Помоги проекту - поделись книгой:
Анна Кутковская
По ком звонил колокол
Тишину утра разорвал колокольный звон. Этот один долгий, громкий и протяжный удар разбудил, казалось, все живое вокруг. Бродячие коты навострили уши, птицы замолчали, даже мухи – и те, казалось, перестали жужжать. А звук все катился и катился – над озером, над домами, полями и дальше, дальше, дальше… Это было начало.
Интерлюдия I
Ресторан «Ковчег» славился не только своей изумительной авторской кухней, но и удивительно высокими ценами, а также публикой, которая регулярно появлялась в нем, отмечая в нем свои юбилеи, дни рождения и еще бог знает какие даты.
Получить работу в этом ресторане желали многие, но не многие там задерживались. Местные царьки и божки вели себя настолько мерзко, что порой дух захватывало. Например, одному из них ничего не стоило как-то вызвать к себе в зал шеф-повара и прилюдно отхлестать его по лицу стейком, который был, по его мнению, недостаточно прожарен, а после этого отказаться платить за обед. Самому шеф-повару и управляющему оставалось лишь униженно кланяться.
Вот и сейчас некий упитанный краснощекий господин щелкнул пальцами, подзывая к себе официанта.
– Чего изволите? – голос официанта был настолько елейный, что на нем можно было поскользнуться.
– Кофе как обычно и сигару.
– Но у нас не курят.
– Ты не слышал, что я сказал, холоп? Ты кто вообще такой, чтобы мне указывать?
Официант потупился – он уже успел пожалеть о словах, которые случайно сорвались с его языка.
– Отвечай, когда тебя спрашивают! – начинал закипать господин.
– Кофе как обычно и сигару, – не поднимая глаз, ответил паренек и стремглав кинулся в сторону кухни.
– То-то же, – самодовольно крякнул толстый господин и достал из кармана телефон.
– Алло, Светик, ты где?
В трубке что-то недовольно пищало.
– Я понял, разберемся. Слушай, не жди меня, я уже пообедал. Да, икорка была что надо. Как и всегда. Ну все, пока.
Мужчина вернул телефон на место и принялся барабанить пальцами по столу:
– И где черти носят этого уродца!
Чтобы хоть как-то скоротать время, он начал разглядывать посетителей ресторана. За столиками вокруг него сидели такие же толстые мужчины, а кое-где – не уступающие им в полноте женщины. Все они с аппетитом закусывали, жевали и прихлебывали. На столах стояла черная зерновая икра, реже – паюсная, еще реже – красная. На таких едоков толстый господин смотрел с презрением, а в душе жалел. Челюсти ходили ходуном, зубы кусали, рвали и перемалывали, губы, щеки и подбородки лоснились от жира. Казалось, всю эту симфонию обжорства невозможно ни заглушить, ни прервать.
Толстый господин снова посмотрел в сторону кухни, потом на часы. В уме он уже прокручивал свой монолог с официантом и предвкушал, как жестоко и изощренно он унизит его перед всем залом. Но чаяниям его исполниться не пришлось, потому что толстый господин лопнул. Да-да, просто взял и лопнул с тихим влажным чмоканием – как лопались за двадцать минут до этого на его зубах черные икринки. Примеру толстого господина последовали и все остальные едоки. Меньше, чем через минуту, в зале не осталось ни одной живой души – за исключением оторопевших официантов. Только белели дорогие скатерти, испачканные остатками пищи и людей.
Интерлюдия II
– Маша, началось! – только и смог выдохнуть Степан Лаврентьевич.
Маша, жена его, прошедшая с ним огонь, воду, медные трубы, распад СССР и раздел бизнеса между братками, а теперь помогающая ему вести этот самый бизнес, выдавила из себя:
– Не может быть….
– Еще как может, – с этими словами Степан Лаврентьевич стал переключать каналы в поисках очередного новостного выпуска. Через три щелчка он нашел то, что искал – корреспондент вел прямой репортаж от ресторана «Ковчег». Сквозь огромные панорамные окна хорошо просматривался большой зал, в котором четвертью часа ранее произошла очень странная катастрофа. Глаза корреспондента возбужденно блестели, микрофон дрожал в руке. Видно было, что говорит он взахлеб, почти тараторит. Ни Степану Лаврентьевичу, ни жене его не нужно было прибавлять звук на телевизоре – они и так все поняли.
– Что же делать, Маша? – жалобно простонал мужчина. Галстук его сбился на бок, волосы растрепались, а подмышками расплывались пятна пота, пачкая дорогую рубашку. – Что же делать-то, а?
– Для начала возьми себя в руки. Мы все успеем.
– Да как же мне успокоиться, Маш. Ведь столько денег…
– Не нуди, – оборвала его жена. – Деньги… Деньги… Помнишь ту девчонку, которая от рака умирала. Мать ее еще просила помочь?
– Помню, – в голосе Степана Лаврентьевича послышалась надежда. – Сейчас позвоню.
Он схватил телефон, долго искал в нем какой-то номер, потом нажал кнопку вызова.
– Алло, здравствуйте. Это фонд помощи Наде Лебедевой? То есть как это? Когда? Спасибо, – Степан Лаврентьевич положил телефон на стол. – Говорят, умерла, еще полгода назад.
– Не вовремя девка-то померла! – цыкнула Маша зубами и смачно выругалась. – Ладно…
– Маш, а может, ну их? Просто сожжем или раздадим?
– Степа, прекрати нести херню! Ну какое «раздадим»! Ты же сам знаешь, что это так не работает.
– Знаю, – вздохнул мужчина. – Я просто в панике. Вдруг не успеем?
– Так… А помнишь детский дом, через который мы партию мета отмывали?
– Да, припоминаю.
– Вот и переведи им все. Можешь анонимно – это даже лучше. «Ибо гордость предшествует гибели, надменность духа – падению», Притчи 16, стих 18, – процитировала по памяти женщина.
– Умничка моя! – воскликнул Степан Лаврентьевич. – Чтобы я без тебя делал!
– Да где-нибудь с простреленной башкой давным-давно валялся, – усмехнулась она.
– А яхта, Маша? – радость снова сменилась озабоченностью. – Может, тоже подарить кому-нибудь?
– Степа, ну кому ты ее подаришь, учитывая, что она в Индии на побережье стоит.
– Можно позвонить управляющему, пусть продаст ее хоть за копейки, а деньги раздаст оборванцам. Пусть хоть на части разберет, лишь бы избавиться от нее! – плаксивым голосом закончил Степан Лаврентьевич.
– Ладно, звони управляющему, – махнула рукой жена. – И секретаршу свою вызови – пусть дарственные оформит на всю недвижимость нашу.
– Алечка, зайдите! – крикнул мужчина по громкой связи.
Через пару секунд в дверях показался внушительный Алечкин бюст, а после – и она сама. Степан Лаврентьевич вкратце объяснил ей, что нужно делать, и уже через пару минут в кабинете воцарилась тишина, прерываемая лишь клацаньем длинных наманикюренных ногтей секретарши по клавиатуре.
– Готово, – лениво протянула Алечка через пятнадцать минут.
– Спасибо, деточка, – Степан Лаврентьевич похлопал ее по щеке, а потом обратился к жене, – Ну, Маш, вроде все?
– Все, да не все. Преподобному еще своему позвони, чтоб грехи отпустил.
– Да, давай скорее! – засуетился мужчина.
Жена протянула ему телефон, из которого уже слышались гудки.
– Отец Николай слушает, – глубокий сочный бас выводил слова неспешно, степенно окая.
– Отец Николай, это Степан Лаврентьевич.
– Здравствуй, здравствуй, сын мой. Слушаю тебя.
– Отец Николай, я хотел….
Но отцу Николаю не суждено было узнать, чего хотел его собеседник, потому что тот лопнул. Да-да, просто взял и лопнул – с громким сухим треском, с каким обычно пересчитывают деньги в счетной машинке. Маша, не успев произнести «Отче наш», исчезла не менее эффектно.
Алечку окатило горячей красной волной и ошметками того, что еще секунду назад было ее начальником и его женой. Секретарша завизжала и, дико вращая глазами, кинулась к окну. Толстое бронированное стекло, коим Степан Лаврентьевич снабдил свой кабинет в попытках защититься от конкурентов и врагов, не хотело поддаваться. И даже внушительный Алечкин бюст не мог с этим справиться. Девушка билась о стекло, оставляя на нем красные потеки – из рассеченного лба и свернутого набок носа тонкими струйками сочилась кровь.
Из телефона еще слышался голос отца Николая, когда над городом прокатился третий удар колокола.
Интерлюдия III
– Кто? Сын? Сын родился? – кричал в трубку молодой мужчина. – Любимая моя, ты не представляешь, как я счастлив! Я… Я просто не могу говорить от счастья, – казалось, он сейчас заплачет. – Да, хорошо. Обязательно привезу. Целую, до связи.
– Ну что, отелилась твоя корова? – томно протянула блондинка, обнаженная до такой степени, что даже сережек на ней было, и провела острым ноготком по внутренней стороне бедра мужчины.
– Да, наконец-то, – в голосе его не осталось ни следа нежности и слез – только презрение. – Этот выродок и так мне успел надоесть, а уж теперь спасу от него не будет. Смотри, какая шапочка! Смотри, какая кроватка! Смотри, какие носочки! – исказив голос, пропищал мужчина. – Тьфу, аж противно!
– А уж как она разжирела, – вторила ему блондинка.
– Да мне самому на нее смотреть противно! Я уж на работе до ночи сижу. Думаю, приду позже, она уже уснет. Так нет, ждет! То ей обниматься надо, то руку на живот положит. А теперь вообще хоть из дома сбегай!
– Не пойму одного, – округлила глаза женщина. – Как тебя угораздило с ней связаться? Она же уродина!
– Да я и сам не понял. Сначала с пацанами поспорили, что я ее распечатаю первый. А потом как-то пошло-поехало. Она меня сразу с родителями побежала знакомить.
– И что, тебя ее отец под дулом пистолета заставил на ней жениться?
– Дура – ты и есть дура! Ее отец такими деньжищами ворочает! Он сразу сказал: вот, мол, зятек, распишетесь, я тебя в партнеры возьму. А я что, дурак что ли? В конце концов, если крепко зажмуриться, то она вполне себе ничего.
– Ночью, с выключенным светом и под одеялом, – гортанно рассмеялась блондинка.
Но смех ее тут же оборвался, когда оба они – и мужчина, и женщина – лопнули. Да-да, просто взяли и лопнули – с придушенным чмоканием и еле слышным вздохом. А вдалеке громовым раскатом взвился в небо четвертый удар колокола.
Поделиться книгой: