Помоги проекту - поделись книгой:
- Суда?! Коли суд, кому тогда наши деньги пойдут?
- Федор-свет Иваныч. Ты меня не знаешь, что ли? Не тут точка. Пся Крев понял: ему не отвертеться. Все распродал. И норовит вместе со своей канадочкой рвануть с концами... Куда? Куда-то в Европу. А может, в Китай. А куда им еще?.. Фраера. Заметались. Мои люди сообщили, вылетают из Ванкувера, от дома подале. Почему? Да потому же, Федор Иванович. Фраера. Пинкертоны. Думают, заметут следы.
- Знаешь что, я с тобой слетаю, - помолчав, пробасил Федор Иванович. Посмотрю, как твои люди работают.
...На Тихом океане, в аэропорту Ванкувера, они появились за час до посадки на самолет южнокорейской компании. Леня-Доктор, Федор Иванович и четверо помощников. Федор Иванович посоветовал взять и Пылесоса.
- Он, конечно, пакостник, борзота, но в таком деле не лишний. Пусть видит, им не пренебрегают...
...На Пылесоса натягивают, хохоча, брючишки с форменными лампасами чина королевской полиции. Наконец набились в лимузин, помчались по Ванкуверу, городу клумб и оранжерей-розариев.
- Здесь живет известный Павел Буре, - сообщил Леня
- Часовщик? - удивился Федор Иванович.
- Часовщик - это при Николае Кровавом, а ныне это хоккеист -молния...
- Ты что, обо всех знаешь, кто куда умчал?
- О спортсменах - да...
В аэропорту разбежались во все стороны. Где они, сердечные? Шумно в зале, радио трещит о рейсах, матери окликают детей, девчонки в клетчатых шотландских юбочках целуются-прощаются.
Пылесос увидел "передвижников" первым. Позвонил по радиотелефону:
- Сдают багаж... Три чемодана. Мелочевка. Рейс номер... "Сидней, Австралия". Отвалили от касс с большим ручным багажом. Везут на двух тележках. Подгребайте!
Когда Леня-Доктор подбежал к кассам, лысоватого Вацлава уже не было. Куда исчез, ловкач? Розовощекая необъятных размеров канадка ждала мужа, уцепившись сразу за обе доверху нагруженные тележки.
Леня-Доктор метнулся в сторону "Информейшен", затем к носильщикам, наконец застучал железками каблуков вниз по каменной лестнице. Влетел в уборную. Тут он, Пся Крев дорогой! Стоит у писсуара. Леня-Доктор встал к соседнему, как бы расстегивая ширинку. Шепнул почти миролюбиво:
- Ну, выбирай судьбу, передвижник! Остаток жизни за "решетами", здесь, или в Австралию, на свободку.
Задергался лысоватый, оглянулся затравленно, поднялся медленно, на ватных ногах, к своей подруге.
Пока их не было, Корзубый подкатил багажную коляску, перегородил ею путь тележкам "передвижников".
Лысоватый шагнул к подруге, остановился в панической растерянности, лицо взмокло. Леня-Доктор дышит ему в затылок:
- Предупреди свою зазнобу, чтоб без истерики. Иначе ей замечательный город Кингстон светит до конца дней... Вон из королевской полиции человек, Леня-Доктор показал на подтянутого молодцеватого Пылесоса, из-под драпового пальто которого виднелись форменные брюки с белыми лампасами чина политической полиции, заправленные в надраенные до блеска сапоги.
- Властям тоже с говном связываться резона нет. Согласились закрыгь глаза, если исчезнете. А хочешь, спроси их, сколько дают за контрабандный вывоз шестидесяти миллионов зелененьких.
Тут объявили посадку на самолет, следующий по маршруту "Ванкувер-Сидней". Леонид продолжил вполне добродушно, не повышая голоса:
- Ручную кладь забудь. Здесь, на полу. Всю! И тот чемоданчик. И баул. И сеточку с пакетиками. Чтоб все оставили на вашей прекрасной родине. До зубной щетки! Постиг, пся крев?!
Вацлав свою голубицу почти уволок, никак она не могла взять в толк, что стряслось...
Гуляли неделю. Молодняк укатил на юг, а Леонид и Федор Иванович заперлись в плохонькой эмигрантской квартирке Федора Ивановича, сестра Федора Агриппина Ивановна выставила его любимый холодец из телячьих ножек, заветный жбан кислой капусты. Разлили шведскую водку "Абсолют", и Леонид, чтоб не стал подвыпивший Федор Иванович опять речь толкать-занудствовать, начал было своим драматическим тенорком арию герцога из оперы "Риголетто", да Агриппина от полстакана водки размякла, сбила Ленину арию. Заголосила про Стеньку Разина. И Федор Иванович подтянул. Леонид подпел, конечно, а потом вдруг сказал сердито:
- Вы, русаки - страшный народ. Разин Степан Тимофеич швырнул персианочку с борта, "в набежавшую волну", тут сомнения нет. Для него мокрое дело - как два пальца обоссать, извини Агриппина Ивановна. Но ведь это по всей России-матушке, вдоль и поперек, два века подряд, в каждом доме, в каждом бараке, как праздник, пригубят чего Бог послал, расслабятся, так сразу топить персидскую княжну. И ведь с сердцем горланят-топят, с горделивой слезой: вот каков наш Стенька-атаман, истинно русская душа. Знай наших! Кого хошь утопим!.. Страшный вы народ.
Неловкое молчание прервал Федор Иванович:
- Видать, много тебя обижали, Леня, по еврейской линии... Но ведь и сам не без греха: не полосни ты лезвием директрисовы каракули аж до самой ее ночной сорочки, разве ж турнули бы тебя со второго курса? Глядишь, вышел бы в знаменитые лепилы, сердца пересаживал, как этот Бернгард или как его?
- Так она сука, жидоморка, всех перекусала...
- Вот ты и ходишь укушенный, - вырвалось у Федора Ивановича весело. Шучу-шучу! Порох. Не лезь на стенку. "Страшный народ"...Не страшный... Да откуда ты его знаешь? По лагерю, разве что...
- Имею, Федор Иванович, представление. Кто меня заталкивал в лагерь? "Мусора"?.. "Мусора" - люди служивые, с них взятки гладки. Общественность вонючая! Еще суда не было, начали резвиться. Выдрючиваться друг перед другом. Вроде игры в "жучка", кто больнее врежет. Из олимпийской команды - в шею? Из мастеров - тут же! Даже из кооперативного дома, вот-вот въезжать, вычеркнули. Обрадовались, государство, может, даст мне крышу. Задарма. .. В детской спортшколе преподавал, хотел там, пока суд да дело, удержаться. Чтоб не свистеть в кулак с голодухи. Какое! У профкома запросили характеристику, прислали такую, будто я каждый божий день убиваю по младенцу...
- Ленечка, какой же это народ? Коммуняки номенклатурные.
- "Расскажите вы ей..." романс такой слыхали, Федор Иванович? Кто меня мордовал, министры, что ли? Депутаты? Гешка-профсоюзник в моей команде играл. Квартиры делили кореши. Спринтер, фехтовальщики. Массажист-фарца негде клейма ставить! Речь держал - изгилялся. Кто просил местный комитет бежать впереди собачьего визга? Своего топить? Бывшая женка моя рассказала, у них, актеров, была игра: какие слова должны прозвучать по радио, чтоб слушатель немедля, кто от скуки, кто от злости, выдернул шнур. Победил Соломон Михоэлс, сказал, мудрец: "... и местных комитетов".
А ежели, Федор Иванович, всем тошно, невмоготу, чего же терпят?
Федор Иванович помрачнел:
- Наша беда, Леня. Терпят... Но опять же, коли всерьез, ты, Ленечка, жив-здоров, кошель тугой. А у меня, кроме Агриппины, все сестры померли с голодухи. Уж не обессудь...
Агриппина всплакнула, ушла в угол, где сияли русские иконы и дешевых рамах. Принялась бить поклоны. Леня поинтересовался, какого века иконы.
- Чем иконы старее, тем к Богу ближе, - весело заметил он, но, увидев, с какой истовостью молится Агриппина, притих.
До утра не ложились. Даже поорали друг на друга малость. Помирились, когда Федор Иванович сказал:
... - Если по правде, Ленечка, русские - те же самые евреи Суди сам: прав никаких. Всю историю - без варягов или коммуняк никуда. Правосознание... спроси Агриппину, она и не слыхала, что это такое... на нуле правосознание. На донышке... - И тут хлоп Федор Иванович кулаком по столу: - Потому наш народ всю дорогу голодный и несчастный. А от несчастного до страшного пол- шага. Вот тебе и Стенька-коновод, и революции...
Леонид налил еще по стакану:
- Умен ты, Федор. За это и пью. -И подкрепил взгляды Федора Ивановича Пушкиным:
- Не дай Бог русский бунт, бессмысленный и беспощадный
На том и сошлись. Затянули удовлетворенно старинную, со слезой и голосе, видно, с давних кавказских войн, застольную:
- Хазбулат удалой, бедна сакля твоя,
Золотою казной я осыплю тебя;
Дам коня, дам булат, дам винтовку свою.
А в обмен ты отдай молодую жену...
...С утра Леонид показывал Федору Ивановичу свои приобретения. Показывал осмотрительно. Он много чего купил...
Недавно взял задешево спортивный бизнес. Гимнастический зал, души. Молоденькие гимнастки работают на брусьях, турнике. В бассейне спортивный заплыв. Радио сообщает о победителях. У входа, для порядка, двое полицейских. - Зарегистрировал? - роняет Федор Иванович. - Все чин чином!
- "Бабки" дает?
Леня отмахивается небрежным жестом.
- Красивая "отмазка", - подытожил Федор Иванович. Леня помолчал, добавил все же по-честному: - Это больше для души. С мячом побегать. Подышать воздухом молодости.
- Все еще не унялся, чемпион? Молоток!.. Инструкторша на кольцах из наших? Русачка?
- Галя, бывшая "олимпийка"...
- Твоя Галя?
- Моя? - необычно глухо, с болью вырвалось у Лени. - Обнаружилась и моя. В Твери, в колонии. Поступила туда учительствовать, поближе к нашему Яшке.
- То есть?
- Отец ушел - на сынке отыгрались. Устроили драку на улице. Знаете, как это делается...
- Почему сразу не сказал?
- Только узнал. Попели-порыдали с Агриппиной твоей, как в воду глядели. Позвонил из машины домой, на автоответчике запись... Выходит, опять нам с ней рыдать: "Дам коня, дам булат... а в обмен ты отдай..." Века идут, ничего на Руси не меняется.
- Любые деньги бери, Ленчик! Вари кашу.
- Уже заварил...
- Дай тебе Бог?.. Ну, так, угодья свои все показал? Или тебе не до того?
- Делу время, Федор Иванович, перестрелке час... - Засомневался Леонид. Показывать ли нынешнему, "философствующему" Федору хозяйство Захарки Черкасова? Не одобрит...
И верно, не одобрил. Захарка, русский умелец, в бейсменте большого дома штамповал какие-то "золотые" безделушки из бериллиевой бронзы с позолотой.
Захарка показал пальцем в сторону звякающих, грохочущих в стороне штампов и повел дорогих гостей подземелья на свой второй этаж, залитый голубоватым светом дневных ламп. Там работали художники. Один делал "яйца Фаберже", другой писал "оригинал" известной картины Писсарро. Парижская улица. Подпись на "оригинале" уже поставлена: Писсарро. Очень похожа...
Галерейщики думают, мастера у них, - воскликнул Захарка удовлетворенно. - Вот где великие мастера!.. Откуда творцы? Со нсех материков. Лопе де Бега мудрец был, сказал: живи и дай жить другим. - И засмеялся, захлопал себя ладонями по тощим бедрам.
Как и ожидал Леня, не понравился Федору Ивановичу Захарка.
- Что-то крысиное в его физиономии, - сказал. - Нос востренький, дергается-принюхивается, скулы на конус срезаны, глазки маленькие, бусинками. Крыса и крыса! И уж вовсе не принял Федор Иванович его дела. Сколько раз тебе говорил, Леня, кто мы с тобой на этом свете? Мы - санитары леса. Чтоб не высох, не сгнил лес, очищаем его от фраеров, которые, сам видишь, ни себе ни людям. А Захарке что надо? Надуть и убежать. Не наша это дорога, Леонид. Надо быть людьми...
Наверное, пропустил бы Леня мимо ушей привычные назидания Федора Ивановича, не дошли бы они до его сердца, если бы не заклубились вдруг странные, парадоксальные события, которые даже Леня, при всем своем богатом воображении, предвидеть не мог...
В ночном баре "Белая лилия" к Федору подошел начинающий "медвежатник" по кличке Штангист, передал:
- Федор Иванович, сижу внизу, у стойки, подсел ко мне старик, "дринк" взял, угостил. Затем сказал по-русски, у него есть наводка на много миллионов. Передай, говорит, Федору Ивановичу.
Федор Иванович: - Назвал по имени?.. Не блефует? С виду каков?
Штангист: - Солидный, голова белая, вроде посла...
Федор Иванович: - Посол-наводчик?..
И Федор, и Леня грохнули от хохота.
Леонид: - Все может быть! Великая страна Россия!
Федор Иванович: - Без охраны ходит? Зови..
Ресторан "Samovar". В отдельном кабинете Федор Иванович и Леня-Доктор. Штангист приводит высокого сутулого старика. Пухловато-гордая голова его откинута назад. Лицо крупное, породистое, брови пушистые, черные. Мы видели этого человека в кителе с погонами генерал-майора. На даче генерала КГБ Лисогуба. Гебисты называли его Казимирыч.
- Меня зовут Иван Иваныч. Просто, как мычание, сказал поэт. Профессор истории. Автор книги о воровском сленге... в разных странах. Не читали? Из своих изысканий я понял, Федор Иванович, вы концентрируете свое внимание на тех, кто грабит Россию. Ныне это ваш основной рабочий профиль. Я не ошибся?
- Дальше! - рубанул Леня.
- Мы крайне заинтересованы...
- Кто это - мы? - снова перебил Леня.
- ТемперамЕнто! - с усмешечкой воскликнул Иван Иваныч. - Откуда вы приехали, оттуда и мы...
- Не по адресу пришли, - отрезал Леня, догадываясь откуда залетела эта птица. - Я вовсе не из ваших. Я из воров.
- А мы? - весело ответил незнакомец.
Вызвав на лицах слушателей подобие улыбки, он перешел к делу:
- Не смогли бы вы, ветераны подполья, провести операцию, которая дала бы вам... двести миллионов долларов?
Леня, продолжая глядеть на незнакомца подозрительно: - Сколько?!
- Двести миллионов зелененьких... Если вы не против, познакомимся поближе. Вот мои документы. Российский дипломатический паспорт. Подлинный и легальный. - Протягивает документы...
- Нет-нет, поинтересуйтесь, господа воры, дело серьезное...
Уселись вокруг стола потеснее, закурили.
- Из России плывет украденный там груз. Скоро доплывет. Цена ему здесь, на свободном рынке, от 200 до 300 миллионов зелененьких. Товар принадлежит бывшим военным. Забывшим присягу, как говорится. Взять его можно только с бою... Но я посмотрел тут на ваших мальчиков... Условие одно. Половина вам, вольным казакам. Половина мне - старому наводчику.
- Половину? Одному?! - удивился Леонид. - Ну, аппетит!
- Почему одному? Кашеедов с большими ложками уже знаете сколько выстроилось?!
- Федор Иваныч, смотри-ка! - воскликнул Леонид не без удивления.-Вот откуда наши воровские законы пошли. От советских "дипломатов"! Украл "отдай положенное"...
Иван Иваныч начал багроветь; стремительно, отнюдь не по-стариковски, поднялся:
- Предложение принимается? Это ваш профиль?.. Тогда на сегодня - все! До заключения нашего соглашения - естественно, в самых общих выражениях, конкретна будет только доля компаньонов - более ни одного слова. Счастливо оставаться. Буду здесь, если не возражаете, завтра в тот же час.
Поделиться книгой: