отношений, отсутствие перспектив. Чувств нет, эмоции выцвели, новые цели перед собой ставить поздно. А вы, близость с вами меня волнуете значительно сильнее, чем жена. Её женственность для меня с некоторых пор не существует.
Поделиться книгой: