Помоги проекту - поделись книгой:
Наконец добрались до конечной станции своей железнодорожной ветки. В Кёнигс-Вустерхаузене завалил народ, хотя время было позднее, часов десять. Тётки везли детей и снедь, торговцы, ремесленники, врачи, одним словом, мещане – каждый своё: саквояжи, деревянные ящики на ремне, мешки с товаром. Новоприбывшие шумно рассаживались, кондуктор длинной палкой открывал вентиляционные отверстия в потолке. На лавку к Эмме сел приличного вида господин в пенсне, то ли аптекарь, то ли учитель. Она коротко кивнула, придвинулась поближе к окну и обняла себя незаметно за талию, прикрывая левый кармашек с письмом и папиной монетой. Как говорят в народе, осторожность – мать мудрости. Время шло своим чередом, поезд двигался, Эмма пялилась в окно. Она уже не жалела, что села на жаркую сторону – всю дорогу до Берлина справа блестели реки и озёра: Даме, Крумме, Лангер, Шпрее. Девушка смотрела на дома и железнодорожные станции, зависших в пронзительно синем небе чаек и взлетающих с озёрной глади белых цапель, аллеи деревьев, нависших над рекой, и стремительных стрижей, которые резали воздух крыльями, словно ножами. Особенно ей запомнились грациозные аисты, символ родного города, которые стояли в огромных гнёздах и щёлкали красными клювами вслед поезду, словно желали Эмме удачи.
На Силезский вокзал прибыли пунктуально, в одиннадцать тридцать. На платформу вывалились дружно, всем составом, словно ездили так каждый день. Эмма немного потопталась в хвосте очереди, приличный господин в пенсне помог ей вынести чемодан, получил заслуженную благодарность и удалился. Чёрный глянцевый локомотив на прощанье свистнул, обдал Эмму паром и затих. Она стояла зачарованная посреди платформы, готовясь сделать первый шаг к мечте. Мимо пробежал носильщик, предложил помощь. О, нет, спасибо, поблагодарила Эмма, взяла багаж и наконец-то двинулась вперёд.
Первый Восточный вокзал закрыли за пять лет до рождения Эммы. Отец рассказывал ей, что он был грандиозным, словно дворец: основательный, но при этом невозможно воздушный, весь кружевной и словно стремящийся ввысь. Второй Восточный вокзал изначально назывался Франкфуртским, но после закрытия первого, он стал основным железнодорожным узлом для всех составов, которых проходили в западно-восточных направлениях. Вместе с реорганизацией сменили и имя, теперь вокзал назывался Силезским. Здание имело простые и вроде бы даже рубленые формы, с широкими парадными входами и массивными колоннами. В торцах стояло по две скромные башенки, не абы какой высоты, с низкими зубчиками и имперскими орлами на длинных пиках. Эмме хотелось размяться после долгого сидения, но она боялась пропустить поезд, поэтому взяла извозчика и попросила отвезти её на центральный вокзал.
– На который? – уточнил тот. Эмма замялась. – Ехать куда собираетесь?
– На Боденское озеро.
Извозчик неприлично присвистнул:
– Далековато. На Потсдамский вокзал вам нужно, фройляйн, садитесь. Доедем с ветерком, тут недалеко.
В Берлине Эмма была лишь однажды, ещё в детстве. В августе 1892 года перед учебным годом Уве решил устроить семье небольшое путешествие в столицу. Лизе была беременна Клаусом, но срок был небольшой, ребёнок только-только обозначился под платьем. Чувствовала она себя великолепно, всю дорогу смеялась и обнимала детей, Уве был счастлив оттого, что счастлива она. Эмма и Яков щипались, хихикали, лазали сначала по лавкам в поезде, потом словно маленькие обезьянки – по отцу. В Берлине они гуляли по паркам, Якову вот-вот должен был исполниться год, поэтому Уве всю дорогу носил его на руках. Эмма шла между родителями и держала их за руки. Иногда она поджимала ноги и делала «уииии!», отчего Уве с Лизе смеялись, качали её своими сильными ладонями и ставили на землю. Потише, пожалуйста, просил отец, маме, должно быть, тяжело. Но Лизе опять смеялась, целовала Уве в щёку, гладила утомившегося Якова по голове и шла дальше. Они ели что-то ужасно вкусное в маленьких ресторанчиках, катали Эмму на пони, покупали ей леденцы. Весь тот день Эмма помнила, как одно сплошное безоблачное счастье. На вечернем поезде они вернулись домой, оба ребёнка уснули ещё в дороге. Уве нёс свернувшуюся на плече дочь, Лизе – сына и тихонько шептала мужу: я так тебя люблю. Тот целовал её в нос аккуратно, чтобы не разбудить Эмму, и они шли дальше.
Теперь Эмма ехала в ландо и не узнавала город. Ну, во-первых, она его просто не помнила. Во-вторых, она не знала, были они с родителями в этой части города в прошлый раз или нет. В-третьих, всё-таки с девяносто второго года прошло четырнадцать лет, было бы странно, если бы столица не изменилась. Конные экипажи обгоняли автомобили. Электрические фонари украшали широкие каменные мостовые. По ним вышагивали элегантные дамы с такими же элегантными кавалерами. Эмма во все глаза рассматривала наряды, широкополые шляпы, узкие туфельки, выглядывающие из-под юбок, кружевные зонты от солнца: как никогда она чувствовала себя замарашкой, случайно проникшей на сказочный бал. Ну и пусть, думала Эмма, придёт и моё время – я тоже буду ходить в шикарных нарядах. Она нащупала в кармане записку и папины деньги, они придавали ей уверенность в собственных силах. Когда проезжали Потсдамскую площадь, Эмма опешила от количества электрических трамваев. Она даже представить этого не могла: их были десятки, а может и сотни, рельсы ветвились словно линии на руке. Ржали испуганные лошади, бренчали звонки, кричали вагоновожатые, между трамваями, повозками, велосипедистами и конками бегали люди. Пречистая Дева Мария, воскликнула про себя Эмма и зажмурилась на всякий случай. Однако возница был человек опытный, он спокойно лавировал между вагонов и снующих людей, тпрукал, нукал, щёлкал кнутом, да и вывез свою пассажирку из этого бедлама. Покатились ещё немного, остановились. Эмма открыла глаза: приехали.
Здание Потсдамского вокзала, как показалось Эмме, был меньше Силезского, но в разы красивее. Арочное, лёгкое, с большими часами на фронтоне, оно словно дышало всей своей архитектурой. Перед выходами раскинулась широкая площадь, окружённая по периметру аллеями. Она спросила у служащего, как пройти к кассам, пару раз свернула не туда, вышла на верный путь, заняла очередь к окошку. Под ложечкой уже давно посасывало от голода, и Эмма радовалась, что согласилась взять бутерброды в дорогу.
– Добрый день. Какое направление? – женщина средних лет смотрела на Эмму внимательно, даже по-матерински.
– Здравствуйте. Вообще-то мне нужно до Фридрихсхафена на Боденском озере. Возможно ли доехать туда без пересадок?
– Совсем без пересадок не получится. Можно сесть на трёхчасовой экспресс до Мюнхена, там пересесть на обычный пассажирский поезд до Линдау, а дальше уже по ветке до Фридрихсхафена. Билеты купите у нас, пересадочные талоны будут действительны.
– А если экспресс задержится?
– После Мюнхена я вам оформлю билеты с открытой датой, не волнуйтесь.
– Будьте любезны, выпишите тогда на экспресс во второй класс. Дамское купе или одиночное. А до Фридрихсхафена можно и третьим классом.
Билетёрша пошуршала бумагами, поставила штамп на три картонки:
– Шестьдесят две марки.
Эмма достала из кармана саквояжа монеты, отсчитала, потом добавила мелочь из пояса. Взяла в окошке картонки, улыбнулась.
– Спасибо!
– Счастливого пути. Следующий, пожалуйста.
