Утятинская торговка

Зинаида снова взглянула на часы, ойкнула и помчалась к выходу. А Аркадий Борисович сказал:

– Ира, теперь с моей фамилией твои черные тебя не найдут.

– Точно! – обрадовалась Ира. – Спасибо вам большое!

– Только ты лучше матери и сестре свою фамилию не говори. Женщины, знаешь… могут проговориться. А когда Боря вернется, он придумает, где тебе жить.

И вот Ира сидит напротив этого Бори. Он читает письмо отца, а Ира разглядывает его. На отца не похож. Разве вот нос. А овал лица другой, и фигура… старичок худенький, а этот видишь… бугай какой. Внезапно зэк поднял на нее взгляд:

– Тебя как зовут? Ирина?

– Ира. Ираида.

– Значит, Ида. – Ире это не понравилось, но возражать не осмелилась. – Что, отец действительно так плох?

– Он вдруг резко сдал за последние две недели. Мы его уже теперь одного не оставляем.

– Мы? С кем он сейчас?

– Зинаида Захаровна переселилась на время моего отъезда. А днём Цецилия Львовна заходит.

– Это кто?

– Племянница её.

– У неё нет племянницы. А! Циля шепелявая! Как ты считаешь, почему ему стало хуже?

– Он упал. Я в ночную смену работала, возвращаюсь – лежит. Потом вроде встал, но после загса резко ослабел. Он, наверное, держался тем, что вас ждал. А теперь решил, что не доживёт – и держаться перестал.

– Он очень к тебе привязался.

– И я к нему. Не сомневайтесь, Борис Аркадьевич, я всё сделаю так, как он решил. И… кушайте, пожалуйста!

Ира прорвалась к начальнику.

– Не понимаю, девушка, чего вы от меня добиваетесь! Отпустить вашего родственника раньше, чем истечёт срок, не может никто!

– Да я и не жду! Просто скажите мне, как сообщить ему, когда папаша его помрёт!

– Телеграмму пошлите!

– Господи, да будьте же милосердны! Сколько их там в бараке? Имеет право человек поплакать, потеряв единственного родного человека.

– Мне что, вашего человека в шизо отправить?

– А медицинского изолятора у вас нет?

Начальник захохотал:

– Ну что за нация! У царя царицу выпросят! Ладно, на тебе вот… позвонишь на этот телефон, но только с 8 до 16, поняла? Сам ему скажу и в изолятор помещу, иди уж! А домашнего телефона не дам, а то ты мою семью взбаламутишь!

Аркадий Борисович умер утром, не дожив до возвращения сына всего пару недель. Так Ира впервые оказалась в Утятине.

Пасмурным днём автобус подъехал к кладбищу. У ворот их ждали Земфира Рувимовна, племянница покойного, с матерью Марией Давидовной, старуха Левина из их дома и ещё какой-то съёжившийся старичок, которого Ира больше никогда не встречала. Потом автобус с покойником и старухами поехал вверх по серпантину, а немногочисленная процессия двинулась вслед за ним. На обратном пути Мария Давидовна ухватила под руку Зинаиду Захаровну, а Земфира пошла рядом с Ирой. Ира иногда украдкой поглядывала на свою спутницу, пытаясь вспомнить, кого она ей напоминает. И только подходя к воротам, догадалась: одну из сестёр Шишмарёвых с картины Брюллова. Зинаида рассказывала Ире, что Земфира вконец замордована матерью и только в 31 год вдруг взбрыкнула и вышла замуж за местного алкаша Ваню Куркина. Теперь Ваня, которого дуры-бабы прописали, закатывает скандалы и срамит жену-учительницу, а она не знает, куда деваться. «Надо же, такая красавица – и никакого личного счастья», – сочувственно подумала Ира.

– А почему только бабушка с сыновьями и невесткой здесь похоронена? – спросила она Земфиру. – Аркадий Борисович говорил, что семья здесь с незапамятных времён.

– До революции за Маяком еврейское кладбище было, – ответила она. – Сейчас там только гранитные осколки из земли торчат. Маленькой я туда с бабушкой ходила. Хоть и не было могил, но она помнила, где они раньше были. Теперь уже никто ничего не помнит. Да и евреев в Утятине мало осталось. А дедушка – он в Гражданскую войну в Сибири погиб, там где-то и похоронен.

Зинаида Захаровна подрядила кого-то из своей многочисленной родни, и Ира поехала за Борисом Аркадьевичем на почти новом «Москвиче». Дальней дорогой они почти не разговаривали. Когда вошли в дом, Зинаида Захаровна неожиданно для Иры встретила сына подруги с объятиями и причитаниями. «А как же "фармазон Борька", – подумала она. – Сейчас она искренна или тогда была?» За столом говорили мало, но потом всё-таки Борис Аркадьевич, подняв бокал, поблагодарил женщин за то, что поддерживали его отца в последние, самые тяжёлые месяцы.

– Ладно, Боря, – махнула рукой Зинаида Захаровна. – То дело прошлое. Давай думать о настоящем. И о будущем. Ира, как её Аркаша просил, добро для тебя сохранила. А что с ней теперь будет? Ирка, не встревай, я дело говорю.

– Тётя Зина, вы меня неблагодарным считаете? Что отец велел, то будет исполнено. Тем более, я ещё за изолятор ей должен.

– Какой изолятор, Боря?

– Медицинский, тётя Зина. Спасибо, Ида!

– Я вас не обидела, Борис Аркадьевич?

– Ты что! Меня начальник вызвал и сообщил, что папа умер. И говорит: «Посиди». И вышел. Я сидел долго один. А потом пришёл санитар и отвёл меня в больничку. И я там два дня в карантинном изоляторе один лежал. А потом этап пришёл, и меня в барак отправили. А перед выпиской начальник меня спросил: «Ну как, пришёл в себя?» Я ему: «спасибо», а он: «родственницу благодари». Это сколько же ты ему дала, Ида?

– Да нисколько, Борис Аркадьевич! Только когда обещал, я ему бутылку коньяка, и то брать не хотел.

– Коньяк-то хоть хороший?

– Я с нашим директором советовалась. Армянский Ереванского разлива, 4 звезды.

Через неделю они все вместе поехали в Утятин. Сошли с рейсового автобуса у кладбища.

– Иди, Боря, вперёд, у нас другая скорость, – сказала Зинаида Захаровна, взяв Иру под руку. Они пошли по вьющейся серпантином узкой дороге, покрытой свежим асфальтом. Борис Аркадьевич кивнул и пошёл напрямую по тропинке. – Пусть с родителями поговорит в одиночестве.

– Господи, до меня только дошло, что мать тоже во время его отсидки померла…

Когда они добрались до могилы, Борис Аркадьевич сидел на скамейке и глядел на холмики: поросший травой над матерью и глинистый над отцом.

– Мама же почти два года как померла, что же папа памятник не поставил?

– Готов памятник, здесь он, в гранитной мастерской. Аркадий Борисович сразу на двоих заказал, только место для своей… даты оставил. Я им бумажку отдала, должны уже выбить. Но ставить можно только через полгода.

– Почему?

– Земля должна осесть.

Ире странно было, что она, такая молодая, должна объяснять этому пожилому, по её представлениям, человеку очевидные вещи.

С кладбища они направились в гости к родственникам. Жили те в необыкновенном доме, который утятинцы называли «нерусским» то ли за то, что был он на рубеже веков построен владельцем электротеатра Исааком Левиным; то ли за то, что в нём и сейчас почему-то квартировали люди разных национальностей: евреи, латыши, казахи и даже невесть каким образом оказавшийся в России китаец, правда, с русской женой; а может, из-за необычного вида: над крышей дома возвышалась башенка с флюгером.

Сидя за столом, на часто ловила не себе недоброжелательный взгляд Марии Давидовны. Но в последние годы в ней выработалась странная черты: она терялась, когда к ней относились хорошо, но собиралась в случае агрессии.

– Ой, Боренька, ты теперь в родном доме никто… – запричитала старуха, поняв, что Иру её взгляды не трогают.

– Это кто же так решил, не вы, тётя Маня? – холодно возразил племянник.

– Как же, добро, что родители наживали, чужим людям достанется…

Договорить она не успела. За дверью послышался шум и пьяные выкрики. По тому, как побледнела приникшая к плечу брата Земфира, Ира поняла: Ваня Куркин.

– Вот, Боря, что твоя сестрица учудила, – запричитала Мария Давидовна. – В своём доме мне покоя нет. Вот к чему глупые браки приводят. И тебе такое же соседство предстоит!

Ира увидела, что Борис Аркадьевич сжал в руке вилку так, что рука побелела. Ещё до этого он косился на скулу двоюродной сестры, на которой явственно проступал синяк. Поняв, что он может не выдержать, встала и открыла входную дверь. Ваня Куркин оказался, хоть неопрятным и пьяным, но довольно интересным мужчиной, явно моложе жены. С порога он начал горланить, что обычно горланят пьяные мужики.

– Ладно, зятёк, на таком языке будешь разговаривать в подворотне. А как проспишься, поговорим, – сказала Ира. Взяла его руку и с силой вывернула, так что он взвыл. Земфира вскочила, но Борис Аркадьевич придержал её. Подталкивая Ваню коленом, она довела его до ступенек и спросила. – Сам спустишься или тебя спустить? Скажешь ещё раз «мать», пересчитаешь до этой матери все ступеньки.

И пришлось спустить. Ваня с грохотом съехал до первого этажа, где из-за двери жадно следила старуха Левина.

– Он прописан здесь, – сказала Земфира. – Сейчас участкового приведёт, чтобы тот его вселил.

– Вот с участковым и поговорим.

– Ира, ты бы не вмешивалась, – тихо сказала Зинаида Захаровна.

– Но кто-то должен. А мне это сделать безопаснее, – и покосилась на Бориса Аркадьевича.

Звонок раздался минут через двадцать. Ира по-хозяйски распахнула дверь. За порогом хрипло дышал тучный милиционер в тёмно-синей шинели. «А у нас в Уремовске все уже в новой серой форме», – заметила она, вспомнив местного участкового, очень нагло положившего глаз то ли на Иру, то ли на квартиру Аркадия Борисовича.

– Проходите, пожалуйста, присаживайтесь к столу, – приветливо сказала она. – А ты, зятёк, у входа постой. И мать свою лучше не вспоминай, а то опять ступеньки пересчитаешь.

– Документы ваши посмотреть можно?

– Конечно, вот паспорт.

– И остальные тоже. Так, Наппельбаум, родственница?

– Родственница.

– Вы… Кугель. Тоже родственница?

– Знакомая.

– Вы… так, уже паспорт поучили? И прописка есть, – стало быть, знал, кто перед ним и откуда он недавно вернулся. – Да, сестрице вашей требуется защита.

– Об этом мы и хотели с вами поговорить. Я понимаю, что всем не угодишь, но, как человек опытный, подскажите, как прекратить эти безобразные сцены, – выставляя перед ним чистую тарелку, спросила Ира. – Водочки?

– При исполнении, – вздохнул он. – А вот перекусить не откажусь.

Ира придвинула к нему поближе тарелку с курицей, искоса поглядывая на Марию Давидовну, буквально трясущуюся от негодования по поводу Ириного поведения. Но старуху с одной стороны ухватила за руку дочь, с другой положила на плечо руку Зинаида Захаровна.

– Что вы притихли? Закусывайте, – обратилась она к остальным. – Рыба какая вкусная! Земфира Рувимовна, вы готовили?

– Мама, – тихо ответила она, косясь на мать.

– Мария Давидовна, научите?

Старуха только сверкнула глазами. А Ира безмятежно жевала, хотя, если откровенно, рыба была пересолена. Когда милиционер насытился и отодвинул тарелку, она, поспешно вскочив, спросила:

– Чайку?

– А вот… что там, компот?

– Морс, – вскочила и Земфира. – Налить?

– Меня Ира зовут. А как вас звать-величать? Не обращаться же «товарищ милиционер»?

– Павел Петрович меня зовут.

– Так вот, Павел Петрович, как вы считаете, что делать бедным женщинам?

– Разменивать квартиру.

– Что? – взвизгнула Мария Давидовна.

– Ну, не хотите разменивать, живите с зятем. Вы же его прописали…

– Я в суд подам, – возник прикорнувший на табурете у входа Ваня.

– Может?

– Да. И по суду ему комната будет…

– Значит, будем размениваться.

– Да кто ты тут есть, вертихвостка? Квартиру зятя захапала, но моей ты не получишь!

– Помолчите, тётя Мания, – вмешался доселе молчавший Брис Аркадьевич. – Ваш зять вас не бил?

– Да посмел бы он…

– А Фиру посмел.

– Боря, я сама…

– Сама два раза на кулак наткнулась.

– Земфира Рувимовна, заявление напишете?

– Какое заявление…