Джоконда в розовых бантиках

– Пусть будет одна. Любовь вечная, что не умирает даже со смертью возлюбленного, и любовь, ограниченная во времени, – та, что живет три года. Это два варианта. Любовь как трансцендентная флюидоподобная физико-химическая субстанция, возникающая между двумя взаимонезависимыми субъектами, одновременно неадекватно воспринимающими действительность.

– Шесть, – посчитала я.

– Любовь платоническая и любовь фантастическая, между, например, человеком и речным монстром. Последняя, кстати, не обязательно будет платонической. Любовь как выпивание стакана воды. И, наконец, любовь как психоз. ВОЗ, в смысле Всемирная организация здравоохранения, признала ее разновидностью психического заболевания и даже присвоила ей индекс.

– Тут ты врешь. Об этом-то я слышала. ВОЗ дезавуировала эти сообщения СМИ и не подтвердила присвоение любви психиндекса.

Наставник долго молча смотрел на меня, потом закрыл глаза.

– Идите спать, ваше высочество. Я устал.

Портрет царю понравился. Подозреваю, дело не обошлось без Наставника. У него прямо гипнотический дар убеждать в чем угодно кого угодно. Кроме, ясен пень, меня. Царь, правда, не стал называть свою вторую любимую борзую Супрематизмом. Зато приказал поместить наши полотна в рамы и вывесить в палате для приема послов. Жены старших Ивановых братьев обзавидовались. Еще бы: теперь царь, действуя скипетром как указкой, все приемы начинал с рассказа о тенденциях в живописи и богатых культурных традициях царства. Послы впечатлялись.

Еще через день царь анонсировал пир на весь мир и пригласил на него сыновей с женами.

– Я так понимаю, – сказал Иван, пристально глядя мне в глаза, – лягушачью кожу ты не скинешь, в душу-девицу не превратишься и фокусы с обглоданными костями и недопитыми напитками устраивать не будешь.

– Ну да, – подтвердила я. – Мне такое не по зубам. Ты теперь со мной разведешься?

Он долго молча, как Наставник давеча, смотрел на меня, а потом спросил:

– А сама-то ты чего хочешь? О чем мечтаешь? Ну, кроме того, что остаться моей женой.

Я зажмурила глаза и представила, как ветер свистит в ушах, как мелькают мимо поля и леса и как летят назад из-под копыт комья земли.

– Мечтаю прокатиться на лихом скакуне. Ведь мы, лягушки, всю жизнь проводим на земле. Несемся сломя голову, лишь когда удираем от ужей. А так хочется поглядеть на все сверху на бешеной скорости.

Иван расхохотался.

– Договорились. Пойдем, я познакомлю тебя с Сивым.

До ночи мы скакали на Сивом по полям и лесам. Иван посадил меня на гриву и придерживал рукой, чтобы не свалилась. Ветер раздувал щеки, из-под копыт летела земля, мне хотелось петь. Жаль, я не была японской поющей лягушкой, а то запела бы так, что мне позавидовали бы соловьи.

Как без нас идет пир и что будет завтра, меня совсем не волновало.

Вернувшись, мы смыли с себя пыль и устроились на подушках. Повернувшись ко мне, Ванечка подпер голову рукой и сказал:

– Ну, рассказывай.

– О чем? – удивилась я.

– О себе.

Мы проговорили полночи.

А едва уснули, дворец затрясся, как в лихорадке. Оказалось, Кощей, не дождавшись, когда Василиса Премудрая прилетит к нему белой лебедью, явился за ней сам. Пронесся по палатам, сшиб с ног Ивана и, за неимением Василисы, схватил меня. Видно, тоже сказок начитался. А сообразить, что сказка сказке рознь, ума не хватило.

Должна сказать, этот момент в древних письменах всегда вызывал у меня много вопросов в связи со своей нелогичностью. Зачем Кощею похищать Василису, если из-за этого его ждала неминучая смерть? Как он, склеив ласты в одной сказке, продолжал жить и строить пакости в другой? И там ведь, что характерно, его тоже убивали.

В Кощеевой пещере я брыкалась, норовя заехать похитителю в глаз, плевалась, орала, что я не Василиса Премудрая и ему не было никакого резона меня умыкать.

– Вот и славненько, вот и ладненько, – приговаривал похититель, уклоняясь от плевков. – Значит, никто не явится тебя спасать и мне не придется беспокоиться за свою смерть. Тьфу! За свою жизнь.

В такой перебранке прошла ночь, за ней день. А вечером, когда стемнело, дверь в Кощееву пещеру слетела с петель от удара и на пороге возник мой возлюбленный. Кудри его растрепались, лицо раскраснелось, в руке он держал дубину. На его плече сидел Наставник.

– Ванечка, – прошептала я и упала в обморок.

Очнулась при свете луны на каком-то камне. Муж обмахивал меня листом лопуха.

– Гой еси, Лукерья, – заулыбался он. – Как я рад, что ты жива. Выглядишь просто замечательно. А я вот что-то подустал. Ты не обидишься, если я чуток посплю?

Как только Иван уснул, я потребовала от Наставника отчета. К счастью, от переживаний ему было не до красот устной речи, и я быстро узнала, что произошло.

Придя в себя после стычки с Кощеем, Ванечка немедленно засобирался в поход. Он пересчитывал в колчане стрелы, когда в его покои ввалились родственники.

– Окстись, – урезонивал младшего сына царь-батюшка. – Не сдюжить тебе против супостата Кощея. На погибель отправляешься. И ради кого? Никакая она не Василиса и никогда красной девицей не станет. Напрасно только голову сложишь.

– Зряшное дело, – поддакнула жена старшего брата. – Есть же другие варианты. У меня, вон, сестра. Не так хороша, как я, но для тебя сойдет.

– Покумекай сам, – закивала головой жена среднего брата. – С лягушкой жить невозможно.

– Дуры! – вскричал Иван. – Безмозглые идиотки! Это с вами жить невозможно. А с Лукерьей очень даже ничего.

Он повесил колчан на плечо и взял лук.

– Вы не понимаете. Лукерья моя жена, и я просто обязан ее спасти. И потом мне ее жалко. Нечего ей у Кощея делать. Ее закидоны ему по фигу. Не будет он с ней шарлотки печь.

– Перед самым уходом, – продолжал рассказ Наставник, – я уговорил царевича прихватить с собой минимальный набор туриста.

– Веревку и нож? – уточнила я.

– Веревку и меч, ваше высочество. А то этот идиот собирался идти на Кощея с одним луком и стрелами.

– Он действовал по сказке, – перебила я. Мне не терпелось поскорее добраться до конца повествования и вернуться к спящему Ивану. – Можешь не продолжать. Я знаю, что было дальше. Медведь свалил дерево…

– Наберитесь терпения, принцесса. Выйдя из дворца, ваш Иван повел себя так, будто никаких древних рукописей не читал. Не ел, не спал, несся вперед, будто за ним гнались зомби. Я ехал у него на плече, так от свиста ветра у меня закладывало уши. Представителей фауны царевич в упор не видел. Заяц даже крикнул ему вслед: «Эй, разве моя помощь не требуется?» Иван только огрызнулся: «Сам справлюсь».

От ужаса я прижала лапки к груди:

– И как же он справился?

– На дуб взобрался с помощью веревки. Зайца и утку сбил из лука, кстати, стреляет он метко.

– А что было с яйцом?

– С яйцом… Я надеялся, оно на мелководье упадет, до него удастся донырнуть и щука не понадобится. Но оно упало в самую пучину.

– Кошмар! – ужаснулась я. – И что сделал Ванечка?

Наставник поморщился. Все-таки он не любит, когда я мужа так называю.

– Ваш Ванечка заломал белую березу потолще, выстругал мечом из ствола дубину (меч, конечно, безнадежно затупился) и прямиком двинул к Кощею.

– Я видела, как он выбил дверь, но потом ничего не помню.

– Потом вы грохнулись в обморок. А Кощей, увидев Ивана с дубиной, от смеха согнулся в три погибели. Тут Иван его по склоненной голове дубиной и жахнул. Убить не убил – бессмертная же тварь, но на сутки, думаю, отключил. Вас за пазуху, меня на плечо, и вот мы здесь. Надеюсь, Кощею вы больше без надобности.

Я перевела глаза с Наставника на Ивана и увидела, что он проснулся и смотрит на меня, прищурившись. Мне стало не по себе. Почувствовала: сейчас произойдет нечто очень для меня важное.

Так и случилось.

Иван приподнялся и приблизил ко мне лицо.

– После того как добрый молодец спасет красну девицу, он должен ее поцеловать, – пробормотал муж сонным голосом и прижался губами к моему рту. В следующую секунду он повалился на бок и снова заснул.

Я долго сидела не шевелясь. Слушала ровное дыхание Ванечки, глядела и не могла наглядеться на любимое лицо. Но вечно так продолжаться не могло. Слизнув муху с его подбородка, я поскакала в сторону болот. Если двигаться быстро, к восходу солнца я доберусь до той кочки, где мы с Иваном встретились.

Через несколько минут меня догнал мрачный Наставник. Он слишком хорошо меня знал, чтобы не догадаться, что я задумала.

– Не смейте, ваше высочество.

Я остановилась. Он прыгнул вперед и перегородил мне дорогу.

– Если бы от несчастной любви все лишали себя жизни, на земле даже амеб не осталось бы, – голос наставника зазвенел так, что перекрыл звон комаров. – В этом мире каждый, кто умеет любить, хоть раз испытал несчастную любовь. И ничего – живет себе дальше. Некоторые вообще годы проводят рядом с объектом своей безответной любви. Поверьте: каждый день видеть любимую, говорить с ней и запрещать себе объясниться – это пытка.

Меня тряхнуло. Как же я раньше не догадывалась. Так вот почему он никогда не переходил со мной на ты, хотя папенька разрешил ему это с самого начала. Боялся, что, переступив один барьер, дальше не удержится.

– Мне жалко таких влюбленных, – пробормотала я виновато. И тут же разозлилась. Вот придурок! Признайся он мне до того, как я увидела Ванечкин портрет, у него, возможно, был бы шанс. – Мне очень их жалко, но, вообще-то, за любовь нужно драться.

Грусть в глазах Наставника сменилась его обычной холодной сдержанностью.

– Так деритесь, ваше высочество. До сих пор у вас это неплохо получалось.

Я саркастично рассмеялась.

– Посмотри на меня. Кого ты видишь?

– Мммм… Лягушку.

Он кашлянул и повысил голос.

– Симпатичную, веселую, умную, добрую, упрямую, непредсказуемую в своих выдумках, сумасшедшую, забавную, занозистую лягушку, с которой хочется прожить жизнь. С такими, как вы, бывает трудно, иногда хочется от них сбежать, но сделать это невозможно. С такими, как вы, не расстаются. Если выразиться высокопарно, вы можете составить счастье любой особи мужского пола.

– С комплиментами вали к Василисе, – пробурчала я. – Было достаточно одного первого слова. Я – лягушка. Он поцеловал меня, а я все равно осталась лягушкой. Значит, это навсегда. Значит, над ним всегда будут смеяться и всегда будут советовать ему бросить меня в молоко. Я не хочу, чтобы он из-за меня страдал. Не хочу, чтобы когда-нибудь пожалел, что со мной связался.

– Вы эгоистка, ваше высочество. Иван куда больше будет страдать, если вы по собственному желанию склеите перепонки.

– Ты этого не знаешь.

– Знаю.

– Не знаешь. Он быстро меня забудет, если я умру. Время лечит.

– Ни фига оно не лечит, – в гневе Наставник перешел на сленг. – Если сердце было разорвано в клочья, шрамы будут ныть всегда.

– Отстань от меня, – я сделала один большой прыжок, потом второй. – Оставь меня одну.

– Этого вы требовать от меня не можете, – Наставник поскакал рядом. – Согласно договору с вашим папенькой я должен сопровождать вас в любых ваших начинаниях.

– Ты не сможешь мне помешать.

– Не смогу. Но кто-то же должен засвидетельствовать вашу гибель.

***

Куст земляники справа от меня зашевелился, и из-за него показался Наставник. В лапках он держал каску, в которой плескалась вода. Опять попытается меня облить. Не поможет. На таком солнце несколько капель не спасут. А стащить меня в лужу ему не под силу.

Я закрыла глаза и прислушалась к себе. Задние лапки уже ничего не чувствовали.

– Ваше высочество! Ваше высочество! – вдруг заорал Наставник. – Розовые бантики!

Я с трудом подняла веки. Наставник махал каской куда-то в сторону стайки синих стрекоз. Бедняга. Солнце добралось и до него.

– Пойди окунись, – прошептала я из последних сил. – Не хочу, чтобы ты из-за меня погиб. Я этого не стою.

Я попыталась улыбнуться ему на прощанье, но силы иссякли, и я повалилась на спину. Сейчас кожа высохнет на брюшке, и все будет кончено.

– Гой еси, Лукерья, – внезапно произнес голос моего мужа. – Ты чего это помирать вздумала. Просыпаюсь – тебя нет. Хорошо, Наставник нацарапал на камне, где искать и что делать.

Мой возлюбленный взмахнул чем-то большим, и на меня пролился водопад холодной воды. Я почувствовала, что кожа вновь напитывается живительной влагой. Голова больше не кружилась. И глаза снова видели ясно.

Иван поднес меня к своему лицу.

– Плевать мне на то, что ты лягушка. Я так сильно тебя люблю… – Он шумно втянул в себя воздух. – Поедем, принцесса, кататься.

– К-к-кататься? – переспросила я.

– Ну да. Я на опушке Сивого оставил. Топко тут у вас, ему не пройти. Как же я по тебе соскучился!

Его губы приблизились к моему рту. В следующее мгновение мир вокруг исчез. Говорят, он всегда исчезает при поцелуе истинной любви…

К миру меня вернул болезненный удар по щиколотке. Откуда-то снизу доносился еле слышный голос Наставника. Я опустила глаза. У моих ног подпрыгивала пучеглазая лягушка. Она размахивала каской, норовя еще раз попасть мне по косточке.

Я прислушалась.

– Когда целуетесь, ваше высочество, не переступайте ногами. Вы не лошадь. Будете и дальше топтаться, меня задавите.