Русский смысл

Рассмотрим главный принцип демократии вне зависимости от возможности его практической реализации. Этот принцип в том, что народу принадлежит верховная власть, а верховной является такая власть, которая ни кем и ни чем не может быть ограничена. Одновременно с этим народ является источником власти, то есть единственным критерием легитимности власти является то, что она исходит от народа. Референдум, как выражение воли народа – последнее слово в любом споре. Его результаты не могут быть отменены ни какой властью.

Отвергаемый демократией монархический принцип заключается в том, что источником власти является Бог. Богу, как Создателю и Промыслителю, принадлежит верховная власть над всем миром и над любой страной. Царь, как помазанник Божий, является проводником Божьей воли. Божья воля, изложенная в Священном Писании, есть высший закон, отменить который не могут ни царь, ни народ. Если Божья воля по некоторым вопросам неизвестна, царь и народ вместе её ищут, выясняют и стараются ей следовать. О монархии мы будем говорить отдельно, пока для нас важно лишь то, чем она отличается от демократии.

Демократия не просто отнимает власть у царя, она отрицает власть Бога. Главный смысл демократической идеи в том, чтобы отнять власть у Бога и передать народу. Но высшей властью в этом мире всегда будет обладать только Создатель этого мира, только Его власть реальна и законна, значит демократия – это незаконное присвоение власти. Демократия есть узурпация. Суть демократической идеи – атеистическая. Бог есть источник власти, а если источником власти провозглашен народ, значит, народ поставлен на место Бога.

Что происходит во время демократических выборов? Делегирование власти. Смысл происходящего в теории такой: избиратель, как один из представителей народа, обладает частицей верховной власти и передает эту частицу кому пожелает. То есть избиратель поступает, как источник власти. Но источником власти является Бог. Значит, избиратель играет роль Бога, присваивает себе исключительную компетенцию Бога.

С безбожников и взять нечего, но христианина, который участвует в демократических выборах, понять невозможно. В храме он обращается к Богу со словами: «Да будет воля Твоя». Потом идет на избирательный участок и действует по принципу: «Да будет воля моя».

Христианину-демократу не послужит извинением то, что власть на самом деле ему не принадлежит, и ни кому он в реальности ни чего не делегирует. Это лишь вопрос о том, что механизм не работает, поскольку идея ложная. Но если человек участвует в ритуале черной магии, это тоже не сработает, бесы не будут ему служить. И тем не менее в этом случае человек совершает смертный грех, потому что воля его отрекается от Бога. Так же воля участника демократических выборов направлена на то, чтобы стать источником власти, и хотя в реальности этого не произойдет, но отречение от Бога всё же состоится.

Но если проводником Божьей воли может быть монарх, то почему проводником Божьей воли не может быть народ в ходе выборов? Разве Бог не может являть Свою волю через демократические процедуры? Конечно, может, на том простом основании, что Бог может всё. Реализация Божьей воли не привязана ни к какому конкретному политическому механизму. Проводником Божьей воли может быть не только один человек (царь), но и общность людей (народ). Но! Весь вопрос, чего хотят люди: реализации своей воли или реализации воли Божией? Дело не в самих демократических процедурах, не в том, что они атеистичны сами по себе. Это лишь технология, она не может быть атеистична. Суть в том, на что направлена воля человека. Демократ идет на выборы с намерением заявить свою волю. А потом при подведении итогов выборов говорят: «Такова воля народа». Божьей воли тут ни кто не ищет. Грех не в том, что мы отпускаем бюллетень в урну, а в том, что мы заявляем свою волю, не интересуясь волей Божией. В любом случае всё будет так, как хочет Бог, но если мы ищем своего, а не Божьего, то остаемся без Бога.

А нельзя так, чтобы каждый избиратель на выборах искал Божьей воли, а не своей? Может его воля быть направлена на то, чтобы стать инструментом в руках Божиих? Может он молиться перед выборами: «Господи, просвети мой разум, чтобы я проголосовал так, как Ты от меня хочешь». Так можно. Но это уже будет не демократия. Процедура внешне демократическая, а сам смысл демократии отсутствует полностью, потому что нет цели узнать и утвердить волю народа, но у каждого есть цель узнать и утвердить Божью волю. Именно таков смысл Земского Собора, но о соборах мы будем говорить отдельно.

Итак, демократия – политический аспект атеизма. В свою очередь атеизм – религиозный аспект демократии. Новая европейская демократия, собственно говоря, и возникла из вопроса о том, откуда должна возникать власть, если Бога нет. Безбожников можно понять, если допустить, что Бога нет, то легитимнее народа в качестве источника власти и правда трудно что-либо придумать. Христианских демократов невозможно понять совершенно. Либо источником власти является народ, либо Бог. Игнорирование этого выбора равносильно полному отказу от разума.

Характерной особенностью демократической теории является её полная вненравственность. Лев Тихомиров писал: «Абсолютизм означает власть ни чем не созданную, ни от чего, кроме самой себя, не зависящую… Власть государственная, выражая самодержавие народа, делается абсолютной… Абсолютизм свойственен только демократии, ибо народная воля, ни чем, кроме самой себя не обусловленная, создает власть абсолютную… Формула абсолютизма выражает голос народа, который один может сказать: «Так хочу, и моя воля закон»… Демократия, основанная на верховной власти количественной силы, по существу враждебна влиянию нравственной силы».

Монарх, насколько бы самодержавным он не был, всегда ограничен в своих действиях и Священным Писанием, и Священным Преданием, и каноническим правом, изменить нормы, которого он не может, и постановлениями церковных соборов. Монарх со всех сторон ограничен четко выраженной Божьей волей, он не может против неё идти, потому что в этом случае автоматически утрачивает свою легитимность, теряет право на власть.

Воля народа в демократической теории не связана вообще ни какими нравственными предписаниями. В принципе нет ни какой мерзости, которая не стала бы законом, если такова воля народа, потому что власть народа теоретически не имеет ни каких ограничений. Если народ захочет вообще отменить «устаревшую мораль», в демократическом праве ни что не может этому препятствовать. Если народ на референдуме проголосует за то, чтобы убивать детей инвалидов или пенсионеров, это станет неотменимой нормой

Вовсе не имею намерения давать волю мрачной фантазии и выдумывать то, что кажется невозможным. Это вполне корректное изложение демократической теории, которая не предусматривает ни каких ограничений для воли народа. Кто-то, может быть, думал, что хоть на практике демократия оборачивается дерьмищем, но сам по себе демократический идеал – прекрасный и возвышенный. Так вот нет. Сам демократический идеал носит характер вненравственный, то есть не обусловленный ни какой нравственностью. Много ли в этом возвышенного?

Ленин как-то сказал: «Что нам полезно, то и нравственно». Эти его слова сейчас воспринимаются многими демократами, как проявление полной аморальности и крайней степени бесстыдства. Но помилуйте, господа, Ленин всего лишь выразил главный демократический тезис, и как демократ он в этом случае совершенно неуязвим.

Но это теория. А какие последствия она имеет на практике? Финансовая олигархия, которая осуществляет реальное управление, прикрываясь волей народа, получает в свои руки власть абсолютную и вообще ни чем не ограниченную, какой ни когда не имел ни один царь, ни один тиран и деспот. Свергнув монархов, или ограничив их власть конституцией, богачи получили в свои руки беспредельную власть. Что бы ни пришло в голову олигархам, им теперь достаточно убедить народ в том, что именно таково его желание, а уж в этом они поднаторели, они могут убедить большинство людей в чем угодно.

Может быть, кто-то склонен уповать на «здоровое нравственное чувство народа», на то, что большинство людей ни когда не захочет ни чего аморального? Но вы посмотрите вокруг себя. То что сейчас происходит в сфере нравственности ещё сто лет назад было бы воспринято общественным мнением, как полное нравственное разложение. Даже и полвека назад ни кто бы не поверил, что по телевизору можно показывать столь откровенную порнуху. А если бы вы тогда кому-нибудь рассказали про однополые браки, вас сочли бы не только извращенцем, но и сумасшедшим. А если бы вы рассказали про эвтаназию, то есть про то, что врачи будут убивать людей? Но ведь сейчас всё это уже понемногу становиться нормой. И это плоды вненравственной демократической теории. Что возможно в теории, рано или поздно станет возможно на практике. Что казалось мерзостью вчера, сегодня стало нормой, что кажется мерзостью сегодня, станет нормой завтра.

Недавно один либерал сказал: «Представления о нравственности со временем меняются». Это не совсем так. Они не меняются, их меняют. Сознательно и целенаправленно. А задумчивые демократические интеллигенты смотрят на это и говорят: «Ну что ж, раз люди хотят жить так, это их право. И в конце концов, что есть норма? Кто это решает?» Однако, те, кто это решает, в действительности существует. Именно к ним были обращены горькие слова митрополита Иоанна (Снычева): «Вы опытны и хитры. Вы знаете, что всякий народ – дитя. Русский же народ сверх того – дитя доверчивое, доброе и простосердечное. Вы дурачите его сказками о «народовластии», мутите его разум с помощью «средств массовой информации», вымогаете ложью и лестью на всяческих референдумах его согласие на собственную смерть…»

А если представить себе, что олигархи вдруг решили отказаться от власти? Непонятно, с чего бы это пришло им в голову, но предположим. Если бы людьми ни кто не пытался манипулировать с заранее заданной целью? Тогда было бы то, о чем писал Лев Тихомиров: «Так как высшее развитие всегда составляет достояние меньшинства, дела же решаются большинством, то верховная власть вручается наименее способной части общества… При арифметическом подсчете большинство всегда окажется на стороне более глупых, менее совестливых, менее творящих и менее наконец влиятельных в народе. Арифметический подсчет всенародного голосования вообще дает выражение не высоты нации, а её низкого состояния».

То есть в наиболее чистом своём виде демократия как раз максимально отвратительна. Порою ведь действительно случается, что народу перепадают крохи власти с олигархического стола. Есть вопросы, в которые олигархат не вмешивается, потому что они не имеют для него принципиального значения, и тогда действительно может случиться, что «как люди захотят, так и будет». Бывает. И как это выглядит?

Об этом хорошо писал Иван Ильин: «Чернь … если ей всё-таки удается создать подобие режима, то этот режим осуществляет под видом демократии торжество жадности над общим благом, равенства – над духом, лжи над доказательством и насилия над правом. Этот режим зиждется на лести и подкупе и осуществляет власть демагогов… Демагог затемняет сознание массы, бросая ей в виде готовых популярных лозунгов соблазнительные для неё противогосударственные идеи, он развращает её чувство, питая в ней аффекты ненависти и жадности, он совращает её волю, наводя её на противополитические и порочные цели. Демагог осуществляет систему угождения темной массе, он мобилизует чернь там, где она имелась, и создает её там, где её ещё не было. И в этом угождении он естественно восхваляет чернь, изображая её суверенным народом, и славит её низкие вожделения и деяния, изображая их мнимую высоту и доблесть. Этим он воспитывает в душах политическую продажность, он внушает черни будто государственная власть есть её товар, который она может выгодно продать, и затем назначает цену этому товару в виде политических обещаний и посулов. Демагог ищет купить государственную власть так, как если бы она действительно принадлежала темной толпе. И покупая её противогосударственными, неосуществимыми и нелепыми посулами, он осуществляет худший, ибо наиболее утонченный и развращающий, вид политической коррупции, и в то же время он творит политический обман, ибо нелепое обещание заведомо безнадежно, а осуществление противогосударственного посула, если бы оно было предпринято, погубило бы и посулившего демагога, и полуразрушенный уже политический союз. И так, нагромождая обман на подкуп, демагоги осуществляют распродажу с молотка государственной власти».

Всё так, но не будем забывать, что демагоги и чернь являются главными лицами демократической реальности лишь в тех случаях, когда олигархи свою власть не употребляют. Это и правда случается, но редко. Чаще всего демагоги играют роль «служебных духов», которые работают не на себя, а на олигархов, ни как себя зримо не проявляющих, но выступающих в роли главного заказчика демократического непотребства. А чернь – просто управляемая биомасса, её прихоти и похоти иногда играют роль, но тоже не часто.

Демократическая реальность – очень сложная и запутанная, потому что власть олигархата не линейна, не всеобъемлюща и не всегда успешна. В конечном итоге толстосумы всегда добиваются того, что для них важно, но пока дойдет до этого итога, происходит много такого, что они вовсе не заказывали. Иной демагог в некоторых случаях действует вполне самостоятельно, лишь из соображений личной выгоды. Порою чернь взрывается и, ни кем не направляемая, действительно добивается того, что на самом деле хочет. Иногда харизма какого-нибудь демократического лидера, первоначально не учтенная, начинает играть роль самостоятельного фактора. Иногда вдруг автоматически срабатывают рыночные механизмы, действие которых олигархату в данном случае лучше было бы нейтрализовать, но это ж не сразу. Иногда некоторые группы (финансовые, политические, социальные) вдруг оказываются неожиданно и неудобно влиятельны. И т.д. Демократия – управляемый хаос. Разумеется, ни какой хаос не бывает полностью управляем. А кто-то, анализируя фрагменты чистого хаоса, потом говорит: «Вот видите, всё идет само собой, то есть именно так, как хочет народ». Но это очень наивно. Некоторые отклонения от цели отнюдь не доказывают, что цели нет. Взрослые не являются причиной всех без исключения поступков ребенка, но в целом жизнь ребенка направляют взрослые.

Для выравнивания ситуации, для возвращения иногда теряемого контроля, для того, чтобы в конечном итоге всегда добиваться своего, власть богатых имеет целый набор инструментов – это демократические институты. Парламент, депутаты всех уровней, политические партии, СМИ, НПО и ещё множество интересных изобретений, составляющих «систему сдержек и противовесов». Всё это набор инструментов, при помощи которых богачи управляют страной.

Трамп – ярчайший тому пример. Казалось бы, система дала сбой, к власти пришел не тот, кто был нужен, и деньги не помогли, потому что у Трампа собственных денег не меряно. Но ни какого сбоя не произошло, при помощи демократических институтов Трампа быстро подравняли, не позволив ему сделать ни чего из того, что он хотел, и вот Дональд на глазах становится покорным и перпендикулярным самому себе. Неужели кто-то думает, что это народ США смирил своего президента? Нет, это сделала группа богачей, реальных хозяев Америки, при помощи тех самых пресловутых институтов.

Те же принципы действуют в международной политике. Штаты могут управлять любой демократической страной через систему институтов, которую сами же развивают в этой стране руками своих «друзей». Авторитарными режимами они управлять не могут. Упрется какой-нибудь Каддафи во что-нибудь своё, и ни через какие институты на него не повлияешь, потому что там нет ни каких институтов. Политику определяет воля лидера, а он несговорчив. И тогда приходится метать в него «томагавки», потому что иначе эту страну не поставить под внешнее управление. А за ливийский народ в этой ситуации, если кто-то и переживает, так это как раз Каддафи, а уж ни как не заокеанские любители народовластия.

По тем же самым причинам наши «западные партнеры» так сильно переживают, что в России не действуют демократические институты. Они у нас вроде бы как и есть, но дистрофичны, а потому Штаты вроде бы как и пытаются проводить через них свою политику, но не весьма успешно. В России очень многое зависит от воли лидера, который таким образом получает возможность действовать в интересах своей страны. А вот Россия с развитыми демократическими институтами оказалась бы полностью покорна воле международной плутократии.

Об этом писал Михаил Делягин: «Стандартные демократические институты призваны обеспечивать власть и контроль над государством наиболее влиятельной общественной силе. Беда в том, что по мере развития глобализации… относительно слабые страны всё чаще сталкиваются с ситуацией, когда наиболее влиятельными оказываются внешние для страны силы, будь то иные государства или глобальные корпорации. В результате они вполне демократически… попадают в ситуацию внешнего управления». Надо лишь уточнить, что при демократии «наиболее влиятельной общественной силой» является мешок с деньгами.

Главный демократический парадокс в том, что на деле именно демократия, т.е. плутократия, меньше всего озабочена интересами народа. Авторитарный лидер хотя бы теоретически может быть озабочен народным благом, олигархи не озабочены им ни когда.

Очень комичное впечатление сейчас производят завывания демократической интеллигенции по поводу того, что в России «власть не подотчетна перед людьми». Дорогие друзья, ни какая власть ни когда и ни где не может быть подотчетна перед людьми, потому что если власть будет ориентироваться на «многомятежные человеческие хотения», это сразу приведет к сползанию в тотальный хаос.

«Подотчетность власти» – всего лишь один из приемов реализации власти плутократии. Толпе внушают определенные мысли, а это всегда очень не трудно, одни и те же люди сегодня будут кричать «осанна», а завтра «распни», даже не заметив, что у них тут что-то логически не срастается. Толпа требует кого-нибудь порвать на части, и это всегда оказывается именно тот, кого решили наказать плутократы. А демократическая интеллигенция потом восторженно констатирует: «Народ добился своего». Щас. «Народ», а точнее – тупая и злобная толпа, в очередной раз сыграл роль пса, которого натравили на кого следует. Это просто один из способов, при помощи которых неформальная власть добивается покорности от формальной власти. Способ, конечно, чреватый, толпа может стать неуправляемой, но её умеют возвращать в берега – технологии отработаны.

Одной из технологий, при помощи которых олигархат добивается покорности со стороны формальной власти, является коррупция. В демократическом государстве говорить о борьбе с коррупцией совершенно бессмысленно, потому что она является системообразующим элементом. Коррупция при демократии – это передаточная шестеренка, при помощи которой взаимодействуют формальная власть и капитал. Стоит выдернуть эту шестеренку, как государственную машину тут же застопорит. Поскольку демократия по самой природе своей – власть денег, так и не удивительно, что власть и деньги при демократии сливаются в экстазе. Власть через коррупцию открывает доступ к деньгам. Деньги, опять же через коррупцию, открывают доступ к власти. Коррупция не есть болезнь демократии, она органичная её часть, причем совершенно необходимая часть. Кто решил уничтожить коррупцию, тот должен понимать, что её можно уничтожить только вместе с демократией. Недемократическим формам правления тоже может быть присуща коррупция, но там это как раз болезнь, которую возможно лечить. А вот лечить от гриппа вирус гриппа бесполезно, потому что он и есть грипп.

Демократия может бороться с коррупцией только тогда, когда последняя проявляет раковые тенденции. Ведь коррупция – лишь один из инструментов реализации власти денег, но она может разрастись так, что начнет вытеснять другие инструменты и сильно портить общую гармонию. Вот тогда «демократы» могут и должны вернуть коррупцию в берега, чтобы она занимала строго отведенное ей место и не более того.

Главным врагом демократии является яркая личность. Таков ещё один из демократических парадоксов. Уж, казалось бы, демократия вознесла человеческую личность на недосягаемую высоту, вручив каждому взрослому гражданину частицу верховной власти. На деле всё наоборот: чем больше в демократических странах говорят о правах личности, тем меньше там личностей. Личность опасна для демократов, потому что, случайно дорвавшись до власти, она может стать неуправляемой и, благодаря своей харизме, повести за собой толпу. Тогда исчезнет самый смысл демократии – олигархия не сможет осуществлять свою власть. Олигархия привыкла покупать за деньги всё, но харизму за деньги не купишь, а потому для «демократов» куда надежнее, чтобы харизмы не было ни у кого. В демократических странах уже не первое столетие осуществляют отрицательную селекцию личностей. Это стало заметно даже по их лицам: какие-то они все стертые, невыразительные, безликие. Безликие лица? Да, это и есть демократия. Олигархам не нужны лидеры, им нужны только менеджеры.

Об этом интересно пишет Гейдар Джемаль: «Всё персонифицированное на мондиалистком уровне допускается лишь в качестве буффонады, фундаментальной самодискредитации. идеальной властной фигурой на Западе является шут, воплощающий «личное начало» для толпы. Сколько ни есть имен, на которых фиксируется массовое сознание, всё это шуты, и за каждым – четкий, внимательный, мертвый механизм обеспечения. Шуты берут взятки, … постоянно разоблачаются, как подкаблучники, импотенты, наркоманы или на худой конец придурки с нелепыми причудами, с них снимают штаны и порют всенародно. Если, не дай Бог, завелось подозрение на харизматичность, немедленно – импичмент и солидное выволакивание в грязи».

Демократическое правление – это всегда царство серости, посредственности, убожества. Это то, что Константин Леонтьев назвал «радикальной всепошлостью». И хотя при демократии власть ни когда не принадлежит народу, демократическая демагогия развращает народ.

Люди, которым постоянно внушают, что им принадлежит верховная власть в стране, меняются не к лучшему. Самые неразвитые и необразованные слои населения начинают понимать о себе очень много. Человеку постоянно внушают, что даже если он не будет ни чего знать, ни чего понимать, ни чего уметь, он в любом случае останется носителем верховной власти в стране. Даже если он будет самым бесполезным членом общества, за ним останется право ниспровергать и приводить к власти правителей. Как сказал на «Эхе Москвы» Михаил Борщевский: «а это наши эховские сумасшедшие, которые ни чего ни в чем не понимают, но по каждому поводу торопятся сказать своё «фи»». Да, человека, который с поразительной надменностью высказывается по вопросам, в которых ни чего не понимает, можно, пожалуй, уже считать и сумасшедшим.

А посмотрите на легендарный «Срач в комментах». Люди, едва умеющие читать, уже берутся писать. Люди, вообще не способные воспринимать содержание текста, высокомерно разносят всех подряд в пух и прах. Поражает даже не глупость интернетовских брехунов, а то с какой легкостью они ставят себя выше любого автора. Но стоит ли удивляться, если этим людям доверено формировать высшую государственную власть? Если человек может определять, кто должен быть президентом, то какой вопрос такому человеку может быть не по силам? Разумеется, эти демократические брехуны не оказывают ни какого влияния на процесс управления, но демократический процесс управления оказывает большое влияние на них. Если в уши неразвитых людей льются непрерывные потоки лести и заискивания, если им постоянно говорят: «Решать только вам», «Вы должны наконец взять власть в свои руки», «Чиновники – лишь наемники, которым вы платите», то ведь и довольно крепкий рассудок может от этого помутиться. Говорят, что власть развращает, а абсолютная власть развращает абсолютно. Значит, при демократии оказывается развращенным весь народ, потому что именно ему по конституции принадлежит абсолютная власть.

Рузвельт однажды сказал: «Как жаль, что люди , которые прекрасно знают, как надо управлять государством, уже работают таксистами и парикмахерами». Вполне разделяю пафос этого высказывания, но не могу понять, а чему собственно удивлялся президент демократической страны? Если по конституции страной должны управлять именно таксисты и парикмахеры, причем без отрыва от производства, если именно эти почтенные граждане доверили на время президенту страну, так уместна ли его ирония? В России-то судьбами Отечества занимаются всё больше кухарки, такая, понимаешь, национальная специфика.

Знаете, в чем суть хамства? В полном презрении к любым стремлениям и интересам, которые хоть немного возвышаются над самыми низменными потребностями. Все, конечно, слышали этот хамский смех – глупый и наглый. Хаму смешно над всем, что не укладывается в его хамской голове, а укладываются там только производные от животных инстинктов. От скотины хама отличает только безумная гордыня, и отличает, сами понимаете, не в лучшую сторону. Так вот демократия – это всегда хамократия. Именно хамы создают демократическую атмосферу.

Хам это не обязательно представитель низов общества, огромное количество хамов проникает во власть. Хаму смешно над тем, что кто-то может воровать и не ворует. Хаму смешно от мысли, что кто-то может жениться без выгоды. Хам ни когда не сможет понять, что означает слово «идеология», потому что это явно не про жратву. Слово «духовность» хам воспринимает только как фрагмент демократической демагогии, и даже любит его употреблять, но только на публике и всегда не к месту. Хамы могут быть интеллетуальны и многознающи, что делает их хамство ещё более выпуклым, потому что интеллект и знания они используют исключительно для обслуживания своих хамских, низменных потребностей. Хамы любят демократию, это их родная власть.

Большинство людей живет очень примитивными, бесхитростными потребностями. Это не хорошо и не плохо, это данность. А для демократии большинство – это главный инструмент власти, поэтому любая демократия целенаправлено развращает большинство, чтобы сделать его удобным и управляемым, чтобы внушить большинству, что «от него всё зависит» и использовать его, как вздумается. Матрос с крейсера «Варяг» и петроградский революционный матрос принадлежат к одному психологическому типу, но первый – герой, а второй – хам. Первый получил нормальное воспитание, а второй развращен демократической демагогией.

В простых людях можно воспитывать скромность, любовь к иерархии, понимание своего места в жизни, прививать им нравственные нормы, и это будут прекрасные люди. А можно внушать тем же людям, что они – короли вселенной, и вправе жить, как захотят, и ни кто им не указ, и те же люди превратятся в быдло, в хамьё. Примитивность потребностей сама по себе не беда, беда, когда эти потребности возводят в абсолют.

Откровенная быдлятина вдруг заявляет: «Да, я дурак, я подлец, я тунеядец, я полное ничтожество, но именно я с корешами буду решать, как должна жить страна». В демократической теории ни что не препятствует такому образу мыслей, а демократическая практика всячески поощряет и развивает подобное мироощущение. Так демократия превращается в последнее прибежище ничтожества. Оказывается, не надо ни чего знать, не надо ни чего уметь, не надо пытаться стать достойным человеком, в любом случае ты получишь частицу верховной власти в момент совершеннолетия.

Достойный человек, пусть и скромный по положению, приложивший большие усилия, чтобы стать хорошим профессионалом, чтобы создать семью, воспитать детей, добиться уважения окружающих, не нуждается в демократической иллюзии, для того, чтобы почувствовать себя личностью. Его и так уважают. Но ничтожеству только демократия дает возможность ощущать свою значимость. Вне демократических процедур он и сам чувствует себя пустым местом. Он конечно и останется пустым местом, но у него возникает иллюзия, что он что-то значит.

Демократия даже эстетически отвратительна. Демократический пафос дышит безобразием, это отражается и в искусстве, и в одежде, и в поведении. Для того, чтобы почувствовать отвращение к демократии, достаточно иметь хороший вкус. Но демократия не развивает хорошего вкуса, утверждая равноправие вкуса и безвкусицы.

Умные русские люди с XIX века до наших дней понимали, что западная модель парламентской демократии несет в себе мало хорошего, но вот что удивительно: почти все критики демократии, отвергая то, что видят на практике, тут же начинают отстаивать сам демократический принцип. Это подтверждает, что демократия – идол, и власть демократического идола над сознанием даже мыслящих людей часто сохраняется, пусть и в ослабленном варианте. К какой только интеллектуальной эквилибристике не прибегают наши мыслители для того, чтобы сохранить в своём лексиконе хотя бы только слово «демократия» обязательно с положительным значением.

Михаил Делягин пишет: «Условность и заведомая практическая недостижимость общепринятых и повсеместно распространяемых представлений о демократии лишь подчеркивает её колоссальную значимость, как идеала, структурирующего стремлением к себе всю сумятицу и разнообразие современного мира».

В чем же демократический идеал? В том, чтобы власть наконец действительно попала в руки заведомо некомпетентного большинства, которое со всей неизбежностью блокирует не только духовное, но даже и экономическое развитие, что сам Делягин прекрасно понимает? Не знаю, что может структурировать стремление к хаосу, как к идеалу.

Делягин поясняет: «Демократия отнюдь не является формальным набором норм и институтов, исторически сложившимся в развитых странах и теперь навязываемом ими остальному миру. Демократия имеет не формальный, но содержательный смысл: это положение, при котором мнение и интересы членов общества учитываются государством в наибольшей возможной в соответствующих условиях степени».

Осмелюсь напомнить, что демократия – это власть народа. Надеюсь, это утверждение не слишком шокирует? Демократия – это именно власть народа, а не учет властью мнений и интересов народа. Учитывать «мнения и интересы» народа может и самодержавная монархия, и восточная деспотия, и любая форма диктатуры. Этот «учет» не является смыслообразующим признаком демократии. Править поперек народа вообще не может ни какая власть. Пушкинское – «сильны мы мнением народным» – это не демократический, а монархический тезис. Когда Ленин сказал о декабристах, что они действовали «для народа, но без народа», он озвучил формулу не демократии, а аристократии, впрочем, взбесившейся.

Но Делягин продолжает настаивать: «Сегодня под термином «демократия» обычно понимается демократия не содержательная, а формальная, не результат, а инструмент… Мы видим, что попытки превратить формальную демократию, то есть инструменты, которые работают в строго определенных культурных и исторических обстоятельствах в некую религиозную догму, универсальное правило, не работают. Мы видим, что попытки перепутать, смешать содержательную демократию с формальной неумолимо заканчиваются катастрофой… Содержательная же демократия универсальна».

Я так понял Михаила Геннадьевича, что хороша только мертвая демократия? Ведь он по сути предлагает убить то, что во всем мире считают демократией и утвердить вместо неё то, что демократией ни как не является, но назвав это демократией. Как же нам слово-то это дорого, что мы с ним боимся расстаться.

И Михаил Веллер тоже пишет: «Всё, что защищает интересы народа и одобряется им, это и есть демократия». А между тем любая вменяемая и адекватная власть, даже не имеющая вообще ни чего общего с демократией, будет защищать интересы народа и в силу этого получит народное одобрение. То есть под демократией наши мыслители понимают любую хорошую власть в противовес власти плохой. Ведь что они по сути говорят? Наровластие хорошо тогда, когда про власть народа ни кто и не вспоминает, а просто власть заботиться о народе и прислушивается к нему.

Александр Дугин высказывается ещё интереснее: «Демократические формы правления представляются для грядущей России оптимальными. Важно разделять западную либерал-демократическую систему, основанную на либерализме и чисто количественном подходе, и иные формы демократии. Евразийский проект противопоставляет концепцию качественной демократии, при которой во главе угла стоит принцип суверенности народа, как единого целого».

Вот я насчет «качественной демократии» очень заинтересовался. Как такое может быть, если смыслообразующим принципом демократии является подсчет именно количества голосов? Нафантазировать, конечно, можно что угодно, но тогда надо поделиться результатами своего творчества, а то совсем не ясно, что автор имел ввиду. Какие-такие «иные формы демократии»? Может быть, модели Сталина, Мао Цзе Дуна, Ким Ир Сена? Тут без примеров никак не обойтись. Но примеров Александр Гельевич не приводит. А потому совсем не понятно, что это за «принцип суверенности народа, как единого целого»? Как должны выглядеть те политические структуры, которые призваны осуществить этот принцип на практике? Либо это уже где-то было и тогда скажите где? Либо этого ни где не было, и тогда не соблаговолите ли описать своё изобретение хотя бы в общих чертах?

Боюсь, что мне понятна психологическая подоплека туманных рассуждений о такой-то другой, таинственной форме демократии. Мы видим, что демократия – это отвратительно. Но в нашем мире демократию принято любить и уважать. Что же нам делать? А давайте скажем, что демократия – это не демократия, а не демократия – это демократия. И это сразу понравиться всем, кто хочет «и душу спасти, и капитал приобрести».

К сожалению, этого соблазна не избежал и блестящий русский мыслитель Иван Ильин. Он писал: «Именно автономное правосознание составляет ту духовную сущность демократии, которая только и придает ей некий духовный смысл… В демократическом устройстве важна не система внешних действий, но внутренний уклад души, внутренний способ руководить своим поведением, мотивировать свои поступки, слагать своё воленаправление и поведение. И если этот способ внутренней жизни вырождается и исчезает, то демократия может оказаться худшим из политических режимов».

Это очень возвышенные мысли, но они не имеют ни какого отношения к реальности. «Этот способ внутренней жизни» не может «выродиться и исчезнуть», потому что он ни когда не был достоянием большинства. Ни когда большинство православных людей не станут святыми. Ни когда большинство спортсменов не побьют мировых рекордов. Ни когда большинство избирателей не достигнут того уровня правосознания, какой можно спрашивать лишь с правителя. Именно поэтому демократия была, есть и будет «худшим из политических режимов».

Иван Ильин считал, что необходимо «… Полное обновление демократического принципа в сторону отбора лучших и политического воспитания… Право голоса должно принадлежать верным гражданам, а не предателям, не черни, и не слепцам. Участие народа в государственном строительстве должно выражаться в отборе лучших».

Почему же на практике демократический отбор отправляет на верх не лучших, а худших? Потому что толстосумам лучшие не нужны. Толстосумам нужны хорошо управляемые холуи, без чести и совести, готовые провести в жизнь всё, что предначертано олигархией. Ошибка Ильина в том, что он воспринимает демократию именно как демократию, а это всегда плутократия. Иван Александрович был человеком с изумительно чистой душой, а такие люди часто принимают политические декларации за чистую монету, и выводы их порою отдают некоторой мечтательностью. Как он, к примеру, представлял себе лишение права голоса «предателей, черни и слепцов»? На практике ведь это совершенно невозможно, просто метода не отыщется. А рассуждения о «политическом воспитании» едва ли не равны ленинскому тезису о том, что каждая кухарка должна учиться управлять государством. Кухарка должна мыть кастрюли, ни какое «политическое воспитание» ей не нужно и не может быть ею воспринято в силу уровня развития. Если же кухарка вдруг неожиданно окажется надлежащим образом «политически воспитана», то она перестанет быть кухаркой, и тогда непонятно, кто будет мыть кастрюли? «Воспитать» всех граждан так, чтобы они относились к «отбору лучших» ответственно и компетентно, значит создать такую ситуацию, при которой в государстве вообще не будет необходимости. Это рай на земле. А он невозможен.

Ещё Ильин писал: «Демократия ценна и допустима лишь постольку, поскольку она создает аристократическое осуществление государственной цели».

Мы могли бы на множестве примеров показать разницу между депутатом и князем. Демократия не может быть способом отбора аристократии, потому что аристократы являются носителями тех уникальных качеств, о которых «демократическая общественность» имеет самые смутные и, как правило, искаженные представления. Аристократия может быть только наследственной и возникает только как результат многовековой селекции.

У нас часто принимают за демократию любую коллегиальность. Но если крестьяне на сельском сходе выбирают волостного старосту – это не демократия, потому что крестьяне не выступают носителями верховной власти, а лишь по воле царя решают самостоятельно некоторые местные вопросы. И если генерал на военном совете спрашивает мнение всех офицеров, начиная с младших, это не демократия, а лишь разумная и адекватная реализация принципа единоначалия. И если церковный люд на Поместном Соборе избирает патриарха, это не демократия, потому что на Соборе только один Избиратель – Бог.

***

Мне скажут, что я «сгущаю краски»? Но я всего лишь стараюсь быть последовательным. Однажды приняв Истину, я теперь могу в любой сфере жизни принять только то, что является логическим выводом из Истины. Последовательность всегда производит впечатление некоторой радикальности, но это совсем не так. Последовательность – это когда все части мировоззрения человека находятся в органическом единстве, и человек ни в чем не перпендикулярен самому себе. Если, к примеру, православный человек является демократом, он непоследователен. А пример последовательности в этом случае дает нам митрополит Иоанн (Снычев): «Все идеи демократии замешаны на лжи… Ни в одной из стран, считающих себя демократическими, народ на деле не правит… Более того, человеческая история на всем своём протяжении не знала ни одного государства, где был бы на деле реализован принцип народоправства… Всеобщее прямое избирательное право – явление аморальное и разрушительное, ибо развивает политический цинизм до невероятных размеров, делает народ объектом бесчестных манипуляций…»

***

Итак, подведем итоги. Демократия это всегда плутократия, то есть не власть народа, а власть богатых. Демократия по своей сути атеистична, потому что предлагает следовать не воле Бога, а воле народа. Демократия есть попытка узурпации власти, принадлежащей Богу. Демократия по определению вненравственна, и как следствие – безнравственна, поскольку власть народа провозглашается не связанной ни какими моральными нормами. На практике демократия препятствует развитию личности, поскольку любая яркая личность препятствует реализации власти олигархата. Демократия – всегда хамократия, потому что развращает народ, стимулируя развитие гордыни и неадекватной самооценки. Демократия – последнее прибежище ничтожества.

Равенство

Идол равенства подчинен идолу демократии по субординации, но ни чуть не менее силен. Хоть кто-нибудь в наше время рискнет усомниться в том, что все люди равны от рождения и должны быть равны перед законом? Это принято считать такой же аксиомой, как и то, что у всех людей по две руки и две ноги. Вокруг идола равенства нет ограды, его не нужно защищать, на него ни кто не нападает.

Чем же это оборачивается на практике? Тем, о чем писал ещё барон Эвола: «Я ни чем не хуже тебя», – говорит тебе человек, который хуже тебя буквально всем». Порок и добродетель, низменность и возвышенность души, честность и подлость оказываются уравнены не только в правах, но и в общественном мнении. У всех вдруг неожиданно обнаруживаются законодательно за ним закрепленные «честь и достоинство», хотя на деле-то куда уж. Самый дрянной и никчемный человечишка преисполнен теперь невероятного самомнения, на защиту которого в случае чего тут же бросятся и общество, и государство. Бурлящая гниль всесмешения стала теперь средой нашего обитания.

На самом деле равенство – это удел массы рабов. Только рабы во всем равны между собой, а обществу свободных людей присуще естественное органическое неравенство. Апостол Павел говорил: «Звезда от звезды разнится в славе» (1 Кор 15, 39 – 44). Русская поговорка гласит: «Бог и леса не выровнял».

И ведь при демократии равенства точно так же нет, как и самой демократии. Джордж Буш-младший не был равен своим согражданам по возможности стать президентом. Отпрыски Генри Форда не были равны прочим американцам по возможности быть богатыми. Человек с фамилией «Рокфеллер» совсем не то же самое, что представитель безликой массы Джонсонов и Джексонов. Не надо нам рассказывать про «общество равных возможностей». Зачем же отцам демократии потребовалось воздвигать идол равенства? Да затем, чтобы ни один человек не имел перед другими таких преимуществ, которые нельзя купить за деньги. В фильме про «королевского стрелка Шарпа» одна возвышенная барышня говорит американцу: «Как хорошо, что в вашей стране имеют значение только личные заслуги, а не происхождение», на что американец спокойно отвечает: «В нашей стране имеют значение только деньги».

Финансовая олигархия воздвигла идол равенства для того, чтобы власть приобрела полностью торгуемый характер, а не для того чтобы потешить самолюбие Пьеров и Жаков, хотя последние в смысле самолюбия тоже в накладе не остались. Теперь любой парижский сапожник мог подойти к принцу крови и сказать: «Я ни чем не хуже тебя». И этот кайф тоже кое-что стоит.

Иван Ильин писал: «Тяготение к равенству есть одна из основных человеческих слабостей, которая обнаруживалась ещё в древности и иногда при этом в самых острых и разрушительных формах». Так что идол равенства, можно сказать, воздвигали всем миром – олигархия совместно с чернью. Олигархия от этого получила власть, а чернь потешила своё самолюбие.

Иван Ильин так же писал: «Люди от природы и в душе не равны друг другу и уравнять их ни когда не удастся. Этому противоречит известный республиканский предрассудок, согласно которому люди родятся равными и от природы равноценными и равноправными существами. Напротив, монархическое правосознание склоняется к признанию того, что люди и перед лицом Божиим, и от природы разнокачественны, разноценны и потому естественно не равны в своих правах».

Константин Леонтьев недоумевал: «Как я, русский человек, могу понять, скажите, что сапожнику повиноваться легче, чем жрецу или воину, жрецом благословленному?.. Всеобщее равенство и всеобщая равноправность убийственны для разнообразного развития духа и свойств людских».

Итак, равноправие есть злейший враг развития личности. У нас для обоснования этого тезиса куда больше фактического материала, чем было у Леонтьева, который жил в сословном государстве и практического равноправия увидеть не успел. А уж мы-то знаем, что такое эгалитарное общество, когда все должны быть «одинакие» и ни кто не должен «высовываться», а тех, кто высовывается, безликая масса карает жестоко и беспощадно. Любое проявление таланта или интеллекта чернь воспринимает, как оскорбление. Общество уподобляется речному песку, где ни одна песчинка не отличается от другой. Любое творчество ставит человека вне толпы, а, следовательно, любое творчество наказуемо.

Леонтьев писал: «Сами сословия или, точнее, сама неравноправность людей и классов важнее для государства, чем монархия… Политическая неравноправность была в Англии противоядием, противовесом политической свободе, лишь благодаря долгой неравноправности Великобритания так долго, так успешно и поучительно переносила свободу».

Константин Николаевич помог мне разгадать одну загадку, казавшуюся неразрешимой. Великобритания, как государство, играла в новое время роль самого настоящего архидемона эпохи. Именно Британия стала тогда проводником всего того, что в конечном итоге приведет к власти антихриста. Морское могущество английских торгашей давило любой континентальный намек на то, на чем лежал хотя бы слабый отблеск духовности. Англия в очередной раз доказала, что торгаши и безбожники всегда образуют тесный союз (Об этом мы будем говорить подробнее, рассматривая концепцию «Континент и Океан»). И я ни как не мог понять, почему именно эта страна породила великую, в том числе и христианскую литературу – Честертон, Толкин, Льюис – христианские писатели, которых я называю великими британцами, выросли на почве, насквозь пронизанной духом торгашеского безбожия. Как такое могло произойти? За счет чего?

Теперь я понял – за счет и доныне очень сильного в Англии неравноправия. Английская реальность – сложная и переплетенная. Это не только страна торгашей, это ещё и страна лордов. И в наше время Великобритания – единственная страна, где одна из палат парламента формируется по аристократическому принципу – палата лордов. Если в США общество делится на высший, средний и низший классы исключительно исходя из количества денег, то в Великобритании и доныне не так. Миллиардер может принадлежать к среднему классу, а к высшему обществу – весьма небогатый человек, благодаря своей принадлежности к древней аристократии. И вот эта-то сословность общества, где деньги решают не всё, способствует развитию творческого духа далеко не только в среде аристократической элиты. В стране, где до сих пор есть лорды, сам воздух другой. Если в обществе сохраняется аристократическое начало, пусть даже сильно замутненное и искаженное, творческий дух такого общества всегда будет выше, чем в обществе эгалитарном, которое всегда и везде враждебно творческому началу.

Иван Ильин писал: «Люди равенства (эгалитаристы) не любят и не терпят превосходства, они отворачиваются от него, стараются его не замечать, они всегда готовы подвергнуть его сомнению, закритиковать, осмеять… «Мы не терпим ни какого превосходства, – говорили мне дословно умные республиканцы одного из демократических государств, – всякому выдающемуся человеку мы сумеем затруднить и испортить жизнь, чтобы он не заносился, но если он, не смотря на это, чего-нибудь достигнет, то мы, пожалуй, поставим ему посмертный памятник». «У нас в школах, – рассказывает профессор из другого демократического государства, – планомерно заваливают учеников необъятными фактическими сведениями и гасят в душах всё, что связано с творческим воображением: добиваются равенства, трафаретного сходства и убивают индивидуальность»».

Финансово-безбожная олигархия, в самой себе задушив всякий намек на духовность, может опираться только на безликую, равномерно перемешанную массу рабов «без имени и в общем без судьбы». Именно демократия превращает людей в рабов, лишенных индивидуальности. Опорой трона могут быть только яркие самодостаточные личности. Монархия невозможна без аристократии. Ильин писал: «Признание ранга есть потребность искать и находить качественное преимущество …уступать ему жизненную дорогу». А когда ни за одним человеком не признают качественного преимущества, когда все равны и значение имеет только количество, это начало распада как общества в целом, так и каждой отдельной личности, о чем писал Константин Леонтьев: «Все идут к одному … – к господству какого-то среднего человека. Революция есть всеобщее стремление к смешению, к ассимиляции, к смерти».

Эгалитарное государство рубит сук на котором сидит. С одной стороны, финансовая олигархия может управлять только однородной массой, любая личность с выраженными индивидуальными чертами – это покушение на её власть, но с другой стороны такая власть не может быть прочной, потому что полное равенство возможно только в смерти. Когда внутри системы исчезает разница температур, разница давлений, когда исчезает иерархия, когда нет больше разнообразия – это прекращение всех жизненных процессов.

Леонтьев писал: «Если бессословность зашла уже слишком далеко, если привычка к ней вошла уже в кровь народа (а для этого гибельного баловства времени много не надо), если ни какая реакция в пользу сословности уже не выносится, то самодержавный монарх, как бы он силен с виду не казался, не придаст один и сам по себе долговечной прочности государственному строю. Этот строй будет слишком подвижен и зыбок … Наполеон I жаловался на то, что эгалитарная почва Франции – песок, на котором ни чего прочного построить невозможно».

Это очень важный для нас вывод: на эгалитарной почве ни чего прочного построить невозможно. Если общество бездуховно – оно бессмысленно, а потому приговорено к исчезновению. Но ни какая духовность невозможна без иерархии. Дух человека должен подчинять себе душу, душа должна подчинять себе тело. Эта внутренняя иерархия человека должна находить отражение в структуре общества, в этом смысл сословий. Если граждане уравнены в правах, значит уже запущен механизм общественного распада. Ни какая духовная задача не может быть не только реализована, но даже и поставлена, если ноги равноправны с головой, если желудок равноправен с сердцем.

Есть, однако, тот смысл, в котором люди равны. Все равны перед Богом, потому что Бог одинаково любит всех людей – и грешных, и праведных, и духовных, и бездуховных. Нам трудно это понять, но Бог одинаково любит и самых страшных злодеев, и самых великих святых. И мы должны, подражая Богу, одинаково любить всех людей. Это практически невозможно, но таков идеал, к которому мы должны стремиться. Исходя из этого идеала, ни кто ни на кого не имеет права смотреть свысока. И, утверждая социальное неравенство, мы должны помнить о духовном равенстве людей. Создавая сословия, мы не должны забывать, что нет сословий высоких и низких, восхваляемых и презираемых. Все сословия одинаково хороши, пока остаются в собственных рамках. У людей должны быть разные социальные права, но право на спасение души у всех одинаковое. И в этом смысле сапожник равен принцу. И если принц смотрит на сапожника с презрительным высокомерием, значит он плохой принц.

Иван Ильин писал: «Каждый человек, кто бы он ни был, как бы ни был он ограничен в своих силах и способностях, имеет безусловное духовное достоинство и в этом своём человеческом достоинстве каждый человек равен другому… Справедливое право есть право, которое верно разрешает столкновение между естественным неравенством и духовным равенством людей».

Свобода

Идол свободы – особый. Он имеет своё материальное воплощение, то есть существует буквально – в виде известной американской статуи. Размеры статуи говорят о том, как много значит для современных людей свобода. Кто сейчас против свободы? Нет таких людей.

Ещё одна особенность этого идола в том, что «свобода» – понятие – перевертыш. На свободу начали молиться именно тогда, когда начали терять представления о том, что такое свобода, и вознесли этот идол до небес, когда большинство людей уже не имело ни малейшего представления о свободе. Свобода – ключевое понятие христианства, и вот мы видим, как это слово стало знаменем всех антихристианских сил.

Иногда люди как будто просыпаются, начиная догадываться, что свобода – это нечто совсем другое, а не то, о чем им говорят. В старом американском сериале о короле Артуре, довольно примитивном, есть один заслуживающий внимания эпизод. К юному Артуру подходит матерый воин и спрашивает:

– А ты за что сражаешься?

– За свободу! – патетически восклицает Артур.

– Тогда это не ко мне. Я уже свободен.

Понятно, что эти двое говорили о совершенно разных «свободах». Той свободы, которая действительно является таковой, невозможно требовать, за неё невозможно сражаться, точнее, сражаться за свободу можно исключительно с самим собой, но ни как не с внешними силами.

Современные «борцы за свободу» этого не понимают. Они думают, что когда добьются великого множества самых разнообразных гражданских прав, то станут свободными. А ни чего подобного. Если человеку с психологией раба дать много прав, он всё равно останется рабом. Какая польза от свободы слова тому, кто говорит только то, что принято говорить в его группе? Предположим, государство позволяет ему говорить всё, что он захочет. А у него ни одной своей мысли в голове. И он рабски воспроизводит лозунги «борцов за свободу». Неужели такой человек свободен? Он смертельно боится сказать что-нибудь такое, что не понравится жрецам его идолов. И что бы ни исходило от власти, он обязан это ругать. Похвалит – жрецы свободы не простят. Таковы рабы свободы.