Неправильная леди

Правда? Хоть что-то хорошее.

Я даже не расстроилась, когда мама потянула меня вслед за градоправителем. Он устроитель праздника, и раз мы уходим до окончания вечера, мы должны принести извинения. На мой взгляд было бы достаточно прислать записку, но мама считает иначе.

Мы пересекаем зал, и мама негромко окликает градоправителя.

– Леди? – оборачивается он с плохо скрываемым раздражением.

– Прошу прощения, что отвлекаю вас, лорд Сирас, – поёт мама медовым голосом. От сладости сводит зубы.

– Что вы, леди.

Мама картинно прижимает ладонь к виску:

– Лорд Сирас, я до последнего не хотела вас беспокоить, но мигрень разыгралась совершенно нешуточно, и я чувствую, что больше не в силах оставаться. Я вынужденна откланяться. Надеюсь, вы простите ранний уход и не станете винить нас с Иветт?

Градоправитель покосился в сторону коридора, ведущего во внутренние помещения, где только что скрылся столичный лорд, заметил приближение лучащегося сытым удовлетворением сына. Наверное, при иных обстоятельствах лорд Сирас попытался бы оставить меня, но сейчас гость ему важнее, чем шанс избавиться от ненужной невесты, а гостя я не заинтересовала, так что продолжать пытаться свести меня с ним бесполезно.

– Леди, может быть, пригласить целителя? – проявляет формальную вежливость градоправитель, но по тону ясно, что соглашаться не стоит.

– Ах, лорд, я не посмею вас так стеснять! Мы просто вернёмся, – улыбается мама.

– Как вам будет угодно, – соглашается он и спешит уйти.

Геранд обжигает меня выразительным взглядом, но следует за отцом, и мы с мамой беспрепятственно выходим в холл. Шаги гулко разносятся по пустому помещению. Мама растерянно останавливается. Я закатываю глаза – даже с такой мелочью она справиться не может. А всего-то нужно обойти колонну, открыть неприметную служебную дверку в гардеробную и несильно ткнуть мыском прикорнувшего в углу лакея. Мальчишка подпрыгнул, захлопал на меня глазами. Я выразительно качнула головой в сторону вешалок и вернулась в холл. Желанная или нет, я всё ещё официальная невеста, и слуги не рискуют мной пренебрегать.

Лакей метнулся на улицу вызвать экипаж, затем вынес из гардеробной наши с мамой тёплые накидки, заменявшие пальто, помог одеться. Мама откровенно наслаждалась заботой, а я в очередной раз пыталась понять, как она может быть такой наивной.

Моросило. Мальчишка с тихим хлопком раскрыл для нас купол зонтика и проводил до самого экипажа, дождался, когда мы заберёмся в салон.

– Счастливого пути, леди!

Мама ответила ему улыбкой, я просто кивнула.

И как только дверца экипажа захлопнулась, мы с мамой уставились друг на друга одинаково упрямо-непримиримо.

Экипаж тронулся.

Я заговорила первой:

– Мама. Помолвка должна быть расторгнута.

Глава 3

Дождь барабанит по крыше, стучит в стекло, а из окна тянет осенним стылым холодом. Скоро, наверное, выпадет первый снег, скоро зима, морозы. Я кутаюсь в вельветовую накидку, рукам холодно, а ни муфты, ни перчаток у меня нет. Точнее, есть, но они настолько полинялые, что надевать их на вечер в мэрии никак нельзя.

– Мама? – не выдерживаю я тишины.

– Иветт… Иветт, когда-то я точно также, как ты, мечтала о любви, о чистых чувствах, о прекрасной встрече, о сказочном волшебстве, о счастье, о чуде. Поверь, дочка, я понимаю тебя. Понимаю! Но также я знаю, что там, впереди, не будет чудес. Впереди лишь боль разочарования.

– Мама!

– Нет, Иветт, не перебивай, выслушай. А лучше подумай вместе со мной. Давай представим, что, как ты того и хочешь, ты расторгла помолвку. У нас нет ни положения, ни приданого. Кто на тебе женится? Никто. Ты будешь обречена на угасание в тоскливом одиночестве. Да, Геранд не самый лучший вариант. Но он твой единственный вариант! С ним по крайней мере у тебя будут дети, будет будущее.

Я качаю головой.

Ничего ты не понимаешь, мама. Я не мечтаю о любви, отнюдь. Когда папы не стало, я оказалась с жизнью один на один, потому что ты утирала хрустальные слезинки кружевным платком и не беспокоилась о том, что слугам надо платить в срок, что средства на банковском счету стремительно тают, что соря деньгами, ты приближаешь настоящий голод. Всё это легло на мои плечи, и я давно растеряла наивную веру в чудеса.

Привыкнув справляться с трудностями, научившись обеспечивать семью, я не вижу ни малейшего смысла вверять себя мужчине. Не выйду замуж? Да, благородным лордам такая как я действительно не нужна. Ну и что? Пусть будет простолюдин, лишь бы человек он был надёжный, хороший. Я выхожу не за предков мужчины, не за его кошелёк, а за него самого. Но разве маме докажешь?

Я тоскливо вздыхаю:

– Мама, лорд Сирас не допустит этой свадьбы, – хоть это она должна осознать?

Мама согласно кивает:

– Так и есть. Поэтому тебе придётся быть крайне осмотрительной. Нельзя дать ни малейшего повода расторгнуть помолвку.

Экипаж тряхнуло на выбоине.

Скоро подъезжаем… Наш дом предпоследний на Второй улице, почти на границе Центрального и Среднего районов – тихое спокойное местечко.

Я неприятно усмехаюсь:

– Мама, мы живём вдвоём, без охраны, без магической защиты. Скажи, когда в наш дом ворвутся подосланные бандиты, как ты собираешься спастись?

Мама уставилась на меня расширившимися от ужаса глазами:

– Б-бандиты?

– Ага, – преувеличенно радостно кивнула я.

Мама передёрнула плечами:

– Иветт! Что за ужасы ты придумываешь? Не говори, пожалуйста, таких страшных вещей. Лорд Сирас никогда до подобного не опустится! А мне теперь всю ночь будут видеться кошмары. Иветт! – мама всхлипнула, вытащила накрахмаленный платок и прижала к уголку глаза.

Я снова отворачиваюсь к окну, провожу подушечкой указательного пальца по ледяному, словно изо льда сделанному, стеклу, за которым засыпает город. Жёлтый свет редких фонарей не способен разогнать даже сумерки.

Кто из нас двоих наивный? Впрочем, нет, это не наивность. Это уже вопиющая глупость и безмозглость.

Не-при-ят-но… Впрочем, я давно живу своим умом и поступлю по-своему. Сегодня или завтра попрошу градоправителя уделить мне пару минут. Скажу, что нуждаюсь в деликатном совете. Что брак с его сыном – большая ответственность, а совсем не чувствую себя готовой её принять. Что Геранд, блестящий кавалер, достоин лучшей невесты. В конце концов, что брак не должен определяться волей слепого случая. Подумать только, я стала жертвой карточной игры! Будучи азартным игроком и завсегдатаем игорного дома, папа выиграл мою помолвку в покер. Ей-ей, лучше бы он ту партию проиграл вчистую.

В одном мама права. Градоправитель при всех его недостатках не злодей. Уверена, он отпустит меня миром, если «вину» за разрыв помолвки я возьму на себя и избавлю его от необходимости выплачивать отступные.

– Собираешься поступить по-своему? – мама словно мысли читает.

– Хм?

– Я не стану тебе мешать, Иветт, – вздыхает она.

– Неужели?

Не верю. Упрямством я в маму пошла, а её так легко не сдвинуть. Уж если втемяшит в голову, что на дворе легендарный век всеобщего благоденствия, что все живут по закону и по совести, а преступления – не больше, чем сказочные пугалки, так и не сдвинешь.

Мама медленно кивает, а затем отводит взгляд и словно нехотя добавляет:

– Но ключ от банковской ячейки и документы на неё я передам тебе только в день твоей свадьбы, Иветт.

Что?!

– Ш-шантаж! – подпрыгиваю я.

Вот уж не ожидала.

– Нет, Иветт. Ты не так меня поняла. Если и шантаж, то не мой.

– Ха?

Мама торопливо сглатывает, смотрит на меня совершенно несчастными глазами:

– Ты ведь не читала оригинал завещания, нет?

Когда папы не стало, мне едва исполнилось четырнадцать. На оглашение завещания меня, естественно, никто не приглашал. Мама ездила в мэрию одна. С оформлением документов проблем не возникло, так что я тогда этой темы не касалась. Потом тоже незачем было. Оказывается, напрасно.

– Мама?

– Почитай. Узнаешь много интересного. И, Иветт, ты напрасно принижаешь значение репутации. Ты знаешь, что в Среднем городе Геранд без отряда стражи не появляется?

Знаю. А также знаю, что пару месяцев назад Геранд в одиночку сунулся к дочери то ли пекаря, то ли горшечника. Девочка высокого порыва не оценила, встретила оконного гостя вазой и визгом. Соседи с радостью примчались на выручку, и отхватил тогда Геранд от кого шваброй, от кого ухватом, а от кого – гнилой картофелиной по физиономии.

– Тебя же, Иветт, любят, иначе как «нашей юной леди» и не зовут. Если ты станешь его женой, то ради тебя горожане станут относиться к Геранду с большим… терпением.

– Хорошо, я попрошу горожан следующий раз кидаться не тухлыми яйцами, а отравленными дротиками.

– Иветт!

Экипаж остановился.

Извозчик слез с облучка, почтительно открыл для нас с мамой дверцу, даже поклонился.

В салон пахнуло промозглой сыростью. Дождь так и не прекратился, и перед крыльцом образовалась лужа, которая теперь вряд ли просохнет к утру. Капли сыпятся из тучи будто горох из прохудившегося мешка.

О зонте мечтать не приходится, и я выхожу из экипажа первой. Ключ норовит выскользнуть из замёрзших пальцев и утопиться в луже, но мне удаётся удержать его, отпереть дверь. Мы с мамой прощаемся с извозчиком, входим в дом.

– Элька! – повышает голос мама.

Из всех слуг у нас осталась только кухарка и её нерадивая племянница, которую в другом доме за нерасторопность просто не будут терпеть. И раз в три дня бывает приходящая служанка…

– Госпожа, – Элька появляется минуты через три, хотя должна бы ждать у дверей, как только экипаж подъехал к дому.

Я уже успела сбросить накидку, расшнуровать уличные туфли, переобуться.

Оставив Эльку помогать маме, я бросаю, чтобы принесла мне горячий чай и устремляюсь в рабочий кабинет. Пока не прочту завещание думать ни о чём не смогу. Оригинал хранится в потайной нише за натюрмортом вместе с другими важными документами. В отдельной картонной папочке. Траурной. Раньше я завещания избегала. По странному совпадению составленное отцом накануне гибели, оно мне казалось голосом мертвеца, и я суеверно боялась. Умом понимала, что это обычный документ, бумага, исписанная чернилами и заверенная печатью. Но всё равно ничего не могла с собой поделать, и боялась, что, открыв и прочитав, потревожу смертный покой отца.

Мне было четырнадцать тогда…

С тех пор страх никуда не исчез, но сейчас я чувствую себя как никогда готовой встретиться с призраком.

Глава 4

Кабинет встречает меня тишиной и щекочущей нос пылью. Ни Эльку, ни приходящую служанку я к документам не подпускаю, прибираюсь сама. Давненько я с пылью не воевала… Я зажигаю светильники, плотно задёргиваю толстую гардину – случайные зрители с улицы мне не нужны. И подхожу к двери, прислушиваюсь – Элька всё ещё возится внизу, чай быстро не принесёт, залезть в тайник не помешает.

Я прикрываю дверь, подхожу к натюрморту, с которого на меня скалится череп с кровавым маком в левой глазнице и карточным веером вместо воротника. У папы своеобразный вкус. Был… Сдвинув натюрморт, я нажимаю на левый верхний кирпич, и ниша беззвучно открывает свой зев. Внутри стоит деревянный ящик. Я его вынимаю, переставляю на стол, а нишу закрываю и завешиваю натюрмортом.

Руки слегка подрагивают, когда я открываю грубо сколоченную крышку. Сердце срывается в галоп. Я колеблюсь, детский страх напоминает о себе. Хватит! Я рывком вытаскиваю папки и со дна ящика достаю ту самую: тонкую, чёрную, без подписей.

Я возвращаю остальные папки в ящик, а ящик отставляю на тумбочку за столом, чтобы с прихода не бросался в глаза – незачем Эльке его видеть. На столе остаётся только траурная папка, и я медленно её открываю.

– Госпожа!

Дверь ударяется о стену, я вздрагиваю.

Элька!

– Простите, госпожа! – вины в голосе не слышится. Знает, что не накажу. Поначалу я пыталась воспитывать, но быстро поняла тщетность затеи. Эльку не переделать.

– Чай?

– С кексом, – гордо добавляет Элька.

– Спасибо.

Элька ставит передо мной поднос. Я дожидаюсь, когда она уйдёт и обхватываю ладонями горячий чайник – греюсь. Знаю, что неприлично, но ведь никто не увидит. Пальцы слегка покалывает, и я с удовольствием жмурюсь. Минутная отсрочка радует, но я себя пересиливаю, отпускаю чайник и раскрываю папку.

– Здравствуй, папа…

Ничего не происходит, никакие призраки меня не тревожат, документ спокойно лежит, как и положено неодушевлённой, нетронутой магией вещи.

Узнаю почерк отца – ровные, без наклона, округлые буквы. На шарики похожи. А строчки – на вытянутые в ряды бусы.

Взгляд цепляется за дату. Отец составил завещание через день после подписания моего брачного контракта и за три дня до своей гибели. А накануне проигрался в пух и прах. Настораживающие совпадения, но сейчас не до них.

Я поднимаю взгляд к началу документа. Итак, завещание.

Буквы складываются в слова, слова – в предложения. А перед мысленным взором мелькают воспоминания. Маленькая, я любила отца детской безусловной любовью и верила, что он точно также любит меня. Он играл со мной, потакал детским капризам, разрешал шалить и безобразничать. Даже когда я стала постарше, он весело подкидывал меня к самому потолку, даря чувство полёта. Тогда я не сомневалась, что это любовь. Сегодня мне кажется, что он от меня откупался. Много ли маленькой девочке надо? Ради меня, ради семьи отец не отказался от карт. Ладно, обойдёмся без грандиозных жертв. Но выдели конкретную сумму на своё развлечение и жёстко соблюдай финансовые рамки. Отец границ не признавал. Чаще ему везло, но бывало, что он проигрывался до нитки. Сиюминутный азарт ему был важнее благополучия жены и дочери. Любовь ли это?

Маму он точно не любил, не уважал. Договорной брак, основанный на голом расчёте. Не скажу, что он плохо относился к маме. В общении с ней он был мил, улыбчив, обходителен. Только вот за неизменной вежливостью скрывалось убийственное равнодушие.

Я делаю очередной глоток. Чай приятно согревает горло, я больше не дрожу.