Ангел и маэстро гештальта

Эдмунд.

— Как там твой подопечный?

— Стабилен.

— Хорошо. Это хорошо, — обрадовался Эдмунд. — Слушай, я дозвонился до Инны Чой. Она уже выехала в больницу. Ты ее встреть там, ладно?

— Ладно.

— Сам-то как? — поинтересовался Эдмунд. — Голос у тебя странный.

— Устал.

— Завтра отдохнешь, я тебе отгул дам, — пообещал Эдмунд. Великодушный такой, куда деваться…

— Ага.

Скорей бы уж оно наступило, это дивное новое завтра.

Закончив разговор с Эдмундом, я посидел еще минуту. Потом поднялся и пошел встречать Инну Чой.

Вице-директор «Апекса» прибыла в сопровождении двух невероятно рослых китайцев. Оба в черных костюмах, при галстуках. Лица им как будто с одного и того же будды лепили. А взгляд такой, словно в прицел смотрят. Референты-телохранители.

В обстановке провинциальной больницы Инна Чой и ее сиамские близнецы смотрелись совершенно чужеродными персонажами. Пришельцами какими-то.

— Добрый вечер, — сказала Инна Чой.

У меня не было никакого желания вести с ней церемонную беседу.

— Кому как.

Она посмотрела на меня очень пристально, выражение лица неуловимо переменилось. И тон разговора переменился.

— Про текущее состояние Петера Зильбера я уже в курсе. Мне нужно поговорить с его лечащим врачом. Знаете его?

— Встречались.

— Можете его сюда пригласить?

— А может вас сперва к Зильберу отвести?

— Нет. — Инна Чой была категорична. — Не сейчас. С Зильбером я поговорю завтра, когда у него голова прояснится.

Вот так, значит.

— Все-таки он был прав.

— В чем он был прав? Чего он вам наговорил?

— Он сказал, что вам не он нужен. Не тот человек, которого зовут Петр Серебряков. Вам требуется маэстро по имени Петер Зильбер. Точнее его гештальты.

— Ах вот оно что…

Я заметил вспышку за стеклами ее очков. Отблеск эмоций, тщательно скрываемых под маской эталонной бизнес-леди.

— Вы меня удивили, Ангел, правда. Не ожидала, что вы окажетесь настолько эмоционально восприимчивы. Впрочем, как раз в этом и заключается главный талант нашего маэстро — он умеет задевать людей за живое. Тем или иным способом. — Она улыбнулась — еле заметно, лишь уголками губ. И вроде как с грустью. — Только видите ли в чем дело: маэстро — творческий человек, он живет в мире собственных фантазий, что с реальным миром соотносятся лишь отчасти. И этот диссонанс заставляет его страдать — по-настоящему. Думаю, поэтому он так хорош в своем ремесле.

Инна Чой сделала паузу, предоставляя мне возможность что-то добавить. Но что я мог ей сказать? Воспроизвести дословно то стихотворное признание Зильбера, что я подслушал в его палате?

Я заглянул ей в глаза и понял — она знает. Она все это знает.

Черт, как все у них запутано…

— Поверьте, Ангел, мы справимся с этими осложнениями. Всегда справлялись, — сказала Инна Чой. — А теперь, пожалуйста, приведите ко мне того врача…

Новый гештальт Петера Зильбера, «Грезы Фауста», вышел точно в назначенный день. Маэстро лично присутствовал на премьерной презентации. Отвечал на вопросы репортеров, много улыбался. Будто совсем другой человек. Хотя у него только прическа немного изменилась: волосы были зачесаны на правую сторону лба — чтобы скрыть шрам, очевидно.

Презентацию я видел в трансляции. Инну Чой ни разу в кадре не заметил.

Говорят, «Грезы Фауста» — сильная штука. Временами даже жесткая. Кардинально отличается от тех сентиментально-романтических творений, что маэстро делал раньше. Бестселлер, понятное дело.

Нам прислали пару экземпляров из «Апекса» на адрес офиса Эдмунда. Делюкс-версию, специальное издание ограниченного тиража в деревянном ящичке с дополнительной макулатурой внутри. И с автографом маэстро, разумеется.

Эдмунд — он не то что я, он в гештальт врубается. И «Грезы Фауста» немедленно опробовал. Потом целый день ходил задумчивый.

А я к той коробке даже не притронулся. Незачем — я свою порцию впечатлений от общения с маэстро и так получил. Сполна.

Вместо этого я разыскал в букинистике сборник стихов Петра Серебрякова. Настоящая книжка, твердая копия. Тонкая такая, меньше ста страниц, в мягкой обложке. Последнего стихотворения там не было. Я его сам дописал, по памяти.

Хочу отправить книжку Вике. Я-то ведь со своими словами так не умею. Надеюсь, она поймет, что я хотел сказать.