Степанакерт-Сага

– Понимаете, коллега, у нас тут равноправие. Все вопросы решаем коллегиально.

Тем не менее, по всем вопросам, что в былые времена входили в компетенцию начальников бывших пионерских лагерей с "линейками" и горнами, равноправные коллеги обращаются именно к нему.

По чёткому и доходчивому изложению видно, что он владеет информацией:

– Лагерь действует третий год. Механизм такой: Армянская Американская Евангелическая Церковь (ААЕЦ) выделяeт финансы, восемь членов этой организации, но уже не из Америки, а из Ванадзора в Армении, приезжают сюда вести идеологическую работу.

Группа из восьми душ – три брата и пять сестер. Старшим у них брат Самвел, но он сейчас не здесь, а в Ванадзоре – встречает руководство из Америки. В его отсутствие главенствует его супруга – сестра Нарине. За детьми смотрят шестеро местных воспитателей-степанакертцев.

Работаем с 3-го июля по 10 августа сменами по 9 дней. В каждую смену принимаем по 150 детей.

Питание трёхразовое. В день на продукты для каждого ребенка расходуется 2,5 доллара, да плюс на автобус, на содержание медика и на приобретение самых лучших лекарств в аптечку.

Есть и ещё плюсы, но самый главный – наш повар: Арега Сергеевна Арутюнян. Представьте, коллега, если наши жены могут что-то вкусно приготовить на трёх-четырех, она сготовит так же—если не вкуснее!—хоть на 200 человек.

(Впоследствии мне была предоставлена возможность убедиться, что Карен Павлович ничуть не преувеличивал.)

Решением правительства НКР от 14 июня 1997 года, территория занимаемая лагерем: от ворот и до реки Каркар, была передана в вечную бесплатную аренду Армянской Американской Евангелической Церкви (ААЕЦ). Нынешний визит руководства ААЕЦ предпринят с целью рассмотрения местных условий для развертывания предполагаемого строительства. (Благая весть для местных строительных фирм! Если проект не перехватят подрядчики из Армении.)

Давид Григорян, или "брат Давид"—как его называют 30 малолетних душ отряда Ляв Кац —житель Степанакерта.

Натренированным на службе в ПВО армии НКР взглядом, он зорко следит за перемещениями своих подопечных по отведённому его отряду сектору, время от времени кратким властным окликом восстанавливает должный порядок среди непоседливой ребятни, и попутно просвещает меня о выгодах такого отдыха с духовным уклоном:

– девять дней бесплатного, но полноценного питания;

– обучение манерам поведения (некоторые малыши, по ряду причин, не умели держать себя за столом);

– усвоение новых красивых слов: "вера", "любовь","сотворение" и другие станут приятным и ценным дополнением к имевшемуся запасу из "маршутка","чингачук6", "лакот7";

– тренировка в изящной жестикуляции – призывно указать пальцем ввысь, или плавно показать благожелательную открытость сердца.

Аккуратная татуировка креста на загорелом запястьи воспитателя замечательно вписывается в его рассуждения о небывалой духовности собственных детей брата Самвела и сестры Нарине, что тоже отдыхают здесь, при лагере.

Попросив кого-то из проходивших мимо братьев присмотреть за малышами, он проводит меня в комнату, где собраны детские поделки сотворённые на уроках ручного труда: макеты и рисунки колодца из Св. Писания, фигурки персонажей оттуда же, исполненные из толсто-ниточного волокна привезенного ванадзорской группой.

Упомянутая группа, в углу этой же комнаты, вполголоса репетируют очередную песенку, что Исус надежда и опора.

– Сестра Нарине, давно вы этим занимаетесь?

– Шесть лет. А сестра Анаит – три года. Сестра Сильвена (клавишные) – первый год.

– А после окончания лагерного сезона в Степанакерте?

– Работаю в евангелических воскресных школах Ванадзора и других мест в Армении.

Надо отдать должное – группа высокого профессионализма.

А праздник безудержно катится дальше в пульсирующем танцевальном темпе.

И были "Веселые старты" с непременным бегом в мешках и другими забавами. И обед из трёх блюд. И футбол, бадминтон, пинг-понг. И снова концерт, где пели все под четкий аккомпанимент и подсказки с белых полотнищ.

А в одном из номеров на сцену-площадку перед врытым крестом энергично ввернулся Карен Павлович с поблескивающим хвостиком антенны на трубке беспроволочного телефона.

Сестра Нарине, всё поняв с полуслова, продиктовала непиcанную строку и хор детских голосов стройно проскандировал к воздетой трубке беспроволочного телефона: "Барев, брат Самвел!", чтобы на том конце, в Ванадзоре, прибывшее из Америки руководство услыхало и умилилось бы безоблачному детству под ликующий перезвон синтезатора и шелест вдруг затрепетавших под ветром лиственных сводов шелковиц и неугасимых флажков-треугольников…

Когда праздник этого дня подошел к концу, чтоб снова начаться завтра, первая партия детей поднялись к воротам, за которыми их дожидался ещё раз вымытый автобус.

Они взошли в него, не примечая уже приевшийся сатанинский оскал волосатой звезды рок-ужасов с обложки долгоиграющего альбома Cradle of Filth, прилепленной за толстым стеклом между салоном и кабиной водителя, который беспрестанно требовал не трогать занавески и не раздвигать их, и ни в коем случае не открывать окна.

А какой-то пацан завёл бурную агитацию, чтоб, когда смена кончится, никто не вздумал бы сдавать обратно полученные в лагере значки—синие, размером с пятак, кружочки, перечёркнутые тонким лотарингским крестом, а по ободку наименование организации—ААЕЦ.

И возвращающаяся в город воспитательница из местных не стала его одёргивать, но даже ещё раскрыла свою сумку, достала оттуда и протянула—светловолосому пацану в линялых, заплатанных, жарких джинсах —лёгкие шорты нездешнего производства, сияющие безупречной незапятнанной белизной, белые-пребелые шорты, как на лагерных ангелочках – на дочурках брата Самвела и сестры Нарине.

Несостоявшийся Ад

Недаром говорил великий и мудрый (потому и несменяемый) редактор правительственной газеты Максим Ервандович Ованисян, что темам для написания «материала» нет числа и края. Они на каждом шагу – просто иди и видь.

При подходе к исполнению творческой задачи написания (самым благожелательным тоном) цикла очерков о прекрасных людях замечательного города, чтобы жители этого города увидали б себя (вроде, как в больших кусках зеркала) в этом цикле; распознали бы знакомые улицы и уголки своего города,– у меня сложился смутный, но план: показать как на протяжении летнего дня живут, работают и … ну, что там еще подвернется… прелюбезные мне степанакертцы.

И открылось мне, что для нахождения темы порой и шагать не надо – они (темы-то эти самые) сами собой сцепляются в цепочку и тянутся друг за дружкой и каждая влечёт за собой следующую – успевай только обрабатывать, не сходя с места.

Нужны доказательства? Пожалуйста!

По выметенной (на славу!) героями первого очерка мостовой, блистательно вымытый автобус-ПАЗ из второго очерка отвозит ребятишек на отдых в городской лагерь КАРКАР.

От настежь распахнутых лагерных ворот видишь—не сходя с места!—не просто открытые, но и вовсе снятые с петель ворота через дорогу напротив.

Городской асфальто-бетонный завод.

В самый раз для темы номер три: после праздничной дневки в райском уголке средь беззаботной детворы, взять да проследить биение—отличный контраст!—трудового пульса города.

И «материал» же ж – загляденье: в испепеляющем зное косматого солнца дорожные рабочие укладывают пышущий обжигающим жаром асфальт.

Подбавлю еще инфернальных деталей: про скрежет зубовный изнемогающих от жары механизмов, про котлы с кипящей смолой и геенные языки пламени. Впихну туда интервью с директором—без цифер что за газетный очерк?—и пополнится цикл очередным фрагментом.

Договорились? Ну, тогда – за мной, читатель! В снятые с петель врата в Преисподнюю.

В полупустой конторе у ворот мне сразу объяснили, что не туда попал: обустройством транспортных артерий и магистралей города занимаются другие—более мощные—предприятия Степанакерта, а это заведение пока не работает, они всего три дня как учредились.

– Но у вас же вон дым идет из трубы!

– Критиковать будете? Дым у нас в пределах нормы – там дымоуловители стоят.

Это правда – дым из широкой трубы в глубине заводской территории не черный, а светло-бурого цвета и, рассасываясь, редеет уже в ближайших 50-ти метрах окружающей атмосферы.

Ситуация постепенно проясняется. После годичного простоя асфальтный завод взял в аренду Мнацаканян Левон Генрихович. Мои собеседники пока еще стесняются называть его словом «хозяин», употребляют более обтекаемое «управляющий», хотя управлять ему тут явно некогда – есть дела поважнее.

Общее руководство осуществляет директор – Ишханян Сергей Ишханович, большой знаток предыстории новоарендованного завода. Он знает назубок с какими другими предприятиями и организациями Степанакерта его объединяли, разукрупняли, переподчиняли и так далее – покуда не был совсем остановлен год назад.

Моя неуклюжая шутка, что на данный момент их заведение самое счастливое: за три дня не успело накопиться никаких проблем, не то что у ведущих гигантов местной индустрии, где рабочим не выплачивали зарплату с марта месяца – вызывает настороженное молчание директора.

Мне стыдно, что вышел за рамки своей творческой задачи—только о прекрасном, прелестном, приятном—и я уже постеснялся спросить: зачем он отпустил сантиметровый ноготь на мизинце левой руки? (Упоминание о таком украшении встречается даже ещё в рассказах Нар-Доса, но смысл его и назначение мне не известны до сих пор.)

Гаранян Гагик Сергеевич, с приятной открытостью черт лица, которую не в силах скрыть постриженная через расческу борода «а ля богема», пока ещё не определился – кто он: зам директора или главный инженер?

В штате предприятия сейчас 22 человека. Если вычесть семерых рабочих бригады, четырех механиков, двух водителей и пару бухгалтеров с директором, то на душу оставшихся работников аппарата управления остается масса всевозможных должностей: выбирай – не хочу.

А у побритого позавчера Айрияна Левы Георгиевича все четко: он – главмех, как и в былую эпоху.

Есть ещё один молодой человек спортивного кроя с непроглядно черными очками от солнца. Судя по его новенькому, с иголочки, вездеходу «виллис», это – доверенное лицо управляющего, для присмотра как оно тут и что.

Получив разрешение администрации проследить весь технологический цикл производства, отправляюсь к «пещи огненной» – впечатлиться.

И тут мои дьявольские замыслы треснули и испустили дух – даже горячечно поэтическое воображение не выжмет из будничности представшего зрелища картину ада для покаранья грешных душ.

На вершине насыпного кургана – фигура дозорного-сигнальщика: следит, чтоб бульдозер придвинул сколько надо песка с мелким гравием на подачу во вращающуюся трубу-барабан, из которой доносится гул напористого пламени форсунок, незаглушимый даже лязгом закрытых транспортеров, что перебрасывают горячую смесь в выходной бункер на помосте, где орудует рычагами коренастый оператор, поблескивая патрицианским перстнем-печаткой на левом мизинце. Готовый асфальт ссыпается в стоящий под бункером ЗИЛ водителя Ромы.

О, сколько открытий может напихаться всего в один день!

Оказывается какой-то немец Дитрих из Ленинграда, тот самый, что, кажется, приватизировал какой-то винзавод, теперь ещё открывает шикарный магазин в Степанакерте и первая продукция вновь открытого асфальтного завода идёт на благоустройство вокруг него.

Под бункер заезжает КАМАЗ Радика. Он согласен прихватить и меня на объект, но только это будет после обеда.

Возвращаюсь в привратную контору, откуда все разъехались на перерыв, кроме бухгалтера (она же начальник отдела кадров) Арутюнян Жанны Артемовны. Оторвавшись от чтения романа, она делится со мной информацией годичной давности.

Год назад:

– бухгалтера получали по 18-22 тыс. драм (ну, и сколько еще подвернется);

– те, кто на лопате, по 30-45 тыс. драм (ну, и сколько еще подвернется);

– шофера по 25-30-40 тыс. драм (ну, и…).

Так было год назад, но, с учётом стабильности цен на бензин, вряд ли стоит предполагать наличие радикальных перемен в нынешних заработных платах.

В ответ, она спрашивает зачем мне вообще всё это.

– Статью написать – деньги заработать.

Сочувственно вздохнув, Жанна Артемовна ставит передо мной широкую пиалу яблок-скороспелок и тактично уходит в гулкие недра порожней конторы.

Яблоки вкусные. Перерыв долгий.

За решеткой окна на жаре, в пыли проезжей дороги, рабочие—не знаю чьей фирмы—таскают раствор носилками и устанавливают рафинадно-белые бордюры из пиленого мрамора; кладут придорожную опорную стенку.

Меня начинает клонить в сон. Чтобы не упустить Радика, перебираюсь додрёмывать в кабину его КАМАЗа…

На выезде, Радик притормаживает у снятых с петель ворот и в кабинку набиваются еще четверо попутчиков в одеждах по довоенным модам, и на той стадии жизни, когда приходится приспосабливаться к печальному факту нехватки передних (а может и ещё каких) зубов.

Подымаемся вверх по Экимяна и, не доезжая до конечной остановки маршруток, сворачиваем за лимонадный цех, к крайним девятиэтажкам.

А магазин, пристроенный к одной из девятиэтажек, и впрямь – игрушка. Словно собран из ярких лакированных блоков ЛЕГОГО.

Пока привезенная в кабине КАМАЗа бригада переоблачается в рабочие одежды, решаю (чтоб не торчать на солнцепеке) полюбопытствовать: какой он изнутри – это чудо торговой архитектуры.

Обогнув полосу свежеукатанного асфальта—дообеденная порция—захожу в аквариумную прохладу.

Здесь наводятся завершающие штрихи – на возвышении в правом углу зала пара мастеров наклеивают на пол ковроткань; уборщица промывает узорчастую кафельную плитку перед входом, а в центре—в лёгких пластмассовых креслах арабского ширпотреба—заседает совет директоров предприятия.

Один и впрямь отличается арийской белобрысостью (сам Дитрих или доверенное лицо?) и, повиливая взглядом сквозь очковые стекла чайного цвета, на чисто русском языке объясняется двум темноволосым девицам в своей любви к монументальному шедевру «Дедо-Бабо».

Прочие совещающиеся обмениваются краткими репликами на армянском: где и что надо ещё подбелить и подкрасить.

Моё появление тут не поняли, но минут пять терпели. Затем ко мне приблизился распорядитель плотного сложения, с толстыми развесистыми усами, и вполголоса пояснил, что тут заняты важным делом.

На выходе мне еще удалось взять эксклюзивное экспресс-интервью у подвернувшегося конфиденциального источника.

Магазину предполагается быть мебельным.

Называться он будет «ЛД».

Нет, аббревиатура никак не расшифровывается. Никак нет.

(Может «Любимый Дитрих»?)