Помоги проекту - поделись книгой:
Авангардизм начинается с «еще не бывшего». А дальше вопрос: насколько обывательское большинство готово? Готовность общества Елисаветграда к своему культурному «ренессансу» таилась во внутреннем динамизме и напряжении его жизни, его стремлении к обучению. Елисаветград от начала 70-х годов XIX и по 20-е годы XX века переживает культурный расцвет в полном смысле слова.
II
Дед Арсения и прадед Андрея Карл Матвеевич Тарковский – дворянин, помещик, землевладелец, товарищ генерал-губернатора, то ли основатель, то ли председатель Дворянского собрания города. Он вышел в отставку в чине ротмистра и посвятил жизнь семье и общественной жизни города. Это было в позапрошлом веке. «Так давно, когда душа человека еще была бессмертна», – так примерно выразился бы Редьярд Киплинг. А Фаина Георгиевна Раневская сказала иначе: «Знаешь, мой дорогой, я так стара, что помню порядочных людей». Одним словом, это действительно было в иной цивилизации, хотя многих из героев нехитрой нашей истории можно назвать современниками.
«Родословная», хранившаяся в документах семьи, таинственно исчезла. Все архивы Жандармского Управления города (а именно там и хранились основные архивы) также таинственно исчезли уже после революции[6]. Известно также, что Карл Матвеевич принимал участие в создании и организации Юнкерского училища Елисаветграда. Женат на крещенной в православие Марии Каэтановне Кардасевич. Смешанные в этническом и социальном отношении браки были широко приняты, как мы упоминали, в многонациональном, пестром Елисаветграде. Карл Матвеевич – знаменитый, состоятельный, уважаемый в своем городе человек. Сколько можно судить, брак был счастливым, а семья – гармоничной. У Карла Матвеевича и Марии Каэтановны было пятеро детей, но в живых осталось трое: Надежда, Вера – погодки – и с десятилетним отрывом Александр, любимец и баловень семьи. Сестры его боготворили. Звали «Сашенька».
Александр Карлович вспоминает: «Я родился в селе Николаевке в 25 верстах от Елисаветграда. Это небольшое селенье состояло из одной улицы и нашей усадьбы, стоявшей несколько поодаль, по другую сторону пруда расположилось селение Кардашевка и каменная церковь, игравшая большую роль в моем духовном развитии. Я родился не в усадьбе, а в хате на склоне к пруду, потому что наш дом еще только строился, и наша семья временно занимала эту хату. Рассказывают, что во время моего рождения отца не было дома»[7]. Это было 12 июня 1907 года. Александр Карлович писал «Биографию» на склоне лет, когда жизнь была уже почти прожита. «Прошлое отходит куда-то далеко-далеко и кажется таким маленьким, точно смотришь на него с обратной стороны». Он тщательно отбирает слова и эпизоды. «Родился не в усадьбе, а в хате…» Помещиком уже не был, а прошел жизнь героев своего времени, нового витка духовных исканий через искус «Народной воли».
Сыновья шамхалов ассимилируются в русской православной помещичьей традиции, а их сыновья – уже русская демократическая интеллигенция. Одним из них был Александр Карлович Тарковский.
В 1872 году неожиданно, в один день, холера уносит Карла Матвеевича и Марию Каэтановну. Осиротевшие Вера и Александр уходят в дом к Надежде Карловне. Вера вскоре после сестры выходит замуж за русского офицера – полковника Вл. Дм. Ильина, и уезжает по месту службы мужа.
Вера Карловна, где бы она ни была, никогда не теряла связь с сестрой и обожаемым «Сашенькой». Уже позже, когда судьба «народовольца» Александра Тарковского бросала его от Шлиссельбурга до Сибири, – Вера оказывалась рядом. Оставив семью и сына, она ездила за ним, готовила еду, носила передачи. Такие вот они были – Тарковские.
Надежда Карловна заменяет Саше мать.
Наследство Карла Матвеевича, недвижимость, какие-то деньги и более 600 десятин земли осталось детям. По закону основным наследником считался мальчик, но Александр Карлович разделил все поровну между собой и сестрами, а труд управления взял на себя рачительный Иван Карпович Тобилевич, официальный опекун молодого Тарковского. Надежда Карловна с Иваном Карповичем поженились за год до смерти родителей. Брак был драматичным и много крови попортил родителям. Это был «мезальянс». Они не были ровней. Богатая, прекрасно образованная наследница дворянина Карла Тарковского и секретарь полицейской управы Иван Тобилевич. Но не была б Надежда Карловна Тарковской, если бы не настояла на своем. Очень любили они друг друга, елисаветградские Филемон и Бавкида.
В приданое Надежда Карловна получила маленькое имение, просторный одноэтажный белый дом с землей и службами.
После смерти Надежды Карловны Тобилевич назвал дом ее именем – «Хутор Надия».
Сегодня в Елисаветграде два музея, посвященные основоположникам профессионального украинского театра: «Дом-музей Марко Кропивницкого» и «Хутор Надия». Во дворе перед домом на высокой колонне бронзовый бюст классика украинской сцены – режиссера, драматурга, актера Ивана Карпенко-Кары, псевдоним того самого секретаря полицейской управы И.К. Тобилевича. Ежегодно к этому дому приезжают люди со всех сторон света[8]. В саду возле хутора Тобилевичи сажали именные деревья. Традиция эта продолжается и по сей день. Уже высоким стало дерево в память Александра Карловича. Под ним табличка «Олександр Тарковскi. 1862–1924».
Какое странное воздушное, без видимых реальных касаний, пересечение! Роща именных деревьев в родовом гнезде Тарковских, и сквозной мотив поэзии Арсения, и киноленты Андрея. Это мотив, наполненный бесконечной образной содержательностью. Знал ли Андрей Арсеньевич о той роще? Думаю, что не знал даже о «Хуторе Надия».
В коротких «Воспоминаниях для моих детей» есть такие слова Александра Карловича: «Так старое дерево, не принося цветов и плодов, трепещет последними листьями, пока топор дровосека не отнимет у него остатки жизни. Мои дорогие дети! Не забывайте своего отца; он так много любил вас, и с любовью этой он кончит свои дни».
Много лет спустя в стихах «Когда под соснами» Арсений Тарковский напишет:
Все, видевшие «Жертвоприношение», помнят эпиграф и эпилог фильма, тему Дерева и Малыша, – официальное посвящение сыну и поэтическое завещание нам, зрителям.
III
Музеи хранят застывшую, отшлифованную временем культурную память прошлого. Это относится к большим художественным, историко-этнографическим галереям мира равно как и к малым, городским, местным музеям вроде «Хутора Надия» или «Мемориального музея М.Л. Кропивницкого» в Елисаветграде. Но как представить себе живую жизнь той культуры? Ту частную жизнь людей одаренных, которая становится культурой, завораживая, втягивая в свое вихревое поле массу людей и, тем самым, переводя стрелки из одного времени в другое.
По решению ЮНЕСКО в 1982 году весь мир отмечал столетие Украинского национального театра.
Его основоположники – Марко Кропивницкий и Иван Карпенко-Кара давно, уже при жизни, перешагнули границу Елисаветграда, чтобы в 1982 году стать признанными членами, так сказать, клуба «Театров Мира». (Можно было бы создать такой «клуб», дав ему имя Уильяма Шекспира.)
Украинский драматический национальный театр начинался с любительского кружка, где и познакомилась Надежда Карловна с Иваном Тобилевичем. Все были молодыми, талантливыми, объединены общей волей к созданию театра.
Помимо репетиций, собирались вечерами, читали стихи и очень много пели, аккомпанируя на всех мыслимых и немыслимых инструментах.
Первым показанным в городе спектаклем стала постановка по пьесе Карпенко-Кары «Назар Стодоля», а в 1882 году уже на сцене Елисаветградского драматического театра играли «Наталку-Полтавку» по пьесе Ивана Котляревского. «Наталка» и по сей день не сходит со сцены, успех был оглушительный, резонанс огромный. Уже в 1886 году театр гастролировал в Петербурге. Труппа ставила драмы о судьбах простых людей и веселые оперетты, а вернее, «комиш опера», где драма и мюзикл создали новый, не существовавший до того театральный жанр. Корни театра «слез и смеха» в карнавально-ярмарочном балагане народных площадных представлений понятны и «толстым и тонким». Труппа Марко Кропивницкого – первый профессиональный музыкально-драматический театр Украины, оседлый, репертуарный. На центральной улице города, где росли красивые деревья, расположены административные здания, банк и прочее, установлены театральные тумбы с афишами. Театр стал центром городской культурной и общественной жизни, может быть, в большей мере, чем в свое время «Глобус» в Лондоне, МХАТ или Театр на Таганке в Москве.
Марко Лукич Кропивницкий – создатель театра, режиссер, выдающийся актер, писатель, поэт, певец, музыкант, педагог. Кропивницкий – единственная в своем роде личность. Если мы договоримся считать 1870-1880-е годы в Елисаветграде «ренессансом», то он был героем ренессанса.
Подобные слова и сравнения могут показаться преувеличением, но ведь речь идет о сути процесса, а не о масштабе. Кропивницкий без остатка отдал все созданию театра и воспитанию актеров.
Несколько слов о труппе. Кропивницкий и Тобилевич были только лидерами, а труппой была семья Кропивницких-Тобилевичей.
Мария Карповна Садовская-Барилотти (1855–1891), глубокое, с широким диапазоном сопрано. Ведущая актриса труппы Кропивницкого. «Паночка» Лысенко, Наталка в «Наталке-Полтавке», Одарка в «Запорожце за Дунаем», комедийные роли ей удавались прекрасно. Играла в «Наймичке» Карпенко-Кары. Мария Карповна была первой профессиональной концертной исполнительницей украинского вокального репертуара: «Ой ты, птичко желтобоко», «Дивлюсь я на небо» и «Ихав козак за Дунай».
Садовский Николай Карпович (1856–1933) умер в Киеве. Написал книгу «Мои театральные воспоминания», которая очень помогает представить то далекое время, театральную жизнь, восторги публики. Город все-таки был молодым. Он играл в тех же спектаклях и участвовал в 1886 году в первых гастролях театра в Москве и Петербурге, когда Россия знакомилась с театром Кропивницкого. Именно Николай Карпович ввел русский и западноевропейский репертуар на украинской сцене. Играл городничего в «Ревизоре» Н.В. Гоголя и одну из главных ролей в репертуаре – Савву Чалого в пьесе Карпенко-Кары. Его любимая пьеса.
Вместе с братом Петром Карповичем Саксаганьским создал первое Товарищество русско-малоросских артистов под руководством П.К. Саксаганьского. Николай Саксаганьский – любимый актер Арсения Тарковского. Он был кумиром молодежи его поколения в Кировограде.
Саксаганьский-Тобилевич (1859–1940) в 1931 году стал первым народным артистом СССР. Был, как и все Тобилевичи, очень красив. До того как стать актером, окончил юнкерскую школу. Кроме известного нам малоросского репертуара играл Отелло, Уриеля Акосту, Генри Мора в «Разбойниках» Шиллера.
Но вот кто был в труппе подлинной звездой, так это Мария Константиновна Заньковецкая-Адасовская (1860–1934).
Мария Заньковецкая – Ермолова Украины. Ее слава перешла границы украинской труппы Кропивницкого. Во время гастролей в Москве и Петербурге о Заньковецкой много писали. Ей поклонялись Лев Толстой и Чехов. Репин писал ее портрет. Сама Полина Стрепетова при всей сложности своего характера и ревности приглашала Марию Константиновну на столичную сцену. Она от предложения отказалась. У нее были другие задачи.
В характере и жизни Марии Константиновны крылась тайна. Благородная, образованная, женственная, застенчивая, настоящая светская дама и одновременно настоящий борец. Выступала в 1897 году на I Всероссийском съезде сценической деятельности в Москве, добилась разрешения на широкий репертуар для театра.
В 1907 году умер в Берлине Иван Карпович Тобилевич. Его тело перевезли на родину и похоронили на кладбище рядом с незабвенной Надеждой Карловной. Что-то сломалось в их общей театральной жизни, образцово-единой, не знавшей закулисной зависти, интриг, соперничества.
В том же 1907 году Заньковецкая покинула Елисаветград. Вместе с Николаем Карповичем Садовским она организовала первый украинский театр в Киеве.
Совершенных форм жизни не бывает. Мир, описываемый нами, имел столь малую кривизну, что его можно назвать гармоничным. В театре никто не брезговал никакой работой: строили декорации, шили костюмы, писали и перекладывали музыку. С театром много работал композитор Направник. Мы забыли еще рассказать о Миколо Вакуленко и его жене, художниках-декораторах, скульпторах, создававших кукольные персонажи пьес Кропивницкого и Кары. Вырезанных из дерева героев «комиш-опер» так любили, что требовали их «к тиражному производству» и кукольной версии для демонстрации в ярмарочном «вертепе», т. е. кукольном театре. И еще несколько слов об Олесе Вукотич, первой жене Марко Кропивницкого, странно повторившей судьбу Надежды Карловны. Она рано умерла, оставив мужу дом и двоих детей. В этом доме сегодня открыт театр-музей.
По субботам после спектаклей часто собирались большими компаниями в гостеприимном доме Тобилевичей. Ужинали, пели песни, разговаривали. Непременными участниками этих посиделок был друг Ивана Карповича доктор Михалевич, инспектор духовных училищ Лащенко, близкая дому образованная елисаветградская интеллигенция.
Надежда Карловна была превосходной профессиональной пианисткой, учившейся в частной музыкальной школе Феликса Блюменфельда. По воспоминаниям, она принимала участие в концертах Дворянского собрания как исполнительница классического музыкального репертуара. В школе Блюменфельда учились молодые люди и барышни из хороших семей – дворянских, купеческих, мещанских. Все хотели дать хорошее образование детям, этот город с 1870-х годов был помешан на образовании, в том числе музыкальном.
И не удивительно. Малороссы – песняры, обладатели дивных голосов, вокальной одаренности. Они настоящие ценители песни. Партесное (многоголосное) пение из церковной музыки XVII века перешло в сложное народно-песенное исполнительство. Здесь гремучая смесь казацкой думы, лемковского диалекта в смешении, пересечении влияний, с польской, венгерской, словацкой песней. Ярмарочные воскресные и праздничные гуляния – импровизированные конкурсы «спивания» (не от слова «спиться», а от слова «спеться»), так что музыкальный профессиональный театр на Украине – дело национально-народное.
В городской елисаветградской культуре XIX века народное исполнительство столь же любимо, как и увлечение классической русской и европейской музыкой. В городе сложилось как бы два музыкальных центра. При всем своем различии они, уравновешивая друг друга, создали феноменальный прецедент театрально-музыкального ренессанса, тем более что центром музыкальной жизни была большая немецко-польская семья Нейгаузов-Шимановских.
Густав Вильгельмович Нейгауз и родной брат его жены Феликс Блюменфельд открыли в Елисаветграде музыкальную школу. Школа практиковала ультрановую систему обучения фортепьянной игре. Сегодня методиками обучения никого не удивишь. Но в те времена где еще были такие музыкальные школы?
Учиться в музыкальной школе Блюменфельда означало принадлежать определенному уровню культуры. Показателей же культуры в основном два – искусство и образование.
Генрих Густавович Нейгауз (1888–1964) – знаковая фигура для отечественной культуры, искусства и образования. «Мастер Генрих, конек-горбунок», как писал Б. Пастернак. Профессор Московской государственной консерватории с 1922 года, доктор искусствоведения, народный артист РСФСР, он был создателем одной из лучших в мире фортепьянных школ. Среди его учеников Святослав Рихтер, Станислав Нейгауз и многие другие. Нейгауз был виртуозом-исполнителем фортепьянной и органной музыки и подлинным философом.
Генрих учился в той же музыкальной школе, у своего отца Густава Вильгельмовича. Он давал концерты и гастролировал с девятилетнего возраста. В 1905 году уезжает в Берлин для продолжения образования. Но где бы он ни был, куда бы ни забрасывала его судьба, Генрих Густавович неизменно возвращался в Елисаветград. Он любил этот город и свои о нем воспоминания. Часто в компании друзей в свойственной ему обаятельно-серьезной манере рассказывал «елисаветградские истории». Неизбежно они сводились к какому-то фотографу, щеголю-донжуану.
Елисаветград был и родиной польского композитора Кароля Шимановского (1882–1937), дяди Генриха Нейгауза. Шимановский учился в музыкальной школе у Густава Нейгауза. В Елисаветграде написал и исполнял многие свои произведения: оперы, песни, музыкальные пьесы. Шимановский уехал из Елисаветграда после 1905 года.
Старшая сестра Кароля, прославленная польская певица Штефания Шимановская (сопрано) в Елисаветграде давала концерты. Братья были ее аккомпаниаторами. В Варшаве работала в оперном театре. Умерла в 1938 году. Из двух младших сестер Шимановских Зофья писала стихи. Кароль на тексты стихов писал музыку. «Вокальный цикл» песен Шимановского впервые исполнялся в Елисаветграде. Концерт стал исторической вехой в городе, сравнимой лишь с премьерой «Наталки-Полтавки».
Театр и музыка наполняли маленький город на окраине империи особой атмосферой, напряженной энергией художественности. Ее творцы были соединены между собой и в более тесном – светском, бытовом, семейном общении. На провинциальную такая культура не похожа, хотя вышла она из провинции.
Возможно, тот щеголь-донжуан, герой рассказов Генриха Густавовича, был елисаветградский законодатель мод, владелец популярной фотографии Вальдемар Чаховски. Это он оставил нам на память образы города того времени. Полустертые, подслеповатые фотографии возвращают нас в прошлое, в свой растворенный во времени «золотой век».
IV
В 1874 году опекун Александра Карловича Тарковского Иван Тобилевич определил его в елисаветградское реальное училище. Реальное училище было новым учебным заведением, во главе его стоял педагог-реформатор Михаил Завадский. Как все гуманисты того времени, Завадский был бескорыстный просветитель, человек передовых идей и новой школы образования. Его авторитет был безграничен. В основу системы Завадский поставил два правила: профессиональность педагогов и уважение к ученикам. Он хорошо знал всех учеников. Постоянно, ежедневно разговаривал с каждым. Естественные предметы, точные науки и большая гуманитарная программа определяли направление школы. Французский язык преподавала дочь пианиста Блюменфельда. А историю – сам Владимир Ястребов. Именно он и перевел книгу Иоганна Антона Гильденштадта «Путешествие по России». Владимир Ястребов имеет мировое имя в области археологии верхнего палеолита. Историк и археолог, талантливейший ученый. В реальном училище создал первый в Елисаветграде археологический музей. Соблюдая масштаб провинции 70-х годов, елисаветградское реальное училище можно сравнить с «пушкинским» Царскосельским лицеем.
Учился Александр Карлович средне. Его знали все. Фамилия не из последних. А уж характер! Гордый, независимый, самостоятельный и взрывной. Говорят, характер рождается вместе с нами, скажем, кроме индивидуальных носит наследственные генетические черты. В 6-м классе Александр был исключен из училища. За что же? Александр на уроке рисования громко, игнорируя замечания, что-то обсуждал со своим другом Евгением Чекаленко[9]. Несмотря на всю дипломатию Завадского, извиняться не пожелал и был исключен. Какое-то время учился дома. Это было для него хорошим временем. Он много читал, занимался языками. Через год поехал в Мелитополь, где было реальное училище с тем же примерно набором предметов. В Мелитополе, сдав экзамены экстерном, с дипломом об окончании вернулся домой. Диплом давал право на дальнейшее обучение. Александр вместе с Евгением Чекаленко поехал в Киев для поступления в университет на естественное отделение, не поступил и вернулся домой.
Затем друзья едут снова, на сей раз в Петербург, и поступают в столичный университет. Тарковский – на естественное отделение, которое через полгода покинул и вновь вернулся домой. Мятежный, драматичный, ищущий человек был Александр Карлович. Человек страстей и сердца, «с огнем в груди». Прекрасно образованный даже по меркам того времени. Он знал (т. е. читал, писал, говорил) английский, французский, немецкий, итальянский, сербский, украинский. Владел греческим, латынью, а с 1915 года изучал древнееврейский. В доме большая библиотека, иностранную литературу читали на языке оригинала. Александр Карлович знал естественные науки, математику, географию. Нам сегодня, несмотря на поток информации, трудно представить, каким был образованный, думающий человек конца XIX века. Особенно в отношении круга его чтения.
Для всего поколения молодых людей среды Александра Карловича чтение было не просто времяпровождением или образованием. Писатели становились наставниками жизни. Читали Пушкина, Байрона, Виктора Гюго, Салтыкова-Щедрина, Шиллера, Шекспира, Гоголя и т. д. и т. д. На первом месте – Белинский, Писарев и особенно Николай Гаврилович Чернышевский. Вот кто был властителем дум. Рахметов же – герой, образец для подражания. Гражданская казнь и ссылка сделали Чернышевского Героем (с большой буквы), примирив с ним даже Александра Герцена. Российская государственная традиция по отношению к «инакомыслящим» изменений по сей день не претерпела. Мы умеем создавать и воспитывать героев, делить народ на «героев» и «негероев», своих и чужих. Однако если вернуться к середине 1880-х годов, в обществе шли великие процессы. Формируется особый слой русской демократической интеллигенции. Ее черты: самосознание, твердость, готовность к борьбе, любовь к родине.
Все, что происходило в обществе, наглядно прослеживается в судьбе Александра Карловича Тарковского. Запущены механизмы, связанные с контрастностью сознания. Среда образования соединяется со средой народной, изгоями, чертой оседлости. Спасение народа, борьба за демократию, по сути, и есть пафос жизни. Ни родового имущества, ни родового имени. А с другой стороны – выраженный индивидуализм, подчеркнутое чувство дворянского достоинства. Самосознание и самоанализ, острое переживание собственного несовершенства.
Таков был и Александр Карлович. Идеальное воплощение нового типа дворянина-интеллигента. А чего стоит его ответ на допросе в Харькове о принадлежности к «Народной воле»: «Да, имею честь принадлежать к партии „Народной воли“».
Какой понятный, естественный в контексте времени поступок – письмо Александра Карловича Виктору Гюго из тюрьмы[10]. Письмо написано по-французски. Мы не будем приводить текст письма. Вопрос в том, к кому с исповедью и надеждой обращается из заключения 22-летний русский дворянин из Елисаветграда? К тому, кто его поймет, поддержит, у кого через сердце прошли герои каторги и совести, кто ведает, что значит сила духовного преображения, а главное – понимает, что значит «свобода», как никто. До Виктора Гюго письмо не дошло и осело в жандармских архивах. Но для нас важна психология поступка. (По имеющимся у нас сведениям, Александр Карлович переписывался с писателем Короленко, композитором Направником.)
В 20-х годах Александр Тарковский написал бесценный по значению текст, подготовленный к публикации О. Чудновой «Очерки революционного движения в 80-х годах в Елисаветграде», опубликованный в газете «Елисаветград» (выпуск № 9, 1992).
«Сорок лет отделяют меня от далеких восьмидесятых годов. За это время Россия пережила столько событий, столько потрясений – голод, две войны, ряд бунтов, три революции, – что впечатления от всех этих грандиозных и ярких событий тяжело легли на мою психику. Былое ушло вдаль, покрывшись какой-то дымкой, и нужно много усилий, чтобы вызвать тени прошлого. Я, как пушкинский Пимен, задумавшийся над своей летописью, с грустью могу сказать:
Одно дело участвовать, совсем другое дело вспоминать. Участие – это творение собственной биографии. Воспоминание – отстранение, осмысление себя как участника событий с удаленной точки, „в оценке поздней“».
Как автор «Очерка революционного движения» Александр Карлович спокоен, грустен, рассудителен. Он не пишет о себе, но его участие в событиях угадывается между строк. Революционное движение в Елисаветграде 80-х годов было малочисленно, зависело от Харькова и других больших городов. Народовольческое движение носило скорее гуманитарно-гуманистическое направление, скажем образовательно-пропагандистское. Распространялся «Указатель систематического чтения». Гимназистки старших классов (в том числе гимназистка Александра Сорокина, невеста молодого Тарковского) Маркса читать не могли. От бессилия преодоления сложного текста начинали рыдать. «Члены кружка должны были работать над приобретением возможно большего количества знаний. От них требовалось знакомство не только с литературой политической, но и научной». Кстати, выдающейся личностью народовольческого кружка был Исаак Владимирович Шкловский, дядя советского писателя Виктора Шкловского, Шкловские также из Елисаветграда. Все свои произведения он подписывал псевдонимом «Дионео». С ним Александр Карлович уже потом, когда «Дионео» уехал, состоял в длительной переписке. О террористических же актах никто не помышлял, так как руководитель, человек спокойный, находил, вполне правильно, что до этого не следует допускать горячие головы юношества.
В постоянном контакте с кружком «Народная воля» находилось другое объединение, «Громада». «„Громада“ помогала народовольческому кружку деньгами и содействовала учреждению его библиотеки». Объясним: члены «Народной воли» и «Громады» были также членами одной семьи и жили под одной крышей, сын с приемным отцом. Ядро «Громады» – Карпенко-Кара, врач Михалевич, учитель Маркович.
Арсений Александрович Тарковский вспоминает:
«Я очень хорошо помню доктора Михалевича.
С Афанасием Ивановичем Михалевичем отец был в ссылке, в Тунке. Он был сослан по делу украинских социалистов.
В мое время он был сед той сединой, которая не оставляет ни на голове, ни в бороде, ни в усах ни одного темного волоса; роста был высокого, голубоглаз, – глаза его были добры до лучеиспускания. Волосы делились пробором слева. Летом он ходил в белой широкополой кавказской шляпе, чесучовом пиджаке, с палкой. Он был врач. Он лечил меня в детстве. От него пахло чистотой, немножко лекарствами, белой булкой.
Я много болел, и мне прописывали много лекарств. Он отменял их все и лечил меня чем-то вкусным, на сиропах. Ничего, я выжил.
Афанасий Иванович был сковородист. Он почитал память старчика Григория, но религиозен, во всяком случае, слишком явно религиозен не был. А может быть, и был, но не в большей мере, чем другие наши знакомые. Отец рассказывал, что в Тунке, где они жили вместе, он будил его по ночам:
– Александр Карлович, вы спите?
– Сплю.
– Ну, спите, спите.
Еще он любил, также по ночам, играть на скрипке и петь псалмы. Учился он, кажется, в духовной семинарии.
Он был несчастен в личной судьбе. Это касается его детей; жену он очень любил, как и она его. Он женился в ссылке на крестьянке, воспитал ее, обучил грамоте. Она была очень умна, у нее глаза, казалось, видели тебя насквозь».
Помимо традиционных в России разговоров, «Громаду» больше всего интересовали проблемы переводов мировой литературы на украинский язык. Это касалось не только художественной литературы, но и научной: по философии, астрономии, медицине, физике, химии и т. д. Можно сказать, что задача их в основном была просветительская.
В упомянутой статье Александр Карлович дает открытую и смелую оценку убийства Александра II, а ведь на дворе 20-е годы: «Хотя народовольцы называли это победой, но это было не более как крупная политическая ошибка, стоящая России 25 лет тягчайшей реакции и отодвинувшая дело возрождения на много лет». И далее: «…Для общества в широком смысле – это был государь, воспитанник Жуковского, благородно мысливший и давший великие реформы: эмансипацию печати, хотя относительную, судебную реформу, самоуправление».
Действие, как всегда, не было равно противодействию. Последнее – несравнимо сильнее и бессмысленнее. С 1884 года начались аресты. Фамилия жандармского офицера была вполне в духе русской сатирической литературы – Дремлюга по кличке «Оборванец». Начинается тюремно-ссыльная страница биографии дворянина-демократа Александра Тарковского, которая продолжается до 1892 года, т. е. восемь лет. Три года по тюрьмам и пять лет ссылки в Иркутскую губернию. Невеста Александра Карловича Александра Сорокина также была арестована, но вскоре отпущена.
Есть интересная черта в истории русской тюремно-каторжанской и ссыльной интеллигенции, особенно дворянской. Здесь творческое напряжение духа свободно от обязательств перед кем бы то ни было. Ты можешь опуститься до любого уровня. Вниз ступеней не считают. Но, как заметил Карл Юнг, «избранников проверяет яма». Русские ссыльные в большинстве своем несут культуру туда, куда их забрасывает судьба. Они все умеют рисовать, писать, они любопытствуют, исследуя новый мир вокруг себя, ведут деятельную переписку. Это традиция. Александр Карлович – крепкое звено такой цепи. В ссылке Тарковский продолжает образование: много читает, изучает языки.
Из ссылки он привез «Сибирские очерки», две толстые рукописные книги. Сейчас рукописи «Сибирских очерков» хранятся в архиве Пушкинского Дома в Санкт-Петербурге, переданные туда для широкого их использования правнуком, Арсением Андреевичем Тарковским.
«Сибирские очерки» состоят из двух книг: «В гостях у Хамбо-Ламы» и «В тайге».
Александр Карлович описывает путешествие с проводником к озеру Косо-Гол вблизи Хотинского дацана. Одну из глав он называет «Настоящая Азия» (Бурятия).
Включая мельчайшие подробности, с огромным юмором (а юмор А.К. был присущ настоящий, т. е. по отношению к себе) рассказывает автор о своем знакомстве с Великим Ламой, его резиденции, обычаях, типах людей. В стиле повествования – доскональность этнографа. В описании природы тайги – знание натуралиста, естественника. Его литературный стиль можно назвать «дарвиновским», т. е. сочетание остроумной литературы с точностью научного наблюдения.
Почерк Александра Карловича каллиграфический, читать рукопись легко. (Мы публикуем ее в приложении к нашей книге.) И тут появляется Александр Тарковский не как дед режиссера Андрея и отец поэта Арсения, но талантливый самобытный писатель-путешественник, автор прозы «Путешествие к озеру Косо-Гол».
Можно бы добавить его же перевод с итальянского «Ада» Данте. Сегодня такой перевод кажется архаичным, несколько дилетантским, но, сколько известно, претензии есть даже к переводу Михаила Лозинского.
В 1895 году Александр Карлович переводил итальянского поэта Кордуччи, в то время близкого ему по несколько меланхолическому настроению.
V
1895 год – после возвращения из ссылки. «Порывы» и та «вера» остались «там». Видимо, было грустно. Первая половина жизни почти завершилась. В дальнейшем «народовольческое» прошлое всегда присутствовало в биографии и всегда по-разному. С одной стороны, мешало. Он не мог ни занять высоких постов, ни стать членом Городской управы, ни «товарищем директора Общественного банка», где служил. Хотя в то же время был очень знаменит и пользовался уважением в обществе. Его знал весь город.
С другой стороны, когда пришли иные времена и нужны были разного рода справки, прошлое помогало. В частности, Мария Даниловна Тарковская получала пенсию 49 руб. 75 коп. за умершего мужа своего – бывшего народовольца[12].
Приводим еще один любопытный документ 1923 года: «Комиссия по назначению пенсии» вынесла положительное решение, целиком аргументированное подробным изложением революционного прошлого уже слепого Александра Карловича и гибелью старшего сына Валерия в 1919 году.
Александр Карлович был женат дважды. Первый брак был овеян романтизмом и долгой идеально-литературной историей. Гимназистка старших классов Александра Сорокина и Александр Тарковский. Александр и Александра, они любили друг друга. Она разделяла его взгляды и даже была ненадолго арестована. Влюбленные переписывались и после возвращения из ссылки поженились. Александра Андреевна родила дочь, которую назвала необычным именем Леонилла. Александр Карлович служит в городском Общественном банке. Через несколько лет жена умирает, и он остается вдовцом с маленькой дочкой. Мы ничего о ней не знаем, но Марина Арсеньевна в книге «Осколки зеркала» упоминает, что Леонилла стала актрисой и что Мария Даниловна Тарковская умерла в Москве в ее доме.
По возвращении из ссылки Александр Карлович нашел город сильно изменившимся. Исчезал контраст между «хуторами» с одноэтажными белеными домами и центральной улицей. Появлялась светская городская жизнь. 90-е годы – время расцвета елисаветградского драматического театра, концертной жизни, Дворянского собрания, моды на рестораны, городской казенный парк, фотографию и щегольство. В городе открылся мужской клуб.
Тарковский служил в «Елисаветградском городском Общественном банке» с 1897 по 1920 год и вел там всю ответственную работу. А по вечерам, особенно в период между смертью первой жены и вторым браком, посещал концерты, театр и ходил играть в карты в клуб, т. е. вел, что называется, рассеянный светский образ жизни. В клубе встречалась интеллектуальная элита города, журналисты, писатели. Александр Карлович сблизился с поэтом и журналистом Доном Аминадо. В моде была игра в афоризмы, которая увлекала всех и называлась «Новый Козьма Прутков». В дальнейшем эти остроты (отчасти коллективные, отчасти авторские) вошли в сборник 1921 года «Смех в степи». Дон Аминадо был уже парижским эмигрантом. В эмигрантской среде его творчество было популярно, ибо горький юмор объединяет прочнее памфлетов. На родине в России впервые сборник Дона Аминадо вышел в 1991 году и назывался «Парадоксы жизни». Приводим те «максимы», которые могли быть клубными шутками «Нового Козьмы Пруткова»: «Женщину нельзя ударить даже цветком», «Не клянитесь письменно в вечной любви – клянитесь устно», «Бросать в женщину камень можно в одном случае – если этот камень драгоценный», «Богатые люди украшают стол цветами, а бедные – родственниками», «Невозможно хлопнуть дверью, если тебя выбросили в окно».
Остроумными члены «Клуба» были все, но профессией юмор стал лишь для Дона Аминадо.
Елисаветград – родина знаменитого писателя Владимира Винниченко (р. 1887), автора популярного романа «Записки курносого Мефистофеля» и одного из идеологов украинского «Руха». Он умер в эмиграции в Нью-Йорке.
Елисаветградским был Лев Давидович Бронштейн (1879–1940), «в миру» Лев Троцкий. Его отец – колонист, арендовавший землю. В гимназию Лев Давидович пошел в Одессе. Родина, однако, там, откуда ты родом, где твой первый крик и первое дыхание соединились с частотной вибрацией пространства.
Академик, лауреат Нобелевской премии, физик-теоретик Игорь Николаевич Тамм родился в 1895 году во Владивостоке, но с 1901 года жил в Елисаветграде, там и окончил гимназию. В гимназии вел специальный курс физики полковник Александр Викторович Гусев, ученый, написавший труд «Незатухающие колебания», человек самых передовых идей в науке.
Александр Викторович Гусев приходился товарищем, а в дальнейшем и родственником Александру Карловичу Тарковскому. Именно в доме полковника артиллерии познакомился Александр Карлович со своей будущей женой Марией Даниловной Рачковской, на сестре которой был женат Гусев.
Поделиться книгой: