Ведьмино колечко

– Ну, от накладок застраховаться невозможно. Но мы постараемся их минимизировать. Итак, ваши пожелания? Еще более экзотический тур?

– Нет, у моих родителей юбилей. Я хочу им какую-нибудь поездку организовать.

– Отлично! Расскажите, что им может понравиться.

Мы стали обсуждать, что родителям может понравиться, и клиент растерялся. Он перебирал буклеты и бурчал:

– Не знаю… это еще труднее, чем себе какую-нибудь экзотику подобрать.

– Ну, вот смотрите. Они на огороде убиваются, значит, сейчас категорически не поедут. Вторая половина сентября, не раньше. Дальше. Интересы у них разные. Отец бы не против попутешествовать, а мама поездок не любит. Оба люди контактные, поэтому за границей им будет некомфортно из-за языка. Опять же где-нибудь в Египте… а вы уверены, что на жаре у них давление не подскочит? Я бы посоветовала вам купить им не тур, а санаторий. Куда-нибудь в Краснодарский или Ставропольский край. А может, Алтай? Что лечить, всегда найдется, и добавим воскресные поездки. Экскурсии вам лучше включить в стоимость путевки, иначе старики решат сэкономить…

– Это точно!

– В общем, давайте не спешить. Аккуратно расспросите о болезнях, можно с кем-то из родни или знакомых посоветоваться. Где бывали, что бы хотелось повидать…

– Спасибо, Наташа! Я приду на следующей неделе.

– Ждем вас!

Копавшаяся за столом Марины полная дама косилась на нас, пока мы обсуждали его путевки. А когда клиент ушел, она спросила:

– А мне можно санатории посмотреть?

Так ничего и не заказав, дама ушла. Марина сказала зло:

– Это ты у меня клиентку с пути сбила!

– Марина, а что ты сидела, как Клеопатра перед ванной? Ты должна трещать без умолку, чтобы твой клиент не успевал на чужие разговоры отвлекаться.

– Правильно, – вынырнула из своего закутка Александра Ивановна. – Наташа с этим мужиком очень хорошо разговаривала: заинтересованно, но ненавязчиво. Он обязательно вернется и путевки закажет. А твоя тетка маялась, ее подтолкнуть надо было разговорами, а не буклеты в нос. Она Наташины слова на ус намотала, теперь пойдет в другое агентство и санаторную путевку возьмет. А могла бы у нас.

Марина готова была ответить нам обеим, но зазвонил телефон. Я поспешно схватила трубку. Вот это да!

– Да, здравствуй, мама… вы где? Конечно! Приезжайте, я сейчас позвоню соседке, я до пяти работаю, она вам ключ… да? Ну ладно, я тогда ужин успею приготовить. Вы втроем? А… ну, до вечера!

Что-то мои коллеги говорили, я слышала, но не слушала. Из ступора меня вывел Витя:

– Эй, ты что, спишь?

– А… ты что?

– Я спрашиваю, обедать когда пойдешь?

– Не, я по магазинам пробегусь. Да, ко мне родственники приехали, так что поживи, пожалуйста, несколько дней у своих.

– А нельзя их в гостиницу?

– Ну, сними номер, если деньги есть лишние.

– Они что, ко мне приехали?

– Ко мне. У меня и жить будут. Я же их к твоим не селю!

Витя хлопнул дверью.

Александра Ивановна завела песню о взаимоотношениях к семье. Но я не стала эту тему развивать, отмолчавшись.

Весь день в скандалах! Вечером на кухне оказались занятыми все четыре конфорки. Я сказала Клавке:

– Одну освободи!

Та орать!

– Ты орать ори, но конфорку освобождай!

Поставила сковороду. Любовь Михайловна заглянула на кухню:

– Наташенька, если у меня картошка сварилась, ты ее слей, а конфорку можешь занять. У меня сериал!

Крутилась почти до семи. Когда несла кастрюлю в комнату, в дверь дважды позвонили. Мои!

Мы встретились впервые за 13 лет. Людмила не постарела, но странным образом потускнела. И Павел Алексеевич изменился. Он был таким щеголеватым, самоуверенным. А сейчас это был ссутулившийся мужик с поредевшими волосами и потухшим взглядом. Или я просто по-другому на них гляжу теперь?

Приехали они втроем, только мальчик в каком-то институте. До этого были в Москве, там сказали, что у нас в стране такую операцию не делают. Потом посоветовали какого-то питерского кудесника. Мальчика здесь приняли, но ничего не обещали.

Назавтра я с утра собиралась на работу, а они – в институт. И так каждый день. На четвертый день я сказала:

– Видеть вас такими не могу. А каково Жорке? Вы должны излучать уверенность, поддерживать его. У них же там есть тихий час? Приезжайте домой, обедайте, отдыхайте. И с новыми силами – к сыну.

– Да чего уж там, – тихо ответила Людмила. – Сегодня все будет ясно.

Вечером они вернулись позже обычного, и по их виду всё было ясно.

– Так, сколько стоит операция в Германии?

– Восемьдесят тысяч…

– Я завтра постараюсь сколько-нибудь достать.

– Мы продадим квартиру, но за нее столько не выручишь. После дефолта, сама понимаешь… и Заводской район не котируется…

– Вы завтра уточните сумму.

Назавтра я с утра пошла в банк, предъявила паспорт и спросила, какую сумму я могу снять с доступного мне счета и могу ли перечислить деньги в Германию. Получила распечатку и заверение, что деньги могут быть перечислены уже сегодня. После этого заскочила на работу, отпросилась на пол дня и отправилась в институт.

Я увидела Людмилу с мужем в холле. Они беседовали с врачом. Подойдя к ним, я сказала:

– Я нашла почти всю сумму. Разве что тысяч пять надо добавить. Давайте номер счета.

В кабинете врача, пока он вел разговор по-немецки, я держала за руки Людмилу. Ее трясло.

– Сейчас факсом счет высылают. Получите у секретаря.

В приемной я взяла у секретарши счет, и у меня глаза на лоб полезли.

– Что? – помертвела Людмила.

Я вынула из сумки распечатку и протянула ей:

– Смотри, это же знак! Мама, все будет хорошо!

Она своими дрожащими руками никак не могла развернуть бумаги. Павел Алексеевич выхватил их из ее рук и сказал:

– Нет, счета не одинаковые. Различаются на 100 долларов. Это что?

– Это сколько у меня есть. А это – сколько надо перечислить. У меня еще сотня остается. А думала, не хватит. Вы же говорили про 80. А немцы насчитали 76 с копейками. Ладно, ищите деньги на дорогу, я побежала в банк перечислять!

Вечером, когда я вернулась с работы, на кухне журчал голос Любови Михайловны и подавала реплики Людмила. Я от порога спросила:

– Что, Северских не будет? Тогда давайте все вместе поужинаем на кухне. Я торт принесла!

Из приоткрытой двери высунул нос дядя Паша:

– Во! Я как знал! Я сегодня такую копченую рыбину приволок! Только ты ее почисть и порежь, а то Любовь Михайловна скажет, что я продукт испортил.

– Давай сюда, Пашка, мы с Людочкой займемся. А сам иди столы двигать! – бодро сказала Любовь Михайловна. – У нас уже все сварено и накрошено. Как Клавка с утра сказала, что к матери поедет, я сразу решила, что надо собраться.

Редко мы так на кухне сидели. Это надо, чтобы несколько условий совпали: и чтоб Северские уехали, и чтобы у всех настроение соответствовало. Чаще всего наши посиделки организовывала Инка. А с тех пор, как ко мне переселился Витя, наверное, ни разу не собирались. Витя, впрочем, сегодня тоже появился, когда уже собирались садиться. За эту неделю мы виделись лишь однажды, хотя работаем в одном здании. Он кивнул при встрече, а я сказала «здрасьте». И вот…

Я и тут «здрасьте» сказала, но стоит ли родным нашими проблемами грузиться? Поэтому представила их друг другу:

– Мама, это Витя, Витя, это моя мама Людмила Петровна и ее муж Павел Алексеевич.

Сели. Разлили. Поели.

– Наташа, – начала Любовь Михайловна. – Ты действительно нашла такие деньжищи?

– Всё, уже даже перечислила. Завтра в середине дня забегу в банк и принесу вам платежку. Но пятница, сами понимаете, немцы могут не раскачаться. А в понедельник, я думаю, придет вызов. Может, стоит Жорика на выходные забрать, если лечение не очень напряженное? По крайней мере, днем его куда-нибудь сводите.

– А… откуда они? – это Людмила.

Я поглядела сначала на одну, потом на другую. В глазах обеих – опаска.

– Дорогие дамы, что вы такое обо мне подумали? Что я торганула своим телом? Так дорого оно не стоит! Или, может, вы решили, что я банк ограбила?

– Наташа, но откуда?

А Любовь Михайловна:

– Слушай, года два-три назад какие-то бандюги тебя искали. Может, это их деньги?

– Любовь Михайловна, ну не настолько я крутая, чтобы с мафией бороться! Но деньги эти и вправду нехорошие. Это деньги Кремера, которые он бабушке Кате много лет посылал. А она их не принимала.

– А как же они у тебя…

– Он ведь приезжал три года назад. Мы встретились, поговорили. Через полгода он вдруг сообщил, что переоформил невостребованный счет бабушки Кати на меня… как на ее наследницу. Я его об этом не просила, и никогда бы его деньгами не воспользовалась, но когда речь идет о жизни…

– Наташа, кто такой Кремер? – спросила Людмила.

– Отец мой биологический.

Пауза. Первой опомнилась Любовь Михайловна:

– Так Екатерина Семеновна тебе родной бабушкой была? Вы же никогда об этом не говорили!

– Да я и сама об этом три года назад узнала.

– Ну, семейка! Бабка твоя – кремень, а Эдька смолоду был себе на уме. Подожди! А как же Людочка… ты что же, отца своей дочери не знаешь?

– Любовь Михайловна, мама меня воспитывала, а родила меня Александра!

– А-а… Знаешь, а они друг другу подходят… ну, Эдька и Александра. Оба с гонором и, извини меня, противные.

– Согласна…

Когда мы уже готовились ко сну, Людмила спросила:

– Наташа, а какой он, твой отец?

– Ой, да не зови ты его отцом! Виделись мы полчаса. Впечатление от него… правильно Любовь Михайловна говорит: противный! И не понять, что ему от меня нужно. Четверть века не интересовался, а тут заявляет: хочу посмотреть, кому восемнадцать лет выплачивал алименты, очень немалые причем.

– И о чем вы говорили?

– Да, в общем, ни о чем. Немного я узнала о той давней истории. Ты знаешь, что бабушка представила Александру Людмилой и сожительством с несовершеннолетней его пугала?

– Как же мне не знать… я же до вступительных экзаменов была не допущена из-за того, что она мой паспорт прихватила. Да чего уж, дело давнее, расскажу. Приехала Саша в тот год вся светящаяся и загадочная. А у меня ухажер по тем временам просто принц – Лешка Васильев, военное училище закончил, год в Москве отслужил, а теперь в отпуске. Явно невесту высматривает. Мама меня предупредила строго-настрого: чтобы ни-ни! Он взрослый, ему жениться надо, а тебе 17. А я, конечно, польщена, что у меня самый завидный кавалер в городе. А Саша этак на нас сверху вниз. Как же, у нее такая любовь! Нам с Тоней намеками, дескать, у нее жених чуть ли не академик. Мне, дуре, невдомек, а Лешку она, конечно, сразу зацепила. Вскоре мама по ей одной ведомым признакам определила Сашину беременность. Расспросила, как она это умеет, и повела на почту: звони! Он ей мямлить не стал, сразу сказал: от слов своих не отказываюсь, в московский институт перевестись помогу, и квартиру сниму. Но ни женитьба, ни тем более ребенок в мои планы не входят. Саша трубку шваркнула, домой пришла, легла и молчит. Мама никому ничего не сказавши паспорт мой взяла и в Москву поехала. Мне на экзамен, а паспорта нет! Я все обыскала! Я от слез опухла! Представляешь себе, каково папе: одна дочь который день как неживая лежит, другая рыдает, что в институт не попала. Тут мама возвращается и говорит: «Людка, прекращай реветь, на следующий год поступишь. Сашка, вставай, наводи красоту, нужно тебя срочно замуж отдавать». Та вскакивает: «Эдик!» А мама: «Про Эдика забудь! Про аборт тоже думать не моги! Замуж пойдешь за Лешку». Мы обе были ошарашены. А мама говорит: «Вы что думаете, он откажется?» Поглядели мы друг на друга и поняли: так и будет. Через день он уже в мою сторону не глядел, а через неделю его отзывают в Москву. Прощание как в старинной мелодраме! Теперь Сашка рыдает, а я уже давно молчу… Он возвращается через три дня и делает Сашке официальное предложение. Она соглашается. На следующий день их расписывают по бумаге из военкомата, и он объявляет: его теперь как женатого человека переведут в ЗГВ. В общем, уехали. А через четыре месяца Сашка возвращается. Дальнейшая история тебе известна.

– Как все мерзко… бабушка просто кукловод. Кому стало хорошо от ее интриг?

– Мне, конечно, было плохо. Хоть и знали все, что ребенок не мой, а все же слава нехорошая. Оттого и уехала. А Сашка, пожалуй, получила что хотела. Они ведь неплохо жизнь прожили. И женой она Лешке хорошей стала.

– Ага, два сердца забились в унисон. А твое и мое в расчет не принимаются.

– Наташа, скажи, я очень виновата перед тобой?

– Господи, да в чем?

– Что сначала бросила, а потом забрала?