Командиры седеют рано

Владимир Карпов

КОМАНДИРЫ СЕДЕЮТ РАНО

ДВОЕ В ПЕСКАХ

ГОРЯЧИЕ БАРХАНЫ

Они умирали. Два солдата: Василий Панаев и Игорь Яновский. Умирали не в бою, не от ран, а волею случая заброшенные во время учений в бескрайнюю пустыню Кара-Кум.

Они лежали распростертые на горячем бархане. Сыпучие холмы окружали их со всех сторон.

Пустыня была похожа на эпицентр атомного взрыва: все вокруг сметено, разлетелось в пыль, превратилось в морщинистые барханы. А в выси, словно огненный гриб, растеклось по небу и отчаянно жгло расплавленное солнце.

Шли третьи сутки с того часа, когда солдаты остались одни, без воды, без горячей пищи. Говорят, человек на три четверти состоит из воды. За эти дни солнце выпарило из солдат почти всю влагу. Они похудели килограммов на пятнадцать каждый. Тела их ссохлись, стали похожи на мумии. Кровь сгустилась до предела и теперь с трудом пробивалась по сузившимся сосудам. Все движения стали замедленными. Даже мысли и те были тягучие, как застывающий клей. Солдаты лежали в полном изнеможении.

Панаев невысокий, русый. Лицо у него и прежде было некрасивое, а сейчас щеки ввалились, обросли щетиной, через сухую кожу отчетливо вырисовывались кости, особенно нижняя челюсть; глаза запали, веки сморщились и почернели, помутневшие зрачки смотрели на мир угрюмо и непокоренно. Панаев лежал ничком, положив голову на зеленый вещевой мешок. Из-под мешка торчал коричневый приклад автомата.

Игорь Яновский распластался неподалеку от Панаева. Тоже лежал вниз лицом, положив скрещенные руки под лоб, как обиженный мальчик. Его вещевой мешок и оружие валялись в стороне. Игорь рядом с низкорослым Василием выглядел огромным. Плечистый и хорошо сложенный, он и раньше в полку привлекал к себе завистливые взгляды товарищей. Особенно когда играл в баскетбол: у него — первый разряд. Стройный, гибкий, с красивой мускулатурой, он носился по площадке и был неутомим. Высокий рост, темные волнистые волосы, черные брови, всегда веселые, немного легкомысленные серые глаза — приятный, броский парень! Девушки вздыхали по Игорю. Сейчас ни одна из них не узнала бы Яновского: лицо обгорело и запеклось, губы в трещинах, шелушащиеся, брови и шевелюра посерели от набившегося в них песка, в глазах отчаяние.

— Какое сегодня число? — спросил Игорь, приподняв голову, голос его хрипел от сухости в горле.

Панаев ответил не сразу:

— Тринадцатое.

— Значит, сегодня…

— Что?

— Умрем.

— Почему?

— Тринадцатое…

Они долго-долго молчали. Потом Василий коротко бросил:

— Ерунда…

Яновский понимал — это продолжение все того же разговора о тринадцатом числе. Они теперь вообще так разговаривали. Расслабленные и обессилевшие, не могли быстро произносить слова и складывать их в длинные фразы.

Игоря бесило спокойствие Панаева. Именно спокойствие, а не покорность. Бесила его уверенность в том, что все кончится благополучно. Игорь убежден — пришел конец. Да, это ясно было бы любому. Только Панаев, упрямый тупица, не сознается. Он все понимает, но по природной строптивости не хочет признавать.

— Почему ерунда? Что может нас спасти? Аллах, что ли?

— Люди… Нас ищут.

— Искали, — уточнил Яновский.

— Ищут, — упрямо повторил Панаев.

— А я говорю, искали, — уже не скрывая злости, выдавил Яновский. — Какой дурак будет искать больше трех дней?

Василий не ответил.

Три дня назад они даже не подозревали, что смерть ходила от них так близко. Они были вместе со всеми на учениях. Полк преодолевал Кара-Кумы, пробивался через пески навстречу «противнику» — он где-то далеко на востоке. В середине дня стало известно: самолет «противника» сбросил «атомную бомбу». Желая обойти образовавшуюся полосу «высокого радиоактивного заражения», командир повернул колонну на север. И чтобы идущие вслед за штабом подразделения не попали в «опасную зону», приказал выставить пост регулировщиков. На войне, на границе, всюду, где угрожает опасность и смерть, люди в одиночку не ходят. Поэтому и в пустыне регулировщиками оставили двоих — Панаева и Яновского.

Панаев — солдат серьезный, ревностный в службе, поэтому его назначили старшим.

Яновский считал Василия парнем недалеким и ограниченным. Недолюбливал его за то, что тот очень решительно высказывал мнение и твердо стоял на своем. Мнение это было всегда правильным, соответствовало требованиям уставов и приказам командиров. Однажды Василий критиковал Игоря на комсомольском собрании: «Замастерился Яновский. Оторвался от коллектива. Все время в сборных командах пропадает. Не помогает товарищам во взводе, которые отстают по физической подготовке. Считает ниже своего достоинства!»

В перерыве Игорь подошел к Панаеву и, посмотрев сверху вниз на него, презрительно спросил:

— Кто ты такой, чтоб меня критиковать?

Панаев сердито взглянул ему прямо в глаза, сказал:

— Комсомолец.

— Скажите, пожалуйста, он идейный! — с издевкой продолжал Яновский.

— Да, идейный, — ответил невозмутимо Панаев. — И если понадобится, могу вправить мозги некоторым безыдейным.

Яновский не стал ввязываться в спор — кругом были комсомольцы. Но, уходя от Василия, думал: «Вот из таких и вырастают всякие секретари да скучнейшие начальники. Никаких отклонений ни вправо ни влево, все мысли только туда, куда однажды направили».

Игорь Яновский держал себя в роте независимо. Служба ему давалась легко. Он отлично стрелял, виртуозно выполнял упражнения по гимнастике, бегал без напряжения; теоретические дисциплины усваивал с лету. Он получил хорошее образование. Отец, крупный инженер, уделял много внимания единственному сыну. Мать души в нем не чаяла и баловала всеми способами, доступными хорошо обеспеченной семье. В армии Игорь тоже попал в любимцы. На нем держалась сборная полка по баскетболу, и поэтому командиры, как это часто случается, были к нему благосклонны.

А солдаты в роте недолюбливали Яновского. Правда, в ответственных матчах, когда команда стояла за честь полка, они вопили во все горло: «Яновский! Игорек, давай!» Но в повседневной жизни недолюбливали за то, что к сослуживцам он относился свысока, с сознанием собственного превосходства. Может, оно и было у него, это превосходство, и всеобщее уважение, возможно, пришло бы к нему, но его самолюбие претило солдатам, отталкивало их от красивого парня.

БАРХАНЫ В ВОЗДУХЕ

…Оставшись регулировщиком, Игорь ничуть не обиделся, что Панаева назначили старшим. Так даже лучше — меньше спросу. Как только отъехала рота, Игорь отошел в сторону и лег в реденькой тени саксаульного куста. Решил: «Ты старший — ты и вкалывай».

Василий остался у колеи, продавленной в песке машинами, и стал направлять подразделения по нужному маршруту. Роты и батальоны шли с разрывами в несколько километров: чтобы не понести больших потерь в случае атомных ударов. Когда проходила очередная колонна, Панаева заволакивало седой пылью. Однако он не сторонился, не старался убежать от горячих, забивающих дыхание облаков, упорно стоял на месте и все махал и махал флажком, указывая путь автомобилям и танкам. Простояв так час, он подошел к Игорю и сухо сказал:

— Рядовой Яновский, примите пост. Задача — указывать направление в обход зоны радиоактивного заражения.

Яновский опешил. Если бы Панаев просто сказал: «Вставай, теперь твоя очередь», — Игорь сначала непременно послал бы его к черту, покуражился бы, прежде чем заступить на пост. Но сухой, не терпящий возражения тон приказа смутил разбалованного спортсмена. На приказ что возразишь? Как-никак Панаев назначен старшим.

Яновский взял флажки и пошел к разбитой колее. Встал в сторонке, где меньше доставала пыль.

Так, сменяясь, они пропустили все колонны полка и легли у разных кустов саксаула в ожидании, когда придет за ними машина.

Было жарко и нудно. Пыль, осевшая на лицо и попавшая за воротник, вызывала сухой зуд. На зубах скрипел песок. Пощипывало глаза. А оттого, что каждый поблизости чувствовал присутствие человека, к которому испытывал антипатию, окружающая пустота, тишина и жара были вдвое тягостнее.

Василий задремал. Его разбудил взволнованный голос Яновского:

— Панаев, проснись!

Василий сел.

— Смотри, — сказал Игорь, указывая на что-то рукой.

Панаев уже сам видел: сплошная стена желтой пыли, как огромный песчаный занавес, поднялась до неба и закрыла половину видимого пространства. Занавес бесшумно надвигался. Притихло все вокруг. Даже мухи перестали летать.

— Афганец, — сказал тихо Василий, голос его тревожно дрогнул. Он быстро осмотрелся, отыскивая, где бы укрыться от надвигающейся бури. Кругом обступили голые барханы да редкие кустики саксаула.

— Бежать надо, — лихорадочно проговорил Яновский.

— Куда бежать?

— Туда, — он указал в сторону, противоположную надвигающейся стене песка.

— От афганца не убежишь. Копай под кустом яму.

Они принялись копать себе норки и приготовили плащ-накидки.

Тишина становилась все напряженнее. Жара не спала. Духота усилилась. Потом пробежал над самой землей первый порыв ветра. Раздался шуршащий звук, похожий на шипение змеи. И вдруг сразу откуда-то сверху ударили тяжелые струи горячего песка. Все закружилось, смешалось, задвигалось. Стало темно, как вечером.

Сильные упругие полосы песка, похожие на поземку, понеслись прямыми струями в сплошном облаке, в суматошном вихре пыли.

Солдаты лежали в своих норах долго. По часам уже наступил вечер. А над их головами продолжало свистеть и бушевать. Через каждые полчаса, когда песок накапливался на спине тяжелой подушкой, Панаев и Яновский приподнимались, чтобы его стряхнуть. Иначе он мог похоронить заживо. Ураган будто злился на их непокорность. Как только солдаты приподнимали голову, он врывался во все отверстия затянутой на голове плащ-накидки и бросал песок пригоршнями в нос, рот, глаза, уши.

К ночи ветер начал стихать. Мрак, насыщенный пылью, был непроницаемым. Не видно ничего: ни звезд, ни луны, ни соседних барханов.

Позабыв о неприязни, солдаты сидели, плотно прижавшись друг к другу.

— Надо идти, — стараясь перекрыть шум ветра, громко сказал Яновский.

— Куда?

— К железной дороге.

— Нас будут искать.

— Разве найдешь в такой кутерьме?

— Все равно ждать нужно.

Помолчали.

— Кого ждать? — спросил Игорь.

— Машину. Пришлют обязательно.

— Да они не только ночью, и днем нас не найдут. Колею замело. Все следы заровняло. Где искать? На сотни километров барханы одинаковые. В десяти метрах проедут — не увидишь!

— Все равно будем ждать до утра.

— А что днем? Погибнем без воды. У меня фляга уже пустая. Солнечный удар может хватить.

— День простояли — не ударил. И еще день подождем. У меня фляга полная, поделим на двоих.

Яновский умолк. Потом он поднялся и, закрывая лицо от ветра, пошел в том направлении, где раньше была колея. Вернулся через несколько минут, сердито сказал:

— Ни черта не осталось от дороги. Ни единой морщинки, все заровняло. Не найдут нас теперь.

— Да не скули ты. Сиди спокойно. Придет утро, прояснится. Увидим, что делать.

— Днем по жаре к железной дороге не доберешься. До нее отсюда километров тридцать. С одной флягой не пройти столько. Надо использовать ночь, пока прохладно, пока есть силы. Тридцать километров за ночь пройдем свободно. К утру будем у дороги.

Панаев размышлял. Отчасти Яновский прав. Если их завтра не найдут, придется туго. За день иссякнет последняя вода. Поубавится сил, а тридцать километров отшагать по барханам даже здоровому человеку очень тяжело. Смущало то, что командиры и товарищи будут беспокоиться, исколесят понапрасну все вокруг. Но они на транспортерах, у них запас воды и пищи. От железной дороги можно позвонить по телефону на зимние квартиры, а оттуда по радио сообщат в район учений.

На железной дороге всюду телефоны. С любого места дозвониться можно. Дорога идет здесь прямая как струна от Красноводска до Ашхабада — если все время двигаться на юг, ее не минуешь, непременно выйдешь к железной дороге.

Панаев уже хотел согласиться с предложением Яновского, когда тот вдруг встал, закинул вещевой мешок и автомат на плечо и заявил:

— Ну ты как хочешь, а я пошел.

Гнев волной пробежал по всему телу Панаева. Еле сдерживая себя от ярости, он вскочил и крикнул:

— Рядовой Яновский, я вам приказываю оставаться на месте!

Яновский даже не посмотрел в его сторону, буркнул:

— Кто ты такой, что мне приказываешь?

— Меня назначили старшим.

— Задача выполнена, — ответил Яновский. — Колонна прошла. Теперь мы равные.

— Я буду старшим, пока не вернемся в подразделение.

— Много откусываешь, смотри не подавись!

Яновский зашагал прочь.

Схватить? Держать его? Будет драка. Панаев напряг всю свою волю, чтоб придать голосу командирскую уверенность:

— За невыполнение приказа в условиях стихийного бедствия будете отвечать перед трибуналом, товарищ Яновский!

Игорь приставил ногу, уже занесенную для очередного шага. Задумчиво постоял. Возвратился. Бросил вещевой мешок и автомат в свою яму. С ненавистью выдохнул: