Время вперед

— Да я тебе…

— Вы, незнакомый посторонний человек, и вы мне угрожаете физической расправой. Весь вагон подтвердит, что вы меня били. Вот прямо сейчас как хренакнете меня лицом об стол, кровь по всему купе!

— Остынь, не собираюсь я тебя бить! Ты чего разорался, больной?

Женя забилась в угол и с ужасом смотрела на разгоревшийся скандал, где парнишка младше её чуть ли не втаптывал в грязь их сопровождающего. Не физически, морально, но не менее страшно. Это была та самая защита, которая страшнее нападения. Оба тяжело дышали, уставив бешеные глаза на противника. Парень вдруг остановился в своем натиске и повернулся к Жене: «Не бойся, мы просто разговариваем с Изей Славовичем так. Громко, но беззлобно». А потом он улыбнулся. Вот только что готовился зубами рвать врага, а сейчас улыбается. Так тоже страшно.

— Не Изя Славович, а Семен Изяславович. Семен изяславович Рапопорт.

— Жорж Милославский. А юная леди Евгения Коваленко. Вот и познакомились.

— Очень приятно — просипела из своего уголка девочка.

Рапопорт неподвижно сидел на лавочке напротив ребят и старался не думать. Просто не думать. Про то, что он очень сильно влип, про то, что влип по своей вине. За каким он полез командовать, зачем вообще было куда-то ехать? Погрелся на солнышке у речки… Если скандал дойдет до ушей начальства, можно будет впрямь с котомкой по миру или на завод бухгалтером. Самым младшим бухгалтером по учету обтирочных концов. Этот гой умеет играть не по правилам, это опасный гой. Его дедушка когда-то говорил, евреям будет очень плохо там, где гои научатся нарушать свои правила. Мудрый дедушка, почему Сёма его не слушал? Зачем он не стал стоматологом?

— Я надеюсь, мы разрешили все разногласия. Пообещайте, что будете вести себя благоразумно как взрослые люди, пока я не передам вас администрации летнего лагеря.

— Да, Семен Изяславович.

— Хм, обещания, данные гоем еврею, не обязательны к исполнению. Так что легко могу пообещать.

Рапопорт чуть не вскрикнул «Наоборот!», но вовремя опомнился. Не надо так подставляться, гад его явно провоцирует. Ехать всего двадцать часов, уже даже девятнадцать. Сейчас он переоденется и ляжет спать, минус десять часов еще. А там как-нибудь дотянет до цели. И молча, всё время молча, «язык мой — враг мой».

Спутница попалась нормальная, не истеричка, вроде. Даже не заплакала. Оделась, конечно, не по-походному, но тут опыт нужен. Опыт дело наживное. Надо было сесть напротив, а не рядом, тогда вид был открывался приятнее. С другой стороны, Изя сел напротив, сидеть рядом с ним — увольте! Запах от дядьки не очень, и он шире. И скандалить удобнее, глядя в глаза противнику. Сейчас организуем спартанский быт, перекусим, чем мама наделила, расслабимся и попробуем получить удовольствие от дороги.

Женя сидела и думала, что этот Жорж прав, он один из всех оделся наиболее подходяще. Явно импортный спортивный костюм необычного фиолетового цвета удобнее в поезде, чем брюки, сорочка с галстуком и пиджак Изи Славовича, как его Жорж назвал. Ну и сама оделась не шибко подходяще: светлая юбка до колен, блузка и бежевая вязаная кофточка очень быстро в вагоне оботрутся и будут выглядеть как минимум неряшливо, а то и грязно. С другой стороны, ехать сюда из Тулы в спортивном костюме блеклого синего цвета с растянутыми коленками и локтями… Ты откуда сбежала, девочка, с тренировки? Жоре, как его, Милославскому, хорошо, он из богатеньких, видно. И отец провожал в форме, начальство какое-нибудь железнодорожное. А тут всё как у всех. Даже комитет комсомола отправлял не просто как активную комсомолку, а с наказом во всем помогать Милославскому. А чем помогать, не сказали. Еще и задание назвали секретным, как у Зои Космодемьянской.

Милославский встал и молча куда-то ушел. Похоже, ему и в голову не пришло спросить разрешения у Рапопорта. Так и вырастают из этих красавчиков люди, которым всё можно. Погодите, если бы Жорж был из детей крупных шишек, их сопровождающий бы точно знал и не пытался орать. Не сходится. Когда мальчик вернулся, ушел переодеваться Изя с трениками в руках. Наш человек — материальчик такой же, как на жениных спортивках. В это время пришла проводница с улыбкой в пол-лица: «Вот ребятки, ваше постельное белье, сами заправите? Угу, а чаёк я попозже принесу, чтоб вы в чай и на еду не натрясли, обустраивайтесь».

Милославский встал, взял одну простынь и привязал за концы к трубкам в проходе купе, получилась настоящая ширма. «Переодевайся, Женя. Я снаружи подежурю». А что, так можно было?! То есть в плацкарте можно переодеваться по-человечески, а не в туалете, где и снятую одежу не положить без риска уронит в вонючую грязь! Да уж, опытного путешественника видно сразу. И издалека. Голос снаружи известил кого-то, что что-то нельзя, надо подождать. Скорее всего, Рапопорт их вернулся, если только не новый пассажир прискакал. Переодевшись, Женя сняла простынь и пригласила попутчиков. Она решила, что Жорж в дорожном, а сопровождающий в туалете успешно переоделся уже. Легкое амбре советского общественного санузла не оставляло иных трактовок — да, именно там. А судя по лицу, Изя Славович слегка обалдел от того, как можно было организовать этот процесс иначе. Век живи, век учись.

Под звон ложек в купе вплыл чаёк. Не сам, естественно, а в руках снова улыбающейся проводницы. «На здоровьице, ребятки!» и ушла. Денег не потребовала.

— Ой, а почему четыре стакана чая? Нас же трое.

— Такая у меня в дороге традиция, начинать чаёвничать с пары стаканов. Пара тебе, пара мне.

— А Семену Изяславовичу?

— А он взрослый, сам добудет.

— А почему она деньги не взяла?

— Я заранее заплатил уже.

— И за белье? И за меня? Сколько я тебе должна за всё?

— За белье рупь, за чай ничего, чай от души.

— Какое здесь обслуживание хорошее, проводница к пассажирам такая уважительная.

— Угу. Проводники, они такие, хороших людей чувствуют. Как собаки. В смысле, устают как собаки, ночами не спят, моют-трут, а как уважительного к ним человека увидят, и к нему с уважением. Все хотят, чтоб их уважали.

Ну и рубль «на чай» если дать, то тоже проявляешь уважение. Проводники на самом деле уважают воспитанных людей, но воспитанных и щедрых сильнее. Но эту науку Жорж сегодня не стал доводить до юной спутницы. А Изя Славович уже сам должен её выучить, если не дурак.

Глава 11 Время прибытия

Первым отбился Изя. Как я понимаю, дядька решил вообще обойтись без общения с нами, не безнадежный пациент оказался. Сразу после чая, за которым ему пришлось топать ногами (сервис не предполагает доставки чая в купе кому-попало), после половинки традиционной курицы Изя прибрался и лег почивать на нижнюю полку. Где сидел, там и полег. Про необходимость убраться за собой ему пришлось вежливо подсказать. Вежливость всегда предпочтительна. Только совсем уж тупые типы её расценивают как слабость. Такие случаи надо вычленять заранее и не провоцировать субъектов вежливостью, а давать резкий адекватный отпор. Лучше сначала смешать с дерьмом устно, чем закапывать потом по-настоящему.

Мы с Евгенией заранее распределили спальные места, а потом еще посидели, глядя в окошко. Ей, конечно, было удобнее смотреть на тускнеющее небо и проносящиеся мимо деревья, сидя около окошка. Я, во-первых, джентльмен, а во-вторых, столько уже мимо меня пробежало всяких деревьев, столько красных солнышек кувыркнулось в лес… или это каждый раз одно и то же было? Мдя, вот вопрос для глубокого размышления: если над каждым городом светит одно и то же Солнце, то почему одним его достается больше, чем другим? Почему вообще всегда всего одним дофига, а другим нифига? Ответ всплыл через пару минут: потому что всех много, а всего мало! Честные люди бросаются распределять всё поровну, но хитрованы норовят их толкнуть под руку, чтоб кому-то досталось чуть больше. Занесло меня мыслями куда-то опять. Привычка думать.

— Женя, мы как спать будем? Предпочитаешь сверху или снизу?

— Я не знаю, мне всё равно. А ты как?

— Тогда чур я под тобой. Если какая ерунда приключится, тебя и не увидят. А увидят, не разглядят в темноте. Тем более, ты легкая, пташкой наверх вспорхнешь.

— Давай. Белье сейчас заправлять?

— Когда уже ложиться будем.

— Может, пока в тамбур сходим постоим?

— Куришь что ли?

— Дурак? Просто постоять.

— Если приключения любишь, то валяй!

— В смысле?

— Поезд дополнительный, контингент соответсвующий. Сейчас начнут бродить по вагонам, искать, кто из проводников водку продает. А тут ты такой цветочек в тамбуре стоишь. Грех не закадрить. И даже возраст не всякого остановит. Кто только откинулся, тому не перебора.

— Я не всё поняла, но уговорил, не пойду.

— Я? Уговорил? С чего я буду уговаривать малознакомую девушку не искать приключения на свою попу? Я ей не хозяин, мне её потом не выручать.

— Да поняла я уже, поняла. Сижу в купе.

— И не отсвечиваешь.

— И не отсвечиваю. А ты в какой класс перешел, командир?

— В восьмой, боец Коваленко.

— А раскомандовался, словно старший, я в десятом уже, между прочим.

— Молчу-молчу, ты взрослая, сама все косяки разрулишь, если кипеш какой заварится.

— То-то же. Восьмиклассник.

Восьмиклассник, конечно. Но сидит такой уверенный, прямо как взрослый. И на лице крупными буквами написано: «Я всё это видел, я всё это уже говорил». Женщины чуткие, слышно, что его совсем не задела подколка про восьмиклассника. И видно, что всё ему как с гуся вода. Изю Славовича на место поставил, с проводницей подружился, её из купе практически не выпустил в тамбур.

Женька так и легла под одеяло в спортивке, а Жорж совершенно спокойно разделся до трусов, даже не просил её отвернуться. Нет, понятно, что ничего особенного она не увидела, но благопристойно ойкнула, когда наклонилась с полки что-то спросить и застала процесс разоблачения. Этот ухом не повел.

— Что читаешь?

— «Братьев Карамазовых».

— По программе?

— Нет, просто не читал раньше. Говорят, интересная книга.

— И как?

— «Преступление и наказание» хуже. А тут вроде как Достоевский расписался, не так скучно. Но я только начал. Могу и ошибаться.

Вот задавака! Достоевский хуже, Достоевский лучше… Сам, небось, фантастику читает обычно или Фенимора Купера, а на Школу комактива взял Карамазовых повыделываться.

— А как ты к Лондону относишься?

— Лонон из вэ кэпитал оф Грейт Британ. Или ты про писателя?

— Ха-ха-ха! Про Джека!

— Хорошо отношусь. Грустный автор.

— Почему, он же про подвиг Человека пишет, про преодоление.

— Во всех приличных его книгах Человек упирается в Стену. И умирает. Он и сам уперся, спился и умер. Хемингуэй в этом еще круче, у него герой умирает раньше, чем в стену упрется.

— Так я не рассматривала.

— Всё, я спать! А то начнут завтрак развозить, и просплю.

— Тут завтраки развозят из вагона-ресторана?

— Не уверен, что он тут есть. Шутка. Спокойной.

— Спокойной ночи.

Чем хорошо детство и поезд, спится сладко. Но засыпающий мозг отреагировал неожиданной мыслью — детство кончилось! Здравствуй, юность комсомольская! А всё, юность так сладенько спать не умеет, включился режим ворочанья, потом поехало «жарко-раскрыться-дует-накрыться-жарко-же»! Предсказанное мной шараханье страдальцев по вагонам тоже мешало заснуть. Ну хоть не орали, не требовали уважения от собутыльников. В нашем вагоне, кажись, и не пили. Сквозь подползающую дрему какое-то шебуршание внизу. Так я же внизу, а это еще ниже. Удар рукояткой ножа сверху: «Сука, свалил отсюда, пока кишки не выпустил!» Какой-то вскрик, топот по вагону, успокоилось. Сунул руку под лежак ближе к окну, потом вспомнил, чемодан мой и Женьки подо мной в рундуке. А шарили по пустому. Нож в ножнах на место к стеночке рядом с бедром, сплю.

Утро красит красным цветом физиономию Рапопорта! У Рапопорта поперли брюки. Удачно, в том смысле, что в карманах ничего не было. Когда он их вешал в ногах на крючок, догадался ценности под подушку сложить. И это человек претендовал на охрану нашей налички?! У него же клеймо неудачника на груди вместо профиля Сталина. Умывание, причесывание, сдача белья, завтрак. Все процедуры производились по моей команде мной лично и бойцом Коваленко, переставшей выкаблучиваться. А пострадавший пусть сам выкручивается и устраивает свой быт. Полагаю, вариантов у него один — выгружаться из поезда в трениках вперед коленками, рубашке и пиджаке на босу шею. Ибо галстук в такой ситуации противопоказан категорически. Интересно, шляпу наденет? К его чести, трагедию он принял стоически. Не начал кричать, бегать по вагону и требовать милицию. Понятно, что уплыло, значит уплыло. Плюс ему в карму, подначивать не буду, может даже помогу чем.

Вокзал встретил нас обычным оживлением и диссонансом: город Михайловка, а на вокзале написано Себряково. Ну и билет у нас был до этой станции. Так сплошь и рядом бывает, когда станция называется иначе, чем город, где она расположена. Обслужить прибывший поезд выехала вереница почтово-багажных тележек, бабки-тетки набросились и пирожками, рыбой и пивом, что значит присутствие Дона рядышком. А вот сейчас неожиданно, на местами двухэтажном здании вокзала транспарант: «Привет делегатам Школы Комсомольского Актива» Оказывается, мы делегаты, это чуточку другой статус. Одно дело, если тебя организация послала учеником на курсы повышения чего-то там. Совсем другое, когда делегировала тебя. Раз делегировала, значит наделила правом и обязанностью представлять её родную. Петрыкин, Петрыкин, учить тебя и учить! Такие нюансы обошел паря. С другой стороны, мне что? Правильно, у меня каникулы строгого режима, у принимающей стороны форс-мажор по имени Жорж.

Неподалеку от транспаранта виднелся активист-комсомолец, к которому мы и направили свои стопы. Носильщик «Яким, скотина такая» не явился, чемоданы несем сами. Я как воспитанный молодой человек… ага, разбежались! Каждый сам нес свои вещи, включая бойца Коваленко. Она уже научилась правильно реагировать на свою фамилию восклицанием «Я!» Политическое воспитание в армии есть необходимейший инструмент, заменить который способна только дрессировка.

Здравствуйте, мы приехали! Точка сбора в ожидании автобуса обозначена, путевки предъявлены, фамилии сверены со списком. Путевочки нам, Семен Изяславович. А вам я советую поспрашивать местных на предмет ближайшего магазина одежды и обязательно комиссионки. Если у вас не хватит денег на новые брюки, вы комиссионные за полцены купите, если повезет. Вот прямо ожидал Изя Славович от меня колкость какую, по глазам вижу. А получил хороший совет, обескуражен, переваривает. Мудрость от Жоржа Цзы: лучше мертвого врага за спиной живой союзник у ноги. Вообще, как я понял, наши там перестраховались, не обязательно было с нами конвоира отправлять. С другой стороны, они еще не очень разобрались, кто такой Жорж Милославский. Или хорошо себе представляют и подстраховываются.

А кого ждем? Другого поезда с делегатами в ближайшее время не ожидается, загружаемся в автобус. Этим же поездом, приехало еще с десяток комсомольцев разной свежести. Моложе меня никого, ожидаемо. Блин, так меня и не должно быть тут по правилам. Студентов не наблюдаю, или формат Школы не предполагает эту группу комсомольцев. Скорее всего, именно так. Там уже всё другое, интересы, физиология, социальный статус… Значит вокруг меня будут парни и девушки возраста пятнадцать-шестнадцать лет. Ну и чуток четырнадцатилетних может затесаться. А мне и самому через десять дней стукнет столько же. Ровесники — это хорошо, это облегчает ситуацию. Тогда заводимся и едем, водитель! О как неудобно вышло, водитель мне не подчиняется пока. Я догадывался о такой вероятности, потому отдавал команду мысленно, чтоб не стать объектом насмешек. Еще с полчаса утрясали что-то и где-то, а скорее всего кто-то умный решил затариться продуктами первой необходимости, пока мы в городе. Умным быть не только почетно, но удобно, хотя дураком жить веселей. Так что я эти полчаса занимался тем же, что и гипотетический умник из этого шалмана. Женьку поставил часовым над вещами. Но главной задачей было не охранять вещи в автобусе, а помешать ему уехать без меня, если я задержусь. Интересно, феминитив «часовая» допускается в отношении девушек-часовых? Или сразу пойдут параллели к плечевым и почасовым?

Привокзальная площадь порадовала меня сразу парой магазинчиков «Продукты» и «Промтовары». Из полезного там нашлось много чего, в том числе спички, фляжка алюминиевая, махорка, шашка дымовая садовая, рюкзак типа «пузырь», моя любимая «Сайра в масле» по семьдесят копеек, сухари с сахаром, вино столовое белое, котелок, чай, каша гречневая с мясом, ну и по мелочи кое-что. Зачем мне это всё понадобилось покупать? Не знаю, но возраст сотоварищей намекал на разные варианты моего отдыха. А про вечный голодняк в таких лагерях с сборах я знаю одно — растущему организму всегда хочется пожрать. Помню, отсылали младшего сына на спортивные сборы в Венгрию, кстати тоже в четырнадцать. Хорошие деньги заплатили, отель приличный, база на уровне, всё ему понравилось. Но вечная тема по Вотсапу — жрать охота! При том, что сын не обжора, скорее малоешка. Так что я готов встретить голод во все оружие. Бутылку вина по моей просьбе вскрыли штопором в магазине и перелили во фляжку, продавщица сполоснула её, добрая женщина! И нет, её не напрягло, что вино покупает подросток. Сухое тут почти никто не покупает, а тут реализовалось. Так что в добрый путь, сынок! По рассказам старших, в семидесятые годы молодежь ходила преимущественно по сухенькому для настроения и традиции. В восьмидесятые молодежь вслед за рабочим классом ударилась в крепленое и водку. Дурдом нарастает, народ пытается отгородиться более серьезными седативными средствами. А мы по сухарику. Дымовая шашка зачем? Не отвечу, пока сам не пойму. Но шашка за «рупь шисят» в формфакторе банки с тушенкой — это всегда аргумент! Махорка от комаров, рюкзак от любопытных глаз.

Вот он я, заждались? Как не заметили, что отсутствовал? Ну и ладно, не обиделся. Поехали. Боец Коваленко заметила, что вещей стало больше ровно на один рюкзак. Вопросов не задавала, молодец. Приползет умирающая с голода к моему порогу, а я такой в тоге и с нимбом над головой подам ей сухарик в сахаре. Не налью, а подам. У меня теперь два вида сухариков. Дорога пролегала сначала через поля, мимо поселка какого-то, что отрадно, будет куда в самоход сбегать, потом заехали в лес, вот и конечная цель путешествия! Вы будете смеяться, но поселок называется Отрадное! Вы будете еще смеяться, но Дона нет и в помине. Есть река Медведица, которая в этот Дон впадает через полсотни километров, если по прямой. Я тоже сначала впал в уныние, а потом подумал, что это и не важно, что я Дон не видел! Я прыгал через него, кто может таким похвастаться, ажно целый Дон одним прыжком перемахнуть. И что с того, что у нас он еще совсем ручеек.

Выгрузились, осмотрелись. Серьезно тут, солидно. Понятно, что не летний лагерь, а интернат постоянного проживания, но и так очень солидно. Прямо сталинский ампир: двухэтажные корпуса, фронтоны, ротонды, колоннады, балюстрады, не побоюсь этого слова балясины. Лепнина опять же кругом. Все уже слегка уставшее но с ощущением солидности и истории, а не ветхости. Хотя, какая тут история, тридцатник всего комплексу. Это уж я напридумывал, сорок лет прибавил подсознательно к сейчашним тридцати.

Нас встретили по уму, не стали толкать речь кратенько наполчасика, а просто расселили. Представьте себе, у них расселение, оказывается, происходит не по территориальному признаку, а по гендерному! И моего бойца Коваленко, которого я холил и лелеял, дрессировал и выкармливал, поселили с какой-то чужой девчонкой, а меня определили в соседи непонятному существу из Ставрополя, откликающемуся на имя Валера. Если верить этому самому Валере. Народ будет прибывать и завтра, официальное начало учебного процесса с 11 июня. Завтра объявлен днем знакомства участников Школы комактива между собой и с самой Школой.

Глава 12 Время представиться

Обед мы пропустили, полдник комсомольцам не полагается, ужин будет потом. Все эти важнейшие для молодых организмов вещи мы узнали, когда собрались на площади перед главным корпусом. Наверное, по советским меркам площадь была оформлена красиво. Повсюду обложенные кирпичом клумбы, всякие цветочки в разной стадии роста, дорожки аккуратные, приподнятая площадка перед дверьми в актовый или концертный зал, кто их разберет. На взгляд избалованного москвича челябинского разлива из двадцать второго года двадцать первого века убогая красота, бедная. Словно девушка попыталась создать макияж фломастерами. Если сравнить с Мухосранском того же двадцать второго года, вполне. А если с пятизвездочным отелем на Сардинии или в Доминиканской республике, то аж до слез. За что мне это всё? Вот прямо пробрало, мне опять тридцать лет чапать до пяти звезд?! Вот только не надо про «создай в своей стране свои пять звезд». Товарищ Брежнев уже получил пять звезд рейтинга на грудь и готовится отбыть в небеса обетованные. Пятую звезду Героя Советского Союза он получил в прошлом году на юбилей себя родного, семьдесят пять лет не каждый проживет, достойное достижение.

Зато кругом деревья шумят зеленые, за перелеском поля виднеются, тоже в большинстве зеленые, какие не под паром. В рюкзаке буженина мамой сваренная еще не стухла, хлебушек черный и лучок. Радоваться надо уметь, товарищи! И повод радоваться еще один, я не сильно меньше по росту других ребят, скорее вровень со многими, ну и выше большинства девчат. Беру слово, сам не возьмешь, никто не даст.

— Товарищи! — с пафосом так сказал, проникновенно — Товарищи, никто не скажет, что мы комсомольцы восьмидесятых боимся трудностей и готовы впасть в уныние из-за пропущенного обеда! Вперед, дорогие мои товарищи, сожрем всё, что нам положили родители, а мы еще не успели сожрать! За нас доедать никто не будет, протухнет нахрен к чертям собачьим!

Пафосная речь как заморозила попавших в зону поражения моими голосовыми связками. Сначала включился рефлекс на «товарищи» и патетический тон, а потом народ придавило смыслом. Смысловые конструкции, созданные мной, со звоном рушились, сменяясь другими смысловыми же конструкциями. Итог засиял в своей простоте и величии — было предложено пожрать, у кого что осталось!

— Ха-ха-ха! Вот же отмочил!

— Умеет же человек выражаться!

— Настоящего вожака видно сразу!

— Разбегаемся по комнатам или где?

— Братие, не след нам запираться в душных кельях и в одиночестве бороться с унынием бытия! Восславим мать нашу Родину вместе, вкусив от даров земных вон в той беседке. Тащи у кого что есть в одну кучу. — Контингент еще не понял, что только что я создал фракцию, попавшую под моё тлетворное влияние. А когда мы сядем жевать, вырабатываемые эндорфины закрепят условный рефлекс — в этой компании хорошо, тут сытно. Жорж ерунду не предложит.

Женя стояла в куче новых товарищей и наблюдала, как быстро и ловко Милославский вызвал общую симпатию, а затем начал практически дирижировать компанией. Она, может быть, не заметила бы этого, как не заметили остальные, но перед глазами еще не развеялся образ юноши, угрожающего взрослому мужчине, съеживающемуся на глазах. А вдруг так и надо? Не зря же ей поручили в горкоме во всем помогать Жоре. Наверняка, Олег Кошевой или Павка Корчагин были такими же прирожденными лидерами, душой компаний и ужасом врагов. Не могли же старшие товарищи поручить ей поддерживать кого попало. Надо гордиться поручением, надо отдаться ему всей душой! И никакой не золотой мальчик Милославский, такие начитают Достоевского. И сразу стало легче ей, когда смогла всё себе объяснить. И тоже с энтузиазмом бросилась за продуктами.

Ранее приехавшие комсомольцы с удивлением наблюдали, как новички ракетами пролетели по территории, где-то хлопнули двери, где-то кто-то выругался, и опять они рядом с площадью, но уже в беседке. На круглый стол вывалены пакеты и свертки, а верховодящий русоволосый конопатый парень вещает со знакомой Ленинской картавинкой:

— Айхиважно, товаищи, в наше непьостое вьемя научиться отделять сиюминутное от пейспективного. Вот эту йибу мы немедленно выбьосим, иначе нам всем пьидется пьинимать скойопалительные йешения! Йиба воняет уже! Консейвы вы отложите на самый чейный день, он-таки наступит! А всё остальное мы йежем и йаскладываем на бумажки. Ибо сказано: без бумажки ты букашка, а с бумажкой человек!

Тут же рыба полетела в урну, консервы побежали относиться в комнаты, всё остальное стало нарезаться как попало, зато со смехом и прибаутками. Хороший такой нож, чуть не охотничий, появился в руке у заводилы ниоткуда, а потом также пропал.

— Товарищи, а чего не хватает? Я очень тонко чувствую, что нам очень не хватает чего-то очень и очень важного. И это не задорная комсомольская песня!

— Картошки печеной?

— Костра не хватает!

— Никто не угадал, нам не хватает чуда. Пусть маленького, но очень нудного чуда. Кто умеет делать чудо?

— Я умею делать бздынь!