Эмма отошла от касс, выдохнула. Всё, рубикон перейдён. Часы показывали начало первого. Времени было достаточно, чтобы привести себя в порядок и немного передохнуть. Первым делом, она проверила в кармашке свои ценности: и записка, и монета лежали на месте. Вот и лежите дальше, подумала Эмма и похлопала легонько по карману. Затем совершила поход в дамскую комнату, посетила ватерклозет, переложила деньги из чемодана в саквояж, сполоснула лицо, отдышалась. Неужели, еду? – думала она, глядя на себя в большое зеркало в медной раме. Едешь, едешь, – ответило ей отражение. Эмма улыбнулась. Хи, прямо как взрослая! А ты и есть взрослая, – ответило ей отражение. Эмма игриво нацепила шляпку и вышла в зал. В углу обнаружилась будка с надписью «Лимонад, вода, свежее пиво». Эмма купила стакан лимонада, выпила залпом и попросила повторить. Второй пила долго, растягивая и смакуя. Отошла к ближайшей лавке, достала из саквояжа коричневый пакет, развязала. Внутри аккуратными стопками лежали бутерброды, каждый завёрнутый в полупрозрачную промасленную бумагу: с сыром, салями, ветчиной, каперсами и даже бутерброд с джемом из ревеня. Анна копировальным карандашом аккуратно подписала каждый упакованный бутерброд, какой с чем, чтобы хозяйской дочери не пришлось копаться с бумагой. Эмма уселась на лавку, с удовольствием вытянула ноги. Ну до чего же милая, думала она, вонзая зубы в ветчину: та могла и не выдержать следующих пяти часов. Так она умяла ещё два бутерброда, отложив на потом лишь самые надёжные: с сыром и салями. Доедая сладкий бутерброд Эмма углядела на площади афишную тумбу. Ей нужно было чем-то себя занять до половины третьего, в запасе было около двух часов. Она сдала чемодан в комнату хранения инвентаря, получила квитанцию и вышла на улицу.
Вокзальная площадь шумела, сигналили автомобили, лошади бряцали сбруей в ожидании седоков. Афиша была большой, вполовину тумбы.
Эмма заоглядывалась, увидела дворника, окликнула.
– Уважаемый, далеко до театра Аполлона?
– Нет, тут рядом, с милю будет, – тот снял кепку, вытер лоб. – Идите прямо по Лейпцигской улице, через два квартала поверните направо и ещё квартал. А там спросите, чтобы мимо не пройти.
Эмма по привычке коротко присела в книксене, поблагодарила, глянула ещё раз на вокзальные часы: было двенадцать тридцать пять, покрепче обхватила ручку саквояжа и припустила в поисках зрелищ.
Варьете Эмма нашла быстро. Это было выдающееся пятиэтажное здание с эркерами и башенками. На фасаде третьего этажа с краю от окна были нарисованы танцовщица и скрипач. Этажом выше тоже были рисунки, но шляпка Эммы и без того грозила свалиться на тротуар, поэтому она решительно вошла под круглую гигантскую маркизу, на которой было написано «Театр Аполлона». Внутри было прохладно и малолюдно. Она огляделась в поисках билетёра, подошла к нему. Узнала, что спектакли есть, и даже дневные, и более того – следующий начнётся через пятнадцать минут. Эмма купила в кассе самый дешёвый билет, получила программу, узнала, что представление идёт примерно полтора часа, успокоилась, что успевает на вокзал, и только потом поднялась на галерею. Здесь было почти пусто, вся публика в основном разместилась в партере. Девушка аккуратно пристроила саквояж под ноги, откинулась назад и устремила взгляд в оркестр. Там сидело человек двадцать, дирижёр что-то помечал в партитуре. Постепенно дали три звонка, свет погас и на сцене началось что-то невообразимое.
Механик Фриц Степпке снимает комнату у вдовы Пузебах. Он помолвлен с племянницей вдовы, Марией, а также сходит с ума по полётам и другим планетам (на этом месте Эмма густо покраснела в темноте). Однажды ночью он тайно улетает к Луне на воздушном шаре, но так как фантасмагория на сцене уже зашкаливала, то так и не разъяснилось, было ли дальнейшее лишь сном Степпке или реальностью. Принц падающей звезды влюблён в госпожу Луну. Но к той прилетает механик, и она бросает своего ухажёра. Управляющий Луны, Феофил, узнаёт во вдове Пузебах свою прежнюю любовь, но считает её ошибкой. В следующей арии он влюбляется в горничную Луны Стеллу, а за вдовой начинает ухлёстывать налоговый инспектор Паннеке. Пары вращаются, словно звёзды на ночном небосклоне, меняются местами, пристрастиями, и, как положено, перед закатом возвращаются на свои исконные места. В итоге каждый горшок находит свою крышку, Степпке понимает, что чердачная квартира ничуть не хуже Луны, возвращается в семью, а его невеста Мария находит ему работу первым капитаном дирижабля графа Цеппелина. На последней арии «Это воздух Берлина» Эмма вскочила со своего места и аплодировала стоя вместе с залом. И музыка её захватила, и исполнение, но главное, конечно, было в знаках. Полёты! Цеппелин! Этого просто не может быть!
– Браво! – вопил зал.
– Браво! Браво! – вторила Эмма.
Артисты кланялись, дирижёр аплодировал оркестру, постукивая своей палочкой по открытой ладони. Овации продолжались несколько минут, наконец, артисты скрылись за кулисами, и Эмма рухнула обратно на стул. Это представление перевернуло её всю. Не может быть, что ещё утром она ела омлет у себя дома и боялась не доехать или заблудиться. Оказывается, нужно бояться именно этого: что каждый день омлет и никогда – театра, полёта, покорения. Ах, как она была восхищена. Музыка звучала внутри, хотелось кружиться прямо здесь, на галёрке. Эмма подхватила саквояж и побежала вниз, ритмично им покачивая в такт звучавшей в голове музыке.
* * *
Всю поездку до Фридрихсхафена оперетта не отпускала Эмму. «Это берлинский воздух, это воздух Берлина», напевала она себе под нос, облокотившись на раму окна в своём купе. На пересадке в Мюнхене Эмма отправила домой большое письмо, написанное заранее, в котором рассказывала папе и брату и о поездке, и о столице, и, разумеется, о походе в театр. Поздним субботним вечером, ровно в одиннадцать часов, Эмма словно куль вывалилась из поезда на вокзале Фридрихсхафена. Последний переезд был самым трудным – почти двести километров третьим классом, больше такой ошибки она не совершит. На телеграфе Эмма отправила сообщение домой, что добралась благополучно, с пометкой «вручить утром», потом сняла дешёвый номер в привокзальном отеле, потому что идти на ночь глядя на верфь было бы не слишком умно́. Денег у неё оставалось тридцать марок плюс папина двадцатка. Тратить почему-то её Эмма не хотела, словно та была прямой связью с домом. Кое-как раздевшись и вообще не умывшись, она упала на кровать и моментально заснула.
Горничная разбудила Эмму рано утром. Перед ответственной встречей ей хотелось ещё раз всё проверить и привести себя в порядок. Она надела «счастливую» юбку, белую блузку. Волосы заплела в косу и перекинула за спину. Шляпку почистила от пыли и только потом надела. Проверила свои вещи, не забыла ли чего: книга так и лежала в саквояже, упакованная в бумагу. Сверху на ней теперь лежало либретто «Госпожи Луны». Спустилась вниз, вышла на улицу, огляделась. Кликнула извозчика, тот говорил на швабском диалекте, будто пришамкивал или шепелявил.
– Вы знаете, где дом Цеппелинов?
– Кто ш не шнает. На том берегу, в замке Гиршберг.
– Ох! – Эмма присела от ужаса, представив себе новое путешествие теперь уже в Швейцарию, чтобы где-то там, в неведомом замке Гирсберг, искать Цеппелина, потратить все деньги и, конечно, не найти.
– Што ш вы кобылку мою пугаете. Не бойтешь, довежу я ваш до графа.
– А где же он?
– Шнамо где, в шараях швоих.
– Каких сараях? – Эмма вытаращила глаза.
– Ох, да шадидесь уше! Нно, милая!
Кобылка фыркнула и легонько побежала по мостовой.
В заливе Манцель на берегу Боденского озера стоял огромный ангар. Несмотря на раннее воскресное утро там и сям сновали люди. Они поглядывали на девушку с любопытством и пробегали дальше по своим делам. Эмма попросила извозчика обождать на случай, если Цеппелина «в шараях» не окажется. Она смущённо мялась перед верфью, опустив нехитрые пожитки на землю. Вдалеке из здания вышла приземистая фигура. Человек шагал по мосткам размеренно, спокойно, поглядывая на небо. Увидел повозку, потом девушку с багажом. Немного ускорился, но шёл всё так же основательно, словно парад принимал. Это был Фердинанд фон Цеппелин.
Тиммдорф, в котором разбилось сердце Вилды
© akpool.de
Путь на станцию Шторкова
© picclick.de
Вокзал города Шторкова
© koenigswusterhausen.de
Локомотив поезда Грунов – Берлин
© forum.modelldepo.ru
Папина монета
© ma-shops.co.uk
Силезский вокзал
© wikimedia.org
Ландо
© peterberthoud.co.uk
Потсдамская площадь
© oldthing.de
Поделиться книгой: