Помоги проекту - поделись книгой:
Веня сидит за столом у раскрытого на улицу, на лужайку, окна, хлебает окрошку, а сам всё на своего «бычка» поглядывает, будто спрашивает:
«Ну как? После обеда ещё постараемся? Ещё малость поднажмём?»
И краснобокий «бычок» готовно таращится на Веню фарами, тоже как будто отвечает:
«Поднажмём! Только и меня угостить не забудь. Долей в бак керосину и свежей воды в радиатор».
ДОРОЖЕ ЗОЛОТА
Под старыми черёмухами почти на самом речном обрыве стоит чёрная, прокопчённая кузница. Широкие двери в ней нараспашку. В дальнем углу пылает горн. Но от земляного пола, от сквознячка в раскрытых дверях, от густой над кровлею листвы в темноватой кузнице всегда прохладно.
Я захожу и вижу: мой приятель Михалыч, накинув брезентовый фартук, берёт клещи, выхватывает из горна алую железину, прижимает к наковальне, бьёт молотом.
Летят жёлтые искры, и я вместо приветствия говорю прибаутку:
Михалыч вскидывает на меня весёлый взгляд, разворачивается к низенькому бочонку с водой и яркую от накала и боя поковку швыряет туда.
Пш-ш-ш!.. — раздаётся громко, на всю кузницу.
А Михалыч смеётся:
— Вот что вышло из твоего золота! Пшик! Но зато…
Он выуживает из бочонка голою рукой всё ещё сизую, всё ещё тёплую, испускающую влажный пар гайку, договаривает:
— Но зато осталась вещь! Хороша?
Я принимаю железную гайку на свою ладонь, смотрю на ровные грани, отвечаю:
— Хороша… Кто заказывал?
— Веня. Вот скоро прибежит, скажет «спасибо».
— Тебе все «спасибо» говорят. Всегда.
— Правильно! — ничуть не скромничает Михалыч. — Потому и стараюсь. Эти «спасиба» мне дороже всякого золота.
БРИГАДА
— Завтра в бригаду! На луга! Сено убирать! — звенят по деревне взрослые и ребячьи голоса.
К уборке сена готовятся загодя. Собирается туда и мой хозяин Аркаша, у которого я давно живу из лета в лето.
У Аркаши, за что он ни возьмётся, всё кипит в руках. Он умеет плотничать, класть в новых избах настоящие русские печи, управлять колхозной электромельницей и даже выезживать молодых, необученных жеребят.
А нынче он берётся за рубанок и начинает мастерить грабли. Выходят они у него лёгкие, ловкие. Есть большие, с длинным цевьём, есть поменьше. Готовит их Аркаша на всю свою семью, на всех родственников и на соседей.
Утром на площади под берёзами разворачивается тракторок Вени Кокина с высокой, на резиновом ходу телегой. Хлопают там и сям двери, стучат ступени крылец. Накидывая на ходу платки, кепки, держа на плечах грабли, деревенский люд спешит к телеге. Ребятишки сами, а взрослые подсаживая друг друга взбираются с шутками, с прибаутками наверх, на выструганные Аркашей скамейки.
Веня выглядывает из кабины:
— Готовы? Бригада в сборе?
— Давно в сборе. Поехали!
Езда не дальняя, погода ведренная — и через короткое время бригада рассыпается по луговому раздолью вдоль речки. Там сохнет ещё со вчерашнего дня подкошенное тракторными косилками сено. Теперь его, лёгкое, ароматное, как чай, надо вершить в стога. А то промедлишь — налетят ливень с грозой, и, считай, всё пропало.
Но сейчас ни за речкой, ни за лесом ничто не погромыхивает. На лугах лишь людская перекличка да тарахтит бойкий тракторок. Веня подвесил к нему что-то вроде стальной пятерни; сгребальщики — женщины, старики, ребятишки-школьники — сено стаскивают в копны, а тракторок копны поддевает, подаёт на стог Аркаше и ещё одному расторопному мужичку. Тот и другой упарились, но кричат тем, кто внизу:
— Дава-ай! Дава-ай!
А воздух с каждым часом всё жарче. На горизонте возникает кучевое облако, рядом — другое. Они ширятся, растут, громоздятся, и от этого простор вокруг ещё огромнее.
Облака в неоглядном просторе как белые башни.
Стога на лугу как нацеленные в космическую синь корабли.
А люди — их косынки, майки, яркие рубахи — кажутся издали живыми, радостными цветами.
ПРАЗДНИК
Но всё же самая-то славная пора начинается вот с чего.
Над полями, над деревнею раскалённый августовский полдень. Все прячутся в тень, в холодок, лишь только агроном Мария Петровна спешит прямо по середине улицы, по солнцепёку, и в руках у неё усатый сноп ржаных колосьев.
— Смотрите, смотрите, — говорит она, — на ближних угорах хлеба поспели!
И все сразу от такой вести ахают, радостно повторяют:
— Хлеб поспел!
И вот торопятся к комбайнам комбайнеры, к грузовикам водители, и Веня Кокин заводит своего примолкшего в тенистом углу за кузницей «бычка».
Грохоча и пыля, катит вся эта железная техника сначала одною колонной по большой дороге, а потом растекается по знойным холмам. И падает на полях под ножами комбайнов густая рожь; и едут вперевалку по колючему жнивью доверху наполненные зерном грузовики. Едут в деревню, на колхозный ток.
Зерно на току веют, сортируют. Работа здесь тоже очень жаркая. Но загорелые, потные люди смеются, поздравляют друг друга с новым хлебом, с трудовым праздником.
Много исходили они за лето стёжек-дорожек, много переделали всякой работы, но эта — наиважнейшая. Хлеб — кормилец, хлеб — всему голова!
Стучат, шумят на току машины. Мелькают новенькие деревянные лопаты, взмётывая сыпучую рожь. Стараются в эту пору и бабка Дуня Рогожникова с внуком Пашкой.
Бабка стоит у ближнего колодца, крутит кованую рукоять. Она вытаскивает ведром студёную воду, а маленький Пашка подносит её на ток в двух белых эмалированных бидончиках. Воды надо много. Разгорячённые зноем и работой люди подставляют Пашке ладони, отплёскиваются, пьют, Пашку хвалят:
— Теперь, Пашок-петушок, и у тебя есть тоже своя трудовая тропинка. Конечно, коротенькая, но и она для нашего общего дела не пустяк.
И Пашке приятно. Пашка, позванивая бидончиками, всё бегает да бегает по тропинке, и, хотя к вечеру не чует под собой ног, на душе у него расчудесно. Ещё бы! Ведь нынче он почти такой же уважаемый на селе работник, как Веня, как Ваня, как Михалыч и, может быть, даже как агроном-полевод Мария Петровна.
И что там теперь ни говори, а без него, без Пашки, весь этот трудовой праздник был бы хотя и тот, да не совсем. Всё большое складывается из малого. А кто мал да удал, тот вдвое дорог!
Поделиться книгой: