Помоги проекту - поделись книгой:
Витёк потрогал краску: та осталась у него на кончике пальца.
– Не, это не краска, – утвердительно заявил приятель и понюхал палец. – Фу, это вроде как кровь чья-то… Эх, зачем я только её трогал?! А вдруг заразная какая?..
Расстроенный своим поступком и, не придумав ничего лучшего, он брезгливо вытер палец о штаны.
– Ладно, пошли, а то так и на речку не попадём. Итак весь утренний клёв проспали… – недовольно проворчал Витёк и двинулся по проулку в сторону лесополосы.
Если признаться, то и ему до сих пор было жутковато смотреть на обугленные руины сгоревшего дачного домика, а уж тем более находиться в непосредственной близости от него.
Так и не найдя ответа на свой вопрос, Вовка вздохнул, покрутил еще раз головой по сторонам и, ускорив шаг, поспешил вслед за приятелем.
Через полчаса, добравшись до реки, друзья уже благополучно обо всём забыли. Да и не хотели они помнить ни о чём таком, если честно…
Глава 2
Весна ворвалась в город неожиданно и бурно. В последней декаде марта произошёл резкий перепад температуры с мороза на тепло, и всё в природе сразу же пришло в движение: зажурчали ручьи, запели птицы, а по ночам во дворах вновь заорали любовные песни несносные коты. Что уж тогда говорить про молодых людей – на них весна действовала особым образом, превращая их эндорфинную систему головного мозга в клокочущий коктейль эмоций.
Вот и у двух студентов исторического факультета Орловского педагогического института – Любы Кудряшовой и Алексея Галушки – фактор весны определённо спровоцировал бурный всплеск гормонов. Нет, конечно же, в этом не было ничего удивительного, поскольку молодые люди уже давно и открыто выражали чувства друг другу. Просто до этого самого момента влюблённые словно блюли некий кодекс невинности, не позволяя себе никакой интимной близости. Теперь же, с приходом весны, физиология день за днём стала захватывать всё новые и новые территории их моральных принципов. Стоило бы отметить, что эти двое словно нашли друг друга, сходясь во взглядах практически во всём, особенно, что касалось вопросов брака и семьи. Но – что более примечательно – они заметно отличались от большинства институтских друзей, поскольку оба были в прямом смысле слова повёрнуты на дохристианской истории Руси и старинных обрядах бракосочетания: Люба и Алексей были убеждены, что вступать в интимные отношения можно только в особый день и в особом месте.
Вот поэтому сейчас, когда до ожидаемого дня «Открытия года» – так они называли день весеннего равноденствия – оставалось всего два дня, влюбленные начали усиленно готовиться к предстоящему выезду в «поле». Такое название студенты исторического факультета присваивали всем своим самостоятельным вылазкам на места археологических раскопок. И, хотя поездка вынуждала их пропускать обязательные субботние лекции в институте, эти двое, находясь на волне идеи, захлестнувшей их с головой, совершенно не были обеспокоены подобными мелочами. К тому же родители Алексея были действующими работниками местного обкома партии, а потому о благополучном завершении учёбы в институте парень ничуть не тревожился.
Что же касалось его возлюбленной, то здесь ситуация была немного сложнее. Из родителей у Любы в живых была только мать, да и та была простой сельской труженицей, живущей в небольшом поселке в соседней Брянской области. Однако парень уверенно обещал своей невесте, что в случае чего, поможет ей с решением этого вопроса.
Определенно он несколько лукавил, поскольку едва заикнулся дома о своих планах скоро жениться, как тут же получил шквал негатива и возмущений со стороны родителей. Больше всего против была мать, которая втайне мечтала найти подходящую партию для сына самостоятельно.
Но сейчас, в преддверии задуманного им с Любой действа, Алексея это волновало мало. Теперь его больше занимала подготовка к предстоящему походу в одно интересное место Орловщины, а именно в район раскопок древнего городища под названием Большая Слободка, расположенного в Шаблыкинском районе на правом берегу реки Навли. Когда-то давным-давно, ещё в дохристианский период, где-то на рубеже IV-VII веков нашей эры, на этом месте проживали племена, относящиеся к мощинской культуре. Эти древние славяне, как правило, вели оседлый образ жизни, строя по берегам рек поселения-городища. Но что ещё более интересно, там же располагался и древнейший памятник славянской культуры на территории Орловской области – грунтовый могильник, что, несомненно, было большой археологической редкостью для данной местности.
Студентам-историкам был хорошо известен обряд погребения у этих племен. Вначале на больших ритуальных кострах проводилось трупосожжение, после чего прах вместе с украшениями и остатками одежды покойных помещали в специальные глиняные сосуды, которые глубоко замуровывались в основание курганных могильников. Правда, не это сейчас интересовало четверокурсников – они предполагали, что где-то рядом должны были располагаться древние славянские капища. Они рассуждали просто: «Раз эти места в древности были выбраны для столь значимых целей, значит, обладали какой-то сакральной силой. Той самой силой, которая вероятно сможет сделать их любовное соитие особым, способствующим рождению одаренных детей».
Странные, конечно, это были убеждения, но не нам судить. Важнее то, что последовало вскоре за этими событиями.
***
Итак, наступило утро 21 марта 1970 года – день весеннего равноденствия, начало года по древнеславянской традиции.
В двухместной брезентовой палатке «Памирка-2» было откровенно холодно. Несмотря на это, влюбленные вполне комфортно переночевали в зимнем двуспальном мешке, заранее утеплив дно палатки лапами ельника. К тому же романтика первой брачной ночи в «особом» месте перекрывала для влюблённых любые походные неудобства.
С первыми солнечными лучами Алексей и Люба проснулись. У обоих было прекрасное настроение. Ещё бы, наконец-то, состоялась долгожданная ночь любви. Весь окружающий мир теперь виделся им в розовом свете, и даже этот утренний мартовский холодок нисколько их не смущал.
Не удержавшись, они вновь погрузились в мир чувственных наслаждений. И лишь когда яркое весеннее солнышко уже хорошенько прогрело воздух, они наконец-таки выбрались из палатки наружу.
Быстренько наломав мелкого сухостоя и насобирав валежника для костра, Алексей развел костёр. Он установил походную треногу и повесил на неё закопченный алюминиевый чайник. Как только вода закипела, Люба заварила ароматный, «настоящий индийский», по словам Галушки, чай, благо, у Алёшкиных родителей такой дефицитный товар всегда водился в изобилии: сказывалось спецснабжение партийных работников.
Сидя на поваленном стволе берёзы и попивая чаёк вприкуску с сухарями и шоколадными конфетами, молодые люди настолько увлеклись, что не заметили, как позади них появилась седая морщинистая старуха в чёрном потрёпанном одеянии.
Подтягивая при ходьбе правую ногу, бабка доковыляла до влюбленных и, молча сверля их пристальным взглядом, встала у них спинами.
– Какие черти вас сюда принесли?! – громко, резко не сказала, а каркнула она злым скрипучим голосом. – Вы что тут за вертеп на могилах устроили?
От неожиданности молодые историки вскочили на ноги, причём Люба, вздрогнув от испуга всем телом, неловко выплеснула горячий чай на свои походные штаны.
– Бабушка, ну зачем же вы нас так пугаете? Нехорошо так поступать… В конце концов, так и заикой можно остаться или чаем захлебнуться, – попытался пошутить Алексей, чтобы хоть как-то сгладить перед возлюбленной свой внезапный испуг и непонятно почему охвативший его глубинный страх.
– Тебе это не грозит, дружок. Тебя другая вода через две недели заберёт. И не через чай, а через водку, – своим зловещим предсказанием старуха словно пригвоздила студента к месту.
От удивления тот даже приоткрыл рот. Решив произнести в ответ что-то резкое, Алексей привстал с бревна, подбирая подходящие слова. Однако старая карга не унималась. Она так грозно взглянула ему в глаза, что тот, словно под гипнозом, мгновенно сник, лишь тихо промычав себе под нос:
– Да я и не пью вовсе…
Седовласую фурию его мнение, по всей видимости, абсолютно не интересовало: тем временем она уже обратила свой колючий взор на девушку. Вперившись в неё пристальным взглядом, она что-то зашептала, одновременно завязывая узелки на пучке сухой травы. Неожиданно её глаза закатились, она запрокинула голову, громко отрыгнула воздух и, вновь устремив взгляд на Кудряшову, вынесла свой вердикт.
– А с тобой я даже разговаривать не хочу, – бабка угрюмо засопела, наморщив седые брови и сведя их к переносице. – Ты по своей глупости столько бед наделаешь… свет мил не будет! Хотя нет… тебе этого всё равно не понять. Короче, немедля уходите отсюда прочь! Не для вас это место!
Произнеся последние слова, старуха гневно сверкнула темно-карими, практически чёрными глазами и, не торопясь, заметно прихрамывая, побрела куда-то в сторону реки.
Испуганная Люба растерянно посмотрела на любимого. Тот же, пытаясь хоть как-то успокоить и приободрить свою невесту, с напускной небрежностью усмехнулся:
– Люба, ты чего так испугалась? Брось!.. Да что ты её слушаешь?.. Бабка, скорее всего, местная сумасшедшая, вот и несёт всякую околесицу да людей незнакомых пугает. От какой водки я должен захлебнуться, если я её даже не пью? Чушь… Давай-ка мы лучше продолжим наше чаепитие, пока кипяток не остыл.
– Нет, Лёш, что-то мне нехорошо… Если честно, то я очень испугалась тех бед, что она нам напророчила. Давай, мы лучше поскорее уйдем отсюда… Я не смогу теперь спокойно находиться в этом месте. Меня здесь всё угнетает… – жалостливо попросила Кудряшова, с мольбой глядя в глаза избранника.
– Хорошо, если ты боишься, то пойдем складывать палатку и собирать вещи, – довольно быстро согласился Алексей, который и сам где-то в глубине души испытывал странную и необъяснимую тревогу.
– Лёша, послушай, сегодня же только суббота, а на занятия нам лишь в понедельник… Поехали в гости к моей маме – тут недалеко, минут сорок на рейсовом автобусе. К тому же я приглашаю тебя официально – хочу вас познакомить друг с другом, – неожиданно предложила Кудряшова.
– Отличная идея! – согласился Галушка, сделав вид, что несказанно обрадовался.
Прекрасно помня свой последний разговор с родителями, теперь эту идею он считал уже не столь блестящей, но говорить об этом Любе пока не решался. В глубине души он всё ещё надеялся, что ему удастся переубедить хотя бы отца. А это было бы уже полпобеды.
– Ты только про эту сумасшедшую бабку никому не рассказывай. Хорошо? Засмеют ещё… – как бы невзначай добавил он и отправился к палатке.
Глава 3
А ровно через две недели с момента описываемых событий, 4 апреля 1970 года, в город Орёл внезапно пришла большая вода. Из-за установившейся аномально тёплой погоды и непрекращающихся проливных дождей, снег, которого в ту зиму выпало с избытком, стал катастрофически быстро превращаться в талую воду. А учитывая тот фактор, что промерзшая за зиму земля ещё не успела окончательно оттаять, то легко можно представить к чему в итоге это привело: вся эта гигантская водная масса единым потоком устремилась в главную речную магистраль области. Река Ока и её приток Орлик вскрылись практически одновременно за небывало короткий промежуток времени. Уровень воды стал стремительно расти, увеличиваясь буквально на глазах, и уже через каких-то шесть часов с момента начала паводка обе реки вышли из своих берегов. А поскольку всё это происходило ночью, то наутро в зоне затопления оказались десятки прибрежных улиц и почти тысяча домов. А вода всё прибывала и прибывала…
В городе было объявлено чрезвычайное положение. Это наводнение оказалось самым мощным за последние сто лет. Многоэтажные дома в центре города, расположенные в непосредственной близости с Окой, теперь стояли затопленные по вторые этажи. В частном секторе дела обстояли ещё хуже: из воды наружу торчали одни лишь крыши. Люди спасались, как могли: кто-то, к примеру, перебрался на верхние этажи, а кого-то приходилось эвакуировать в экстренном порядке на лодках прямо с крыш их домов.
Организованный властями города штаб по чрезвычайным ситуациям работал круглосуточно и на пределе возможностей. В срочном порядке были организованы группы из добровольцев для оказания помощи пострадавшим горожанам. Среди таких добровольцев оказались и знакомые нам лица: Алексей и Люба. И хотя родители Галушки были категорически против того, чтобы их сын шёл в добровольческий спасательный отряд – в своём решении молодой человек оказался твёрд. Он был комсомолец по убеждениям и к тому же комсорг группы в институте, а потому иного выбора для себя в подобной ситуации просто не видел.
Вечером пятого апреля на большой деревянной вёсельной лодке Алексей, Люба и знакомый им студент-историк из другой группы занимались развозом питьевой воды и продовольствия горожанам, отрезанным от цивилизации разыгравшейся стихией.
Медленно скользя сквозь речные заторы, их лодка осторожно приблизилась к затопленному наполовину трехэтажному многоквартирному дому. Тут их уже давно ждали: из открытых настежь окон третьего этажа то и дело нетерпеливо выглядывали многострадальные жильцы, с надеждой глядя на молодых студентов.
– Граждане, граждане, не волнуйтесь, всем хватит. У нас тут целая лодка продовольствия и несколько канистр с питьевой водой. Не спешите, сейчас всем по очереди всё раздадим, – успокаивал граждан Алексей, меж тем его товарищ уже аккуратно подруливал кормой, швартуясь к водосточной трубе затопленного дома.
Такая осторожность, несомненно, имела определенный смысл, поскольку в мутной речной воде в большом количестве плавали «торпеды» – брёвна от разрушенных паводком деревянных домов, мощные льдины с незаметно выступающими острыми подводными частями, а кое-где и просто вырванные с корнями толстые искореженные стволы деревьев.
Внезапно из ближайшего настежь открытого окна высунулась чья-то взлохмаченная рыжая голова. Человек неопределённого возраста с сильно опухшим помятым лицом уставился на ребят горящими глазами. Быстро окинув безумным взглядом добровольцев, он закатил глаза и истошно затянул сиплым голосом:
– Водку, водку привезли?!.. Водка у вас есть?.. Я же сдохну, если не опохмелюсь! Уже третий день без капли во рту… Чего молчите?.. Так есть у вас водка или нет?!
Как старший в команде ему ответил Алексей.
– Какая водка, мужик, ты что, совсем очумел? Мы людям воду и продукты первой необходимости привезли, а ты тут такое городишь…
Не зная, что ещё добавить в подобной ситуации, он отвернулся от алкаша и, оставаясь по-прежнему стоять на ногах, нагнулся вперёд, чтобы помочь Любе доставать сухпайки из коробок. Это оказалось для него роковой ошибкой.
Со словами: «Ну, тогда я с вами поплыву», охваченный белой горячкой алкоголик сиганул из окна третьего этажа, целя точно по центру плоскодонки. Однако в последний момент, видимо, оступился, зацепившись носком ботинка за подоконник. В результате прыжок не удался, и рыжий спикировал прямёхонько в борт лодки, со всей силы ударившись об него головой. Раздался жуткий треск и уже в следующее мгновение, потеряв сознание, он камнем пошёл ко дну. Но это было ещё не всё. Сила удара тяжёлого человеческого тела о борт резко качнула лодку, и Алексей, не удержав равновесия, упал в воду. Это было для него столь неожиданно, что он даже не успел сгруппироваться – лишь взмахнул руками и плюхнулся плашмя на спину. По неблагоприятному стечению обстоятельств он упал точно на торчащий из воды обломанный толстый сук подтопленного дерева, который в туже секунду как по маслу вошёл ему в грудную клетку. Студент-историк ойкнул, несколько раз дёрнулся и затих. Под тяжестью человеческого тела ствол перевернулся на сто восемьдесят градусов и увлёк Алексея за собой под воду.
А следом, ни секунды не раздумывая, с диким криком в воду бросилась Кудряшова. Она попыталась схватить Алексея за одежду, но было уже поздно. В неистовстве шаря в речной мути руками, девушка предприняла судорожную попытку нащупать тело возлюбленного под древесным стволом. Она несколько раз ныряла, пыталась веслом нащупать его на дне, однако все попытки оказались тщетны – обнаружить тело Галушки так и не удалось. По всей видимости, течением его уже отнесло куда-то в сторону, а в воде, представлявшей из себя смесь ила и грязи, рассмотреть что-либо было уже невозможно.
Сколько бы она так плавала в ледяной воде по своей воле – сказать трудно, но вскоре силы стали её покидать, а движения замедлились. И вот тогда очень вовремя её за ворот схватил третий член их команды – студент-историк Сергей Кондратьев. Преодолевая сопротивление Любы, он силком затащил её в лодку, обхватил руками и, придавив ко дну, крикнул прямо в лицо:
– Люба! Не надо, не надо! Всё, Лёша утонул! Ты ничем ему уже не поможешь, только себя погубишь! Вода его забрала!
Когда до неё дошёл смысл последней фразы, то, издав истошный душераздирающий крик, она потеряла сознание.
Позднее Кудряшову отвезли в больницу, где, едва придя в себя, с ней приключился ещё один истерический припадок. Понимая, что пациентке требуется специализированная помощь, врачи отправили Любу в психиатрическую клинику, где под действием успокоительных препаратов она провела впоследствии около трёх месяцев. Однако и это было ещё не всё. Через несколько дней в результате перенесённого переохлаждения у студентки развилась двусторонняя крупозная пневмония, которую с большим трудом смогли вылечить лишь благодаря «лошадиным» дозам антибиотиков.
Но самым печальным в этой истории оказалось то, что всё это время ни она, ни врачи не догадывались о её беременности. Это обстоятельство обнаружилось лишь после выписки из больницы, когда находящаяся в академическом отпуске по болезни Люба приехала в посёлок к своей матери, и та заметила, что у дочери как-то уж очень явно округлился живот. К тому моменту шёл уже пятый месяц беременности.
Когда до заторможенной от постоянного приёма больших доз разнообразных психоактивных лекарственных средств Любы наконец-таки дошло, что всё это время она горстями пила всевозможные таблетки и порошки, ей стало страшно ещё больше. Правда, на этот раз не за себя, а за своего будущего ребёнка. Вот тогда-то, от страха и безысходности, она и решилась открыть правду о своей беременности родителям Алексея Галушки.
Результат оказался вполне закономерен: матери покойного жениха стало плохо, и её увезли на «скорой» в больницу. А вот отец Алексея, Иван Федорович, мужчина старой большевистской закалки, к тому же бывший боевой офицер и полковник запаса, с огромным трудом, но смог принять для себя подобную непростую новость. Он рассудил практично: «Сына больше нет в живых. Ради кого тогда жить? А если у Любы родится ребёнок, то это будет родной внук или внучка». И потому старый коммунист согласился помочь невестке пройти углубленное обследование в одной из обкомовских больниц столицы, куда у него имелся особый доступ. Правда, для этого необходимо было формально признать Любу законной женой погибшего сына. Для человека его ранга официально сделать это было сложно, но… можно. И через три недели Кудряшова уже лежала на обследовании в одной из московских клиник закрытого типа.
***
– Доктор, что там? – взволнованно спросила Люба, когда высокая дородная женщина в белом халате и накрахмаленном высоком колпаке, сделала последний завиток перьевой ручкой в стационарной карте беременной.
– Ну что, милочка, могу вас успокоить. Все результаты обследований и выполненных анализов показывают, что беременность у вас протекает хорошо, – строгим сухим голосом и с серьёзным лицом заключила она.
Однако затем, внезапно смягчившись, акушер-гинеколог с улыбкой добавила:
– Да, и самое главное, поздравляю – у вас будет двойня.
Глава 4
Нелепые слова детской дразнилки как острые ножи втыкаются в спину маленькой темноволосой девочке, заставляя её вздрагивать при каждом слове. Худенькие плечики дрожат, а по-детски щекастое личико бело как мел. Однако слёз не видно, и лишь поджатая и закусанная до крови нижняя губа является единственным проявлением её истинных чувств.
Но не страх, не отчаяние и не уныние царит сейчас в душе ребёнка, а еле-еле сдерживаемая обида на весь этот мир, в котором она оказалась непонятно зачем и почему.
– Не какая я вам не пельмень! – отчаянно кричит девочка и резко разворачивается к своим юным мучителям, примерно такого же возраста, как и она. – Сейчас придёт мой брат, и он вам покажет, как меня обижать! Он – самый лучший на свете! Он – добрый, он – умный, он – сильный! Совсем не такой как вы, глупые маленькие дети!
В ответ мальчишки звонко смеются и уже с удвоенной силой начинают кричать нелепую дразнилку.
Видя, что её слова на них никак не действуют, девчушка начинает оглядываться по сторонам, шаря взглядом по земле и целенаправленно что-то ища. И в какой-то момент она обнаруживает то, что искала. Целью её поисков оказывается большой темно-зеленый осколок стекла от разбитой пивной бутылки. Она наклоняется и берёт его в руку, а затем, по-звериному оскалив зубы, со всей злостью, на какую только способна в эту минуту, пискляво, но очень громко кричит на всю улицу:
– Если вы сейчас же не замолчите, то я вас всех изрежу вот этим стеклом! Не смейте меня обижать! Вы поняли меня?!
Однако угроза из уст маленькой девочки на её мучителей абсолютно не действует. Мальчишки всё так же продолжают смеяться, тыча в неё пальцами и обзывая другими, ещё более обидными словами. Они отлично понимают, что она для них не представляет никакой угрозы, ведь многие в этой компании как минимум на полголовы выше и уж точно намного сильнее её.
Возможно, поэтому главный зачинщик всех ребячьих проделок и злых забав, мальчик по имени Серёжа, который к тому и самый старший из всех, смело выходит вперёд. Он подходит почти вплотную к девочке и, угрожающе нависнув над ней, с усмешкой начинает её подначивать:
– Да у тебя кишка тонка, чтобы сделать такое, малявка. Смотри, пальчики себе стёклышком не порежь, а то бо-бо будет, – и тут же раздается дружный ребячий смех.
Вместо ответа девочка делает полшага вперёд и молниеносно вскидывает вверх руку с зажатым стеклом и так же резко опускает его вниз. Раздается испуганный пронзительный вскрик, и мальчик по имени Серёжа тут же хватается руками за лицо.
Ребятня мгновенно притихает, с ужасом наблюдая, как у него между пальцев появляется ярко-алая кровь, которая начинает ручейками стекать по кистям, мгновенно пропитывая манжеты рукавов рубашки.
В следующее мгновение, оторвав от лица руки, тот в оцепенении смотрит на свои окровавленные ладони – он всё ещё до конца не понимает, что же с ним произошло. Зато все остальные отчетливо видят, как через левую щеку вожака теперь пролегает глубокая резаная рана, из которой крохотными фонтанчиками пульсируют тончайшие струйки крови.
Наконец-то осознав, что же с ним случилось, с душераздирающим криком Серёжа убегает по улице в сторону родного дома. А следом, как стайка испуганных воробьев, бросаются врассыпную и его приятели, оставляя девочку в полном одиночестве посреди внезапно опустевшей деревенской улицы.
Так она и стоит, маленькая девочка с развевающимися на ветру темными волосами, крепко сжимающая в руке осколок бутылочного стекла. В суженых щелочках глаз пляшут злые огоньки недетской ярости и плохо скрываемого злорадства. Ей ничуть не жаль покалеченного мальчишку: если честно, то ей вообще не жаль никого на всём белом свете. Даже больше – она ненавидит всех в этом мире, в том числе и себя. Хотя… всё же нет. Есть один человек, который ей дорог – и это не мать – это её родной брат. Это единственный на всём свете человек, которого она любит всем сердцем, преданно и самозабвенно. Да что говорить – она чувствует себя с ним единым целым, единым и не разделимым во всём. Ведь только он понимает её до конца и только ему она может доверить все свои тайны. Только ему…
Внезапно лицо девочки начинает меняться. По нему пробегает мелкая рябь от едва различимых глазу быстрых и хаотичных сокращений мимических мышц под тонкой нежной кожей. Со стороны это выглядит так, словно она намеренно гримасничает, строя кому-то страшные рожицы. Однако это восприятие ошибочно, поскольку вскоре всё прекращается, и её детское личико застывает в некоем подобие гипсового слепка. Щупленькое тельце начинает бить дрожь: она обхватывает себя за плечи, склоняет голову и устремляет взгляд на землю. Так она стоит пару минут. Когда же наконец она поднимает голову, то выражение её взгляда уже совершенно иное. Это больше не прежняя дикарка, что до смерти перепугала деревенскую детвору, это робкая и неуверенная в себе кроха, с испугом озирающаяся по сторонам и пытающаяся понять, как же она здесь очутилась.
Девочка с недоумением смотрит на свою руку с зажатым осколком стекла и в замешательстве подносит его к глазам. Она видит сверкающие острые грани, перепачканные алой мальчишеской кровью, видит красные брызги у себя на руке. Она смотрит, но никак не может вспомнить, что же с ней приключилось всего пару минут назад. Когда же, наконец, до неё доходит, что она натворила, в больших кукольных ярко-зеленых глазах появляются слёзы. Детские пухлые губы начинают мелко дрожать, правая щека истерично перекашивается, широко раскрывается рот… Кажется, ещё секунда, и раздастся оглушительный детский крик. Но этого не происходит. Вместо этого она на миг замирает, вытягивается всем телом в струну и… внезапно расслабившись, вновь переводит свой взгляд на окровавленное стекло. В её глазах появляется болезненное любопытство, словно тысяча крохотных чёртиков, как по команде, начинают водить зловещий хоровод вокруг её зрачков. Она осторожно подносит своё оружие ко рту, высовывает язык и пробует кровь на вкус…
***
И, как всегда на этом моменте, он просыпается с громким криком.
«Нет! Не надо! Не делай этого!!» – разносится по всей квартире истошный мальчишеский крик.
Вскочив с постели с обезумевшими глазами, парнишка лет пятнадцати стоит посреди комнаты босыми ногами на старом ковре, пытаясь сообразить, где он находится.
Он тяжело дышит, на лбу видны крупные капли пота, пальцы рук мелко трясутся.
Постепенно подросток успокаивается и приходит в себя, с огромным облегчением понимая, что это был лишь страшный сон. Его зовут Ян, и этот кошмар ему снится с определенной периодичностью на протяжении многих лет – один и тот же сон.
«Как хорошо, что Яна осталась в деревне у бабушки и мама не хочет забирать её к нам в город, – беспокойно думает он. – Только там, только там ей и место! Нам с мамой здесь хорошо и без неё – одним. Подальше, подальше от её безумных фантазий».
Он торопливо убирает спальные принадлежности с кресла-кровати, служащей ему постелью, и смотрит в открытое настежь окно. На улице шумят машины, слышны голоса спешащих на работу прохожих, пахнет свежестью майского дождя и молодой листвой.
Поделиться книгой: