– Я боюсь… – сказала ещё одна девочка Лена в желтой пижаме с мишками. – Я хочу снова обнимать маму и папу. Хочу, чтобы они целовали меня в щеки и клали в рот мандариновые дольки. Я боюсь, что больше не будет папиной небритой щеки, к которой я прижималась и целовала, не будет их с мамой смеха, когда они пели песни в машине, и всегда будет только пустота, темнота и страх…
Лена раскрыла кулачок и сняла крышечку с округлого футляра. Жезл в ее маленьких ручках засиял красным светом. Она встала на ноги, закричала: «Верните мне мою семью!» и стала бить жезлом по своим копиям. Она била и била, пока без сил не упала.
Лена лежала, смотря вверх на темное небо, которое пересекали птицы, перелетая с ёлки на ёлку. Огромный ворон каркнул и сел на ветку, растущую над Леной. Девочка вздрогнула, осознав, что уже не находится в пещере. Она села, вытерла слезы и посмотрела на жезл, продолжающий гореть красным в ее кулаке. Лена с досадой огляделась вокруг себя, понимая, что потеряла округлую крышечку.
Ну что было делать? Она встала и пошла вперёд, зная, что там ее ждёт последняя битва с монстром. Впереди был водопад и Лена буквально кожей чувствовала куда ей надо идти. Ей уже не было холодно. Лена уже ничего не ощущала, только осознавала, что должна спасти маму.
Она шла, не зная сколько идёт, и когда настанет рассвет.
И вот она дошла.
Лена остановилась не веря своим глазам, как же здесь было красиво. На километры вперёд раскидывалось большое синее озеро, из которого выпрыгивали рыбы. Слева с небольшого склона в озеро с шумом падала вода.
«Водопад…» – протянула Лена.
Вдруг что-то справа заревело так, будто тысячи монстров почуяли Лену и поспешили навстречу ей.
Лена достала жезл, направляя его то направо, то налево!
Перед Леной появилась черная пустота с руками-ветками. Она шипела и гудела, но даже сквозь этот жуткий шум Лена могла разобрать: «Я заберу твою маму».
Лена направила вперёд жезл и с криком бросилась вперёд…
На улице стоял конец ноября – страшная холодина, хоть вечером и шел снег. Ведь все знают, что когда идёт снег, то становится теплее… К утру снег прекратился. Снегоуборочная техника выехала, чтобы убрать проезжую часть, дворники с лопатами начали выходить из подъездов, чтобы раскидать снежное серебро, выбросить с дорог и бросить в грязь, оставив серый пустой асфальт.
«Динь-дон… Динь-дон…» – часы в гостиной пробили девять утра, когда входная дверь отворилась и в нее вошли две женщины.
Серафима Ивановна тут же стала тихо раздеваться, боясь лишний раз издать шум и разбудить внучку.
– Сейчас чайку, Кать, и все хорошо будет, – сказала она белокурой женщине, вставшей в дверях.
Екатерина Николаевна – Катя – была Ленина мама. Она работала кардиохирургом и находилась на очень тяжёлом этапе своей жизни. Всего три месяца назад они с мужем развелись и окончательно разъехались по разным квартирам. «Не женщина, а настоящий монстр!» – так называла Екатерина Николаевна новую пассию Борьки – своего бывшего мужа. Она не испытывала ненависти к нему. Напротив, всё ещё любила, как родного человека, хоть и все, что за годы брака они вываливали друг на друга, свело на нет их семейное счастье и сделало супружескую жизнь невыносимой. Екатерина Николаевна стала много тосковать, от этого стала часто пропадать на работе, меняясь сменами с коллегами, чтобы как можно меньше быть дома, оставаясь со своими мыслями в стенах, где каждый миллиметр напоминал о сделанных ошибках. Жаль, что не все в жизни можно вернуть. Не все можно починить…
Она глянула на свой портрет, висевший у входа: «Женщине, которая каждый день борется со смертью!» Портрет подарил ей один из спасённых пациентов. Она сняла сапоги, дубленку, и пока Серафима Ивановна ушла ставить чайник, направилась в комнату дочери, чтобы ее поцеловать.
От двери шел небольшой коридор, в конце которого вдоль правой стены стоял шкаф-купе с тремя зеркалами. Екатерина Николаевна пришла в недоумение, увидев, что все зеркала исчирканы губной помадой. Она пошла дальше, заметила, что в ее спальню открыта дверь. Быстро заглянув, Екатерина Николаевна с облегчением убедилась, что все на месте и что портрет Александра Флеминга – ученого с красной бабочкой в белый горошек, открывшего пенициллин – не изрисован. Она закрыла дверь, прошла по прямой в маленький туалет, чтоб помыть руки, задев карманом кофты о ручку двери и чуть не упав, – дверь в туалет была неудачно спроектирована, и почти всегда домочадцы о нее либо задевали, либо бились. Почему-то в раковине была затычка, и налита вода. Женщина ототкнута ее, вымыла руки и пошла к дочери.
Екатерина Николаевна удивилась, какой бардак царил в детской: все игрушки были раскиданы, на полу в центре валялись игровые обучающие кубики с буквами, в самом центре которых лежал кубик с костром. «О – огонь», – гласил кубик.
Также мама Лены заметила, что дочь явно поливала растущий на окне мандарин. Вода, тонкой струйкой вытекшая с блюдца под горшком, собралась на подоконнике и по капли до сих пор продолжала капать на батарею. Это было первое мандариновое дерево, которое Екатерине Николаевне удалось вырастить и заставить плодоносить, хоть Лена и порывалась съесть с него ещё не спелый мандарин.
Екатерина Николаевна села на детскую кроватку, оглядев беспорядок, наклонилась к дочери и вдруг увидела, что вместо ребенка на кровати под одеялом находится плюшевый мишка.
Женщина подскочила и закричала: «Мама! Мама, где Лена!»
Она побежала по коридору мимо исписанных помадой зеркал шкафа-купе и чучела ворона, сидящего на ветке, побежала в гостиную на глазах ошарашенной Серафимы Ивановны, не успевшей понять, что случилось.
Екатерина Николаевна забежала в кухню, а из нее побежала во вторую туалетную комнату, где находилась ванна и душевая. Она распахнула дверь и замерла. Следом зашла Серафима Ивановна и всплеснула руками: «Батюшки!» – она хотела было сделать шаг, но Екатерина Николаевна остановила ее. Она улыбнулась и сказала: «Наливай чай, мам».
Ванная комната была просторная, отделанная синим кафелем с рыбками, напоминающим большое озеро. В глубине комнаты стояла высокая гидромассажная ванна, а слева душ.
Екатерина Николаевна обернулась и нажала кнопку «выкл» на выключателе автоматической вентиляции (спустя минуту после включения света она автоматически начинала работать с жуткими звуками, словно сотни монстров выходили тебе навстречу).
Когда Серафима Ивановна вышла, Екатерина Николаевна подошла к спящей на полу дочери с зажатой в кулачке губной помадой и легла рядом, обнимая ее. Девочка машинально повернулась, уткнулась лицом в мамино плечо и, улыбнувшись, сказала сквозь сон: «Мамочка, ты пришла… Я смогла… Я спасла тебя от монстров».