Операция «Престол»

— Разрешите, товарищ Сталин! — застыл на пороге генерал.

Сталин кивнул и против своего желания задержал взгляд на папках, которые держал Голиков. И он, наверное, очень бы удивился, если бы узнал, что в них содержатся противоположные взгляды на одни и те же вопросы.

Все дело было в том, что с некоторых пор Голиков имел обыкновение ходить на доклады к Сталину с двумя папками.

Если настроение у вождя было не очень пасмурное (хорошим оно почти никогда не было), Голиков доставал донесения из папки, где собиралась более или менее правдивая информация.

Если же Голиков от секретарей узнавал, что «хозяин» не в духе, то выкладывал сведения из другой — «благополучной» папки.

Со временем он станет ходить на доклад к Сталину только с одной папкой, проскольку прикажет своим сотрудникам собирать только такую информацию, которая совпадала с мнением вождя.

Сегодня Сталин не выглядел хмурым, да и Поскребышев ободрительно улыбнулся ему в ответ на его вопросительный взгляд.

Да и вопрос, с которым пришел сегодня Голиков к Сталину был слишком важным.

И кто знает, как поведет себя Сталин, если узнает о том, что ему не доложили о том, что происходило в ставке Гитлера 18 декабря.

Кивком головы Сталин пригласил генерала войти, однако сесть не предложил, и тот так и остался стоять посередине кабинета.

— Что у вас, товарищ Голиков? — спросил Сталин.

Голиков прекрасно знал об отношении Сталина к донесениям разведчиков и думал только об одном: как бы ему выйти из этого кабинета одному, а не в сопровождении конвоя.

Но докладывать было надо.

Голиков не стал доставать из папки бумаги, поскольку прекрасно знал все то, что говорилось в этих документах.

Но чем убедительнее говорил Голиков, тем мрачнее становилось выражение побитого оспой желтоватого лица Сталина.

И причины у него для этого были.

Подумать только!

Он убеждал весь мир в том, что никакой войны не может быть, а эти вечные конспираторы и заговорщики чуть ли не каждый день доказывали обратное.

То очередной резидент, то высокопоставленный дипломат, а то просто какой-то там антифашист наперебой сообщали о датах, часах и даже минутах начала войны.

И сейчас Сталин даже не сомневался в том, что в черной папке начальника разведки лежат очередные послания всех этих нелегалов с их истерическими призывами развертывать на границе войска и готовиться к войне.

А причина его неверия была проста, как выведенное яйцо. И дело было даже не в тех зачастую действительно расходившихся данных, за которыми могла стоять дезинформация не дремавшей немецкой разведки.

Отнюдь!

Все дело было в том, что Сталин со своим огромным самомнением уверовал в то, что он обманул Гитлера и тот отнесется к пакту о ненападении со всей ответственностью.

Как ни странно, но Гитлеру поверил тот самый Сталин, который никогда никому не верил.

И это, несмотря на то, что донесения, которые Сталин получал из Генерального штаба, от пограничников и моряков, от военной и политической разведки, из дипломатических источников и даже из германского посольства в Москве были очень тревожны.

Однако и в Кремле, в Наркомате обороны царило относительное спокойствие.

Сталин был уверен в том, что Германия не будет вести войну на двух фронтах, у него имелись на этот счет заверения от самого Гитлера.

К тому же разведчики уже много раз ошибались, передавая в Москву не только не точную, но и заведомо ложную информацию, поскольку все немецкие службы дезинформации работали перед войной на полную мощность.

Ну и само собой понятно, что мнение товарища Сталина никто даже не решался оспаривать.

Голиков закончил свой доклад, даже не дойдя до середины.

Сталин остановил генерала жестом руки и хмуро спросил:

— А вы сами-то верите всему этому? — брезгливо указал он зажатой в руке холодной трубкой на так и не раскрытую папку.

— Товарищ Сталин, — осторожно подбирая слова, ответил генерал, — я не могу сказать, что я всецело доверяю сообщениям наших агентов, но в то же самое время наше Разведывательное управление считает своим долгом донести до вашего сведения всю получаемую нами информацию…

— Спасибо! — недобро усмехнулся Сталин. — Донесли! Из всего сказанного здесь вами мне не понятно только одно, — слегка повысил он голос, — как вы, профессионалы, не можете понять такой простой вещи, что почти за каждой фразой этих донесений скрывается дезинформация!

Голиков молчал.

Он уже начинал понимать, что ошибся с папкой и любое невпопад сказанное им слово может кончиться для него трагически.

Тем временем Сталин медленно, как и все, что он делал, раскурил трубку и, глубоко затянувшись, выпустил огромное облако душистого синего дыма.

— Если вы, товарищ Голиков, — донесся до генерала негромкий и от этого еще более зловещий голос Сталина, — не понимаете этого, то мы можем подыскать на ваше место более понятливого человека…

Голиков вздрогнул.

Это была уже прямая угроза, а, как ему было хорошо известно, слов на ветер вождь никогда не бросал.

Облизав сразу же ставшие сухими губы, он развел руками.

— Товарищ Сталин, — с некоторой поспешностью заговорил он, словно опасаясь того, что ему не дадут высказаться, — мы достаточно трезво оцениваем ситуацию и, поверьте, все наше беспокойство вызвано только тревогой, которую все мы испытываем за нашу великую страну. И мы заверяем вас, что всегда будет проводить линию нашей родной партии, разработанную под вашим мудрым руководством и…

Сталин продолжал, молча, курить, и по его лицу не было заметно, сменил ли он гнев на милость.

В эту минуту он не думал ни о вере в него всего Разведывательного управления, ни лично товарища Голикова.

Ему было скучно.

Он уже много раз ловил себя на том, что его давно уже перестали радовать любые дифирамбы в его адрес.

Особенно если они шли от тех, кто вращался в самых верхах.

Массы?

Да, там другое дело, и когда наивные и по-своему верившие в него как в Бога люди выражали свое неподдельное восхищение к нему, он слушал их с той снисходительностью, с какой утомленный знаниями профессор слушает студента.

А эти! Высокопоставленные…

Им он никогда не верил.

Более того, он прекрасно понимал, что Голиков сейчас старается не защитить порученное ему дело, а угодить ему.

И прояви он сейчас интерес ко всему тому, что находилась в черной папке генерала, он услышал бы совсем другие речи.

Тем временем Голиков умолк и смотрел на вождя с таким выражением на лице, словно испрашивал у него прощение за то, что осмелился не поверить его гению и иметь свои собственные суждения.

— Ладно, — махнул рукой Сталин, — это я так, к слову. Идите, товарищ Голиков, работайте и впредь думайте, ведь это ваше главное оружие. Не так ли? — неожиданно сверкнул Сталин желтыми, как у кота, глазами.

— Так точно, товарищ Сталин! — вытянулся Голиков, с облегчением понимая, что на этот раз гроза прошла мимо.

Сталин, не прощаясь, сел за стол и снова принялся за «Государя».

Голиков щелкнул каблуками, повернулся и чуть ли не строевым шагом вышел из кабинета.

Сталин с какой-то брезгливостью смотрел ему в спину. И этот такой же, как все. Чуть надавили, и он уже готов и каяться, и верить ему, и не верить себе…

Он усмехнулся.

В последнее время он все чаще ловил себя на мысли, что ему очень хочется услышать возражения и поспорить.

Так, как когда-то спорил Ленин, который хоть и не терпел инакомыслящих, но рот никому не затыкал.

Сталин вздохнул.

Может быть, в этом и была его сила, может быть, именно поэтому немногие оставшиеся его стараниями в живых из ленинской гвардии с такой тоской и вспоминал те счастливые для них дни, когда каждый мог пройти против вождя и не получить за это пулю…

Да, Каменев, Троцкий, Зиновьев, Бухарин, Раскольников пытались спорить.

Чем все это кончилось?

Правильно!

Иных уж нет, а те далече…

III

Голиков приехал в свое ведомство в мрачном настроении.

Отложив все совещания и встречи, он закрылся в своем кабинете и без малейшего перерыва выпил два стакана водки.

Усевшись в кресло, он закурил и с удовлетворением чувствовал, как вместе с разливавшимся по всему телу теплом уходит почти суточное напряжение.

А нервничать он начал сразу же, когда ему еще вчера утром сообщили, что на следующий день его примет Сталин.

Ничего хорошего от встречи с вождем он не ждал, прекрасно зная о той неприязни, с какой Сталин воспринимал любую информацию, которая шла вразрез с его собственным пониманием сложившейся ситуации.

Так оно и вышло, и ему надо благодарить Бога за то, что дальше угрозы Сталин не пошел. Пока не пошел…

И ему очень повезло, поскольку он так и не заговорил со Сталиным о полученной сегодня ночью шифровке о совещании у Гитлера.

Не поговорил он и том, о чем давно бы уже следовало поговорить с вождем.

Организационная структура Разведуправления, как убедился Голиков сразу же после своего прихода в это ведомство, давно устарела. Что же касается работы в условиях военного времени, то оно совершенно не соответствовало этому самому времени.

Материальная база военной разведки находилась в самом, что ни на есть, плачевном состоянии. У нее не было даже самолетов для заброски разведчиков в тыл противника.

Отсутствовали в нем и столь необходимые на войне отделы войсковой и диверсионной разведки.

Не было должного отношения к Управлению со стороны руководства Генштаба.

Да что там говорить, пронесло!

Сталин показал бы ему самолеты в тыл противника!

Конечно, в глубине души Голиков прекрасно понимал, что он просто струсил и даже не попытался защитить то дело, которое ему было поручено тем же Сталиным.

Но что он мог?

Спорить и доказывать?

Да, можно было!

Но только с тем, кто хотел спорить и слышать доказательства.

Сталин не хотел.

Да и чего бы он добился?

Отставки?

Это в лучшем случае.

Ладно, поморщился Голиков.

Хватит копаться в себе.

Что сделано, то сделано.

Он работает с тем, с кем работает, значит, впредь надо быть умнее и гибче. А бодаться с дубом… себе дороже…

А пока… ему надо как следует расслабиться.

Благо, что два проверенных товарища у него для этого мероприятия были.

Генерал взял телефонную трубку и приказал офицеру для поручений вызвать к нему начальника Отдела специальных заданий генерала Москвина и его заместителя полковника Громова.

Когда вызванные Голиковым офицеры появились в его кабинете, они не задали своему начальнику ни единого вопроса.