Увечный бог. Том 2

Стивен Эриксон

Увечный бог. Том 2

Steven Erikson

THE CRIPPLED GOD

Copyright © Steven Erikson, 2011

First published as The Crippled God by Transworld Publishers, a part of the Penguin Random House group of companies

© А. Андреев, М. Молчанов, П. Кодряной, перевод на русский язык, 2022

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2022

Действующие лица

Персонажи, появляющиеся и в «Пыли грез», и в «Увечном боге»

МАЛАЗАНЦЫ

адъюнкт Тавор Паран

Высший маг Быстрый Бен

Кулак Кенеб

Кулак Блистиг

капитан Лостара Йил

Банашар

Кулак Добряк

капитан Сканароу

Кулак Фарадан Сорт

капитан Рутан Гудд

лейтенант Порес

капитан Рабанд

Синн

Свищ

ВЗВОДЫ

капитан Скрипач

сержант Битум

Корик

Улыбка

Флакон

Корабб Бхилан Тэну’алас

Спрут

сержант Геслер

капрал Ураган

Курнос

Смекалка

Поденка

сержант Шнур

капрал Осколок

Хромой

Эброн

Хруст

сержант Хеллиан

капрал Неженка

капрал Дохляк

Может

сержант Бальзам

капрал Смрад

Горлорез

Непоседа

сержант Урб

капрал Пряжка

Масан Гилани

Лизунец

Фитиль

Вертун

Печалька

сержант Уголек

капрал Правалак Римм

Милый

Затылок

сержант Бадан Грук

капрал Драчунья

Неп Хмурый

Релико

Большой Простак

капрал Целуй

Мертвоголов

Молния

сержант Суровый Глаз

капрал Ребро

Химбл Фруп

Мертвый Вал

Баведикт, алхимик

сержант Сальцо

сержант Бутыли

ВОЙСКО

Ганос Паран, Первый Кулак и Господин Колоды

Высший маг Ното Бойл

Кулак Рита Буд

Ормулогун, императорский художник

вождь Маток

телохранитель Т’морол

Гамбл

Клещик

Десра

Ненанда

Калам Мехар

ХУНДРИЛЫ

Военный вождь Голл

Ханават (жена Голла)

Шелемаса

Джастара

СЕРЫЕ ШЛЕМЫ ИЗМОРА

Смертный меч Кругава

Кованый щит Танакалиан

Дестриант Ран’Турвиан

командующий Эрекала

ЛЕТЕРИЙЦЫ

король Тегол

королева Джанат

Брис Беддикт

атри-седа Араникт

Хенар Вигульф

Шурк Элаль

Скорген Кабан

Ублала Панг

БОЛКАНДЦЫ

королева Абрастал

Спултата

Фелаш, четырнадцатая дочь

камеристка

Спакс, вождь гилков

БАРГАСТЫ

Хетан

Стави

Стори

Абси

Ралата, из Ссадин

оул’дан Торант

Сеток из Волков

ЗМЕЙКА

Рутт

Ноша

Бадаль

Сэддик

ШАЙХИ

Йан Товис (Сумрак)

Йедан Дерриг (Дозорный)

ведьма Пулли

ведьма Сквиш

Коротышка

Умница

Шарл

капрал Найд

сержант Челлос

Вифал

ИМАССЫ

Онрак Т’эмлава

Килава Онасс

Улшун Прал

Т’ЛАН ИМАССЫ

военный вождь Онос Т’лэнн

Горькая Весна (Лера Эпар)

Кальт Урманал

Ристаль Эв

Улаг Тогтил

Ном Кала

Уругал Сплетенный

Тэник Разбитый

Берок Тихий Глас

Кальб Бесшумный Охотник

Халад Великан

К’ЧЕЙН ЧЕ’МАЛЛИ

Бре’ниган, стражник Дж’ан

Саг’Чурок, охотник К’елль

Матрона Гунт Мах

Гу’Рулл, убийца Ши’гал

Дестриант Калит (из эланов)

ТИСТЕ АНДИ

Нимандр Голит

Спиннок Дюрав

Корлат

Датенар Фандорис

Празек Гоул

Клещик

Десра

Ненанда

Сандалат Друкорлат

Силкас Руин

ЯГГУТЫ: СРЕДИ ЧЕТЫРНАДЦАТИ

Болирий

Гедоран

Дарифт

Гатрас

Санад

Варандас

Хаут

Сувалас

Айманан

Худ

ФОРКРУЛ АССЕЙЛЫ: ЗАКОННЫЕ ИНКВИЗИТОРЫ

Преподобная

Безмятежный

Доля

Мирный

Усерд

Покорный

Небесный

Тишь

Скрытница

Воля

Серьез

ВОДЯНИСТЫЕ: НИЗШИЕ АССЕЙЛЫ

Амисс

Экзигент

Хестанд

Фестиан

Кессган

Триссин

Мелест

Хагграф

ТИСТЕ ЛИОСАН

Кадагар Фант

Апарал Форж

Ипарт Эрул

Гаэлар Тро

Эльдат Прессен

ДРУГИЕ

Руд Элаль (Риадд Элейс)

Телораст

Кердла

Странник (Эстранн)

Кастет (Сечул Лат)

Кильмандарос

Маэль

Олар Этил

Удинаас

Кривой

Таракан

Престол Тени (Амманас)

Котильон

Драконус

К’рул

Каминсод (Увечный бог)

Карса Орлонг

Силана

Апсал’ара

Тулас Остриженный

Д’рек, Червь Осени

Гиллимада (вождь теблоров)

Фейнт

Наперсточек

Амба Валун

Остряк

Маппо

Икарий

Корабас, Отатараловый дракон

Абси

Спултата

Штырь

Мунуг

Книга пятая. Рука, сжимающая судьбы

«Я видел будущее, и каждое видение заканчивалось одинаково. Не спрашивайте, что это значит. Я уже знаю. В этом-то и беда с видением будущего».

Император Келланвед

Глава четырнадцатая

В чем смысл идти за шагом шаг?Зачем земля под нами ползет?Лишь бы вернуть нас в начало пути,Которое стало незнакомым, чужим?Кто проложил эту тропу и сколько надо потратить сил,Пока дождь не утихнет и слезами не высохнет?Пока долина не уступит реке и мягким пескам?Пока деревья небо не скроют пыльной листвой?Сколько надо потратить сил, гремя цепямиИ утопая в толще горестных предзнаменований?Если заставлю тебя я идти за собою,Знай, что мое проклятие – проглоченный ключИ жестокая жадность.А когда наша кровь смешается и просочится в землю,Когда на закате дней лица перед глазами сольются в одно,Мы оглянемся на весь тот путь, что проделали за годы,И возопим о том, что не узнали ответов,что многого не видали,Ибо жизнь есть легион истин – незнакомых, чужих,И неведомо нам, какую жизнь мы проживем,Пока не кончится путь.Прекрасный мой легион, оставь меня на обочинеИ шагать продолжай за солнцем вслед,Где день за днем тени вечно ходят по кругу,Только камни оставьте там, где я пал,Незамеченный и загадочный,Ничего обо мне не говорите,Не говорите вообще ничего,Легион безлик и должен навеки остаться таким,Безликим как небо.«Плач черепа» «Аномандарис» Рыбак кель Тат

Стая бабочек высоко в небе напоминала облако, огромное и белое словно кость. Снова и снова это облако закрывало собой солнце, даруя благословенную тень, которая мгновения спустя пропадала, ибо в каждом даре скрыто проклятие, а благословение скоротечно.

Перед глазами мелькали мухи. Бадаль чувствовала, как они собираются в уголках глаз, пьют ее слезы. Она не сопротивлялась, а жужжащее копошение на обожженных щеках давало хоть какую-то прохладу. Тех, кто забирался в рот, она ела. Мухи хрустели между зубами, оставляя на языке прогорклый вкус, а крылья, словно лоскутки кожи, налипали на горло, и их почти невозможно проглотить.

Осколки ушли, остались только бабочки и мухи, и было в них что-то незамутненное. Одни – чисто-белые, другие – черные. Две крайности между безжалостной землей и безучастным небом, между жизнью, которая ведет, и смертью, которая тащит, между дыханием, скрывающимся внутри, и последним вздохом упавшего ребенка.

Мухи кормились живыми, а вот бабочки пожирали мертвых. Больше ничего не происходило. Они шли и шли, оставляя за спиной следы окровавленных ног, перешагивая через тех, кто сдался.

Про себя Бадаль пела. Она чувствовала чужое присутствие – не тех, кто шел впереди или позади, а иных. Призраков. Невидимые взгляды и подернутые дымкой мысли. Нетерпение и отчаянное желание справедливости. Как будто Змейка была мерзостью на теле мира. Ее не желали терпеть. От нее хотели бежать.

Бадаль никого не отпускала. Им не обязано нравиться то, что они видят. Они не обязаны любить Бадаль, Рутта, Ношу, Сэддика – и еще тысячу тех, кто пока жив. Пускай негодуют, слыша ее мысли, ее стихи, которые рождаются посреди страдания. Пускай утверждают, что в них нет ни смысла, ни ценности, ни истины. Пускай. Она все равно их не отпустит.

Я не менее истинна, чем все, что вы видели. Умирающее дитя, брошенное миром на произвол судьбы. И вот что я вам скажу: нет на свете ничего более истинного. Ничего.

Бегите прочь, коли хотите. Но обещаю, что я от вас не отстану. Это моя единственная цель. Я – ожившая история. Я цепляюсь за жизнь, но проигрываю. Я олицетворяю все, о чем вы не хотите думать: полный живот, утоленную жажду, покой среди знакомых и любимых лиц.

Слушайте меня. Я предупреждаю вас: у истории есть когти.

Сэддик все волочил за собой мешок с побрякушками, сделанный из ненужных больше тряпок. Его личный клад. Его… скарб. Зачем они ему? Что они для него значат, все эти осколочки, блестящие камушки, обломки дерева? Каждый вечер, когда силы идти кончались, Сэддик садился, раскрывал мешок, перебирал и рассматривал свои сокровища. Почему Бадаль так это пугало?

Иногда он ни с того ни с сего начинал плакать. Сжимал кулаки, словно хотел раздавить побрякушки в труху. Тогда-то Бадаль поняла, что и Сэддик не знает, зачем они нужны. Бросать их он, однако, тоже не хотел. Этот мешок его убьет.

Она представила, как Сэддик – брат, о котором она всегда мечтала, – падает. Падает на колени, путается руками в рукавах, ударяется лицом о землю. Хочет подняться, но не может. А мухи слетаются к нему, пока полностью не закрывают от взгляда, превращая его в копошащуюся темноту.

Они поглотят последний вздох Сэддика. Выпьют последние слезы из глаз, которые совсем недавно еще видели. Проникнут в раскрытый рот, высушат его, будто паучью нору. А потом разлетятся в поисках нового сладкого источника жизни. На их место хлынут бабочки, которые сдерут с Сэддика кожу, пока не останется только скелет с мешком.

Сэддика не станет. Счастливый Сэддик, спокойный Сэддик призраком будет смотреть на свой мешок. И у меня будут слова на этот случай – на случай его ухода. Я встану над ним и, глядя на крылья, шелестящие подобно листве на ветру, в последний раз попытаюсь понять, что же это за мешок – мешок, который его убил.

И у меня не получится. Слова иссякнут. Ослабнут. Песня без смысла – все, что я смогу дать своему брату Сэддику.

Когда это время наступит, я пойму, что мне тоже пора умирать. Пойму, что пора опустить руки.

И она запела. Песню со смыслом – мощнейшую из всех.

Им оставался день, самое большее – два.

Этого ли я хотела? Всякое путешествие должно заканчиваться. Здесь нет ничего, кроме конца. Ни одного нового начала. Здесь у меня остались только когти.

– Бадаль. – Ее имя прозвучало тихо, словно ткань прошелестела.

– Рутт?

– Я больше не могу.

– Ты же Рутт, глава Змейки. А Ноша – ее язык.

– Нет, я не могу. Я ослеп.

Бадаль подошла к нему, всмотрелась в состарившееся лицо.

– Они просто распухли. Закрылись, Рутт. Глаза так защищаются.

– Но я не вижу.

– Здесь не на что смотреть.

– Я не могу вести вас за собой.

– Кроме тебя, некому.

– Бадаль…

– Просто иди, Рутт. Путь чист, даже камней не осталось. Насколько мне хватает глаз, кругом чисто.

Рутт всхлипнул, и в рот тут же налетели мухи. Он согнулся пополам, задыхаясь и кашляя. Бадаль едва успела поддержать его. Рутт выпрямился, не выпуская из рук Ношу. Было слышно, как они оба хнычут.

Жажда. Вот что нас сейчас убивает. Бадаль, сощурившись, посмотрела назад. Сэддика нигде не было. Может, он уже упал? Если так, то она не видела. Смутно знакомые лица других детей смотрели на них с Руттом. Ждали, когда Змейка снова сдвинется с места. Они стояли ссутуленные, пошатываясь. Животы распухли, словно каждый был на сносях. Глаза напоминали бездонные лужи, из которых пили мухи. На носах, ртах и ушах запеклись болячки. Кожа на щеках и подбородках потрескалась и поблескивала влажным под налипшими ленточками мух. У многих выпали волосы и зубы, кровоточили десны. И ослеп не только Рутт.

Наши дети. Смотри, что мы с ними сделали. Наши матери и отцы довели нас до этого и бросили, а теперь и мы бросаем их. Нет конца поколениям глупцов. Одно за другим, одно за другим, и на каком-то очередном этапе мы стали кивать, думая, что так и должно быть, а значит, незачем ничего менять. Вот мы и ходим с глупой ухмылкой, которую затем передаем своим детям.

Но у меня есть когти – ими я сорву эту ухмылку. Клянусь.

– Бадаль…

Она запела в голос. Без слов, сначала тихо, но затем все громче, пока не почувствовала, как другие голоса вступают в хор, наполняют воздух звуком. И этот звук был страшным, и что еще страшнее – мощь его росла. Росла.

– Бадаль?

У меня есть когти. Есть когти. Есть когти. Давай, ухмыльнись еще раз. Покажи свою ухмылку, прошу! Дай мне сорвать ее с твоего лица, дай вцепиться в него, проткнуть до самых зубов! Дай почуять кровь и услышать треск разрываемого мяса! Дай видеть твои глаза, когда ты поймешь, что у меня есть когти, есть когти, есть…

– Бадаль!

От чьего-то сильного удара она упала. Сквозь круги перед глазами проступило лицо Сэддика, круглое и обветренное. Красные слезы текли по его грязным иссохшим щекам.

– Не плачь, Сэддик, – прошептала Бадаль. – Не плачь. Все хорошо.

Рутт опустился рядом с ней и нашарил рукой ее лоб.

– Что ты сделала?

Тон его голоса напугал Бадаль. Ткань разорвана.

– Они слишком слабы, – произнесла она. – Слишком слабы, чтобы разозлиться. Поэтому я разозлилась за них – за всех вас…

Она осеклась. Из-под ногтей у Рутта сочилась кровь. В спину ей вонзались осколки хрусталя. Что?!

– Ты перенесла нас, – сказал Сэддик. – Это было… больно.

Теперь она услышала жалобные стоны и плач. Змейка корчилась в муках.

– Я… Я искала.

– Что искала? – спросил Рутт. – Что?

– Когти.

Сэддик опустил голову.

– Бадаль, мы же дети. У нас нет когтей.

Солнце померкло, и Бадаль, прищурившись, посмотрела мимо Сэддика. То были не бабочки. Мухи. Смотрите, сколько мух.

– У нас нет когтей, Бадаль.

– Правда, Сэддик, у нас – нет. Но у кого-то есть.

Сила песни, грозная как клятва, не отпускала Бадаль. У кого-то есть.

– Я отведу вас туда, – сказала она, глядя в расширившиеся глаза Сэддика.

Он отшатнулся, а Бадаль увидела небо – и рой мух чернее тучи, непрогляднее Бездны. Бадаль с трудом поднялась на ноги.

– Рутт, возьми меня за руку. Пора идти.

Она сидела, глядя на врата. Развалины Дома Кубышки под ними напоминали камушек, раздавленный каблуком. Из корней как будто сочилась кровь, прорезая канавки на склоне. Дом казался мертвым, но наверняка определить было нельзя.

Ничего почетного в поражении нет. Килава очень давно это поняла. Эпоха всегда завершалась распадом – последним усталым вздохом. Она видела, как ее народ оставил мир – жалкая насмешка под названием «т’лан имассы» на весах выживания была не тяжелее пыли. И она прекрасно понимала тайные желания Олар Этил.

Возможно, карга добьется своего. Духи свидетели, она созрела для искупления.

Килава соврала. Соврала всем: Онраку, Удинаасу, Улшуну Пралу и его клану. Выбора не было. Остаться там означало погибнуть, а взваливать такой груз на свою совесть она не могла.

Когда врата раскроются, в этот мир придут элейнты. Остановить их надежды нет. Т’иам не потерпит, чтобы ей кто-то перечил.

Единственным непредсказуемым фактором оставался Увечный бог. Форкрул ассейлы были довольно прямолинейны. Как и тисте лиосан, они придерживались безумия окончательных доводов. Прямо родственники по духу. Намерения брата Килаве тоже как будто были ясны. Она не собиралась ему мешать, и если ее благословение могло хоть чем-то помочь, она давала его от всего сердца. Нет, спутать карты мог только Увечный бог.

Килава помнила, какую боль испытывала земля, когда он упал с небес. Помнила его ярость и мучения, когда его только сковали. Однако на этом страдания не закончились. Боги возвращались снова и снова, ломали его, пресекая на корню всякие попытки найти себе место. Даже если он и молил о справедливости, никто не желал слушать. Даже если он выл от мук, боги лишь отворачивались.

Однако Увечный бог был не одинок – мир смертных полнился теми, кого так же мучили, ломали и не замечали. Если задуматься, боги сами и создали Падшего, обустроили ему место в пантеоне.

А теперь они его испугались. И решили убить.

– Потому что боги не откликаются на страдания смертных. Слишком много… хлопот.

Он должен знать, что они задумали, – в этом Килава не сомневалась. И он наверняка отчаянно ищет способ сбежать. Как бы то ни было, без боя он не сдастся. Не это ли главный смысл страдания?

Килава сощурила свои кошачьи глаза, вглядываясь во врата. Пылающий красный шов Старвальд Демелейна в небе продолжал расти.

– Уже скоро, – прошептала она.

Она убежит. Оставаться здесь слишком опасно. Перед разрушением, которое элейнты учинят в этом мире, меркнут даже мечты форкрул ассейлов. В мире, исполненном жалких смертных людей, начнется бойня, равной которой свет не видывал. Кто сможет встать на пути у гибели? Она улыбнулась.

– Кое-кто может. Но их слишком мало. Нет, друзья, вмешиваться не надо. Т’иам должна возродиться и вступить в схватку со своим древнейшим врагом. Хаос против порядка – как просто и как банально, но так и есть. Не становитесь у нее на пути – никто из вас не выживет.

А как же тогда ее дети?

– Что ж, дорогой брат, посмотрим. Сердце карги разбито, и она готова на все, лишь бы его исцелить. Презирай ее, Онос, – духи свидетели, большего она недостойна, – но не отворачивайся от нее. Не отворачивайся.

Как же все непросто.

Килава Онасс посмотрела на разрыв.