Помоги проекту - поделись книгой:
После прихода большевиков к власти эти взгляды нашли отражение в нескольких декретах и постановлениях. Первым и наиболее известным был Декрет о земле от 26 октября 1917 года. В нем декларировалась безвозмездная передача помещичьих земель крестьянам. К декрету был приложен наказ для руководства, составленный из 242 местных крестьянских наказов. В этом наказе говорится, что земля, перешедшая к крестьянам, поступает в «уравнительное землепользование» (этот принцип лежал в основе дореволюционной общины). Этим большевистское правительство временно отказалось от исполнения своей программы и приняло эсеровскую программу. Да и Ленин говорил на III конгрессе Коминтерна: «Наша победа в том и заключалась, что мы осуществили эсеровскую программу; вот почему эта победа была так легка». Но дело не было столь однозначно. Слова об отмене частной собственности на землю, содержащиеся в наказе, могли (как и было впоследствии) служить оправданием перехода ее под контроль государства.
Вскоре после Декрета о земле, 19 февраля 1918 года, был опубликован «Основной закон» о земле, где подтверждалась отмена «всякой собственности» на землю, недра, воды и леса. Все они передавались «трудовому народу». При этом земля для занятия сельским хозяйством отводится: в первую очередь сельскохозяйственным коммунам, во вторую — сельскохозяйственным товариществам, в третью — сельским обществам и лишь в четвертую — отдельным семьям и лицам.
А еще через год — 14 февраля 1919 года — издается положение ВЦИК «О социалистическом землеустройстве и о мерах перехода к социалистическому земледелию». В нем говорится, что «вся земля в пределах РСФСР, в чьем бы пользовании она ни состояла, считается единым государственным фондом и находится в распоряжении соответственных народных комиссариатов»; «Необходим переход от единоличных форм землепользования к товарищеским. На все виды единоличного землепользования следует смотреть как на переходящее и отживающее. В основу землеустройства должно быть положено стремление создать единое производственное хозяйство, снабжающее Советскую Республику». Таким образом, идея национализации, создания единого общегосударственного земледельческого хозяйства была не оставлена, а со временем формулировалась все более четко.
Конечно, средний крестьянин вряд ли следил за резолюциями партконференций, декретами и законами. Реально деревня и новая власть столкнулись в вопросе о хлебе, а конкретнее — в связи с продразверсткой. Продразверстка, то есть обязательство крестьян
Вот несколько примеров (взятых из этих публикаций), как проводилась продразверстка. Из доклада партии эсеров в Тамбовской губернии в 1920 году: «Так как хлеба в губернии все-таки мало, то в некоторых волостях крестьяне оказываются не в состоянии даже покупкою покрыть причитающуюся с них «норму», отдают семена, отдают оставленную для собственного потребления «норму», а когда и этого не хватает, отказываются наотрез и молчаливо ждут наказания: «И так и так умирать, пусть стреляют». Случаи массовых расстрелов крестьян уже были в 3—4-х местах губернии… Зарегистрировано также несколько случаев самоубийств крестьян; в одном из сел Тамбовского уезда покончил самоубийством даже местный «комиссар»-большевик, которому постановлено, под угрозой расстрела, невыполнимое требование — взять с деревни еще по 5 пудов хлеба, когда перед тем мужики уже дважды внесли эту норму».
Из сводки ВЧК: «Продотряды, согласно заявлению крестьян, безжалостно выметают все до зерна, и даже бывают случаи, где берут заложниками уже выполнивших разверстку» (в сводке это относится к «недоразумениям»). Из другой сводки: «Путем ареста, принудительных работ я заставляю их («кулаков». —
Другой причиной резкого отпора крестьян была мобилизация в Красную Армию. Если судить по результатам мобилизации, то крестьянство определенно не желало воевать за большевиков: целые области отказывались подчиниться приказу о мобилизации. Например, когда в 1918 году была объявлена мобилизация в Красную Армию в Поволжье и восточнее, вплоть до Сибири, то явилось менее 20 %. Такие же цифры приводятся по областям Центральной России в 1919 году. В некоторых областях число дезертиров доходило до 90 %. По разным губерниям приводятся цифры в сотни тысяч дезертиров. Общее число дезертиров в Европейской России только во вторую половину 1919 года превышало 1,5 миллиона человек. Еще одной причиной были репрессии против Церкви.
Эти причины вызвали цепь крестьянских восстаний, а по существу Крестьянскую войну 1918–1921 годов по всей территории, контролировавшейся властью РКП(б). Мы сделаем очень короткий обзор ее по опубликованным в последнее время документам (7—11).
Массовые восстания начались с лета 1918 года. В Центральной России их было не менее 300: в Смоленской, Воронежской, Новгородской, Псковской, Костромской, Петроградской губерниях. Одно было под Москвой — в Дмитровском уезде. Особенно массовым было пензенское восстание. В связи с его подавлением Ленин телеграфировал: «Необходимо произвести беспощадный массовый террор против кулаков, попов и белогвардейцев. Сомнительных запереть в концентрационный лагерь вне города. Телеграфируйте об исполнении». «Крайне возмущен, что нет ровно ничего определенного от Вас о том, какие же, наконец, серьезные меры беспощадного подавления и конфискации хлеба у кулаков пяти волостей проведены Вами. Бездеятельность Ваша преступна. Надо все силы направлять на одну волость и очистить в ней все излишки хлеба». «Повторяю приказ прибывшим с экспедицией латышам остаться пока, до нового распоряжения, в Пензе. Выделяйте надежнейших из ваших восьмисот солдат и действуйте беспощадно — сначала против одной волости, доводя дело до конца». Ленин завизировал телеграмму Цюрупы, в которой требовалось назначить по каждой волости заложников, на которых возложить обязанность собрать все излишки хлеба и вывезти его на ссыпные пункты.
Впрочем, захват заложников практиковался и безо всяких указаний. Из донесения ВЧК: «В уезде убит организатор комитета бедноты. В ответ на это в г. Череповце расстреляны заложники: кирилловский епископ Варсонофий, игуменья Ферапонтиевского монастыря Серафима…» (всего 10 человек). Из другого донесения ВЧК: «Чрезвычайные комиссии уже заблаговременно забирают заложников… в ответ на покушение на члена ЧК приговорены к расстрелу 50 заложников…» По поводу подавления восстаний сводка ЧК сообщает: «Невельская чрезвычайная комиссия совершила массу расстрелов… произвела массу арестов заложников — городской буржуазии и деревенских кулаков». Те же меры применялись и к дезертирам. Лишь в одном уезде Симбирской губернии было расстреляно до 1000 крестьян, не явившихся по мобилизации. В 40 волостях Тамбовской губернии против крестьян применялись броневики.
К концу 1918 года восстаниями было охвачено более половины территории, контролировавшейся большевистской властью. О потерях крестьян встречаются лишь данные по отдельным районам: расстреляно 600 человек, 750, 1200… Все эти меры не достигли своей главной цели — было собрано лишь несколько процентов намеченной продразверстки.
Разгоревшись в 1918 году, крестьянская война развернулась в полную силу в 1919-м. К этому времени положение центральной власти заметно улучшилось. Была разгромлена власть «Комуча» в Поволжье вплоть до Урала. В конце 1918 года капитулировала на Западе Германия и началось продвижение в глубь Украины частей Красной Армии. Но государственное давление на деревню только увеличилось. Сохранилась продразверстка в столь же крайних формах. Монополия государства была распространена на всю продукцию сельского хозяйства, вплоть до грибов и ягод. Увеличились повинности: гужевая, трудовая, по расчистке железнодорожных путей от снега — и, как всегда, с расстрелами за невыполнение приказов. Увеличился объем мобилизации в Красную Армию.
Расширялась и Крестьянская война. Восстания с участием десятков и сотен тысяч крестьян охватили всю территорию, контролировавшуюся большевистской властью. За первую половину года сведения о них имеются по 124 уездам Европейской России. Одним из самых массовых была «чапанная война» (от слова «чапан» — крестьянская одежда) — от Поволжья до Урала. В ней участвовало несколько десятков тысяч крестьян, выдвигались командиры из числа крестьян, имевших военный опыт, создавались штабы. Был избран свой совет, издавался свой печатный орган. Причины: мобилизация, реквизиции, порки плетьми, уничтожение икон. Подавлением руководил Фрунзе. В военных действиях убито более 1000 повстанцев, из них более 600 расстреляно ЧК и трибуналами.
Но самым драматическим эпизодом этого года был террор против донских казаков («расказачивание») и их ответное восстание. О нем скажем подробнее.
После революции в донском казачестве взяла верх позиция нейтралитета в борьбе между белыми и красными. Но вскоре Гражданская война проникла и к ним: борьба между войсками Краснова и Миронова. Миронов не только воевал с войсками Краснова, но и помогал Красной Армии в обороне Царицына. Однако в руководстве большевиков было укоренено априорное отношение к казакам как к врагам. Например, по поводу терского казачества в обращении Народного комиссариата по делам национальностей (наркомнацем был Сталин) в 1918 году говорилось: «Первое место по заслугам перед советской властью следует отдать чеченцам и ингушам, они почти поголовно вооружены и наносят казацким бандам непоправимые удары <…>, горцы борются с контрреволюционным казачеством…» По поводу донских казаков Сталин писал Ленину, что «целыми полками переходили на сторону Миронова казаки для того, чтобы, получив оружие, на месте познакомиться с расположением наших частей и потом увести за собой в сторону Краснова целые полки». На самом деле в значительной степени именно войска Миронова помогли разбить Краснова и открыли путь Красной Армии на Дон.
С этого времени (январь 1919 года) и начинается «расказачивание». Основные принципы были сформулированы в Директиве Оргбюро ЦК РКП(б) (точнее — в циркулярном письме) от 24 января. Положения этого документа были выработаны в начале января в переписке между Свердловым и Донбюро (председатель Сырцов, обычный корреспондент Свердлова — Френкель). В Директиве предлагается:
«1. Провести массовый террор против богатых казаков, истребив их поголовно. <…>
5. Провести полное разоружение, расстреливая каждого, у кого будет обнаружено оружие после срока сдачи. <…>
7. Вооруженные отряды оставлять в казачьих станицах впредь до установления полного порядка» (то есть оккупация).
Еще 15 января Френкель писал в ЦК РКП: «Предстоит очень большая и сложная работа по уничтожению… кулацкого казачества как сословия, составляющего ядро контрреволюции». Свердлов дал указание никакой местной власти на Дону не допускать, «руководство должно пока остаться за Реввоенсоветом фронта». Инструкция Реввоенсовета «О борьбе с контрреволюцией на Дону» рекомендует: «…обнаруживать и немедленно расстреливать: а) всех без исключения, занимавших служебные должности <…>, е) всех без исключения богатых казаков <…>, и лица и целые группы казачества, которые активного в борьбе с советской властью участия не принимали, но которые внушают большие опасения, подлежат усиленному надзору и, в случае необходимости, аресту» (подписи: Реввоенсовет Южфронта И. Ходорковский, В. Гиттис, А. Колегаев, управделами В. Плятт). В другой раз Реввоенсовет пишет: «Необходимы концентрационные лагеря с полным изъятием казачьего элемента из пределов Донской области». Донбюро предписывало: «1. Во всех станицах, хуторах немедленно арестовывать всех видных представителей данной станицы <…>, хотя и не замеченных в контрреволюционных действиях, и отправлять как заложников в районный революционный трибунал (уличенные, согласно Директиве ЦК, должны быть расстреляны). 2. <…>В случае обнаружения у кого-либо оружия будет расстрелян не только владелец оружия, но и члены его семьи».
Инструкции воплощались в жизнь. Из письма в казачий отдел ВЦИК: «Трибунал разбирал дел по 50 в день. Смертные приговоры сыпались пачками, часто расстреливались люди совершенно невинные, старики, старухи и дети. Расстрелы производились часто днем, на глазах у всей станицы, по 30–40 человек сразу». Из письма Шолохова Горькому: «…бессудный расстрел в Мигулинской станице 62 казаков-стариков или расстрелы в Казанской и Шумилинской <…> в течение 6 дней число расстрелянных достигло <…> 400 с лишним человек». Военком Особого экспедиционного корпуса В. А. Трифонов (уже в июле, после начала восстания): «…в Вешенском районе были расстреляны 600 человек <…> в помещении Морозовского ревкома были обнаружены 65 изуродованных казачьих трупов». Командированный из Москвы пишет: «Расстреливались безграмотные старики и старухи, которые едва волочили ноги, урядники, не говоря уже об офицерах. В день расстреливали по 60–80 человек. Принцип был такой: чем больше вырежем, тем скорее утвердится советская власть на Дону <…>. Во главе продовольственного отряда стоял некто Гольдин. Его взгляд на казачество был таков: казаки — его враги, нагаечники, зажиточные, а посему до тех пор, пока казаков не вырежем и не заселим пришлым элементом Донскую область, до тех пор советской власти не будет». Обнаружены постановления трибуналов о расстрелах: в станице Казанской — 87 казаков, Мигулинской — 64, Вешенской — 46, Еланской — 12.
Результатом было вешенское, или верхнедонское, восстание в марте 1919 года. Восставшими была проведена мобилизация мужчин от 19 до 45 лет и создана армия в 30 тысяч штыков. Из воззвания восставших: «Восстание поднято не против Советов или Советской России, а только против партии коммунистов». Реакция коммунистических властей была такой: «Все казаки, поднявшие оружие в тылу красных войск, должны быть поголовно уничтожены, уничтожены должны быть и все те, кто имеет какое-либо отношение к восстанию и противосоветской агитации, не останавливаясь перед процентным уничтожением населения станиц, сжечь хутора и станицы, поднявшие оружие против нас в тылу» (из Директивы Реввоенсовета 8-й армии; подписи: Якир, Вестник). Другие директивы: массовое взятие заложников, примерное проведение карательных мер и т. д.
В апреле Донбюро писало: «Существование донского казачества <…> стоит перед пролетарской властью угрозой контрреволюционных выступлений <…>. Все это ставит насущной задачей вопрос о полном, быстром и решительном уничтожении казачества как особой бытовой экономической группы».
Такая политика, конечно, только усиливала сопротивление казачества. К нему присоединились крестьяне Воронежской губернии и некоторые части Красной Армии. Восставшие распространяли Директиву Оргбюро как свои агитационные материалы. Были и среди большевистского руководства голоса, указывавшие на эту связь. Но они плохо воспринимались. Еще 20 апреля Ленин писал Сокольникову: «Верх безобразия, что подавление восстания казаков затянулось». Он же ему 24 апреля: «Я боюсь, что Вы ошибаетесь, не применяя строгость, но если Вы абсолютно уверены, что нет силы для свирепой и беспощадной расправы, то телеграфируйте немедленно и подробно». Но 5 мая опять Сокольникову: «Промедление с подавлением восстания прямо-таки возмутительно <…>, необходимо <…> вырвать с корнем медлительность. Не послать ли еще добавочные силы чекистов?» 15 мая — Троцкому: «Очень рад энергичным мерам подавления восстания». Но было уже поздно. Восстание разлилось так широко, что разгромило весь тыл Южного фронта Красной Армии, и уже в мае Добровольческая армия прорвала фронт.
Другим проявлением настроения казачества был бунт корпуса Миронова, окончившийся, в отличие от вешенского восстания, быстрой неудачей.
Летние восстания не ограничились Югом: например, тогда же были восстания в Костромской и Ярославской губерниях. Здесь из дезертиров организовалась целая армия «зеленых». 600 дезертиров, поддержанные 1500 крестьянами, вступили в бой с отрядом под командованием Френкеля. При подавлении восстания было убито 300 крестьян, расстреляно 60 руководителей, взяты заложники. За два дня боев сожжено пять селений. При подавлении восстания в Петропавловской волости тем же Френкелем было убито в бою и расстреляно 200 крестьян.
Разгром Красной Армией Добровольческой армии Деникина не ослабил давления на деревню, что и вызвало множество восстаний во второй половине года: в Пермской, Вятской, Воронежской, Костромской, Нижегородской, Ярославской губерниях. На сторону восставших крестьян переходили и части Красной Армии, состоявшей из таких же мобилизованных крестьян. Например, подняла мятеж дивизия Григорьева. Возникшее восстание охватило Херсонскую и Екатеринославскую губернии.
Победа центральной власти в Гражданской войне была уже обеспечена. Ее противники остались только на периферии: Врангель в Крыму, Польша и Дальний Восток. Но война с деревней продолжалась. В начале года военное положение сохраняется в 36 губерниях: там шла крестьянская война. В феврале — марте вспыхивает крупнейшее восстание в Поволжье и Уфимской губернии — «вилочное восстание». Как и другие восстания, оно было вызвано проведением продразверстки — когда выгребался весь хлеб до остатка и крестьяне обрекались на голодную смерть. В восстании участвовали русские, татары, башкиры. Их армия насчитывала 35 тысяч человек (а по некоторым донесениям ЧК — 400 тысяч). При подавлении восстания применялись артиллерия, бронепоезда. По официальным данным, потери восставших — 3 тысячи человек убитыми и ранеными.
За первую половину года число дезертиров превысило 1 миллион человек. Они смешивались с крестьянскими повстанцами. Все эти формы крестьянского сопротивления назывались властью «бандитизмом». В постановлении Совнаркома «О мерах борьбы с бандитизмом» были введены «ревтрибуналы» вне фронтовой полосы: «Приговоры ревтрибуналов безапелляционны, окончательны и никакому обжалованию не подлежат». Была создана Центральная комиссия по борьбе с бандитизмом, председателем которой был назначен Склянский (одновременно заместитель Троцкого по Реввоенсовету).
В июле крестьянская война опять вспыхнула в Заволжье и на Урале. На этот раз ее вождем стал популярный командир Красной Армии, награжденный орденом Красного Знамени, Сапожков. Движение получило название «сапожковщина». Оно охватило Самарскую, Саратовскую, Царицынскую, Уральскую, Оренбургскую губернии. Сапожковцы заняли Бузулук. Из сводки ЧК: «Была объявлена запись добровольцев, проходившая с большим наплывом крестьян. На подавление были брошены все наличные силы этого района». Ленин требовал: «…от селений, лежащих на путях следования отрядов сапожковцев, брать заложников, дабы предупредить возможность содействия». К сентябрю основные силы движения были разгромлены.
Самый известный эпизод крестьянской войны — «антоновское» (то есть под руководством Антонова) восстание в Тамбовской губернии. Собственно, крестьянская война шла в этой области с 1918 года. Особенно гибельным стало положение крестьян в связи с неурожаем 1920 года. Зимой начался голод. В докладе Антонова-Овсеенко, составленном уже после подавления восстания, говорится: «Уже к январю половина крестьянства голодала. В Усман-ском, частью Липецком, Козловском уездах голод достиг крайних пределов (жевали древесную кору, умирали голодной смертью)». В то же время в донесении ЧК констатируется: «…взимание продразверстки, доходившее в некоторых местах Тамбовской губернии до геркулесовых столпов и своими методами не уступая методам инквизиции». На продовольственном совещании председатель губисполкома Шлихтер сказал: «Деревня поймет, что время, когда она могла не подчиняться этой власти, прошло. И как бы ни были тяжелы веления этой власти, предъявляемые деревне, она должна их выполнять». Естественно, крестьянские восстания вспыхнули по всей области. Ленин требовал (в записке Дзержинскому и Корневу): «Скорейшая и примерная ликвидация (антоновского движения. —
В апреле 1921 года командовать войсками, брошенными на подавление восстания, был назначен Тухачевский — один из известнейших военачальников Красной Армии. На Тамбовщину были направлены также Уборевич, Котовский, от ЧК — Ягода, Ульрих. Была сконцентрирована армия более чем в 100 тысяч штыков. Применявшаяся тактика в документах Красной Армии и властей называется «оккупационной системой». Она включала: занятие определенной территории, контрибуции, разрушение домов как повстанцев, так и их родственников, взятие заложников (иногда целыми семьями), создание концлагерей. Из приказов Тухачевского:
«Переселять в отдаленные края РСФСР семьи несдающихся бандитов. Имущество этих семей конфисковывать»; «…бандиты, участвовавшие с оружием в руках не менее месяца, и все бандиты полков особого назначения <…> подлежат расстрелу».
«1. Граждан, отказывающихся называть свое имя, расстреливать на месте без суда.
2. Селениям, в которых скрывается оружие… объявлять приговор об изъятии заложников и расстреливать таковых в случае несдачи оружия.
3. В случае нахождения спрятанного оружия расстреливать на месте без суда старшего работника в семье.
4. Семья, в которой укрылся бандит, подлежит аресту и высылке из губернии, имущество ее конфискуется, старший в этой семье расстреливается без суда.
5. Семьи, укрывающие членов семьи или имущество бандитов, рассматривать как бандитов и старшего работника этой семьи расстреливать на месте без суда».
«Леса, где прячутся бандиты, очистить ядовитыми удушливыми газами».
Имеется документ, детально описывающий одну такую операцию.
В ряде документов обсуждаются детали функционирования концлагерей: сообщается количество нетрудоспособных, женщин, беременных женщин, детей, грудных детей, опасность возникновения эпидемий. Вот доклад комиссии ВЦИК об исполнении этих приказов: «В Паревке <…> первые заложники в количестве 80 человек категорически отказались дать какие бы то ни было сведения. Все они были расстреляны, и взята вторая партия заложников. Эта партия уже безо всякого принуждения дала все сведения о бандитах, оружии, бандитских семействах <…>. В Иноковке, куда уполномоченный поехал из Паревки для проведения аналогичной операции и куда слух о паревской операции дошел раньше, даже не пришлось брать заложников. Население добровольно само пошло навстречу комиссии. Один старик привел своего сына и сказал: «Нате еще одного бандита»…»
Разгром «антоновщины» в основном был завершен к концу 1921 года. О масштабах репрессий говорит один пример. В селе Никольском с 8 тысячами жителей в Русско-японскую войну погиб один солдат, в германскую — 50, а за 1920–1921 годы — 500 крестьян. По-видимому, это движение произвело сильное впечатление на большевистское руководство — например, в документах для внутреннего пользования стандартный термин «бандитизм» в этом случае заменяется на «крестьянское повстанческое движение».
Другое восстание, даже большего масштаба и приблизительно в то же время, происходило в Западной Сибири: в Тюменской губернии и в частях Челябинской, Екатеринбургской, Омской губерний. Восстание началось в январе 1921 года. Была проведена мобилизация и создана армия численностью около 100 тысяч человек. Повстанцы захватили многие крупные города, в частности Тобольск, где выпускали свою газету. Против них были брошены крупные части. В основном восстание было подавлено к апрелю 1921 года. Террор против участников восстания имел все типичные для того времени черты. Сохранились дела по обвинению несовершеннолетних (15–17 лет) в «службе у бандитов» (например, как сестры милосердия). Историк, работавший в архивах Тобольска, видел надписи, сделанные детским почерком на больших листах: «Не убивайте нас!» Такие листы вывешивались в деревнях, когда в них вступали коммунистические карательные отряды.
Мы пытались лишь пунктирно очертить контуры крестьянской войны. Не упомянуты здесь махновское крестьянское движение, длившееся три года на Украине, громадное крестьянское восстание в Карелии в 1921 году и многое другое. Главное — Крестьянская война шла по всей России все три года после Октябрьской революции. Ленин признал, что «крестьянские восстания <…> представляют общее явление для России». В результате Ленин вынужден был констатировать, что продолжение политики «военного коммунизма» «означало бы наверняка крах советской власти и диктатуры пролетариата». Ленин, писавший раньше: «…мы скорее ляжем все костьми», чем разрешим свободную торговлю хлебом, вынужден был провозгласить «отступление» — нэп. Крестьянство не «выиграло» Крестьянскую войну, не установило своей власти, но «отбилось» от противника.
Выиграть войну в тех условиях крестьянство и не могло. На это рассчитывал и Ленин. Он говорил Г.Уэллсу: «…«Крестьяне других губерний, неграмотные и эгоистичные, не будут знать, что происходит, пока не придет их черед… Может быть, и трудно перестроить крестьянство в целом, но с отдельными группами крестьян справиться очень легко». Говоря о крестьянах, Ленин наклонился ко мне и перешел на конфиденциальный тон, как будто крестьяне могли его услышать» (12).
Но почему это безумие продолжалось три года? Почему Ленин, умевший просчитывать на столько ходов вперед, придумывать такие нетривиальные ходы, не увидел самую простейшую истину: что физически невозможно обирать крестьянство, обрекая его на голодную смерть, когда крестьянство составляет 4/5 населения страны? Да и то, что с крестьянством погибнет от голода оставшаяся 1/5 населения. Почему этого не увидело окружение Ленина, состоявшее из далеко не глупых людей (хотя некоторые, осторожные, предупреждения были)? Почему вместо ленинских телеграмм, призывающих к строгости, свирепости, беспощадности, не слались другие, напоминающие, что, если мужики перемрут, есть всем будет нечего? Ведь неправильно представлять себе крестьян того времени как анархическую стихию, вышедшую из берегов, которую любыми средствами надо было ограничить, чтобы спасти страну. Такую точку зрения высказал, например, Ленин Горькому: «Ну, а по-вашему, миллионы мужиков с винтовками в руках не угроза культуре, нет? Вы думаете, Учредилка могла бы справиться с их анархизмом? Вы, который так много — и так правильно — шумите об анархизме деревни, должны бы лучше других понять нашу работу».
Но факты этого не подтверждают, как видно из опубликованных теперь документов. Крестьяне шли на безнадежное (в каждом отдельном случае) сопротивление вовсе не потому, что не хотели вообще давать хлеб государству. Прежде всего это была оборонительная война, борьба за свое существование. Яркий пример — верхнедонское восстание 1919 года. Ведь в руках казаков оказался текст директивы, по своей свирепости превосходившей немецкий план «Ост» последней войны. Власти просто не оставляли казакам свободы выбора. Так обстояло дело и во многих других случаях. Как в тылу Колчака крестьянские восстания были вызваны новой мобилизацией, в тылу Деникина — попытками отобрать назад помещичьи земли, так и в тылу Красной Армии каждый раз — вполне конкретными причинами.
Вот причины восстаний, согласно сводкам ЧК. В 1918 году это была борьба против насильственного введения «коммун». Позже — против повинностей, полностью разрушающих хозяйственную жизнь: продразверстки, «чрезвычайного налога», гужевой повинности и т. д. Они ассоциировались с образом «коммуниста» или «коммуны». Например (в Поволжье): «Долой коммунистов и коммуну! Долой жидов!» Конкретные требования были: отмена продразверстки, хлебной монополии, свободная торговля, сдача хлеба «по известной норме с души». Крестьяне протестовали против закрытия церквей, уничтожения икон. Лозунг: «Долой войну! Не давать солдат в Красную Армию!» — тоже легко понять: против войны только что именно большевики громче всех агитировали. А если выступающий на митинге спрашивал: «Почему Ленин приехал к нам из Германии?» — то это свидетельствовало не об «анархизме», а скорее о некоторой политической любознательности. Наконец, программа Союза трудового крестьянства, действовавшего во время антоновского восстания, является довольно стандартной для того времени программой партии левого направления.
Произошло столкновение двух несовместимых жизненных установок. С одной стороны — марксистской, социалистически-коммунистической, видящей идеал в обществе, построенном как грандиозная машина из человеческих элементов. Бухарин описал его как «трудовую координацию людей (рассматриваемых как «живые машины») в пространстве и времени». Ленин планировал труд рабочего: «отбытие 8-часового «урока» производительной работы» при условии «беспрекословного повиновения масс единой воле руководителей трудового процесса». А с другой стороны, этому противостояло восприятие жизни крестьянина, выросшее из глубокой древности, основанное на индивидуально-творческом труде в единстве с Космосом. Ненависть к крестьянству заложена в марксизме, начиная с самых его истоков. Маркс и Энгельс называли крестьян «варварской расой», «варварством среди цивилизации», писали об «идиотизме деревенской жизни». В «Коммунистическом манифесте» говорится: «Общество все более раскалывается на два больших враждебных лагеря, на два больших, стоящих друг против друга класса — буржуазию и пролетариат». Наличие крестьянства было бьющим в глаза противоречием этой концепции. Недаром Маркс назвал крестьян «неудобным» (или «неправильным») классом. Ленин называл крестьян «реакционным классом», классом «с сохраняющимся, а равно возрождающимся на его основе капитализмом».
На IX съезде партии в 1920 году Троцкий предложил широкий план «милитаризации» экономики. Доклад был представлен от ЦК, и к тексту имеется ряд одобрительных заметок Ленина. Идея заключалась в организации «рабочей силы» по военному образцу, в виде «трудармий». По поводу «милитаризации» на съезде развернулась оживленная дискуссия. Противником плана Троцкого выступил В. Смирнов. Но оказывается, вся дискуссия шла лишь о том, можно ли эту форму организации «рабочей силы» применять в промышленности, к пролетариату. Троцкий говорит: «Мы мобилизуем крестьянскую силу. <…> Здесь слово «милитаризация» уместно, но, говорит т. Смирнов, если мы перейдем в область промышленности…» Вот только здесь и возникали разногласия, а по поводу крестьян все были единодушны. Да Троцкий и прямо называл крепостное право «при известных условиях прогрессивным».
Горький, в этом полностью солидарный с большевизмом, всю жизнь ненавидел мужика. Он писал: «…полудикие, глупые, тяжелые люди русских сел и деревень — почти страшные люди». Он сказал Воронскому: «Если бы крестьянин исчез с его хлебом — горожанин научился бы добывать хлеб в лаборатории». Чуковскому: «Я… недавно был на съезде деревенской бедноты — десять тысяч морд — деревня и город должны непременно столкнуться <…>, здесь как бы две расы». Чуковский пишет: «Я спросил его, о чем будет читать он. Он сказал: о русском мужике. «Ну и достанется же мужику!» — сказал я. «Не без того, — ответил он. — Я затем и читаю, чтоб наложить ему как следует. Ничего не поделать. Наш враг… Наш враг».
Бухарин уже в период нэпа называл крестьян «курицей, которая должна превратиться в человека». Пропитанные этой идеологией партийные вожди, руководители продотрядов и военных частей и набросились на крестьян как на самых заклятых врагов, как на нелюдей. Крестьянская война была войной за существование крестьянства. Речь шла о «ликвидации крестьянства как класса». И понадобилось три года, чтобы через этот порыв ярости, сознание чуждости и даже несовместимости крестьянства и новой власти (трудно назвать ее советской властью, так как большинство ее противников в крестьянской войне тоже выступали под лозунгом Советов) пробилось понимание, что победить в тот момент вряд ли можно, а победа означала бы общую гибель. Тогда и был введен нэп, идеи которого циркулировали уже несколько лет до того. На время землю, а точнее, свое существование крестьяне защитили.
Если же говорить об «осуществлении народных чаяний», то следует вспомнить еще об одной народной нужде. Февральская революция началась из-за перебоев со снабжением хлебом. Ленин писал, что политика Временного правительства несет «гибель, немедленную и безусловную гибель от голода». Предотвратить ее может только «социализм, который один даст измученным войной народам мир, хлеб и свободу». «Хлеб есть и может быть получен, но не иначе как путем мер, не преклоняющихся перед святостью капитала и землевладения».
Через пять месяцев после Октябрьской революции Кондратьев писал: «Вся страна хорошо помнит, что большевики, стараясь привлечь к себе народные массы, выдали им один весьма серьезный вексель: они обещали дать народу хлеб. Прошло уже пять месяцев, как они стоят у власти, и мы вправе спросить: как обстоит дело с платежом по векселю?» Он рассказывает, что сразу же после переворота «Всероссийский продовольственный съезд выделил из своего состава Совет десяти и поручил ему предложить Совету народных комиссаров оставить дело продовольствия вне политической борьбы, сохранить в этот трудный момент уже налаженный аппарат продовольственных организаций <…>. 27 ноября в здании Министерства продовольствия Совет десяти вместе с двумя товарищами министра был арестован», «а затем, когда всякая система продовольствия уже была смята, когда население сплошь и рядом совершенно не получало хлеба, вынуждено было само доставать хлеб, большевики в лице продовольственного диктатора на час — Л.Троцкого (такого знатока в этой области!) издают жестокий приказ о расстреле на месте неподчиняющихся мешочников, которые виноваты разве только в том, что хотят есть, а им не дают».
Кондратьев резюмирует: «Своим переворотом большевики хлеба не дали, а приблизили голод». Его предсказания сбылись. К хлебу стали подмешивать опилки, глину. Голод начался в 1921 году. Ему сопутствовали массовое вымирание, самоубийства, людоедство, протесты (в том числе протесты женщин), подавляемые оружием. К концу года голодало более 23 миллионов человек. По данным Прокоповича (одного из организаторов Комитета помощи голодающим), от голода умерло 5 миллионов человек, беженцев было 21 миллион человек. Есть и оценки числа погибших в 2,5 миллиона человек.
Но если судить деятелей той эпохи мерками нашей, то это никак не объяснит их действий. Они совсем не были похожи на современных политиков, и прежде всего тем, что поставили на кон свои головы. Я случайно имел возможность почувствовать атмосферу, в которой они жили. Мой учитель, известный математик Б. Н. Делоне, учился в Киевском университете на курс старше О. Ю. Шмидта, известного позже как организатора полярных экспедиций. Но по образованию Шмидт был математик. После Октябрьской революции он вступил в РКП(б) и был в ленинском правительстве замнаркомфина. После окончания Гражданской войны Делоне и Шмидт встретились и проговорили целую ночь. Как мне рассказывал Делоне, Шмидт сказал ему: «Вы не представляете себе, Борис Николаевич, что значит жить три года, постоянно чувствуя веревку на шее!» А ведь это относилось ко всей большевистской верхушке. Их психология была совершенно отлична от теперешних политиков, обещающих (искренне или нет) добиться выплаты пенсий и зарплаты, приостановить инфляцию. Их же такие мелочи не интересовали. Они, как говорил Маркс, «штурмовали небо». Они считали, что на их глазах родится новый человек и новый мир. А ведь эти слова не ими были выдуманы: «И увидел я новое небо и новую землю» (Апок., 21, 1). Такого масштаба видения открывались и им, конечно, в их материалистическом и классовом восприятии. И ради них кровь могла течь реками, а люди — гибнуть миллионами.
Сталин и оппозиция
Мы рассмотрели самую радикальную точку зрения: что русская национальная идея после 1917 года совпала с коммунистической идеей и осуществлялась через нее. Существует другая точка зрения на этот вопрос, близкая к этой, но менее радикальная. Именно она сейчас кажется многим убедительной. Она сложнее: признает, что Ленин собрал вокруг себя много людей без роду и племени, чуждых России и даже враждебных русской национальной традиции. Они смотрели на Россию лишь как на материал, как на «спичку», при помощи которой можно разжечь пожар мировой революции. Но после революции в партию вступило много людей, духовно связанных с Россией. Опираясь на этот слой, Сталин победил «ленинскую гвардию» во время столкновений с различными «оппозициями». Физически он их уничтожил в 1937 году. Избавившись от них, он смог восстановить могущество России. Это он делал жестокими методами, но другого пути тогда просто не было. В Великую Отечественную войну и после нее Сталин повернул развитие страны опять в русло русской исторической традиции. Частично это была «контрреволюция», или «реставрация» исторической России, а некоторые говорят, что по духу — даже монархии.
Такая концепция имеет гораздо больше опоры в фактах. Во-первых, она не отрицает очевидного: вненационального и даже антирусского духа большевистского движения перед революцией и во время Гражданской войны, ориентации на мировую революцию, до которой надо только «продержаться», а там все проблемы решатся сами. Во-вторых, в ее поддержку можно привести такие факты, как изменение фразеологии сталинских речей во время войны; введение старых воинских званий, золотых погон; прекращение — во время войны — гонений на Православную церковь (возобновленных при Хрущеве) и другие. Вот эту точку зрения и интересно разобрать.
Прежде всего напомним историю борьбы Сталина с «ленинской гвардией». Такая борьба, конечно, происходила, и в 1937 году весь этот слой был уничтожен. История этой борьбы распадается на этапы: борьба «генеральной линии партии», которую провозглашал Сталин, с различными «оппозициями» на XIII, XIV, XV и XVI съездах. На XIII съезде оппозиция была троцкистской, а ЦК представлял «триумвират» — Зиновьев, Каменев и Сталин. На XIV съезде оппозицию возглавляли Зиновьев и Каменев, а от ЦК выступали Сталин, Бухарин, Угланов и другие. На XV съезде выступала «объединенная оппозиция», возглавляемая Троцким, Зиновьевым и Каменевым, а от ЦК выступали Сталин, Рыков, Угланов, Каганович и другие. На XVI съезде положение было сложнее. Определенные разногласия и раньше проявлялись на Политбюро и пленумах ЦК. Но на съезде некоторой группе, названной «бухаринской», было предъявлено обвинение в «правом уклоне». Никакого столкновения двух точек зрения на съезде не было. Обвиненные в «правом уклоне» признавали свои ошибки (Рыков, Томский, Угланов; Бухарин на съезде не присутствовал). При этом выступавшие часто называли свою прошлую деятельность «оппозиционной». Противоположную позицию — «от ЦК» — занимали Сталин, Киров, Куйбышев и другие. Таким образом, личности, занимавшие позицию то «оппозиции», то «генеральной линии партии», сильно менялись.
Каков же был тот идеологический барьер, который их разделял, за что шла борьба? Легко убедиться, что на XIII, XIV и XV съездах «оппозиции», хотя состоявшие из разных лиц, высказывали примерно одну и ту же систему взглядов.
Их требования были таковы. Прежде всего, ускорение темпов индустриализации («сверхиндустриализация», по Троцкому). Но где взять для этого капитал? Ответ был: индустриализация должна быть проведена за счет крестьянства. Близкий единомышленник Троцкого Преображенский построил даже по этому поводу стройную теорию «социалистического первоначального накопления». Он напоминает «основные методы капиталистического первоначального накопления»: «грабеж некапиталистических форм хозяйства», одной из форм которого является «колониальная политика». «Сюда же относятся все методы насилия и грабежа по отношению к крестьянскому населению метрополий. Наиболее типичными методами являются: грабеж крепостных крестьян сеньорами <…> и налоговое обложение крестьян государством». В заключение этого экскурса приводится цитата из Маркса: «Эти методы в значительной мере покоятся на грубейшем насилии» вплоть до знаменитого восхваления насилия как «повивальной бабки всякого старого общества, когда оно беременно новым». После такого обзора автор переходит к положению «в период первоначального социалистического накопления». Он сразу отметает «колониальный грабеж» как недопустимый для социалистического государства. (Интересно было бы понять — почему? Люди были решительные, убежденные материалисты, сторонники «классовой морали». Почему для них ограбление деревни было «допустимым», а «колоний» — нет?) «Совсем иначе обстоит дело с отчуждением в пользу социализма части прибавочного продукта из всех досоциалистических форм. Обложение досоциалистических форм <…> неизбежно должно получить огромную, прямо решающую роль в таких крестьянских странах, как Советский Союз», — формулирует Преображенский. Более того, «страна должна будет пройти период первоначального накопления, очень щедро черпая из источников досоциалистических форм хозяйства» (13).
Так как программа апеллировала к «повивальной бабке истории» — насилию, а опыт крестьянской войны был еще свеж, то заранее готовилась новая атака на деревню. Так же как крестьянская война называлась войной «против кулаков и бандитов», так и возбуждаемая «оппозициями» агрессивность по отношению к крестьянству формально адресовалась «кулакам». Если не понимать этой логики «переадресованной агрессии», то есть попросту замены слова «крестьянство» на «кулак», то ситуация кажется совершенно нелепой. Вожди государства заинтересованы в индустриализации. Капитал для нее получается продажей хлеба за границу. Подавляющую часть товарного хлеба дают зажиточные крестьянские хозяйства (те, кто в более узком смысле назывался «кулаками»). Казалось бы, их-то и надо поддерживать. Но государство, наоборот, с ними борется, а оппозиция понукает его бороться еще энергичнее. Всеми мерами — и экономическими, и политическими — зажиточные крестьяне выталкиваются из жизни. В результате деревня, очевидно, должна обеднеть и давать меньше хлеба и, значит, капитала для индустриализации. При этом никакой политической опасности для власти ни зажиточные крестьяне («кулаки»), ни крестьяне вообще не представляли: тогда не было ни малейших следов какой-либо попытки их организации.
Зато вполне логичным является проект использовать все крестьянство как замену колоний, за счет чего можно осуществить индустриализацию.
Опять возникает идея «внесения Гражданской войны в деревню». «Мы должны дать знать бедноте, что мы не позволим кулаку раздевать и грабить ее» (Зиновьев на XIV съезде, то есть в оппозиции). «Кулак обнаглел» (Крупская на XIV съезде, в оппозиции). «Дело идет к использованию нэпа некоторыми слоями крестьянства в очень сильной мере в направлении сопротивления нашим планам» (Каменев на XIV съезде, в оппозиции). Зиновьев (на XIV съезде, в оппозиции) цитирует письмо из деревни, где «сказаны самые серьезные слова: у нас подумывают о том, что это не чуть ли опять восстановление монархии, опять кулак поднимает голову»; «Злобой дня как раз и является усиление политической и экономической активности кулака». Но вдруг он забывает о «кулаке»: «Мы получили настроение недовольства в бедняцких массах против нас»; «Нельзя же не видеть этой основной опасности, нельзя не видеть, что десятки миллионов крестьянской бедноты тоже имеют вождей, нельзя не видеть, что демобилизованные красноармейцы, связанные с беднотой, поддерживают эти настроения». Это уже без иносказаний.
Линия ЦК объявляется отходом от ленинизма, «термидорианским уклоном». «Складывающаяся теперь в партии теория, школа, линия, не находящая теперь должного отпора, гибельна для партии»; «Речь идет о судьбах нашей революции»; «Крестьянин держит нас за руки в деле расширения и восстановления нашей промышленности» (Каменев, в оппозиции). Руководство обвиняется в недостаточно жестком администрировании. На XIV партконференции была отвергнута поправка Пятакова к резолюции: «Управление всем государственным хозяйством как объединенной системой <…>. Задача проведения планового начала в нашем хозяйстве должна быть поставлена во главу угла всей нашей экономической политики».
Естественно, такое резкое противостояние («Дело идет о судьбах нашей революции») означало атаку на верховное руководство ЦК. Оно обвинялось в бюрократизме, «перерождении», и намекалось, что места наверху могут быть заняты новыми, по большей части молодыми партийцами. Перед XIII съездом Троцкий издал книжку «Новый курс», в которой он писал: «Партия живет на два этажа: в верхнем — решают, в нижнем — только узнают о решениях». «Главная опасность этого курса <…> в том, что он обнаруживает все большую тенденцию к противопоставлению нескольких тысяч товарищей, составляющих руководящие кадры, остальной партийной массе как объекту воздействия». Это отсутствие демократии в партии, говорили они, направлено против «молодняка» (такой термин был тогда принят). В «Новом курсе» молодежь названа «барометром нашей партии».
Сторонники «генеральной линии» приняли бой, нигде не делая уступок. «В деревне власть скорее поддерживают зажиточные кулаки»; «Мы должны были держать курс на мужика — исправного хозяина. Эта задача остается» (Зиновьев на XIII съезде, еще против оппозиции). Оппозицию обвиняли: «Уклон в сторону переоценки кулацкой опасности»; «На деле этот уклон ведет к разжиганию классовой борьбы в деревне, к возврату к комбедовской политике раскулачивания, к провозглашению, стало быть, гражданской войны в нашей стране» (Сталин, XIV съезд). Сталин, объединяя идеи Ларина с положениями Зиновьева (то есть оппозиции), называет его сторонником «второй революции» в деревне (на XIV съезде). «Крестьянин, сдающий сегодня землю в аренду, превращается завтра в самостоятельного хозяина <…>. Облегчение найма и аренды развязывает производительные силы деревни» (Яковлев, будущий организатор коллективизации, на XIV съезде — против оппозиции).
На обвинения в отсутствии демократии, в капитулянтстве отвечали: «Тов. Троцкий вместо реформ попытался сделать в партии революцию» (Рудзутак, XIII съезд, против оппозиции); «Когда они хотят взбудоражить партию против ЦК, в труднейший момент, позвольте им дать сдачи втрое. И мы будем это делать, руководствуясь всей страстью революционеров, а не любовью к ближнему» (Зиновьев, XIII съезд, против оппозиции). Оппозиции предъявляются обвинения: «срыв партийного единства», «пытается сорвать главные решения нашей партии», «противопоставляет себя съезду». «На X съезде Троцкий стоял за перетряхивание ленинских кадров сверху, в области профсоюзов, а теперь он перетряхивает те же ленинские кадры снизу, в области партии. И тогда, и теперь он стоял за перетряхивание ленинских кадров» (Сталин, XIII съезд).
На XV партсъезде борьбы с оппозицией не было: ее избивали. Из числа ее вождей Троцкий и Зиновьев уже были исключены из ЦК и на съезде не выступали. Нескольких других, пытавшихся выступать, прерывали, освистывали, сгоняли с трибуны. Но и сквозь улюлюканье съезда ораторы оппозиции пытались донести крик своей ненависти к крестьянству, облеченной, конечно, в форму предупреждения о «кулацкой опасности». «Разве нынешнее хозяйственное положение не подтверждает, что кулацкая верхушка деревни срывает наши государственные планы, план экспорта, а следовательно, и капитальных затрат?» (Каменев, в оппозиции). «Я должен констатировать, что в докладе т. Сталина нет и намека на лозунг о «форсированном наступлении на кулака»…» (Бакаев, оппозиция). Бакаев не вполне прав. В докладе Сталина говорится о том, что кулак растет и это — «минус в балансе нашего хозяйства». Но обсуждается этот вопрос действительно очень мирно и звучит предупреждение, что «не правы те товарищи, которые думают, что можно и нужно покончить с кулаком в порядке административных мер, через ГПУ».
Резолюция XV съезда оставляла общую цель «перехода к коллективной обработке земли», подчеркивая слабую реализацию этого положения в ближайшем будущем: констатировалось, что существуют лишь «ростки обобществленного сельскохозяйственного труда».
С оппозицией на XV съезде было покончено.
Победителем вышла группа, возглавляемая Сталиным, Бухариным, Рыковым и Томским. Но тут начались трения в победившей группе. Они долгое время не имели характера открытой формулировки расходящихся точек зрения, открытого противостояния.
Первым шагом было «овладение информацией», столь понятное теперь, в, «информационный век». Это выразилось тогда в разгоне верхушки ЦСУ (Центрального статистического управления). Еще в 1925 году новое руководство ЦСУ дало новые, значительно большие цифры имеющегося у крестьян хлеба («невидимые запасы»), который, следовательно, было возможно у них изъять. Второй шаг заключался в подключении ГПУ к проведению хлебозаготовок, на первых порах — для сбора информации о «причинах, задерживающих выпуск хлеба на рынок его держателями». Это был 1926 год. Еще один шаг — создание в стране атмосферы страха, нависшей «интервенции». Были использованы незначительные столкновения с Китаем, убийство советского полпреда в Польше Войкова и взрыв бомбы в Ленинграде. Ответственность возлагалась на «консервативные круги Англии» и «белогвардейское подполье». Сталин рекомендовал взять заложников и «расстрелять пять или десять монархистов <…>, дать ОГПУ директиву о повальных обысках», произвести «повальные аресты», провести «показательные процессы». Это было еще лето 1927 года, и Бухарин и Рыков вошли в комиссию по борьбе с «белогвардейщиной и ролью в этом иностранных правительств». Это все были подготовительные меры. Более реальные действия начались после XV съезда, в связи с хлебозаготовками. Они прокламированы в постановлении Политбюро, Наркомторга и ОГПУ, где «всем губотделам» предлагалось действовать «твердо, жестко, не смущаясь никакими другими соображениями» (декабрь 1927 года). ГПУ предписывало своим органам аресты по статье 107 УК (против спекуляций). Ряд высших партийных руководителей (включая Сталина) отправились на места для проведения хлебозаготовок. Молотов, например, был на Урале. Он сказал там: «Надо ударить по кулаку так, чтобы перед нами вытянулся середняк». Сталин был в Сибири. Он говорил, например: «Можно наверстать потерянное при зверском нажиме и умении руководить». ГПУ произвело аресты, по тем временам массовые — около 3000 человек. Производились обыски, искали хлеб. При этом, кроме хлеба, отбирали скот, постройки. Из Курской губернии: «…на 12 человек семьи оставили одну корову и старую лошадь. Сеять нечем». Из Актюбинской: на вопрос «подсудимого» — «За что же?» — судья ответил: «У нас цель раскулачить вас». Секретарь ВЦИК сообщал: «Хлеб забирался и у середняков, и у бедняков». <…> Имелись такие примеры, когда заставляли вывозить и остаток, имеющийся лишь на прокормление семьи и посев.
Начал раскручиваться громадный маховик, который, все набирая скорость, через несколько лет привел к «сплошной коллективизации», «раскулачиванию» и голоду 1932–1933 годов. Сейчас об этом периоде издано несколько сборников документов (6, 15), имеются подробные документированные обзоры (14,16).
Некоторое время никакие разногласия в Политбюро не проникали наружу. Бухарин даже высказывался за дальнейшее ограничение прав «кулаков». Разногласия вышли наружу на пленуме ЦК в апреле 1928 года. Сталин говорил о «кризисе хлебозаготовок», который объяснял «выступлением окрепшего при нэпе кулачества». «Мы имеем врагов внутренних. Мы имеем врагов внешних. Об этом нельзя забывать ни на одну минуту». Бухарин же считал, что «кулак представляет опасную силу в первую очередь постольку, поскольку он использует наши ошибки». Однако на пленуме ЦК в июле 1928 года подтверждалось сохранение нэпа и установка на подъем мелких и средних крестьянских хозяйств. Но потом Бухарин писал, что эти резолюции остались «лишь литературным произведением».
На пленуме ЦК в июле 1928 года Сталин сформулировал новый в тот момент подход. Он объявил законной ситуацию, когда крестьянство «переплачивает на сравнительно высоких ценах на товары от промышленности. Это есть нечто вроде дани, нечто вроде сверхналога». В начале 1929 года Бухарин, Рыков, Томский в ряде заявлений ухватились за эту излишне откровенную формулировку, назвав примененный Сталиным термин «дань» «категорией эксплуататорского хозяйства».
Но на том же пленуме ЦК Сталин высказал и другое положение, на десятилетия повлиявшее на судьбу нашей страны: «По мере нашего продвижения вперед… классовая борьба будет обостряться». Продолжение «чрезвычайных мер», несмотря на постановления пленума ЦК в июле 1928 года, привело к более явным столкновениям. Бухарин, Рыков и Томский грозили уйти в отставку. Ряд их заявлений в конце 1928-го и в начале 1929 года оказались такими же «литературными произведениями», как резолюции пленума ЦК в июле 1928 года. Усиление «чрезвычайных мер» предписывалось директивой СНК и ЦК, подписанной Рыковым (!) и Сталиным: «Обеспечить этими методами во что бы то ни стало выполнение намеченного годового плана хлебозаготовок». Рассылались циркуляры о проявлении «непоколебимой твердости по отношению к дезорганизующим хлебный рынок скупщикам и спекулянтам, с применением мер, вытекающих из закона».
«Чрезвычайные меры» предполагали действия, напоминающие продразверстку: определить «точный размер задания каждого села», создать «особую комиссию» из бедняцко-середняцкого актива для распределения заданий по отдельным хозяйствам, штрафы, «не судебный, а административный характер наложения штрафов», «пятикратный размер штрафа при отказе от выполнения задания», при вторичном отказе — арест.
В постановлении ЦК от марта 1929 года «О весенней посевной кампании» «расширение посевов» связывается с «коллективизацией крестьянских хозяйств». Циркуляр Наркомюста РСФСР предлагал: «Применяйте те же методы выявления преступной небрежности и разгильдяйства советских органов и антисоветской работы кулачества». В ноябре 1929 года появилась статья Сталина «Год великого перелома», где он утверждал, что началось «массовое колхозное движение», удалось организовать «коренной перелом в недрах самого крестьянства» в пользу колхозов. Тем не менее весной 1928 года Наркомзем РСФСР составил пятилетний план коллективизации, по которому в конце пятилетки (1933 год) в колхозах будет лишь 4 % крестьян. Летом 1928 года Союз союзов сельскохозяйственной кооперации поднял эту цифру до 12 %, а в утвержденном весной 1929 года пятилетнем плане она выросла до 16–18 %. По данным ЦСУ на 1 октября 1929 года, в колхозах состояло 7,6 % крестьянских хозяйств. Но утверждение Сталина стало приказом на ближайшие годы.
Наступление на деревню, естественно, вызвало сопротивление. По данным ОГПУ, в 1928 году было 709 крестьянских выступлений, в 1929-м — 1027, в 1928 году 1307 террористических актов, в 1929-м — 2391. В 1930-м крупные крестьянские выступления (включавшие до 1000 человек) были в Поволжье, на Украине, в Сибири, на Северном Кавказе, в Казахстане. Против них применялись войска. В сводке ГПУ, присланной Сталину, указываются «сильно пораженные районы»: ЦЧО, Украина, Московская область, Узбекистан, Белоруссия, Грузия, Дагестан, Северо-Кавказский край, Киргизия. Просто «пораженные» районы: Нижняя Волга, Западная область, Армения. Только за январь — март 1930 года было 2700 массовых выступлений (не считая Украины), в которых участвовало около 1 миллиона человек. Начиная с февраля 1930 года всем членам Политбюро рассылались сводки ОГПУ.
Как всегда, партийное руководство прежде всего постаралось смягчить положение в нерусских районах. Так, Политбюро принимает в феврале 1930 года постановление, осуждающее «попытки механического перенесения методов и темпов коллективизации районов сплошной коллективизации на национальные районы». Тогда же ЦК принимает постановление против «административных мер коллективизации» в Узбекистане и Чечне.
Но, наконец, в марте по поручению ЦК выступил Сталин со знаменитой статьей «Головокружение от успехов». Основную вину за «перегибы» он возлагал на «местных работников», их «головотяпство». Тем не менее он писал, что «огромнейшим достижением» является коллективизация 50 % крестьянских хозяйств. В закрытом письме ЦК от 2 апреля 1930 года признавались повстанческое движение на Украине, Северном Кавказе и в Казахстане, массовые выступления крестьян в ЦЧО, Московской области, Сибири, Закавказье и Средней Азии, «перерастающие в антисоветское движение». Виноваты опять были «местные работники», но все это ставило под угрозу «дело коллективизации и социалистического строительства в целом». Был смягчен режим в деревне, что привело к массовому выходу из колхозов. Уровень коллективизации снизился в 2,5 раза. Процент крестьянских хозяйств, коллективизированных в 1930 году, таков: 20 января — 21,6 %, 1 февраля — 32,5 %, 20 февраля — 52,7 %, 1 марта — 56 %. К лету 1930 года из-за смягчения политики по отношению к деревне этот процент опять упал до 23,6 %. Таково было положение страны перед XVI партсъездом.
На XVI съезде реально никакая оппозиция представлена не была. «Группа Бухарина» обвинялась в «правом уклоне», и ее представители приносили покаяние, но никаких своих оппозиционных взглядов не высказывали. Зато взгляды Сталина и его сторонников были развиты четко, программно сформулированы. Это:
1. Ускорение индустриализации: «Только дальнейшее ускорение темпа индустриализации нашей промышленности даст нам возможность догнать и перегнать в технико-экономическом отношении передовые капиталистические страны».
2. Всеобщая коллективизация как путь получения средств из деревни для индустриализации: принятые уже меры позволили «от лозунга ограничения и вытеснения кулачества перейти к лозунгу ликвидации кулачества как класса на основе сплошной коллективизации». Вспомним также тезис Сталина о «дани», которую платит крестьянство.
3. Усиление «насильственных мер»: «…вопрос о чрезвычайных мерах против кулаков. Помните, какую истерику закатывали нам по этому случаю… А теперь мы проводим политику ликвидации кулачества как класса, политику, в сравнении с которой чрезвычайные меры представляются пустяшными. И ничего — живем».
4. Социальный раскол: «За нашими трудностями скрываются наши враги»; «Наша работа по социалистической реконструкции народного хозяйства, опрокидывающая вверх дном все силы старого мира, не может не вызывать отчаянного сопротивления со стороны этих сил. Оно так и есть, как известно»; «Доказано, что вредительство наших спецов, антисоветские выступления кулачества, поджоги и взрывы наших предприятий и сооружений субсидируются и вдохновляются извне»; «Необходимо прежде всего отбить атаки капиталистических элементов, подавить их сопротивление».
Таким образом,
Говоря все это, я вовсе не хочу обвинить Сталина в каком-то необычном двуличии или беспринципности. Радикальная смена позиции — дело далеко не редкое в карьере политика. Черчилль начал как либерал и, только будучи избранным в парламент, перешел в ряды консерваторов. Вероятно, есть основание в высказываниях Сталина на XVI съезде, что требования левой оппозиции были просто нереальны в то время: «Что было бы, если бы мы послушались «левых» оппортунистов из группы Троцкого — Зиновьева и открыли бы наступление в 1926–1927 годах… Мы наверняка сорвались бы на этом деле». И сама программа оппозиций, переходя из одних рук в другие, оттачивалась и продумывалась. Троцкий, например, намекал на то, что «верхи» партии «перерождаются», что их можно заменить «молодняком». Но куда девать «стариков»? На это у него не было ответа. Сталин провел их через чистки, а в конце концов расстрелял. На XIV съезде Каменев, нагнетая страх перед «мелкобуржуазной стихией», перед «мужичком», все же заявил: «И весь мой опыт, вся практика моей хозяйственной работы приводят меня к тому, что я не предложу: давайте устроим раскулачивание деревни». Сталин этот последний оставшийся шаг сделал. И т. д.
Гораздо важнее другое: оказалось, что у партии как целого и была-то
Это была все та же программа времен «военного коммунизма» и крестьянской войны. Ленин писал: «Мы живем в мелкокрестьянской стране, и, пока мы корней капитализма не вырвем и фундамент, основу у внутреннего врага не подорвем, для капитализма в России есть более прочная внутренняя экономическая база, чем для коммунизма». Этим внутренним врагом, очевидно, был крестьянин. На VIII партсъезде Рыков говорил: «Мы боремся с буржуазией, которая нарождается у нас потому, что крестьянское хозяйство пока еще не исчезло, а это хозяйство порождает буржуазию и капитализм». А в 1927 году Сталин подтверждал: «Союз рабочих и крестьян нужен нам не для сохранения крестьянина как класса, а для его преобразования и переделки в направлении, соответствующем интересам победы социалистического строительства».
Крестьянство представлялось опасностью не только потому, что «рождало капитализм». Оно по своему духу являлось антитезой социалистической идеи. И сначала Маркс, а потом его последователи (включая Ленина) неоднократно утверждали, что причина неудач всех попыток социалистической революции в Западной Европе была «деревенская буржуазия» (то есть «кулак», то есть деревня). Это была та же программа «милитаризации» крестьянства и создания «трудовых армий» — и «внесения гражданской войны в деревню». Но основные положения имели более давнее происхождение. Какие первые меры предлагает «Коммунистический манифест» Маркса — Энгельса после пролетарской революции? «Введение всеобщей трудовой повинности, учреждение трудовых армий, в особенности в сельском хозяйстве». Согласно тому же «Коммунистическому манифесту», проблему крестьянства должен решить капитализм: «Говорите ли вы о мелкобуржуазной, мелкокрестьянской собственности, которая предшествовала собственности буржуазной? Нам нечего ее уничтожать, развитие промышленности ее уничтожило и уничтожает изо дня в день». Но в России это положение «Манифеста» оказалось невыполненным, и работа досталась партии и государству.
Ленин и Сталин были великими тактиками, они умели остановиться у края пропасти, совершать «отступления», добиваться «передышки». Так произошли эсеровская формулировка о «социализации земли» в Декрете 1917 года, отмена комбедов в 1918 году, нэп, заявления об отмене «чрезвычайных мер», статья «Головокружение от успехов». Но, учитывая это, можно сказать, что вся государственная политика, начиная с 1917 года, была планомерной политикой уничтожения крестьянства как класса, и, хотя вначале она казалась безнадежно утопичной, судя по сегодняшнему положению, ее такой уже не назвать.
Из-за чего же шла тогда ожесточенная борьба на съездах? Это не было столкновение двух принципиально разных позиций. У партии была одна программа, а борьба шла за то, кто ее будет выполнять. Но это и не была просто беспринципная борьба за власть нескольких личностей. Партия искала своего лидера. Говоря современным языком, это были выборы лидера «на конкурсной основе». Правда, в условия конкурса входило и то, что проигравший платит головой. В этой борьбе Сталин показал себя наиболее способным к проведению той программы, которую вынашивала партия. Он стал лидером и действительно осуществил эту программу самым последовательным образом.
Великий перелом
«Сплошная коллективизация» и «раскулачивание» вместе составляли второй этап войны против деревни, отделенный от первого промежутком всего в 7–8 лет. Но теперь баланс сил был совершенно иным. Во-первых, власть не имела соперников в виде белых армий, отвлекавших ее от крестьянской войны. Во-вторых, власть сильно укрепилась, за время нэпа были накоплены большие материальные запасы, укрепились партия, армия, ОГПУ. Поэтому вторая война против деревни и была выиграна, причем за сравнительно короткий промежуток — в три года.
Поделиться книгой: