Мгновения

Владимир Курин

Мгновения

Холм, который Степан и Нина называли «мгновения прошлого», находился между маленьким поселком Степной и рекой под названием Быстрая. Чтобы пройти к холму старикам приходилось проделать непростой путь. Для людей, которым под девяносто почти каждый путь – испытание. Сначала по ухабистой грунтовой дороге около километра, потом по шаткому мостику из полусгнивших досок через ручей, где вместо поручней едва скрепленные между собой ветки, затем через поле подсолнечника и вот он холм. Огромная насыпь, поросшая травой и мелкими кустарниками, высотой почти в десять метров, служила гостям смотровой. Отсюда открывался прекрасный вид на поселок, все, как на ладони. В поселке не было ни одного многоэтажного дома, поэтому была видна железнодорожная станция на противоположной окраине. Два раза в день здесь останавливалась электричка, а кроме нее мимо поселка не проходили никакие поезда. Когда-то на месте города стоял рабочий поселок, где все жители имели хоть какое-то отношение к сталелитейному заводу. Кто-то работал на самом заводе, кто-то трудился в полях, а остальные – семьи трудяг, которые по закону имели право здесь жить. Затем, когда завод закрыли семьи так и остались здесь. Некоторые устроились работать на предприятия соседнего города, а некоторые начали заниматься фермерством. Постепенно рабочий городок превратился в небольшой поселок с населением чуть больше семи тысяч человек.

Так вот, стоя на холме «мгновения прошлого» позади оставался поселок, справа небольшое поле, которое никогда не использовалось для посадки, сразу за ним остатки огромного завода. Только и остались стены да полуразрушенная крыша, окна разбиты, а внутри ничего, кроме летучих мышей. Слева тоже поле, раньше его использовали для картофеля, кукурузы, за полем вдали виднелось озеро, небольшое, но с песчаным пляжем. Дальше, за озером тоже поля. Впереди, за небольшим пролеском сквозь жиденькие ветки деревьев в ясную погоду становились заметны очертания города, особенно по вечерам, благодаря огням. Но между городом и этими ветвями протекала река. Быстрой ее назвали много десятилетий тому назад из-за течения. На самом холме рос огромный дуб с облупившейся кое-где корой и сухими скрипучими ветвями.

– Нинк, – буркнул Степан, когда остановился перед мостиком, – я вот что подумал. Вот если сейчас кто-то из нас свалится с этого дряхлого мостика, что делать-то тогда?

– Это ты меня имеешь ввиду? – отозвалась Нина. Она шла чуть позади, Степан никогда не разрешал идти ей впереди по этим местам.

– Угу. Вон погляди, как шатается, – он покачал ногой край мостика и тот заходил ходуном – а ты ведь равновесие не удержишь.

– Да не упаду я, Степ, ты главное придерживай его с той стороны. Сегодня никак нельзя не идти, ты же знаешь. Сегодня день такой.

– А я и не говорю не идти, – Степан посмотрел по сторонам, словно выглядывая что-то.

– Ты что там выглядываешь? Новый мост?

– Дело было бы. Да есть там… были… мостики, раньше, лет десять назад. Я ходил по ним. Но далеко отсюда, километра три, – он кивнул вправо, затем посмотрел влево и добавил – а туда и того больше.

– Может дома доска какая есть, а? Давай принесем. – произнесла она. Ее голос зазвучал расстроенно.

Степан оглянулся на жену, улыбнулся, взял за руку и сказал:

– Попробуем так перейти.

Степан взялся за ветхий поручень, но так, чтобы не сильно опираться. Поручень явно не выдержит большой нагрузки. Сделал пару маленьких шагов вперед, мостик слегка раскачивался и подгнившие доски дышали под дрожащими ногами старика. Степан вспомнил, как он так же осторожно, но гораздо проворнее, ходил по мостикам сталелитейного завода, когда немного сбоку, внизу, кипел раскаленный металл. Вот тогда кровь стыла в жилах, одно неловкое движение и здравствуй Петька Митрофанов – земля ему пухом. «А здесь что, ручей по колено, может чуть выше» подумал Степан. Ручей-то по колено, но до ручья метра три лететь вниз.

Через пару минут он стоял по другую сторону ручья, наступив ногой на мостик и крепко, изо всех старческих сил, сжимая поручень руками.

– Давай Нин, иди, я держу.

Она ступила ногами на мостик и схватилась за поручни дрожащими руками. Руки ее дрожали не от страха и волнения, артрит куда могущественней. Она не смотрела на Степана, на его покрасневшее лицо, на побелевшие костяшки пальцев, на вздувшиеся вены на шее. Нина прислушивалась к дыханию мостика, к уставшим доскам на которые она наступала, к шуршащим поручням из которых сыпалась труха. Уже на полпути ее что-то больно укололо в ладонь, она дернулась, мостик сильно качнулся, охнул со скрипом и скрежетом, но выдержал. «Сколько еще таких скрипов ты выдержишь?» спросила мысленно Нина. Еще несколько аккуратных шагов и вот Степан протягивает руку, морщинистую, ослабшую стариковскую, но обнадеживающую руку. Нина хватается за руку мужа и ощущает, как крепко, с заботой, он ее держит.

Как только Нина почувствовала под ногами твердую землю, прижалась к Степану, обняла его так же, как семьдесят лет назад, когда они впервые перешли этот мостик. Кажется, в этот миг они оба вспомнили тот день. Память – удивительная штука, способная накапливать в себе многие годы. Какие-то воспоминания тускнеют, покрываются пылью событий, становятся фотографиями перед глазами, но есть и такие моменты жизни, которые сквозь десятилетия остаются яркими, красочными, а вспоминая их, будто пересматриваешь серию из сериала под названием «Твоя жизнь».

– Ну вот, – сказал Степан, – полдела сделано. Осталось подняться на холм и еще раз перейти через мостик на обратном пути.

Нина широко улыбнулась, взяла Степана за руку и они медленно пошли вперед. Протоптанной тропинки к холму не было, поэтому Степан с Ниной каждый раз ощущали себя первопроходцами и прокладывали новый путь.

Солнце было еще довольно высоко и теперь слегка пригревало спины. Хоть и было тепло, но Степан надел теплый свитер, а Нина вязанную кофту до колен, осенние вечера все же прохладные, тем более неподалеку от реки. Вокруг слышался стрекот насекомых, кузнечики прыгали в рассыпную, подальше от незваных гостей, с шорохом разбегались ящерицы. Сотни птиц клевали семечки. Совсем немного и начнется сбор урожая, и тогда птицам останется довольствоваться лишь тем, что осыплется.

– Ты должен позаботиться о мостике, Степ, – нарушила молчание Нина и оглянулась назад – весной мы не сможем перейти.

– Да, дождливая весна сильно подпортила доски, я что-нибудь сделаю. – вздохнул Степан.

– Жаль, что Родион помер, он обещал к осени сварить прутья.

– Я спрошу аппарат у Полины, если Семен не увез его в город, возьму и сам сварю.

– Было бы хорошо, очень хорошо. Мне кажется, что кроме нас сюда никто не ходит.

– Не ходит. Только во время посева да сбора урожая здесь работяги. Может отдыхают под дубом, если жарко.

До холма оставалось не больше пары сотен метров, но даже отсюда Степан заметил, как понуро выглядел дуб. Листвы на ветках было куда меньше, чем год назад, а ствол с каждым годом все больше клонился в сторону. Некогда могучее дерево становилось не таким стойким перед сильными ветрами. Все в этом мире стареет, становится слабым, беспомощным. Старость и детство – два схожих края одной дороги, как взлетно-посадочная полоса аэропорта. Да и сама жизнь, разве не странный путь? Интересное и весьма загадочное путешествие. Как и в любом путешествие есть место, где начинается обратный путь – путь домой. Так и в жизни, приходит момент, когда стрелки часов, достигнув верхних цифр, начинают обратный отчет. Все по-прежнему взрослеет, развивается, идет, кажется, дальше, но это только кажется, на самом же деле все возвращается в начало своего пути. Только внешне все неизменно идет вперед.

Старики молча дошли до склона холма, посмотрели друг другу в глаза, улыбнулись и Степан шагнул вперед.

– Подними ворот кофты, – произнес Степан – дождей давно не было, будет пыльно, еще аллергию заработаешь.

Он крепко взял Нину за руку, чтобы ей было легче подниматься по, довольно крутому, склону. Пыль из-под ног действительно поднималась густыми облаками выше их роста и Степан вскоре сам расстегнул верхнюю пуговицу и прикрыл лицо до глаз воротником. За его спиной на веревке в сетке болталась полуторалитровая бутылка с водой, и сейчас ему хотелось остановиться, открыть бутылку и дать супруге воды. Но он передумал, на таком склоне стариковские ноги могут не устоять и Нина, а может и они вдвоем, замертво скатятся вниз, и пролежат у склона до тех пор, пока их изъеденные насекомыми тела не найдут во время сбора урожая. До вершины оставалось немного, но сил оставалось еще меньше. Каждый шаг становился все тяжелее и тяжелее. Казалось, что ноги распухли и кровоточили, и теперь обувь вовсе не снять.

Вскарабкавшись на верхушку холма Степан тяжело задышал, позади слышалось такое же тяжелое дыхание Нины.

– Сейчас отдышимся и попьем воды, – пробубнил он – а то так и захлебнуться немудрено.

Когда дыхание немного успокоилось Степан снял веревку с плеча и достал из сетки бутылку, Нина запустила руку в карман кофты и чем-то зашуршала. Звук напомнил Степану шуршание фольги. Нина достала из кармана пластинку с таблетками.

– Прежде мы приходили сюда с шампанским, а теперь с таблетками, – сказала она и рассмеялась.

Степан кивнул и улыбнулся.

– Не выпей все, мне тоже оставь.

Они рассмеялись в один голос.

Солнце потихоньку спускалось к горизонту. Отсюда его ничто не скрывало и закат будет виден до крайней кромки гигантской звезды.

– Постой здесь, – произнес Степан, – а я пока приготовлю нам диван.

Степан хихикнул и Нина улыбнулась ему в ответ. Она знала, что сейчас он будет бороздить руками всю верхушку холма, собирать листву и траву, пока на наберет большую кучку, на которой они усядутся и проводят закат, погрузившись в воспоминания. Раньше они приходили сюда с ужином и даже с походным столиком, но это было несколько лет назад, когда их здоровью завидовали старики помоложе. Они подолгу засиживались здесь, могли проводить закат и встретить рассвет, выпить бутылку шампанского или вина, понаблюдать за звездами через бинокль. А много лет назад каждую зиму катались на санках и собирали снеговиков, весной плели цветочные венки, собирали букеты для соседей.

На ветку дуба села маленькая птичка и начала что-то напористо чирикать, будто старалась что-то рассказать или узнать. Может она отбилась от своей стаи и теперь пытается спросить в какую сторону те полетели. Может это совсем юный птенец, который только и научился что летать и вовсе не ориентируется в своей птичьей местности.

– Степ, посмотри, как пташка надрывается.

Степан остановился, со стоном выпрямился и посмотрел наверх.

– Наверное погода изменится, может к дождю. Обычно птицы так возбуждены перед похолоданием.

– Степ, мне кажется ты уже насобирал достаточно листвы для дивана – сквозь смех произнесла Нина.

– Еще немного. Не хочу копчиком стукнуться о землю.

– Хи… А ты не боишься насобирать слишком мягкое сиденье, потом же не встанешь.

Степан вдруг остановился, снова со вздохом выпрямился и посмотрел на жену задумчивым взглядом. Едва заметно кивнул и произнес почти шепотом:

– Пожалуй ты права. Полгода назад я был куда подвижнее. Кстати, надо бы к весне прокопать ступеньки сюда по склону.

– Это надо было сделать лет пятнадцать назад – улыбнулась Нина.

– Знаешь, я никогда не верил, что когда-то наступит момент, когда мне будет трудно подняться на такой бугорок. Никогда не думал о такой глубокой старости и, поверь, я для своих восьмидесяти шести лет очень подвижный. Ты всего на год моложе меня, а наши знакомые почти все не ходячие, а многие уже кормят червей, – Степан осмотрелся по сторонам и вскрикнул, – Мы еще повоюем!

– Ой, не смеши, воитель.

Степан сгреб собранную листву в кучу, сверху добавил сухой травы.

– Чем тебе не сеновал? – сказал он и причмокнул.

– Старый дурень, – прошептала Нина и поцеловала Степана в щеку – ты почему не побрился?

– Как не побрился? Вчера вечером брился, – он с шуршанием провел ладонью по щеке, – теперь у меня только щетина быстро растет, седая, жесткая щетина. Больше ничего жесткого и упругого у меня для тебя нету.

Нина шлепнула его по плечу и они расхохотались. На западе уже начало багроветь и стало заметно прохладнее, поднялся легкий северный ветерок. Остатки листьев на старом дубе едва слышно запели шелестящие песни, вокруг застрекотали насекомые.

Степан и Нина удобно уселись на травяно-лиственном диване, облокотившись о ствол дуба. Перед ними розовел закат, раскрашивая небо и освобождая пространство для звезд.

– Не помню, говорил ли тебе, что о такой годовщине свадьбы я мечтал весь год? – хихикнул Степан.

– Говорил, год назад, – ответила Нина – и два года назад тоже говорил.

– Надо же, что-то с памятью твориться начало, – он слегка прищурился.

– Да ты каждый год так говоришь, однако, помнишь мой подарок на твой тридцать пятый день рождения.

– Хм… как я могу забыть запонку для любимой рубашки.

– Ну вот, а говоришь с памятью что-то не то, врешь все. Но почему ты никогда не спрашивал где я ее взяла? Меня это сначала поражало, но потом смирилась, а вот сейчас опять то странное чувство.

– Какое чувство? – он взял ее за руку.

– Как будто тебе не интересно где я ее раздобыла, тебе не кажется это странным?

– Где бы ты ее не достала, ты сделала это для меня, ты знала, как я любил ту рубашку и сделала мне невероятный подарок. Ты даже представить себе не могла насколько я был рад…

– Да нет, Степушка, могла представить, потому что каждый день ее стирали. Ты ж ее носил до тех пор, пока она не пришла в негодность. И даже потом ты носил ее дома.

– Жаль, что сейчас ее нет, я бы хотел, чтобы меня похоронили в той рубашке. Ведь ты мне подарила ее. – вздохнул Степан.

– Ну так и после я дарила тебе рубашки…

– Да. Но та почему-то запала в душу глубже других.

Они замолчали, крепко держась за руки и провожая последние лучи заходящего солнца. Нина достала из кармана спрей от комаров и распылила его на одежду Степана, затем на свою, и немного вокруг.

– Сейчас налетят кровососы, – произнесла она и слегка вздрогнула.

– Наша кровь старая, они не так ее любят. Когда мы были помоложе, то да, отбою от них не было.

– А я вот храню теплые носки, которые ты связал мне.

– Боже мой, это единственное что я связал и то, не знаю, как смог. Ты целый месяц меня учила, а я ничего не понимал, как эти спицы крутить одну за другую. Сейчас бы точно не справился.

– Они прекрасны, те носки, очень теплые, у тебя все получилось.

– А почему не носишь?

– Храню на особый случай. Вот когда помру, ты наденешь их на меня.

– Тьфу ты… – буркнул Степан, – а если ты летом помрешь? Все равно надевать?

Нина засмеялась.

– Хотя все равно протухнешь, – добавил Степан и улыбнулся, – надену, если раньше не помру.

Степан открыл бутылку с водой и сделал пару больших глотков. Нина протянула руку к бутылке. Уже стемнело. Ночная жизнь стала громче, но комаров не было рядом. Но по ноге Нины пробежал какой-то жучок и она аккуратно его смахнула.

– Боже, как же они пролетели, – прошептала Нина.

– Да, уже шестьдесят пять лет, – Степан понял, что имела ввиду Нина.

– Железная свадьба, никогда бы не подумала… что это возможно.

Степан лишь улыбнулся в ответ и вздохнул. Нина не видела улыбку, но чувствовала ее нутром и тоже улыбнулась. А сколько их еще будет, годовщин? – едва не спросила она, но промолчала.

– Спрашивай… – вполголоса произнес Степан.

– Что спрашивать? – голос Нины немного дрогнул.

– То, что хотела спросить. Я же знаю, что ты хотела что-то сказать, но в последний момент поймала вылетающий звук.

– Я хотела спросить… как ты думаешь, что я тебе приготовила в подарок?

– Ты не это хотела сказать, – Степан улыбнулся, – не знаю, главное, что ты моя старушка рядом. Это лучший подарок мне от небес.

– Хорошо, что не сказал беззубая, – улыбнулась Нина.

– Но ты же не беззубая, как выпадут, так скажу, – засмеялся Степан.

– Помнишь, как шестьдесят пять лет назад, в день свадьбы, ты привел меня сюда, а гости остались внизу, у склона, и сказал мне…

– Вот смотри, – перебил ее Степан, – это очень старый дуб и мы придем сюда, когда будем очень-очень старые.

– Все верно, я тогда испачкала платье и весь низ был в пыли, а ты, чтобы я не выглядела неряхой, начал танцевать со мной. Мы кружились, а пыль поднималась, словно от стада лошадей. Мы спустились вниз все в пыли, потом долго смеялись, когда смотрели фотографии.

– А когда уже вечером у меня порвался туфель, я остался без обуви, ты тоже скинула туфли и сказала, что в туфлях ты будешь выше меня и это испортит фотокарточки. – сказал Степан.

Они снова рассмеялись. Нина взяла Степана под руку о положила голову ему на плечо, а он прильнул к ней щекой.