На мелкие части

По залу раздалось несколько смешков, и Марк почувствовал, как Ясон напрягся.

– Раушенберг, – произнес он. – Стер картину де Кунинга2. Это и правда оригиналы, хотел бы я знать?..

Марк не знал, что ответит, отгоняя гнетущее предчувствие катастрофы.

В тишине родился скребущий звук. Пятеро человек в масках и одетые в черные костюмы с надписью «the smile» выкатили на сцену тележку. Один взял в руки приспособление, похожее на автомат, и направился к картине Твомбли, трое других подошли к Моне, и еще один, осторожно держа в руке капсулу с какой-то серебристой массой с металлическим отливом, приблизился к творению Джадда.

Черные фигуры приняли картинные позы, и в тишине прозвучал резкий диссонансный органный аккорд. Фигуры пришли в движение. В руках первого ожил огнемет, и изогнутые плоскости Твомбли мгновенно исчезли в пламени. Тройка в центре подошла к картине, в руках блеснули ножи, и они начали методично разрывать полотно на части. Последний человек разбил стеклянную капсулу о верхнюю из «полочек», и из нее растеклась серебристая жидкость, которая почти сразу загорелась сиреневым пламенем, и полочки стали одна за другой разваливаться на части, падая художественной кучкой к ногам человека в черном.

Марк еле удержался, чтобы не вскочить, как некоторые зрители. Он посмотрел на Ясона. Тот сидел точно так же, как и в начале перфоманса, – расставив ноги, упершись в них руками и сцепив пальцы – и смотрел на сцену. В отсветах химического сиреневого пламени казалось, что его лицо постоянно меняет выражение, хотя на самом деле он был совершенно неподвижен. Неожиданно Ясон встал и, не дожидаясь окончания и не обращая внимания на возмущенные восклицания других зрителей, вышел из зала.

Марк не мог сдвинуться с места. У него возникло тягостное и грустное чувство, что в мире в очередной раз произошло нечто непоправимое.

Огонь в крайних кубах погас. Черные люди сошли со сцены и неспешно удалились. На сцене осталось три кучки – пепел, бумага и металл. Над ними в тишине всплыли голографические ценники с начальной стоимостью, вполне соответствующей большим амбициям нового художественного объединения. Ценники также возникли рядом с огнеметом, мольбертами и другими мелочами, которые участвовали в представлении.

Кто-то с задних рядов начал аплодировать. Кто-то встал, не сдерживая восклицаний восторга. Марк ловил обрывки разговоров, которые напоминали ему куски уничтоженных полотен: невероятно, радикально, решительно, как много тонких связей, какое интересное развитие темы… через пару минут почти вся аудитория стояла, и только несколько человек проследовали к выходу.

Марк, как во сне, продолжал сидеть. Голос с потолка снова заговорил:

– Уважаемые дамы и господа! Давайте поприветствуем людей, которые сегодня от лица группы «the smile» своими руками сегодня сотворили чудо!

Люди в черном вышли и поклонились, не снимая масок. Ясон заметил, что у одного из них трясутся ноги, а у другого, самого правого, по глазам текут слезы. Сзади раздался голосок одного из зрителей:

– Интересно, сколько они заплатили, чтобы испытать такой катарсис здесь, на сцене?..

Черные люди ушли, а аплодисменты понемногу стихали, зрители рассаживались по местам в ожидании начала торгов.

– Благодарим вас за эти аплодисменты, – произнес голос. – Господа, торги начнутся через полчаса, а пока мы предлагаем вам обменяться мнениями с другими сопричастными этому зрелищу и рассмотреть предлагаемые к продаже лоты.

Марк встал и медленной пингвиньей походкой последовал за зрителями своего ряда на выход. Внизу всплескивал руками экзальтированный Крецнер, приплясывающий рядом с обломками Джаддовских полочек. На душе было гадко, как будто это Марка, а не несчастные полочки облили пахучими химикатами, и очень хотелось переодеться. А еще Марк не мог избавиться от неприятного чувства, что он теперь – соучастник.

Выйдя из зала на воздух, он смог наконец раздышаться. Ясон, к счастью, не ушел – он стоял рядом с урной, но, как ни странно, не курил, а просто крутил в руках зажигалку. Угрожающее напряжение стекало с него, как грязная вода, медленно, но верно уступая место привычной расслабленности последних суток.

Марк вдохнул и постарался оценить произошедшее с профессиональной точки зрения. В конце концов, «the smile» точно не были первыми разрушителями: Ай Вейвей разбивал бесценные вазы династии Хань и рисовал на них бренд Coca-Cola, Лэнди уничтожал свои и чужие работы в борьбе с консьюмеризмом, работы Блек Ле Ра уничтожали дожди, время и другие граффитисты, а Майгис несколько раз ударил ножом «Данаю» Рембранта и полил ее кислотой…

– Мне кажется, ближайшее время это будет очень модно, – произнес Марк с маской циничного профессионала. – Не думаю, что они дойдут до широко известных шедевров, но будут уничтожать что-нибудь такое же, средней известности, и еще зарабатывать на желающих лично уничтожить картину. Ты бы видел, какой ажиотаж поднялся в зале после твоего ухода.

Ясон кивнул:

– Не сомневаюсь. Очень много коммерческого продукта, годного для продажи: билет на перфоманс, остатки картины, а еще видео, на которое будут дрочить особо озабоченные поклонники искусства.

Марк не смог понять, что скрывалось за интонациями Ясона.

– Но правда же, идея не нова. У Бредбери сжигали книги, а в кино постоянно страдает «Мона Лиза». Психологически мы уже подошли к этому рубежу.

– Марк, безусловно, ты прав, – ответил Ясон, выпустив клубок дыма в свободное плавание. Он покрутился в свете красных фонарей и, потревоженный брезгливым движением кого-то из выходивших из гаража посетителей, взмыл вверх. – Скажи, тебе это понравилось?

Марка передернуло.

– Конечно, нет. Но современное искусство и не всегда должно нравиться с эстетической точки зрения. Главное – идея. Пресловутое «что-хотел-сказать-автор».

– Ага, – ответил Ясон, выпуская очередной клубок дыма. – Знаешь, в чем плюс того, что «Арго» – моя галерея?

– М-м-м? – послушно отреагировал Марк на риторический вопрос.

– Могу не продавать всякое дерьмо. Даже если это станет модно – я не хочу в этом участвовать. Не сочти меня излишне сентиментальным, но мне приятно жить в мире, где есть «Руанские соборы» Моне, все тридцать версий. И его же «Мост Ватерлоо» в количестве сорока с чем-то штук.

– Ха! – отреагировал Марк. – Это двойные стандарты. Почему же тебе нравится Бэнкси? Напомню, он, между прочим, эффектно разрезал свою «Девочку с шариком» на глазах целой толпы благородной публики на аукционе Сотбис.

Ясон, вопреки ожиданиям Марка, остался довольно серьезным.

– Слушай, у Бэнкси это получается весело. Он не самый глубокомысленный, но один из самых техничных шутников. Меня забавляет, как он это делает, как удивляет и дурачит. К тому же на стене девочка мне всегда нравилась больше, чем на бумаге.

– Удивляюсь, как ты вообще не прогорел с таким-то подходом, – произнес Марк стараясь скрыть облегчение, а потом снова озадачился вопросом, не проверка ли все происходящее.

Ясон ухмыльнулся.

– Знаешь, я начинал со всяких довольно стопроцентных штук.

– Да уж, тебе ли чураться таких вот эпатажных перфомансов после полуголых мойщиц машин, на которых вы с Коллином заработали?

– Убедил, – ответил Ясон. – Елена дала тебе все полномочия. Ты чуешь, что здесь есть деньги. Я с тобой согласен. Иди обратно и заключай любую сделку, которую считаешь нужной. Считай, что у тебя карт-бланш. С каждого проданного объекта потом получишь процент – детали обговорим по возвращении. У меня встреча через полчаса, и мне нужно идти. Встретимся за завтраком в отеле.

Он потушил сигарету ногой и подмигнул Марку.

– Не дрейфь. Я не проверяю тебя. И мне бы тоже не хотелось возвращаться из Берлина порожним. Не зря же ты договорился о транспортировке.

Марк чувствовал себя немного растерянным, провожая взглядом Ясона. Постояв еще немного у урны с сигаретами, куда уже подтянулись другие курильщики, он решительно выбросил все лишние мысли из головы и вернулся внутрь склада.

***

– Тебе понравилось? – спросила Ева, глядя на Ясона, который бездумно водил пальцами по ее ключицам.

Глаза Ясона удивленно расширились, и он невольно задумался, что могло быть сделано не так за прошедший час. Увидев его изумление, Ева расхохоталась.

– Я не про нас, я про «the smile»!

– Не хочу об этом говорить, – пробурчал Ясон, зарываясь носом ей под мышку.

Она опять засмеялась, они немного поборолись, и Ева снова удобно устроилась в его объятьях.

– Я была уверена, что тебе не понравится.

– Мне не понравилось. Искусствовед Марк уже обвинил меня в отсутствии коммерческой жилки. Можно, мы займемся чем-то более интересным, гарантированно вызывающим улыбку? – спросил он, настойчиво лаская ее грудь.

– О, хотела тебя спросить! А ты понял, почему «the smile»? – Ева явно была настроена на беседу.

Ясон перестал настаивать и, вздохнув, ответил:

– Рассказывай. Но я готов потратить на эту тему не больше пятнадцати минут.

– О’кей, я уложусь. – Ева нисколько не обиделась. – Я разговаривала с их лидером. Это было месяца три назад – они тогда еще жгли копии и только мечтали «выйти на новый уровень»: на оригиналы не хватало денег. Хотела бы я знать, кто их спонсировал! – Она перевернулась на живот и посмотрела на Ясона. – Все было как положено: мне завязали глаза, провели в какое-то безликое помещение типа сарая с кучей всяких инструментов, сами художники были в масках и черных костюмах, разговаривали через генератор голоса. Пообещала включить их работы в исследование, и они согласились со мной побеседовать.

– И как, включила?

– Ага, – ответила Ева. – Выжала из себя целую одну строчку. Но я не об этом. В какой-то момент я спросила, почему «the smile». Их лидер возвращает вопрос мне: а какие у вас ассоциации с улыбкой? Я, конечно, отвечаю, что самая известная улыбка в искусстве принадлежит Моне Лизе. После смайлика, конечно. Он практически обвиняет меня в недостатке образования и начинает объяснять. Оказывается, у Брэдбери был рассказ «Улыбка». Постапокалиптический мир, в котором искусство считается причиной краха цивилизации. Главный герой – мальчик – видит процесс экзекуции картины – разумеется, «Моны Лизы», – и подбирает обрывок с улыбкой, оставшийся от нее.

– Мне кажется, Бредбери хотел добиться не уничтожения картин, а прямо противоположного эффекта.

– Эти товарищи, – это слово Ева, как обычно, произнесла со славянским акцентом, – считают, что как улыбка, оставшаяся от картины, перевернула мир мальчика, так и они потрясут своих зрителей. Акт разрушения является переосмыслением старинных шедевров, и они как бы сразу обретут виртуальное бессмертие, не зависящее от срока жизни бумаги. А один из художников, самый мелкий, по-моему, произнес, что картин и так слишком много и должны остаться только лучшие, а остальные – быть уничтожены, и это есть эволюция.

– Какие разные бывают оправдания для разрушения, – насмешливо произнес Ясон, закидывая руки за голову.

– Я рада, что ты со мной согласен. А продавать ты это будешь?

– В зависимости от того, купит ли что-то мой помощник, – ответил он.

– Как здорово иметь помощника, – промурлыкала Ева, подкрадываясь к Ясону ближе. – И вечер свободен, и встать можно попозже…

***

За завтраком почти не говорили. Марк сгорал от нетерпения, но держался, твердо решив дождаться прямого вопроса. Ясон выглядел немного помятым, но счастливым, из чего Марк справедливо заключил, что вечер с Евой прошел удачно.

Когда они наконец погрузились в машину, чтобы ехать в аэропорт, Марк уже потерял всякую надежду, что Ясон заинтересуется содержимым особого чемоданчика для перевозки произведений искусства, который они с водителем осторожно погрузили в багажник.

Однако кофе наконец подействовал, Ясон немного ожил и наконец задал вопрос:

– Что ты выбрал?

Марк выдержал эффектную паузу, и Ясон продолжил:

– Я бы остановился на кучке пепла от Твомбли. В ней могли остаться несколько не до конца сгоревших элементов, и в описании объекта можно было бы нагнать достаточно романтического флера.

Марк с видом фокусника молча перекинул Ясону изображение. Он открыл его в приватном режиме и улыбнулся. Перед ним был белый трафарет с силуэтом девочки, черным по краю от брызг краски, и с красными брызгами вокруг шара в форме сердца.

– Неожиданно. Как достал? – спросил Ясон, закрывая картинку.

– Там был один обнищавший коллекционер, который очень хотел поучаствовать в торгах за кучки искусства и отдал мне этот трафарет за смешную цену на условиях, что я переведу ему на счет всю сумму в течение получаса. Я рванул к нему домой, осмотрел этот трафарет, потом договорился еще об одном, с крысой, – и быстро оформил сделку.

– Отлично сработано, Марк.

Марк удовлетворенно кивнул. На самом деле он был рад смотаться вчера со склада, где развернулась нешуточная борьба за останки произведений. Он провозился с упаковкой трафаретов до полуночи, а потом пару часов шлялся по Берлину по тем точкам, которые в своем кратком путеводителе осветила Ева. Город ему в итоге понравился – и старинные районы, и летящее над городом метро, и граффити, и азиатская еда в европейской оболочке. И возможность выбора, которую Берлин предлагал.

– Знаешь, как значится этот трафарет в документах купли-продажи? – спросил Марк продолжающего зевать босса.

– Удиви меня, – сказал Ясон.

– «Надежда», – ответил Марк с каким-то ему самому непонятным воодушевлением.

Ясон пробурчал что-то вроде «еще не старею» и явно продолжил думать о Еве.