Сделка с совестью

Слышу заливистый смех. Как колокольчики. Даже скорость сбавляю, чтобы не слететь на обочину. Поворачиваю голову и наблюдаю за Алёной. Красивая — нет слов, аж дух захватывает. Интересно, Леднёв уже заказал мне сорокоуст? Если нет, то теперь точно можно.

— Тебе сколько лет, Алёна?

— Пятнадцать, — ощеривается язва.

Я достаю телефон и набираю Шанаеву.

— Катюш, подскажи, сколько лет твоей знакомой, которая пообещала на меня заяву накатать? Совершеннолетняя хоть?

— Янис, отстань от нее, — слышу в ответ недовольный голос Шаны.

— Кать, я о возрасте спросил. Совершеннолетняя?

— Да.

— А цифру?

— Двузначная.

— Еще точнее.

— Совершеннолетняя.

Я смеюсь. Ладно. Основное услышал. Завершаю разговор и поворачиваюсь к двузначной.

— Ай-яй, Алёна. Какая ты нехорошая девочка.

— Этого я в свой адрес и без тебя наслушалась. От тренера, — грустнеет она и тяжело вздыхает.

— Как ты травму получила? — интересуюсь я, вспоминая ее недавнее падение.

Молчит. Отворачивается к окну. Задаю новый вопрос, и снова молчание. Не девушка, а находка. Обычно они трещат без умолку, а тут своенравная, не хочет мне понравиться и каждый раз обжигает пламенем в глазах так, что где-то внутри царапает. Идеал. Почти. За исключением непредсказуемых реакций. Но это легко корректируется.

— Кажется, у тебя и впрямь проблемы, цветочек. Заодно и у меня. Сто лет не ухаживал за девчонками, поэтому без понятия, как расположить к себе такой колючий кактус, как ты. Но ничего. На месте разберемся, да? Поможешь мне?

Она поворачивается. Награждает насмешливым взглядом.

— Кактус? — переспрашивает повеселевшим голосом.

— Он самый, Алёна. Ты сплошь из колючек. Это надо исправлять. Потом сама спасибо скажешь, что я в нормальный цветочек тебя превратил. Без шипов и иголок. Знаешь хоть, что такое нежность?

Она снова отворачивается. Опять молчание. Ну какая же упрямая коза.

Через полчаса мы останавливаемся у полицейского участка.

— Куда ты меня привез? — Алёна переводит недоумевающий взгляд с вывески на меня.

— Ты же хотела пойти и написать заявление. Вперед.

Я снимаю блокировку с замков. Самому интересно, пойдет или нет. Совсем безбашенная или только притворяется?

— Без документов прям так все и кинутся принимать у меня заявление… — Алёна неуверенно кладет ладонь на ручку двери.

— Кинутся. Пять минут, Алёна, тебе на раздумья. — Я тянусь в карман пальто за сигаретами. — Считаешь, что заслужил это, — киваю на участок, — значит, получу по заслугам и там весь вечер проведем. Но можем иначе. Выбор за тобой.

4 глава

— Пять минут истекли, — говорю я, выкидывая окурок в окно. — Что надумала?

Поворачиваюсь и смотрю в задумчивое красивое лицо. Секунду мы с цветком изучаем друг друга взглядами, после чего Алёна убирает ладонь с ручки двери и расслабленно откидывается на спинку сиденья. Слегка усмехается.

— У тебя здесь какие-то друзья и связи? В чем подвох?

— Нет никакого подвоха. Можешь идти и писать на меня заявление. Примут даже без документов. Но имей в виду: доказать, что я принуждал тебя к действиям сексуального характера, будет проблематично. Ведь я пока не начинал этого делать, — намеренно делаю акцент на слове «пока», сохраняя невозмутимый и серьезный вид.

Алёна шумно вздыхает и отворачивается, а я встряхиваю головой, чтобы избавиться от мимолетной мысли впиться губами в ее рот и подтолкнуть к тому, чтобы девочка вышла из машины и устроила нам проблемы. Их будет немало: отец придет в бешенство, когда узнает, что я влип в новую передрягу, сам буду на взводе не меньше, еще и цветку прилетит за упрямство, потому что дико выбесит этой выходкой. Хотя… если у Алёны действительно покровитель влиятельный имеется, а ко мне — сильное отвращение, то на ее месте я бы пожаловался, чтобы тот устроил новому «ухажеру» показательные выступления с карательными мерами. И такого исхода нельзя исключать. Алёна лишь с виду милая, а внутри, похоже, та еще стерва. Со спортивной закалкой.

— Не пойду, — выносит она вердикт блеклым голосом. — Просто отвези меня на базу. И оставь в покое. Я способна трезво оценивать свои чувства. Ты мне не противен, но дико раздражаешь. Правда, не настолько, чтобы писать на тебя заявление. Продолжения знакомства с тобой не хочу. Ни за какие деньги. Или даже за красивые обещания. А будешь настаивать — получишь коленом в пах. Потом расцарапаю тебе лицо, и к кривому носу еще глубокие шрамы добавятся. Они хоть и украшают мужчин, но я бы на такого уже не обратила внимание.

— Прям пакет услуг «Все включено».

Я достаю из кармана карточку и кручу в пальцах.

Алёна переводит на нее взгляд. Хмурится.

— Может, передумаешь? — спрашиваю я.

— Тебе нужно поставить прививку от бешенства. Если не прекратишь меня донимать, я окажусь там с ручкой и листом бумаги, — кивает она в сторону участка. — А мне бы этого не хотелось. Повторяю, я сегодня неважно себя чувствую и буду очень благодарна, если отвезешь на базу и оставишь в покое. Обрати внимание на кого-то из девочек Кати. Вроде бы Маркелова тобой интересуется? Симпатичная, добрая, фигуристая. Рекомендую.

Я оцениваю бледный и уставший вид цветка. Отпустить? Похоже, придется. Штурмом эту стену не взял, делать подкопы и искать лазейки не хочу — не привык стучать в закрытые двери. Подыскивать правильные ключики — времени мало. На днях улечу домой и остыну. И так хватает проблем. Маркелова… Не в моем Вера вкусе. По крайней мере не настолько, чтобы потом отбивать прессинг ее отца. А вот на покровителя Алёны я бы взглянул.

— Хорошо. Поехали на базу, — киваю, соглашаясь.

Трогаюсь с места, делая температуру в салоне автомобиля на пару градусов выше, потому что девчонка дрожит. От холода или волнения — не хочу уточнять. Но ее я все равно хочу. Парадокс.

— Правда выкрал меня, чтобы привезти в участок? Или это спонтанное решение и импровизация? — нарушает Алёна молчание.

Заметно, что она не в духе. И не в форме. Ничего, солнышко, у всех бывают черные полосы. Вдруг я появился, чтобы они стали светлее? Зря сопротивляешься и нос воротишь. Случайных встреч не бывает.

— Правда. Задело, когда Катя отчитывала меня, как мальца, что девочку посмел обидеть. Ты же первая начала, Алён. Я всего лишь пригласил тебя в кафе и, сраженный наповал твоей яркой внешностью и черными глазами, очень громко думал, какая ты красивая. Да ты и сама прекрасно знаешь, что природа не обделила тебя внешними данными.

Поэтому и стерва такая, да, цветок?

— Красивая? — хмыкает она с досадой. — А хотелось бы, чтобы была здоровая.

— Нога болит?

— Болит.

Я улыбаюсь, а цветок снова хмурится. Но мне смешно вовсе не потому, что ей больно. Навеяло воспоминания.

— Несколько лет назад моя бабуля ногу сломала. В двух местах. Очень серьезно. Дед нанял женщину, чтобы приглядывала, пока он на работе, а вечером мчался домой и проводил с женой все свободное время: бульоны варил, по дому хлопотал, хотя мог на сиделку свалить эти рутинные обязанности. Кормил Варю с ложечки и следил, чтобы она съедала все до последней крошки.

— К чему ты мне это говоришь? — бесцеремонно перебивает цветок.

— К тому. Ты почему такая невежливая? Дослушай сначала.

Алёна фыркает, но замолкает.

— Бабуля плохо восстанавливалась, кость неправильно срослась. Пришлось заново ломать, ад начался по второму кругу. А Варя совсем не привыкла сидеть на месте и на фоне этого впала в жуткую депрессию. Стала сериалы смотреть бразильские, чтобы отвлечься, а потом ее вроде как затянуло. И вот каждый вечер дед домой приходил и начинал интересоваться, как поживают ее Хулио Игнасасы, а она ему в подробностях рассказывала: кто с кем поругался, переспал, кто на ком женился. Он так внимательно слушал, всегда вопросы задавал, словно ему и впрямь было это интересно. Я тогда в недоумении пребывал, думал, что Рим совсем умом тронулся: какие-то мыльные оперы обсуждает, бабские истерики. Чуть позже до меня дошло, зачем он это делал. Варя ведь плохо шла на поправку, мало ела, двигаться толком не могла, подсела на сериальчики и там нашла отдушину, а дед сильно переживал за нее, вот и разбалтывал, отвлекал, смешил и возвращал к жизни подобными окольными путями. Только по ночам выходил на террасу, когда бабушка засыпала, и взатяг полпачки выкуривал за раз. Прогнозы так себе врачи давали. Рим боялся, что Варя больше никогда не встанет. К чему я это рассказываю, Алёна? Ты правильно заметила. Я очень чуткий. А еще нежный. Да, хочу тебя заполучить, но и сильных чувств, как у деда с бабулей, тоже хочу. В силу характера бываю крайне темпераментным, трудно себя сдерживать, но я стараюсь не особо хулиганить. Очень стараюсь.

Алёна еще сильнее начинает хмуриться, и это подстегивает меня.

— Болит, говоришь? — Тянусь рукой к стройной коленке, облаченной в джинсу, уверенно кладу на нее свою ладонь. — В каком месте, цветочек? Давай подую? А хочешь, вместе сериалы будем смотреть, а потом Хулио Игнасасов обсуждать?

— А по ночам ты будешь выкуривать за раз пачку сигарет и однажды умрешь от рака легких? Нет. Спасибо, — произносит Алёна, смягчаясь. — Ты, конечно, мастак по ушам ездить. И руки распускать. — Она бьет меня ладошкой по руке. — Вместе с языком. Понимаю, почему девочки Шаны от тебя пищат. Со мной такое не прокатит, Ян. Здравый смысл — мое все.

— О серьезных вещах, между прочим, с тобой говорю, Алён, а ты высмеиваешь мои чувства. Жаль, что в спорт вернуться хочешь, но не получается. Иногда нужно уметь отпускать то, что больше не твое. Иначе можно сломаться.

— Отпустить… А если не отпускает? — Губы цветочка жалобно кривятся.

— Всё в твоей голове. Изменишь мышление — остальное поменяется следом за ним.

— Ты говорил, что боксом занимался. А сейчас? Отпустило? — спрашивает Алёна с вызовом.

— Сам бросил. Тоже из-за травмы. По голове так съездили, что в больничку загремел. Гематома с огромную шишку была. — Показываю сжатый кулак. — Рассосалась, но с тех пор я пересмотрел свои взгляды на жизнь. И риски для нее минимизировал. Дома грушу пинаю — хватает за глаза. А у тебя?

— У меня нет дома груши, но приобрести не мешало бы. Спасибо за идею.

— Я про травму.

Алёна долго молчит, будто не хочет говорить, а потом все же тихо начинает:

— В первый раз я на тренировке неаккуратно упала. Девочки из команды «помогли». Завидовали или просто невзлюбили, не знаю. Намазали коньки какой-то гадостью, а я в итоге выбила колено, упав. Но серьезную травму получила позже. Из-за него же. Глупо. Обидно и нелепо все вышло. На отчетных соревнованиях. С двойного флипа упала. Это был крах. Всему. Очнулась в больнице после операции и, как твоя бабуля, находилась в жуткой апатии. Мне было явно не до сериалов.

— Реабилитация?

— Была. Но после нее я опять загремела на больничную койку. Сейчас хочу тренером стать, чтобы с детьми заниматься. А потом видно будет. У меня страшная болезнь, Ян, — хитро улыбается цветочек, но в глазах даже намека нет на веселье.

Вопросительно приподнимаю бровь.

— Называется «Я сама». И она неизлечима.

— Ах вот ты про что, — ворчу я, понимая, в какую сторону уходит разговор. — Лекари тебе встречались плохие, потому и диагнозы неверные. Могу всё исправить. Бесплатно. Хочешь?

— Нет, — качает она головой, ухмыляясь.

— Лет тебе сколько, цветочек? — Этот вопрос не дает мне покоя.

— Какая разница? — Алёна снова выразительно хмурится.

— А вышка имеется?

— Возможно.

На пару минут воцаряется молчание.

— Заедем в Макдак? Есть охота. Весь день на ногах, не успел толком перекусить. Лишь кофе утром выпил. А потом вернемся на базу.

— Только есть будешь в машине.

— Тебе что-нибудь заказать? — спрашиваю я, скользя глазами по пухлым чувственным губам.

— Минеральную воду. Без газа. И больше никаких поцелуев и рук.

Ну какая же язвочка.

— Воду? — передразниваю. — И листик салата? А потом еще один обморок. Но уже настоящий. Да?

Алёна награждает меня недовольным взглядом.

Ладно. Не мое это дело. Пусть ничего не ест. Но на всякий случай заказываю много еды и даже обещанное мороженое. Цветочек отрицательно качает головой и берет из пакета только бутылку воды. Я же с аппетитом съедаю несколько булок с котлетой и иногда ловлю на себе насмешливый взгляд. Раздражаю, говоришь? Темнишь ты что-то, Алёна.

На удивление, остаток дороги цветок нормально общается. Или ей совсем хреново, и не осталось сил на препирания. Мы почти подъезжаем к базе, когда Алёна вдруг подбирается и кивает куда-то в сторону.

— Ян… — испуганно шепчет она, трогая меня за руку, которая лежит на руле.

— Вижу, — шумно выдыхаю я, сбавляя скорость.

Осматриваюсь по сторонам, чувствуя, как спину окатывает холодным потом. Я пиздец как боюсь собак. С детства. После того как одна укусила, когда подошел ее погладить и не ждал, что на меня кинутся. Поэтому овчарку отца, Джо, обхожу стороной и не контактирую. Не мое это. А тут их целая свора! Нападают на женщину в темном пуховике. Она отбивается сумкой, но тщетно. Их как будто это только сильнее раззадоривает. Если не прийти на подмогу несчастной, то все может закончиться очень и очень плохо и в чью-то семью сегодня придет горе. Я вовсе не против предотвратить беду, но что делать со страхом и ступором, который сковал внутренности?

— Посмотри, в бардачке есть что-то? — прошу цветок, не отводя глаз от собак.

— Что именно? — голос Алёны дрожит от напряжения.

— Должен быть электрошокер, травмат или баллончик с газом, — спокойно поясняю я, хотя отнюдь не спокоен. — Джип не мой. Друга. Он часто по работе с неадекватами дело имеет. Мерами предосторожности не брезгует. Что-то должно быть.

Сдаю назад, разгоняюсь, включаю дальний свет фар и резко торможу аккурат перед женщиной, которую псы уже валяют по земле и тянут за пуховик на части. Мне от одной этой картины дурно. Словно ролик в Ютуб смотрю. Только всё по-настоящему. Собаки пугаются громкого шума и яркого света, отступают. Остаются два бесстрашных волкодава. Возможно, среди них есть вожак. А если это так, то и сбежавшая свора может вернуться по его команде. Блядь.

Алёна протягивает электрошокер трясущимися пальцами.

— Жаль, ты раньше мне его не показал.

Мне сейчас не до шуток, цветок. Заглядывать детским страхам в глаза — то еще развлечение. Лучше бы в участок загремел, ей-богу.

— Машину водишь? — Я застегиваю пальто, оценивая обстановку на улице.