Маленький сюрприз для лжеца

Ну, справедливости ради, в этом доме и кроме Динки полно сердобольных. Но ничего! Мне немного осталось терпеть.

— Мама?

— Нет, отец. Ты только не нервничай, Ника, но к нам явился твой Вольцев и потребовал предъявить ему Малину.

Было, было у меня предчувствие, что все полетит под откос! Известие меня словно под дых ударяет.

— Боже, зачем? Дина, он уже сообщил, что мы знакомы? — во рту пересохло, и кровь застучала молоточками в висках.

— Нет, точно нет, — уверенно мотает головой сестра. — Отец бы уже в припадке бился! А он пригласил его на обед. Вернее, Лина пригласила. А теперь она повела его хвастаться своими мини-пигами. Беги туда и предупреди его, чтоб держал рот на замке.

Уф-ф.

Хоть меньше всего мне хотелось общаться с Вольцевым, но всё же это маленькая радость. Ведь, если он ляпнет лишнее, наступит катастрофа. Я даже представить боюсь, как отреагирует отец, если узнает о моей поездке в Москву. То, что жить до свадьбы отдельно от семьи и попытаться найти работу запретит — ясно как нынешний полдень, но этим не обойдётся.

А я так ждала сегодняшнего дня! Ведь мы с Игорем обо всё договорились, и он согласился сегодня за обедом в честь помолвки меня поддержать. Он даже обещал сам завести этот разговор.

Черт бы побрал этого Никиту! Вот вообще он не вовремя явился!

Через заднюю дверь, чтобы никто не увидел, выхожу во двор и несусь к владениям карликовых свинок. Сейчас у нас их четыре, и ими занимается, в основном, мама. А первая появилась два года назад, когда Лина заявила, что хочет свинку Пеппу. Любящий дедушка, недолго думая, её и принёс. А нам пришлось изучать, как за этими декоративными животинками ухаживать. И тогда выяснилось, что маленькие дети для мини-пигов — плохая компания. Пришлось поспешно строить Пеппе дом со всеми удобствами на даче, а мама так увлеклась, что купила свинке друзей и занялась их воспитанием и разведением.

Но Малина считает животных своими и зачем-то потащила к ним Вольцева. Хотя это и к лучшему — тем самым дочь дала мне возможность с ним переговорить.

Они сидят на скамейке у домика, а мини-пиги (по мне так и не мини вовсе, весят они уже сейчас больше двадцати килограммов) носятся по лужайке и играют в мячики. Лина что-то Вольцеву рассказывает, а тот слушает с улыбкой. Выглядят как идеальные папа и дочка. У меня сердце ёкает, и даже страшно становится. Вообще-то между ними достаточно сходства: волосы волнистые, разрез глаз и цвет — голубые, как небо, — форма губ и даже мимика порой одинаковая. Надеюсь, это видно только тем, кто знает, кем эти двое друг другу приходятся…

Вольцев смеётся и протягивает Малине руку, а она, довольная, вкладывает в его ладонь свою. Они будто ударили по рукам, о чем-то договорившись. Дочь соскакивает со скамейки и счастливо кружится. Ну правильно, ему не привыкать общаться с маленькими девочками. Что он там ей наобещал, интересно?

— Лина, — строгим голосом зову дочь, и она замирает. Смотрит на меня, поджав губы, — я ведь сказала тебе сидеть в комнате и читать. Ты забыла, что наказана?

— А дедушка сказал, что после обеда буду наказана дальше, а сейчас ко мне Ник пришёл.

— Ник? — от удивления я даже забываю, что надо хмуриться. — Это что ещё за вольности? Дядя Никита.

— Это я попросил Малину так меня называть, не ругайся, — лезет в разговор Вольцев, и я тут же свожу брови.

— Так, Лина. Иди в комнату и до обеда читай. Я пока сама развлеку твоего гостя.

Дочь дуется, но идёт. К счастью, пока ещё она меня слушается, но если поживём с родителями ещё годик — можно будет умывать руки.

Дожидаюсь, когда Лина отойдёт подальше, провожая её взглядом, а потом разворачиваюсь к Вольцеву и складываю руки на груди. А этот гад буквально засовывает свои глаза в ложбинку между ними, которая появилась благодаря этому жесту. Я резко опускаю руки.

— Нет-нет, продолжай и дальше меня так развлекать. Мне нравится, — мурлычет Вольцев.

А я вспыхиваю гневом:

— Зачем ты сюда пришёл? Хочешь разрушить мою жизнь за то, что я тебя бросила? Никита, не лезь! — И выпаливаю, не думая: — Я замуж выхожу!

— Даже в мыслях не держал, — беззаботно откликается Ник, — думаешь, я год тебя искал с мечтой отомстить? Делать мне больше нечего. Я пришёл проверить, в каких условиях живёт девочка, которую я снял со второго этажа недостроенного дома. И сообщить, если что, в опеку.

Он смотрит многозначительно. Явно пытается меня напугать.

— Ну точно мстишь! — обличительно киваю.

— Не выдумывай. Мои цели исключительно мирные, — возражает он вальяжно, будто я глупости говорю.

— А раз так, тогда не вздумай ляпнуть, что мы встречались год назад в Подмосковье! — требую.

— Даже так? — весь мгновенно подбирается и довольно тянет Вольцев. — А если ляпну, то что?

Ох, неправильный я выбрала тон для разговора, совсем неправильный. Это всё моя природная импульсивность виновата. Вольцев выводит меня из себя одним своим видом, а как вспомню, что благодаря ему стала любовницей женатого мужчины, так вообще нет сил на спокойный диалог. И вот что теперь мне на это отвечать? Пригрозить, что тогда расскажу все его жене? Да он посмеется мне в лицо только. Судя по всему, он от неё свои похождения и не скрывает. А я не имею желания лишний раз делать больно бедной женщине. Надо приложить усилия и всё же попробовать договориться.

— Ты ничего не знаешь о моей семье. Для отца я тогда была в Париже с мамой, сестрой и дочкой. И если он узнает про обман, будет плохо не только мне, но и остальным причастным. Даже если ты зол за что-то на меня, пожалей Малину и остальных.

Просьба даётся тяжело. Я цежу её сквозь зубы.

— Хорошо, — легко соглашается Вольцев, и меня это настораживает, — но тогда и я попрошу у тебя услугу.

Ну точно! Бескорыстия от него ждать и не стоило.

— Какую?

— Я собираюсь в вашем городе обосноваться серьёзно, сейчас мы с компаньонами строим элитный пансионат. Поэтому мне нужны связи. Перестань смотреть на меня с такой лютой ненавистью и прояви содействие в сближении с твоим отцом.

У меня вырывается нервный смешок. Как он себе это представляет вообще?

— Повторю: ты не знаешь моего отца. Лучше держись от него и от нас подальше, — предупреждаю сухо — и поверь, это добрый совет, а не отказ в помощи.

Вольцеву же все нипочем. Он по-прежнему лениво улыбается, чувствует себя раскованно, свободно и даже, кажется, чему-то рад.

— Я разберусь, Ника. Не переживай за меня.

Мне хочется сказать ему очень многое. По большей части хлёсткое и неприятное. В груди печёт, к щекам приливает краска — я взвинчена до предела, открываю и закрываю рот, но, похоже, от Вольцева так просто не избавиться. Слова бесполезны.

Разворачиваюсь и иду к дому. Никита быстро меня догоняет, и к шатру, где накрывают праздничный стол, мы приходим вместе.

Игорь, завидев нас, спешит навстречу с улыбкой. Он часто улыбается, по мне так излишне часто. Кстати. Может, Лине его улыбка не нравится? Мне вот тоже она кажется слегка неискренней и, мягко говоря, моему жениху не идёт. Отец же, глядя на нас с Вольцевым, хмурится. О! Я уже вижу, что наш внезапный гость ему не по душе. Ну хоть раз в жизни мы в чем-то с папулей сошлись.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍ — А где ягода? — спрашивает отец в своей привычной резкой манере.

И мне вдруг неожиданно становится неловко перед Вольцевым за этот тон и вообще за то, что он видит отношение отца ко мне. Почему-то меня очень волнует, что Никита может обо мне подумать, и жутко не хочется выглядеть перед ним бессловесной отцовской рабыней.

— В своей комнате читает, как я ей и велела, — подчёркиваю голосом, что осуждаю досрочное избавление дочери от наказания, — как соберёмся за стол, я сама за ней схожу.

— Это я виноват, — пытается произвести на моего папочку впечатление Вольцев. Но только зря старается. Для этого он слишком красивый, лощеный и столичный, что ли. Отец таких мажоров терпеть не может. — Простите, если невольно нарушил воспитательный процесс. Проверить, что девочка в порядке — мой долг.

А Вольцев-то смелый. Не боится ткнуть нашу семью носом в оплошность, несмотря на давящую ауру отца.

— Вы гость, вам простительно. И ещё раз спасибо за Малину, — говорю я вежливо, но холодно, и, кажется, мой тон папе нравится.

Во всяком случае, он заметно расслабляется.

— Да-да, спасибо тебе, Ник, за ягодку, — ну а Игорь, как обычно, улыбается и поддакивает.

Раньше меня это очень устраивало, а вот сейчас почему-то раздражает. И опять стыдно, но теперь уже за жениха. Боже, скорее бы этот обед уже закончился!

Из дома выходят Дина, мама и Лиля — наша бессменная помощница по хозяйству — с блюдами и салатницами в руках. И если мама с Лилей излучают лишь хорошее настроение и гостеприимство, то сестра на Вольцева чуть слюной не капает. Но лишь тогда, когда отец не видит. Зато вижу я. Не удивлюсь, если она это делает мне назло. А я и злюсь. Дурочка малолетняя. Будто не знает, кому глазки строит.

— Я оставлю вас, помогу накрывать стол, — сообщаю мужчинам и иду в дом.

Сестру дожидаюсь в холле и, пока мамы с помощницей нет, отчитываю по полной программе:

— Дина, ты чего ему лыбишься? Забыла, какой он врун? — шиплю, как змея. — Забыла про его семью? Или хочешь папу довести до греха?

Сестра смеётся:

— Ой, да не ревнуй! Мне не нужен отец родной племянницы…

— Тихо ты! — рявкаю сдавленно и озираюсь.

Уф, никого.

— Хотя он вживую вообще красавчик улетный. Я теперь тебя ещё лучше понимаю, — продолжает трепать мне нервы сестра.

Мы говорим на ходу, и у меня нет возможности стукнуть её по голове подушкой. Или чем-то тяжелее.

— Дина, мне не до шуток. У меня предчувствие плохое.

— Ты его попросила молчать?

Входим в кухню и принимаемся раскладывать по блюдам нарезку.

— Естественно!

— Согласился?

— Да, в обмен на содействие в налаживании дружбы с отцом.

Сестра вытаращивается на меня недоуменно. Она-то знает, что это невозможно.

— О, ну тогда и правда можно начинать бояться. Ладно, придумаем что-нибудь. Хорошо, что ты загранник в прошлом году поменяла. Держи его под рукой, сестричка.

Я кидаю в сестру куском колбасы, она его ловит и заталкивает в рот.

— Дина! Не кусочничай! — возмущается с порога мама, и мы вынуждены разговор свернуть.

Когда выходим к шатру, видим, что приехали и остальные гости — родители и младшая сестра Игоря, — пора начинать обед. Ставлю тарелки, приветствую будущих родственников и иду за Малиной. Про себя молюсь, чтобы все прошло гладко, и надеюсь, что при семье Игоря отец будет держать себя в руках.

Приоткрываю дверь в комнату и заглядываю внутрь — дочь прилежно читает, водя пальчиком по строчкам, и меня окатывает умилением и чувством вины. Всё-таки она у меня хорошая девочка и любит меня сильно, а я её до дрожи, до слез. Ведь все её взбрыки случаются лишь от того, что Лину дерут на части. Ребёнок путается, что можно делать, а что нельзя.

Открываю дверь, стремительно вхожу, опускаюсь перед дочкой на колени и крепко обнимаю.

— Я очень испугалась сегодня, девочка моя, очень. Пожалуйста, не делай так больше, — шепчу и целую в глазки, носик, щеки.

Малина обнимает меня и тоже целует.

— Прости меня, мамочка, — говорит дочь со слезами на глазах.

— Простила, родная. Поверь мне только, — прошу с чувством. — Я делаю всё, чтобы нам с тобой стало жить лучше. Веришь?

— Верю, мамочка.

— Хорошо будешь вести себя за обедом?

— Хорошо.

— Умничка моя, пойдём за стол.

Мы выходим, держась за руки и спускаемся к гостям.

Когда в моей руке маленькая ладошка дочки, я чувствую себя гораздо сильнее, смелее и увереннее. Мне в этот момент кажется, что у нас все обязательно получится.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍ Начало обеда проходит гладко. Собравшиеся рассаживаются за столом: мы с Игорем во главе на одном конце, отец и мама — на другом, остальные мои, куда отнесли и Вольцева — по левую сторону, а семья Игоря — по правую. Правда, Малина, которая должна сидеть между мной и Диной, заявляет, что будет сидеть с Никитой, и меняется с сестрой местами. Это добавляет мне нервозности. Хорошо, что её можно списать на волнение из-за помолвки, а то было бы неловко.

Когда все наполняют бокалы безалкогольными напитками (в нашей семье алкоголь не в чести даже во время праздников), а тарелки закусками, отец встаёт и толкает речь про радостное событие, ради которого мы собрались.  

Вступление, будто он на трибуне, бла-бла-бла, а потом итог:

— …Я очень рад, что теперь могу переложить заботу о дочери и внучке на надёжные плечи своего преданного соратника. Совет вам да любовь, Игорь и Вероника.

Гости аплодируют, а Лина намеренно роняет под стол ложку и лезет за ней — опять маленький протест.

Но это ерунда, грязную ложку отберёт и не даст засунуть в рот Динка, а вот минут через двадцать, когда придёт время толкать ответный тост, начнётся самая важная для меня часть обеда.

Нервничаю и пытаюсь занять чем-то руки. А ещё постоянно бросаю короткие взгляды на Вольцева — пытаюсь понять его реакцию на происходящее, но определить её сложно. Он общается с Малиной, отвечает на улыбки и реплики сестры Игоря — Аси. Весь такой обаятельный, и это меня бесит. Девчонке девятнадцать, и, конечно же, она в восторге от Вольцева.

Тянусь за бутылкой лимонада и чуть её не опрокидываю — стекло громко тренькает, привлекая ко мне всеобщее внимание, и я понимаю, что нужно сидеть, не дёргаясь, и жевать то, что лежит на тарелке. Но мне кусок в горло не лезет.

С трудом выжидаю положенную приличием паузу между тостами и толкаю Игоря под столом ногой. Хоть бы не струсил! Иначе даже и не знаю, что устрою. Поглядываю на ворота. Я почти достигла предела, и если план сорвётся, боюсь, что сорвусь и я. Возьму дочь и сбегу отсюда в чем есть.

Прикусываю щеку до крови и первая отодвигаю стул, чтобы подняться. Игорь следует моему примеру. Гости затихают, а я толкаю сообщника локтем, чтобы начинал.

— Дорогой и уважаемый Давид Викентьевич. Прекрасная Марта Павловна… — не подводит жених и называет всех моих родственников по именам, но я слышу в его голосе волнение. Игорь будто время тянет. — Не могу описать свою радость по поводу скорой свадьбы и мою вам благодарность, что доверили дочь.

Я непроизвольно кидаю взгляд на Вольцева. Он смотрит недоуменно и слегка хмурится. Ну да, наверняка ему все это кажется дикостью. Но сам виноват, раз пришёл. Пусть у Игоря учится общению с моим отцом.

— …Я с радостью принимаю ответственность и забираю ваших драгоценных девочек под крыло. Прямо завтра перевезу их в городскую квартиру…

Отец мрачнеет на глазах. Губы его сжимаются в тонкую полосу, а руки в кулаки.